Текст книги "Паук у моря (СИ)"
Автор книги: Юрий Валин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)
Глава 12
Вред и польза алкоголя
Шнапс – зло. Опять болела голова. И вообще утро было гнусным. Как всегда. Анн немыслимым усилием откинула одеяло, поднялась для начала на четвереньки, потом уж совсем ввысь, в смысле, на ноги, преодолела десяток шагов. Разбойницу порядком повело, пришлось упасть локтями на срез окна.
Снаружи – на склоне – вовсю царствовал день. Слепил, гад.
Анн, жмурясь, поровнее утвердилась на ногах. Самочувствие было так себе. Говорила же себе – полкружки, не больше. Опять перебрала. Зато ночь промелькнула как миг.
Окончательно совладав с равновесием, разбойница дотянулась до кружки, зачерпнула воды, и наконец напилась. С водой следовало быть осторожнее (запросто вывернет), но в первый момент хорошо-то как!
После первого момента пришел второй, не столь хороший. Страдалица немного повсхлипывала. Плакать Анн умела разнообразно: эффектно, трогательно, с соплями, ну и просто для себя. Сейчас вообще не пошло, даже «для себя».
Лежала грудью на неровной плоскости подоконника, вяло ругала пьянчужку. Ступни чуть стыли на еще хранящем ночную прохладу камне, полутьма глубинного Хеллиша снисходительно смотрела в голую задницу сожительницы. Анн это не особо стесняло, но нужно было привести себя в порядок и заняться чем-то полезным.
В новые «покои» перебрались почти сразу после переформирования (как говорят в этих случаях умные военные чины) шайки. Здесь было удобнее, хотя до воды идти дальше. Но Молодой к старому Глубокому колодцу ходить вообще опасался. Дурак, что с него, суеверного, возьмешь. Самой Анн там как раз нравилось, но оставаться жить на старом месте было неразумно. Во-первых, о том лагере еще кое-кто знал, во-вторых, уж очень близко к тропе те пещерные комнаты располагались. Когда в шайке всего два человека, да еще слабоватых в искусстве душегубства, поневоле станешь осмотрительнее.
В первые дни все шло откровенно дермовенько, хотя случались и некоторые радости, потом наладилось. В смысле, стало просто дерьмово, без радостей, зато ровно.
Шайка перешла на новый способ злодеяний. О былых нападениях не могло идти и речи – силенок не хватало. Прямой разбой и раньше требовал большой удачи и неоправданного риска. Теперь, когда число разбойничьих рук поуменьшилось, и самые отчаянные злодеи истлевали в глубинах скальных коридоров, нужен был иной подход. Нет, теоретически госпожа Медхен освоила арбалет и даже довольно точно клала болт в цель, но зарядка оружия оставалась большой проблемой – рычаг взводить приходилось при помощи не только обеих рук, но и ног, и самых грубых бандитских проклятий. Не тот инструмент, вот вообще не тот. Ничего, нашелся иной, разумный подход к ремеслу. Анн даже слегка гордилась: ничего подобного в разбойничьих байках не упоминалось, полноценно придуманная «уловка Медхен». Главным оказалось углядеть удобное место, потом-то само собой придумалось.
Самое смешное – уловистое место оказалось неподалеку от действующего солдатского поста. Собственно именно на месте расположения предыдущего пикета, где сохранился остов крошечного строения, сложенный из неровных камней. Отчего воякам здесь не понравилось, было неизвестно. Видимо, смущали расщелины, уходящие прямиком во тьму скальных коридоров. Передвинули пост, шагов на сто вдоль дороги, пристроили за выступ скального «лба», там попросторнее.
Собственно, к тому новому посту Анн ходила, чтобы взглянуть на нормальных живых людей, несущих нормальную службу. А то в иные дни такая тоска накатывала – казалось, что кроме безмозглых разбойничков никого в мире и не осталось. Нет, шевелятся еще солдаты, не всё сгинуло, брезжит махонькая надежда. Может, еще доведется Верна увидеть.
Средь этих слезливых мыслей и наткнулся взгляд глупой отставной медицинен-сестры на брошенную солдатскую постройку. И мозги, истосковавшиеся по дельным усилиям, внезапно сработали.
Найти внутренний проход к расщелинам казалось непросто. После того памятного случая на колодезной лестнице, Анн относилась к Хеллишу с огромным уважением и благодарностью. Весьма и весьма искренним, между прочим. Но бояться древних скал – нет, не боялась. Сильны скалы, немыслима их магия, но все же это свой старый добрый Хеллиш, и двуногая козявка ему немного родственница. Так чего же переходов и галерей опасаться? Даже если слегка заблудишься, все равно выйдешь, время-то есть, на медицинен-службу не опоздаешь.
Ходила Анн в скальную темноту чаще даже без фонаря, полагаясь на свое чутье правильного направления. Дурачок Молодой ужасался, но помалкивал – новая главарша сразу дала понять, что пустой болтовни не потерпит. Рукоприкладством заниматься не пришлось: свои смехотворные возможности по части мордобоя Анн оценивала трезво, но тут было достаточно жестко и с надлежащей холодной вежливостью сказать. Молодой всё понял, поскольку соучастницу боялся, очень не на шутку боялся.
Проникла Анн в нужную подскальную комнату после некоторых блужданий: и поворот хитрый, и завал непростой. Комната как комната, потолок очень низок, пол замусорен осыпью, у сквозной расщелины целая груда рыбьих костей и прочих объедков: солдатики в свою бытность внутрь забрасывали. Никакого уважения к старинным сооружениям, и как этаких неопрятных обормотов командование воспитывает⁈
Кривоватые стены развалин пикета от провала действительно торчали вплотную – рукой можно дотянуться. В общем-то Анн и дотягивалась, поскольку рука и одно плечо в дыру протискивалось. Второе плечо – никак. Вот, сдери ему башку, а ведь и растолстеть-то в разбойничьей жизни не успела, скорее, наоборот. Главарша посидела в полутьме, поразмыслила, осторожно посоветовалась со скалами. Оказалось, не в ту щель щемилась – нужно в левую, она хоть с виду размерами разве что цизелю подойдет, но плечи по диагонали как раз протискиваются. Анн поблагодарила Хеллиш, вспомнила добрым словом школьные уроки геометрии: тогда казалось совсем ненужным, да и не очень много той науки на уроках давали, а сейчас не просто так пролазишь, а «по диагонали» – что научно и добавляет уверенности. Оставалась мелочь – придумать наживку.
Видимо, идея с наживкой где-то в глубине поглупевшей башки медицинен-сестры уже болталась, потому что догадалась Анн быстро. Вот отыскать забав-корень на склонах скал оказалось непросто. Три дня ходила к приморским склонам, казалось, именно там растение и должно расти. Нашла в тенистом месте аж три кустика. Добыла один (пришлось за веревкой сходить).
Молодой смотрел туповато:
– И что в нем толку? Трава и трава. Блеклая. У нас тут ламов нету, подманивать некого.
– Лам нам пасти негде. Так что запахом обойдемся.
Забав-корень только так назывался – «корень». Вообще-то это мясистые округлые листочки, действительно невзрачные на вид. Но ламы эту травку почему-то обожают. Анн в малом детстве про траву много слышала, да и мамка ее показывала. С помощью забав-корня подманивают беглых и одичавших лам, а иногда и балуют любимых домашних животных. Видимо, эта редкая трава для лам – вроде шнапса для людей: оно и не надо, и глупо, но жаждут до безумия.
Возникла очередная трудность – как подманивать не всех, а только нужных ламов? Советоваться с Молодым было бессмысленно – тот вообще в затею не верил. Но осенило Анн как раз через балбеса.
Спустились к морю за водорослями для новых подстилок, но пришлось сидеть и ждать – напротив берега болталась какая-то безмозглая рыбацкая лодка. С чего эти придурки вдруг здесь решили ловить, а не как все здешние рыбаки к Битому молу уходить, непонятно.
Разбойники сидели за камнями, в теньке. Анн, дабы не терять времени, выбирала из упругих косм сухих водорослей мелкие камешки и всякое иное, колкое и ненужное.
– Хозяйка, а хозяйка… – вновь начал Молодой, разнежившийся в приятной прохладе, средь пьянящих приморских запахов.
– Отстань, занята я, – сказал Анн-Медхен, выковыривая засушившихся упрямых креветок и размышляя над более интересными вещами.
Вообще-то, спать с Молодым она начала почти сразу после того памятного денька. Во-первых, парня требовалось успокоить, во-вторых, нужно же фрау с кем-то спать? Не особо парень порадовал, конечно, предчувствия и тот первый опыт подтвердился. Но все же относительное удовольствие. Немного смущало, что Молодой даже чуть помладше сына, но утешала мысль – поумнеть-то парень все равно не поумнеет, такие дураками до старости и живут. Впрочем, с нынешней разбойничьей жизнью старость глупым любовникам точно не грозит. Можно и побаловаться.
Баловаться в либе-либе Анн вроде бы умела, но удовольствия с Молодым как-то быстро уж вовсе символическими стали. Видимо, сыграло роль неизбежное сравнение. Не с Дедом, конечно, сравнивала. Там блаженство было чистым, бескорыстным, как говорят особо образованные люди – обоюдным. Но Анн уже попробовала и иное удовольствие. Острое и страшное. Иногда самой жутко становилось, когда вспоминала. А иногда невыносимо хотелось повторить.
Тогда, – в памятный день, – Анн, разобравшись наверху и перекусив свежей ослятиной, спустилась к колодцу. Вдвоем спустились: разбойница и недопитая бутылка шнапса.
Хитрец Тихий притворялся бессознательным. Но было заметно, что ерзал, по полу катался, руки пытался освободить. Живучий и выносливый – что очень хорошо.
Анн села на ограждение колодца, звучно откупорила бутылку, приложилась – первый глоток, как всегда, пошел просто дивно.
– Эй, милый, не притворяйся. Так неинтересно будет.
Тихий был опытный, хваткий, поразмыслил, сдерживая стон, повернулся на спину:
– Чего тебе? Ну, хитра оказалась. Ну, поймала, да. Пытать будешь? Про захоронку с денежками спрашивать?
– И это тоже, – ласково улыбнулась Анн. – Но деньги могу и подарить. Я щедрая. На хорошее развлечение и сотни марок не пожалею. А ведь хорошо то развлечение, да, знаток? Я-то давно хотела попробовать.
Вот – теперь в лице изменился. Очень догадливый.
– Ты, сука тощая, что придумала⁈ Так нельзя!
– Это еще почему? – Анн экономно глотнула шнапса. – Тебя вон как разбирало в предвкушении, аж слюни капали. Я тоже так хочу. Заслужила.
– Нет! Ты баба, вы такое не делаете! Вы не умеете! Не подходи, тварь! Загрызу! – пленник оскалил редкие зубы.
– Ух! Темпераментный ты, так и манишь. Всё у меня получится. Поскольку я не баба, а бандитская медицинен-сестра. Если чего с первого раза не выйдет, так я еще подучусь и повторю. Спешить не будем, на то и не надейся, милый, – Анн аккуратно поставила бутылку на парапет.
Завыл, начал отползать, ерзая на спине.
Анн засмеялась:
– Там хочешь поразвлечься, в сторонке? Так мне все равно. И ты кричи, кричи, мне нравится. Вот – твоя вещица, тебе поприятнее будет.
Всё еще не до конца верящий Тихий глянул на тонкий шнурок карманной удавки, отчаянно застонал:
– Не дамся!
Действительно, пришлось повозиться. Жертва проявляла упорство, но Анн справилась. Хорошо, что добычу заранее правильно связала. Запыхавшись, выпрямилась, сбросила платье:
– Ждешь, милый?
Теперь-то взвыл по-настоящему. Лежал беспомощный, связанный и стянутый где нужно, оставалось только придавить к полу, чтоб ноги держал удобнее. А он выл, выл, наполняя шахту эхом истового ужаса, волнующе ерзал, не сводя полного ужаса и ярости взгляда с миниатюрной мучительницы. И тьма Хеллиша плотно окружала пару безумцев, слушала, впитывала, играла слабыми бликами на разгоряченных телах…
Тогда Анн сделала всё что хотела. И сама хотела, и древний Хеллиш, видимо, ждал-желал. Магия – она не то, чем кажется. Она всегда здесь. Только выпусти. Жутка и страшна та свобода тьмы.
Наверное, Хеллишу раньше как-то иначе и иные жертвы приносили. Но принял и такую. А ведьма-жрица блаженство получила. Грязное, жгучее, длительное. Как бы теперь это забыть?
Жертва иссякла только на вторую ночь. А эхо воплей еще дня три в глубинных коридорах бродило, ламы и лошади на дороге далекие отзвуки слышали, заметно ускоряя шаг, меж скал проносились. Ну, и еще кое-кто те крики и не забыл. Вот – Молодой, к примеру. Очень назидательный урок был, надолго хватит.
Сейчас руки разбойницы занимались чисткой водорослей и требовалось думать о насущном. О приманках и дежурных хитростях, о каждодневном разбойничьем пропитании. Анн скрутила ком морской травы, глянула на море – стоит лодка, с сетями у них не очень идет, короткие удилища забросили. А…
Вот же! Оно проще простого. Как рыбу!
Разбойница отшвырнула ком будущей подстилки:
– Да как же я не сразу не догадалась⁈ Сработает! Эй, малыш, а ну, иди сюда!
На радостях опрокинула на песок, села верхом. Заслужил бездельник короткий массаж, остальное предводительница сама с него возьмет…
С некоторыми людьми даже проще, чем с ламами. Реагируют предсказуемо.
Ловушку для лам и их нерадивых хозяев доделали быстро. Работали в засаде через день, чаще было рискованно. Получалось простенько, но надежно, хотя улов бывал разный. А в первую попытку весьма волновалась разбойница.
…– Те вот, они без лишних глаз идут! – нервно тыкал пальцем Молодой в фигуры на дороге. – И груженные, точно груженные.
– Вижу. Давай живо на место.
Разбежались: разбойник полез наверх, Анн устремилась вниз, в скальные галереи.
Пробежала сквозь тьму, благоразумно заслоняя ладонью лоб. Коридоры знакомы, Хеллиш снисходителен, но способен и подшутить. Вот они – обжитые засадные щели, за ними прекрасно знакомая стена былой караулки, уже слышны голоса на дороге. Времени усмотреть добычу и добежать имелось в обрез, но это ожидаемо, заранее проверялось и просчитывалось. Анн припала к отверстию.
Видно было не то чтобы много, узковата «бойница». Сквозь звуки с дороги едва расслышала тихое шуршание – Молодой опускал удочку. Снасть простейшая: палка, длинный шнурок, к нему привязан надрезанный, испускающий сок, кустик забав-корня. Вот пошлепали листики о камень скалы, пустили запах.
– Куда⁈ Куда⁈ Взбесились, что ли⁈ – завопили на дороге. – Стой, безмозглые!
Куда там – азартно топоча, ламы устремились в узость бывшего поста, пихаясь, полезли к стене. Прямо ураган фыркающий. Видимо, хозяева их не особо лакомствами баловали. Ну и напрасно.
Мыканье, ыгонье, ругань хозяев, толкотня взволнованных лам в тесноте – стремились на скалу: удочки с наживкой там уже не было, но камень пах прельстительно, пиханье шло нешуточное, двенадцать крепких животных – сила, едва стену бывшего солдатского сооружения не завалили. Это было бы некстати – стена порядком помогала, отгораживала от взглядов. Впрочем, погонщики не особо всматривались, пытались вытащить из узости задних-припоздавших лам, вот уже палка по пушистым задницам заработала…
…Анн все это только слышала, смотреть некогда было – по пояс протиснувшись сквозь щель, развязывала ближайший вьюк. Ремешок не поддавался, потом смилостивился. Ага, вот…
Успела открыть два вьюка – добычей стала связка новеньких медных кружек, темная шаль (видимо, в подарок купленная) и не особо нужный мешочек засахаренных орехов. Проклятые кружки так и норовили загрохотать, пришлось их обнимать и страстно прижимать к груди, обратно в спасительную полутьму едва втиснулась. Остальная мелкая добыча проскочила охотно. В третий раз высовываться Анн не решилась – погонщики догадались начать выволакивать ламов по одному.
…– Ах ты, скотина безмозглая! Обезумели враз? От тебя, Безух, не ожидал. Разумный же был лам…
Ламы уже не особо упирались – тоже были разочарованы. От забав-корня чуток запаха и оставалось, сам-то сгинул. Эх, и что за жизнь скотская⁈
Анн сидела в трех шагах – это если считать и скальную толщу, давилась смехом. Дерзкое воровство опьяняло, как разом влитая в глотку полукружка шнапса. Да и вообще понравилось вновь так тесно среди лам оказаться, упираться в кудлатые загривки, дергать ремни вьюков. Эх, детство-детство.
Дурачок Молодой был в восторге. Добыча оказалась довольно скромной, зато и риска почти никакого, да и беготни мало. А всего-то и дел было: присмотреть подходящее место. Остальное за разбойничков забав-корень и старая стена, считай, и сделали.
Ловушка срабатывала исправно, главное было иметь свежий пахучий корень и чтобы подходящие ламы на дороге оказались. С последним случались сложности: то целый день идут исключительно лошадиные фургоны с грузом, то вообще прутся лишь малоимущие пешеходы с жалкой парой лам. Двух животных подманивать нет смысла: хозяева непременно и сами за ними в «загон» влезут, да и что ценного в таких нищих вьюках найдешь?
Добычу Молодой исправно носил в город, продавал и менял. Анн наметила список подходящих мест для сбыта. В одной и той же лавке слишком часто мелькать опять же опасно, там не дураки, заподозрят нехорошее. А на случайную выгодную сделку глянут сквозь пальцы. Потихоньку удалось сбыть и барахлишко, оставшееся от прошлых разбойничьих времен, распродали разрозненную упряжь. Лавки и рынки Хамбура бывшая медицинен-сестра знала неплохо, тут главное цену разумную просить, скромно, без навязчивости. Еще важнее иметь приличный вид. Анн тщательно подстригала соратника, за одеждой недоумка следила, вежливости учила. И для дела полезно, да и либе-либе вроде бы как не с полным чучелом занимаешься. Хотя, конечно, чучело, как ни причесывай, толку-то…
* * *
Сейчас Молодой ушел в город. Через посты лучше было спозаранку проходить, тогда работающий народ в столицу прет густо. Полдня, а то и дольше парень провозится: сбыт ворованного и закупка провизии дело небыстрое. Обратно с корзиной сложнее пробираться, это нужно в обход, осторожнее. Одинокий пеший человек, следующий в сторону Хеллиша, весьма подозрителен.
Одеваться и готовить было лень, Анн дошла до очага, взяла котелок с остатками вчерашней фасоли. Это яство и холодное в желудок протолкнется, все равно после шнапса любой продукт на вкус крайне мерзок.
Снаружи пекло солнце, испаряло лужи ночного дождя. Разбойница сидела на свернутом плаще, по одной жевала фасолины, залитые вполне приличным, но сейчас тошнотворным оливковым маслом. Экая гадость!
Анн понимала, что дичает. С одной стороны, это понятно – попробуй с Молодым не одичать, он же тюфяк тюфяком, одна пыль в мозгах, после него даже краткое общение с ламами за великосветский визит в театр воспринимается. И делишки разбойно-воровские тоже идут не очень. Ловушка еще работает, но ее менять нужно в самое ближайшее время. Догадается кто-то из возчиков, там не сплошь идиоты лам водят. И вообще всё нужно менять. Сдохнешь вот так, голяком, под каменным сводом. В школе рассказывали, что раньше все люди только так и жили – была дикая, пещерная, доисторическая эпоха. Но когда все так живут – то нормально, а когда изгои без «свайса», так сплошной позор и безнадега. То, что сыта дикарка, это хорошо, но в принципе мало что меняет. А еще со шнапсом нужно завязывать. Молодой про бутылку не забудет, непременно принесет – ему в радость, когда хозяйка мозги зальет и на либе-либе ее потянет. В этом-то достойная фрау Медхен вполне искусна, только недоумок не в состоянии всецело оценить свое счастье.
В голову лезла какая-то ерунда. Анн заставила себя умыться. Нужно что-то придумать. Не насчет умывания и либе-либе, а серьезное. Сходить бы в город. Хотя бы для того, чтобы в Музеум проскользнуть и под статую заглянуть. Возможно, Верн уже вернулся. Да, почти наверняка вернулся. Ведь даже дальние рейды могут быть и не очень долгими. Но что толку? Только положить письмо, сообщить, что жива. Но встретиться-то никак нельзя.
За эти месяцы Анн просчитала тысячи вариантов. И ничего подходящего не придумала. Нет, можно пробраться в Хамбур, можно даже пожить в каком-то убежище, например, на улице Зак. Там всё знакомое, а рядом отрог Хеллиша, есть уверенность, что в галереях можно подольше продержаться, скалы помогут. Но именно «продержаться». Рано или поздно непременно выследят – у города бесчисленное количество глаз. Все варианты бес-перс-пек-тивны – есть такое мерзкое, трудно-сглатываемое, похожее на жирные бобы, но очень умное слово. Проблема даже не в риске: Анн знала, что вполне способна уйти от полиции и «гесты», особенно если поблизости от скал вздумают ловить. И не в Верне проблема – сын вырос, сам справится, тем более что денежки под статуей его ждут, в нужную минуту мальчику весьма помогут. Рус-Катя хоть и демонша, но в смысле охраны финансовых средств надежна, как никто другой. Но регулярно видеться с сыном она уж точно Аннне поможет. Это вообще теперь невозможно – любая встреча жутко подставляет Верна, на такие авантюры идти никак нельзя.
Ну, и смысл продолжать? Нет никакого смысла. Рискуй, не рискуй – ничего не получается. Проще погнать Молодого за шнапсом, взять бутылок пять и упиться всмерть.
Анн поморщилась – к одичанию еще и мания величия прилепилась. Какие пять бутылок? Двух за глаза хватит, разбойница весом легка, тщедушна, без одежды даже глянуть не на что. Когда будут вешать на Фатерлянд-плац – умучаются – приговоренная легче веревки, ее сквозняком уносит.
Утешение было слабоватым. От мрачных мыслей, отвратных бобов и похмелья захотелось покончить со всем вмиг и сразу. Анн доплелась до заветной расщелины, опустилась на колени, сунула руку – пистолет был на месте. Завернутый, смазанный – вот одна из немногих ниточек, что с прежней Анн Драй-Фир разбойницу связывает. А ведь и не так много времени-то прошло.
Разбойница Медхен заглянула в ствол. Симпатичный. Раз – и всё! Лоб у дурищи затвердел, так что лучше в висок, там череп податливее.
Сидела этак с пистолетом Анн уже не в первый раз. Знала, что не решится. Надежда-то все-таки оставалась. Бывали же и худшие времена, сдери им башку, а?
Воспоминания о содранных башках мгновенно улучшили настроение. Все ж и Медхен кое-что полезное сделала – то, что благонадежной Анн хотелось сделать, да не довелось. Не так всё плохо. Еще побарахтаемся…
Завернутый обратно в лоскут промасленной ткани пистолет почему-то не желал пропихиваться-возвращаться в щель. Анн ошеломленно моргнула. Нет, точно – щель стала поуже. Подсказка!
Иногда Хеллиш подсказывал и намекал. Наверное, это магия, но особо вдумываться и удивляться было нечему. Понятно, что Хеллиш – добрый и снисходительный сосед, это уж безусловно – вот как раньше Дед был. Хотя, почти наверняка Дед и Хеллиш – одно единое и неразделимое. Но сейчас-то что за внезапный намек⁈
Похмелье из башки вышибло, словно трубкой-ударкой по темечку двинули. Анн метнулась к окну, в последний момент пригнулась, осторожно выглянула.
Точно, гости!
Полицейских узнать было несложно, форма известная, сейчас герои и копья прихватили, оно и понятно: облава в диких недобрых скалах. С полицаями кто-то в штатском, наверное, из «гесты». Ну и Молодой с ними. Руки за спиной скованы, на шее веревка. Понятно. Вот как думалось, что именно так оно и получится, так оно и…
Анн одернула себя – нашла время о верных предположениях вспоминать. Нельзя ни секунды терять! Сваливаем, как говорят правильные разбойнички.
Предводительница банды закрутилась по пещерной комнате, хватая самое необходимое…
И замерла.
А смысл? Ну, бежать, а потом-то что?
Она смотрела на проход в темноту. Проход ждал. Скатиться по лестнице, далее по коридору, и еще ниже. Не найдут. Без фонарей вообще не сунутся, а от света фонарей облавы Анн точно уйдет. Да и не пойдут. Тот Хеллиш, что глубже внешних галерей – тот уж совсем «для своих».
Они не сунутся, а вот высунется ли когда-нибудь на белый свет вконец одичавшая Медхен?
– Что? – прошептала Анн, не сводя взгляда с темного прохода.
Не было подсказки. Колебались границы не очень ровного прохода, туманились. Или то только казалось? Не знает Хеллиш ответа. Оно и верно – если уж сама беглянка колеблется, то что с древних скал спрашивать? Такие решения сам человечек принимает, подсказки только по конкретным мелочам могут быть.
Ладно. Хватит бегать. Не безмозглый цизель – всю оставшуюся жизнь по щелям прятаться. Рискнем. Хотя, ох и пожалеет о своем безумии Анн-Медхен….
…Вошли уже. Осторожные шаги слышны отчетливо. Небось копьями ощетинились, клинки наготове. Эх, пушку не притащили. Сложно уважение к человеку проявить?
Деньги и иное ценное отдавать полицаям Анн не собиралась, скормила скальной щели два десятка марок, сунула сверток с пистолетом – не пролазит. Да как так, опять что ли намек⁈
…Время иссякло. Оставались секунды накинуть драное платье и упасть под одеяло. Пистолет уже лежа из тряпки развернула, сунула под одежду…
Вошли.
Пещерная комната с низким потолком. Очаг, котел с остатками варева, клочья тряпья на полу, жалкие подстилки из травы, пустые бутыли. Спит кто-то, укутавшись в дырявое одеяло, хотя второе, относительно новое, на полу валяется. Доносится безмятежное посапывание. Переглядываются ловцы разбойников, самый здоровенный готовит дубинку-палицу – это даже не дубинка, а этакий молот деревянный, таким инструментом что колья забивать, что злоумышленников глушить – одинаково удобно.
Когда сдергивают одеяло, Анн хнычет и жмурится.
– Она, что ли? Эта? – уже в полный голос, с брезгливым изумлением говорит бравый усач-цугцманн[1].
– Э… – Молодой и сам в изумлении.
Сонно щурится с ложа на гостей нечто жалкое – девчонка, баба или старуха? – вообще не понять. Торчат чахлыми прядями грязные волосы. Лицо «надето» самое придурковатое. Короста на верхней губе. Нет, такую пленницу по башке лупить – только дубинку пачкать.
– Она? Главарша? – цедит, морщась, цугцманн. – Тебя, засранец, спрашиваю!
– Так она… – мычит Молодой, – но…
Его бьют. Ловко и сильно, древком копья.
– Она! Она! – стонет, сгибаясь, разбойник. – Она сама говорила. Она Медхеншуле окончила, медицинен-сестра…
Гости смотрят на сидящее на подстилке существо, весьма с отвращением смотрят. И снова бьют Молодого.
Ибо заведомо врет. В Эстерштайне даже дети знают: медицинен-сестра может быть некрасивой, косоватой и хромоватой, но она аккуратна, умна и прилична. Иначе какая же она медицинен-сестра?
– Черт знает что такое, – морщится цугцманн. – Зря шли.
Он смотрит на штатского, тот пожимает плечами:
– Необходимо было проверить. К тому же, это явное разбойничье логово.
– Шайка из двух человек? – цугцманн явно прощается с уже померещившейся наградой. – Что будем делать?
– Эту прибить, – подает голос здоровяк. – Она наверняка заразная. Вглубь Хеллиша спихнем – пусть бездна тварью подавится. А вора – под суд. Может, на следствии еще что порасскажет.
– Нет, так не пойдет, – качает головой штатский. – В Городском управлении «Гесты» знают, что мы пошли проверять личность по розыскному описанию. Придется ее в город везти. Проверьте ее.
Полицейские дружно пятятся.
– Я ее щупать не буду, – поясняет наглый здоровяк – Она даже на морду гнойная. Такую красотку и в штлаге десятой дорогой обойдут. Я человек исполнительный, сознательный, но всему есть уставные границы. Вы еще на долг-ленд с такой жабой меня пошлите.
– Долг-ленд! – хихикает Анн-Медхен, раздвигая колени. – Все будете?
Она ужасна. Перевязанная нечистым бинтом рука, худые ноги в пятнах, под платьем впалая грудь – никогда «надевать» столь натужный облик не приходилось, может и с перебором выходит, но слишком страшно сейчас разбойнице-лицедейке.
Перегаром от бабы несет самым настоящим, остальное тоже… почти настоящее. Отшатываются полицейские, хором орут:
– Села, тварь! Подол оправь!
Замахиваются древком копья. Анн поспешно садится, заслоняет голову руками, хнычет.
– Оружие есть? – рявкает цугцманн, – его не на шутку подташнивает.
– Арбалет? У него спросите, он от меня прячет, – Анн не опуская рук, тычет пальцем в сторону Молодого. – Не бейте меня! Я ничего такого не делала. Только жратву готовила и либе-либе.
– Заткнись, чудовище! У тебя оружие есть? Нож, говорю, есть?
– Откудава? Он только для готовки нож давал. У него и есть. А у меня чего? – Анн задирает платье с одной стороны, потом с другой. Пистолет удается пока скрывать, остальным любуйтесь, не жалко. Главное лицо прикрывать – короста, дрянь такая, сложна в изображении, «съехать» с лица так и норовит. Но держать руки у головы получается – испугана дура, побоев боится, это вполне естественно.
Опрометчивый Молодой пытается возразить: и насчет главарши, и вообще. И бьют именно его. Слабак показывает, где арбалет и болты спрятаны, собственную захоронку с деньгами выдает. Три с лишним марки скопил, упырь мелочный.
Полицейские сами командуют, чтобы задержанная взяла одеяло, прикрылась. Потом всё же связывают руки – как положено. Но спереди, чтоб одеяло придерживать могла. Снова брезгливо плюются. Не от того, что шибко воняет тряпьем и прелестями пленница, но перегаром крепким изрядно обдает. Все же от шнапса большая польза.
Выводят по знакомой галерее. Наверное, в последний раз проходит здесь Анн-Медхен. Что ж, не так и плохо жилось.
Идти по склонам такой большой толпой весьма странно. Полицаи настороже – даже дневной Хеллиш их весьма смущает. Фургоны спрятаны внизу, у дороги. Там и охрана с взведенными арбалетами.
Пленников сажают в заднюю часть фургона – там отгороженная глухая будка. Анн взлетает туда, подсаженная брезгливым пинком. Вот теперь действительно больно. Но пистолет из-под платья и одеяла не выскочил. Отлично.
Скрипит, трогается фургон. Анн видит за решеткой оконца склон. Прощай Хеллиш, может, еще свидимся. Хочется сказать пару душевных слов Молодому, но лучше сдержаться. Избили того славно, не очень-то и соображает красавчик. У самого губа порвана и болтается-оттопыривается. Так, сдери ему башку, и надо предателю. Повезет, так еще и напрямую поквитаемся.
…Уползала назад дорога меж скал. Ничего, Хеллиш никуда не денется. Остается тут, и остальное остается – там, в неприметной галерее у колодца. Будут высушенные, уменьшившиеся головы коллег по грабежам в темноту смотреть, славную разбойницу вспоминать.
Ехали быстро, лошади хорошие. Анн слушала разговор охраны, перегородка была надежна, оббита листами толстой меди, но зарешеченное окно слова не отсекало. Зла полиция: сначала с Молодым возились, потом поспешно на облаву собирались, по самой жаре по скалам лазили. А Молодой даже глупее чем думалось – не на сбыте попался, он воровать попутно вздумал, а когда за руку поймали, ножом грозил. О, донервет, и с какими дурнями спать приходилось⁈
Судьба подельника Анн волновала мало. Повесят скорее всего. Странно, но и насчет собственной участи тоже думалось как-то слабо. Отупела. Больше мучило недоумение – отчего не бежала-то? Откуда внезапный порыв остаться, начать безнадежную игру? Это же вообще не игра, а сущая глупость. Неужели Хеллиша послушалась? Так что он в городских играх понимает? Чудо, что пистолет еще не нашли. Зачем брала? Улика же. В «нашла у канавы» точно не поверят.
Особо размышлять и самой себе изумляться не пришлось: это только кажется, что разбойники в немыслимой глуши злодействовали – а ехать до города всего ничего. Уже стучали колеса по мостовой, преодолел полицейский фургон трамвайные рельсы, вдали пыхтел лок-мот, слышались многочисленные голоса. Живет Хамбур, словно ничего и не случилось.
