Текст книги "Паук у моря (СИ)"
Автор книги: Юрий Валин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)
Вольц действительно отлично знал горы – еще бы, столько пришлось пройти. Малодушный кучер гор не знал и не осознавал, что его хладнокровно загоняют в ловушку. Опомнился, когда оказался прижат к отвесному уступу, собственно, выше весь склон вздымался практически вертикально.
– Рискованно, – пробормотал Верн. – Даже загнанный в ловушку цизель вовсю показывает зубы.
Фетте лишь засопел.
…Прижатый к скале кучер широко размахивал кинжалом. Звуки не доносились, но было понятно, что Вольц что-то приказывает. Внезапно кучер сунул клинок в зубы и полез наверх.
– Нет, это не цизель, – констатировал Фетте, – это вообще полный идиот.
Было видно, как Вольц разочарованно пожал плечами. Потом оглянулся.
Верн замахал руками – не теряй бдительности! Вольц закивал…
Кучер сорвался с высоты метров в пятнадцать.
– Это было достойное достижение, – одобрил Фетте, наблюдая, как катится и бьется об уступы уже безжизненное тело. – Я бы и на половину этой высоты не взобрался.
– Да уж, сдери ему башку, покойник был крайне цепок, но ужасающе безмозгл, – кивнул Верн.
Было видно, как ходит вдоль скалы Вольц – видимо, отыскивает выпавший кинжал «геставца». Подошел к трупу, принялся прикидывать – тащить тело целиком или раздеть на месте?
– Нам тоже необходимо заняться делом, – сказал обер-фенрих. – Операция прошла успешно. Но, увы, лишь относительно успешно.
– Я хотел лишь оглушить, – запротестовал Фетте, указывая на навсегда затихшего узколицего. – Но у меня связаны руки, и потом, я привык бить людей в шлемах. А ты с этого даже шляпу сбил. Ну и где же тут рассчитать силу удара?
– Речь не про него. Ключи от наручников могут оказаться в фургоне.
– Быть такого не может! К каждой паре наручников должен иметься свой ключ. Не могли же они все ключи хранить в фургоне⁈ Это опрометчиво и незаконно!
Фетте был прав – ключи нашлись и у старшего по команде «гесты», и у типа с простреленным горлом. Как же хорошо, когда соблюдается строгий порядок.
Господа офицеры с отвращением переодевались в трофейную одежду – мало того что она была гражданская, так еще и пахла глубоко чуждо, откровенно «геставски».
– Будем считать, что это нормальная вонь лошадиного пота, – философски предложил Вольц.
– Лошади мне тоже не нравятся, – взялся за свое Фетте. – Они большие и безумные, запросто могли и нас снести в пропасть.
– Лошади не виноваты. Стечение обстоятельств, – оправдал животных Верн, размышляя: закатать рукава сюртука или пусть болтаются?
Одежда была вся слишком велика. Камзол пришелся впору разве что Вольцу, остальные фенрихи были слишком узки в плечах и поджары. К тому же все требовало стирки, а ведь кровь плохо отстирывается.
Что ж, забирать верховых лошадей фенрихи не рискнули, а значит, рейд продолжился прежним пешим порядком. Очень не хватало лам – собранное у разбитого фургона ценное имущество, оружие, остатки лепешек и конина имели приличный вес – да и вообще без четвероногих друзей маршировать оказалось уныло и непривычно. «Заберем наших ламов» – решил Верн. «Видимо, не сразу, но точно заберем. Я хочу еще раз пройти Холмами… э-э, в смысле, не только Холмами, а вообще. Лучших спутников, чем Брек и остальные наши скоты, не найти. И в жопу эту армию, нас в ней совершенно не ценят».
Идти предстояло в обход дорог и постов, но это друзей не особо смущало. Вечером, досушивая выстиранную одежду на камнях у речушки, устроили очередное оперативное совещание.
…– Лучше было бы неспешно поговорить с пленными, – рассуждал Верн. – Мы могли бы узнать практически всё. Потом, конечно, наступил бы неприятный момент. Но что делать? Не мы начали нарушать закон.
– Строго говоря, изменники и предатели – это они! – оповестил Вольц. – Они действуют во вред Эстерштайну, незаконно уничтожая отборные молодые кадры Ланцмахта, и, видимо, не только его. Это продуманное и злонамеренное предательство! К сожалению, у меня есть веские подозрения, что с юридической точки зрения доказать непосредственный факт предательства будет сложно. Если, конечно, все подписи в нашем приговоре верны.
Все посмотрели на знакомую папку. Содержимое трофея было изучено довольно подробно, но всех ответов не дало. Экземпляр приговора явно был копией, но какой-то странной. Вольц предположил, что это так называемое радиописьмо, или, как их называли в старину, «радио-грамма», заверенная некими ответственными служебными лицами. Но версия была малоправдоподобна – все знали, что радиосвязи больше не существует, аппаратура и лампы давно вышли из строя.
– Что ж, пока официально предатели – это мы, – констатировал Верн. – Отнесемся к этому спокойно, это было ожидаемое лже-обвинение. Хотя это и неприятно. Зато приятно, что мы еще живы, на свободе, частично понимаем суть происходящего и у нас снова есть оружие.
– Стволы дрянные, – заметил Фетте. – Наши были лучше. Эти какие-то неухоженные, и тоже воняют. И всего двенадцать патронов⁈ Правда, клинки хорошие. Но я-то думал что «геста» не отказывает себе ни в чем. У них могли быть револьверы или даже «парабеллум»!
– Так и есть – с довольно странным выражением сказал Вольц, покачивая папкой. – Нет, не «парабеллум», а доказательства отвратительных излишеств.
– Там что, еще что-то есть? – изумился Верн. – Шифровка?
– Нет, сама папка…
…– Это чересчур. Даже для меня, – Фетте страдальчески морщился. – Канцелярские принадлежности из человеческой кожи? От «гесты» воняет даже гнуснее, чем мы думали.
– Не только от «гесты» воняет. Вспомним Гнилого, замковые дела, сокрытие наличия радиосвязи – да, я уверен, что-то такое и сейчас существует, иначе нас бы не вычислили так быстро. Тут явный заговор и измена интересам фатерлянда! Эстерштайн нуждается в решительной очистке и обновлении высшего руководства. И я намерен этим заняться! Естественно, совершенно законными методами! И не надо так на меня смотреть – дело не только в Гундэль.
– Да храни ее все боги подряд, твою красавицу, – заворчал Верн. – Утром мы прикончили целую свору агентов «гесты». Вряд лихоть кто-то истолкует это событие иначе, чем вооруженный мятеж.
– Это была чистейшая самозащита, – спокойно сообщил начальник штаба. Офицеры Ланцмахта, находящихся при исполнении служебных обязанностей, имеют право и обязаны защищаться. Это легко доказать. Но для этого нужно захватить власть.
– Боюсь, у нас мало стволов для государственного переворота, – разумно отметил Фетте. – В Белом мятеже участвовало куда больше заинтересованных лиц. Хотя, в принципе, я не против. Мне совершенно не нравится «геста». Может, на этой папке вообще женская кожа? С виду она тонкая. Я против такого использования женщин! Они достойны большего.
– Вы говорите совершенно безумные вещи, – Верн кивнул на папку, – я не про нее, а вообще. Переворот – сложная и тонкая операция. Насколько я понимаю, для успешного переворота нужны не столько стволы, как деньги. Много-много денег.
– Весьма мудрая мысль, – кивнул Вольц. – Над этим стоит подумать. Военную часть я беру на себя, ты разработаешь детальный план интриг и подкупов. Фетте в ключевой момент возглавит штурм замка.
– Давайте я возглавлю подготовку резерва и сбора трофеев, – предложил Фетте. – У меня крайне мало опыта в преодолении замковых рвов, помнится, я и в тот раз остался на валу. Вот как чувствовал!
Друзья засмеялись.
– Подготовка правильного мятежа – весьма долгое дело, – покачал головой Верн. – Мы везучие, но вряд ли до такой степени.
– Похоже, иного выхода у нас все равно не намечается, – заметил Вольц. – Но я настаиваю – это не мятеж, а законное пресекновение преступной деятельности шайки предателей и возврат власти лицам, искренне заинтересованным в процветании Эстерштайна. Вот взвешенная и честная формулировка. Посмотрим, что можно сделать. Но лично ты, конечно, можешь улизнуть в Холмы. Там тебя трепетно ждут.
– Полагаешь, раз ты мой друг и начальник штаба, то не можешь получить в морду? – спокойно поинтересовался Верн. – С чего мне вдруг проявлять трусость?
Вольц несколько суетливо замахал руками:
– Дружище, я вообще не про то! Как ты мог подумать? Я о путях отхода в случае неудачи нашей первой попытки взятия власти.
– Разве что, – проворчал Верн. – Я говорю серьезно. Заговор и захват власти – очень тонкое дело. Нас этому не обучали. Мы даже про Белый мятеж почти ничего не знаем, о нем даже Немме толком рассказать не мог, хотя и был очевидцем. Ну, почти очевидцем. Пройдут годы, прежде чем мы что-то толковое придумаем и подготовим.
– Ну, четыре года-то у нас точно есть, – хихикнул Фетте. – Иначе мама Бинхе заново пошлет тебя погулять.
Верн швырнул в глупца сапогом и сказал:
– Попридержите языки. Я сейчас крайне серьезен.
Вольц хмыкнул:
– Вообще Бинхе, в смысле, ее милый подарок, спас сегодня наши шкуры. Мы ей должны. Ну и тебе тоже. Не красней, мы все догадывались, что этот амулет залог некого зародившегося чувства. Но поначалу я совершенно не понял твой маневр с промедлением и этой внезапной «молитвой». Вышло, конечно, изящно, но…
– Что тут понимать⁈ – зарычал Верн. – Пистолет застрял. Носить пистолеты подмышкой – совершено идиотская идея. Так вообще никто не делает! Эта петелька, плешивый цизель ее сгрызи, запуталась в самый нужный момент. Пришлось импровизировать в попытках вытряхнуть этот гнусный шпионский ствол.
– Получилось просто прекрасно! – заверил Фетте. – Я искренне наслаждался спектаклем. Хорошо, что штаны все равно пришлось менять – те бы точно не отстирались.
– Да уж, это было еще то представление, – согласился начальник штаба. – Просто счастье, что покойник Цвай-Цвай доверил нам свой скромный, но столь нужный в некоторые жизненные моменты ствол. Как эта штучка и обер-фенрих нас выручили, а⁈ Верн, ты велик! Дружище, мы верим в тебя, для тебя нет невозможного! Ты придумаешь любой план! А пока ты будешь думать, мы с Фетте поджарим конины. Она может протухнуть. Что будет недопустимо!
Глава 19
Все заново
В Хамбур остатки рейдового отряда вошли только через одиннадцать дней. Хотя «вошли» не совсем точная формулировка, правильнее, «проникли». До этого был окружной путь, некоторые уловки по запутыванию следов – хотелось оставить «гесте» намеки на версию, что беглецы ушли обратно в горы. Полностью обмануть вряд ли удалось, но пока обходилось.
За городскую стену проникали порознь, дабы вызывать поменьше подозрений. Хотя, конечно, вызывали – сейчас заново обтрепавшиеся бывшие фенрихи более всего походили на вконец опустившихся потребителей баддруга, в последние годы этих наркоманов становилось все больше и больше. Но скрыть военную выправку все равно трудновато, из Вольца потребитель баддруга – как из пи-лума сапожная иголка. Пришлось выдумывать, унижаться до кражи. Начальник штаба и Фетте вошли через ворота с лопатой и двумя медными трубами на плечах – вроде как ремонтники. Верн перебрался через стену более естественным путем, посты у ворот на Асш-бан он знал еще со времен первого курса училища, а сама стена давно нуждалась в починке.
Сейчас, шагая по проулку родного города, он не испытывал особого торжества – да, рейд завершен, кое-кто остался в живых, что учитывая обстоятельства, истинное чудо. Но раньше-то чудилось, что возвращение будет чуть более торжественным. Сейчас на душе оставалась лишь тревога, спину отягощала связка сучьев и веток, собранная с немалым трудом. «Курц-курц» даже без штатной кобуры ужасно выпирал из-под сюртука. Имелся, конечно, отличный кинжал, унаследованный от узколицего «геставца» и наручники, как выяснилось, вполне могущие заменять кастет, но это не очень успокаивало. Терзала неизвестность и предчувствие неприятностей. Да какое еще «предчувствие», сдери ему башку⁈ Тут только сплошь неприятности и маршируют.
Незаметно оглядевшись, свернул в проход между оградами и оказался у первой скалы Малого Хеллиша. Слегка полегчало – друзья были на месте, сидели за камнями.
– Отлично! – сказал Верн, бросая вязанку. – Трубы-то где?
– Продали! – радостно заявил Фетте. – Хозяин лудильной мастерской охотно забрал. Обозвал «вороватыми недоносками», но трубы купил. Марка и двадцать пфеннигов! Я взял хлеба и пива.
– Это было унизительно! – проворчал начальник штаба.
– Унизительно и незаконно, – согласился Верн. – Такова участь мятежников. Сменим наши стратегические цели?
Вольц засопел:
– Прекрати иронизировать. Я пойду до конца. Но этому скряге-лудильщику стоило выбить зубы.
– Когда возьмем власть, мы мерзавца повесим в Судном углу. За скупку краденого, – успокоил друга Фетте. – А сейчас давайте пожрем. Я голоден, как матерый цизель.
– Так оно и есть – вот норка, – кивнул Вольц на вход в ближайшую галерею.
– Это еще не наша. Передохнем и еще небольшой рывок, – напомнил Верн.
Перекусив, беглые фенрихи двинулись между скал. Против ожиданий, люди здесь явно бывали – тропинки так и петляли по склонам. Видимо, не столь страшен городской Хеллиш, вот за рекой, на огромном Хеллиш-плац, там, конечно. Хотя чего бояться трем опытным и недурно вооруженным воякам?
– Бывал здесь один раз, на экскурсии, еще в младшей школе, – сказал Вольц, с любопытством озираясь. – Прекрасное место для засад и оборонительных боев.
– Надеюсь, до этого не дойдет, – проворчал Верн. – Да и смысл? Нас здесь окружат довольно быстро, а уходить вглубь, под скалы, опасно. Хеллиш есть Хеллиш, с ним шутки плохи.
Друзья согласились. Даже сейчас, еще при свете дня, в накаленных солнцем скалах стояла странная тишина. Доносились звуки города, шум работ, невнятные голоса, но это вроде бы далеко – за километры и километры. Хотя в считанных десятках метров.
К нужному склону выходили особенно осторожно. Пришлось забраться в полуобрушенную галерею.
– Ты уверен, что это именно здесь? – с сомнением спросил Фетте, сверху озирая часть безлюдной улочки. – С виду все наглухо заброшенное.
– Ну да, я прошел горы и Холмы, а здесь немедля заблудился, – опечалился Верн. – Не дури. Это улица Зак, и вот тот – ближайший к нам – дом.
– Странное местечко, – сказал начальник штаба. – Трамвайная остановка – рукой подать, а тут будто деревня. Даже прохожих нет.
– Хозяйка дома ценит покой и уединение, – кратко пояснил Верн. – И вообще купить дом в наше время крайне сложно.
– Это-то понятно. Но не забывай, что я ее видел, – напомнил Вольц. – Веселая хорошенькая фрау. По виду вообще твоя сверстница, и я… Ладно, с возрастом я мог ошибиться. Но целесообразность вложения денежных средств вот в такое сомнительное строение…
– Ты прекрасный военный, но мало смыслишь в городской жизни, – фыркнул Верн. – И вообще, моя мама – необычный человек.
– Если бы у меня была мама, она бы тоже была самым необычным для меня человеком, – на редкость верно заметил Фетте. – Но мы сейчас говорим про дом. Он явно необитаем. Тут давно никого не было. Извини, дружище, если я тебя огорчаю, но так оно и есть.
– Ну, вряд ли с твоей мамой что-то могло случиться, – успокоил Вольц. – Это столица, здесь спокойно. Видимо, просто занята, и отложила ремонт. Или у нее появился друг, с которым жить намного удобнее, чем на этой странной улице.
Наблюдали до глубоких сумерек. Верн отгонял все нарастающую и нарастающую тревогу. Собственно, она и раньше терзала, но не так остро. Улица была все же обитаема, изредка проезжали повозки, вернулся со службы сосед. А в доме никакого движения и стекла покрыты пылью. Мама бы такого себе не позволила.
Почти в полной темноте друзья перебрались через заднюю ограду. В дворике пыльная трава стояла выше колен – если кто-то здесь и проходил, то только редкие бездельные любители баддурга и шнапса.
Верн вынул кинжал и занялся окном.
– Лезвие попортишь… – заикнулся Фетте, но, очевидно, получил тычок от тактичного начальника штаба.
Стекло вынулось неожиданно легко…
Дом был пуст. Очевидно, его начали готовить к ремонту, но это было весьма давно. Люди в последнее время сюда явно не заглядывали.
Беглые фенрихи сели у холодного очага. Верн укрепил огарок свечи на столе.
– Можно зажечь очаг и повесить чайник. С улицы все равно не заметно, а кухонным дымом здесь несет со всех сторон. Дом маленький, но внутри весьма удобный. Внешне выглядел иным, никчемным, зря я критиковал, – задумчиво сказал Вольц. – Кстати, иметь собственную крышу над головой – действительно здравая идея. Я вот сейчас прочувствовал. Дружище, не переживай так. Насколько я понимаю, твоя мама – весьма занятая фрау. У нее имелась тысяча причин сюда не заглядывать.
– Завтра узнаю, – Верн взял наполовину полный старинный чайник-кофейник, принюхался – вода была относительно свежей, явно не многомесячной давности. Вот это хорошо.
Кофе он нашел не сразу. Невзрачная склянка лежалав углу, под свернутым листом позеленевшей меди. Удобное место, если кто-то невысок ростом.
Напиток оказался неожиданно хорош – аромат отборных дорогих орехов, отлично смолотых и поджаренных. Друзья блаженно потягивали вкусноту, передавая друг другу единственную кружку и наблюдая, как Верн ходит из кухни в комнату и обратно.
– Не нервничай, – осторожно сказал Вольц. – С ней всё будет отлично.
– Я не нервничаю, – пробормотал Верн. – Я размышляю. Причем напряженно.
– Мы поняли намек, только не психуй, – попросил Фетте.
Одеяло Верн нашел на чердаке. Принюхался и вдохнул с облегчением. Нет, точно, почти не пыльное. Такие вещи сразу чувствуются.
Отнес вниз, господа фенрихи дремали у очага. Одеялу обрадовались.
– Да ладно, это же духи, а, Верн? Хорошие духи, – зашевелил ноздрями Фетте.
– Еще словечко в эту сторону, и башку сдеру, – пригрозил Верн.
– Молчу, молчу.
Будущие мятежники спали, привычно прижавшись спина к спине и скорчившись под коротким одеялом. А Верн снова неспешно кружил по дому, тщательно прикрывая огонь свечи и удваивая осторожность у окон.
Нашел. Видимо, то, что подсознательно искал. Рисунок, выцарапанный на камне стены у входной стены, ниже человеческого взгляда, вот если присесть под стену, то как раз. Так бы ребенок выцарапал, каракули смешные. Человечек с палкой-оружием, нечто с хвостом – лев? шестеренка или вагон на одном колесе – сказать трудно, но определенно механизм. Все трое подытожены чертой со значком похожим на букву «М».
Верн почти рухнул под стену, затушил остаток свечи и с облегчением обхватил голову руками. Битое ухо пылало, здоровое ухо было холодно, как горная ночь. Очень странное проявление напряжения нервов. Не было смысла так волноваться. Ничего с ней не случилось. Оставила подсказку, как маленькому. Даже смешно.
Обер-фенрих улыбался темноте, хотя смешно ему не было. Хотелось проглотить стакан шнапса, вот сразу, одним глотком. Можно и не «Черного сапога», а все равно чего, лишь бы крепкого.
Он разбудил друзей, когда снаружи уже вовсю сияло солнце.
– Это недопустимо! – заворчал начальник штаба. – Смену часовых никто не отменял.
– Ерунда, меня совершенно не тянуло спать. Сейчас я уйду, посмотрю – нет ли писем. Сидите спокойно, доедайте провизию. Куплю жратвы на обратном пути.
– Послушай, если она вдруг придет сюда, да еще не одна…. Или если кто-то нас заметит. Тогда мы здорово подставим твою маму, – встревоженно сказал Вольц.
– Очень верная мысль, ты начинаешь думать как настоящий мятежник, – одобрил Верн. – Но мы вряд ли ее подставим. Она крайне осторожна, и, скорее всего, предполагает, что мы можем здесь появиться. Сама она не подставится.
Фенрихи переглянулись:
– Как она может насчет нас предполагать? Мы и сами не знали, что здесь будем. Да она о нас и не слыхала.
– Она вас знает. Я рассказывал. Это вы ее совсем не знаете.
– Наш дружище – на редкость мерзкий и скрытный тип, – прокомментировал Вольц. – Будь там поосторожнее.
– Я буду тих, вдвойне мерзок и незаметен. «Курц» оставляю, он вряд ли поможет даже в случае неприятностей…
* * *
К Музеуму выходил окружным путем и испытал немалое изумление – оказалось, всего комплекса знаменитого городского крематория более не существовало. Провалился в прямом смысле слова – на его месте теперь было ущелье, не особо глубокое, но с крайне жуткими на вид подземными дырами-ходами. Несколько зевак-фермеров с опаской и любопытством заглядывали вниз – видимо, специально приехали, чтобы поглазеть на новую достопримечательность столицы. У края обрывчика стояло веревочное ограждение, под навесом дремал полицейский. Из кратко подслушанного разговора Верн ничего не понял, пришлось деловито пройти мимо, пока не обратили внимание на слоняющегося сомнительного типа.
К счастью, статуи Музеума остались на месте, правда, часть внешней стены завалилась. Пробираясь знакомой дорожкой между гипсовых древних злодеев, Верн размышлял над странными событиями. Вот так не успеешь оставить столицу, а тут непонятно что творится, сдери ему башку. Даже замок стал как-то ближе, словно с намеком придвинулся. Впрочем, с башен не очень-то разглядишь, что между статуй творится, даже если оптикой вооружиться. Как сказал кто-то очень древний и мудрый: «хочешь спрятать человека, прячь его средь старых статуй – они никому не нужны». Или как-то иначе сказал, но все равно красиво и умно.
Рус-Катя никуда не делась – все так же грозно всматривалась в конец дорожки, и вроде бы чуть больше побелела под солнцем. Идут годы, идут. Но это благородная гипсовая седина, она даже к лицу демонше.
Верн, сдерживая нетерпение, отдал честь старой знакомой и пал к ее ногам. Нет, конечно, пал к пьедесталу, слишком длинные ноги древнего чудовища его не интересовали.
Рука, с трудом протиснувшаяся в знакомую расщелину, сразу уперлась в препятствие. Пьедестал перекосило? Нет, это не камень. Верн с трудом выковырял плотный предмет. Кошель, большой, внутри серебряные марки, с виду новенькие, даже не особо потускнели. Обер-фенрих с изумлением поковырял пальцем внутри мешочка – да нет, сплошь монеты, до самого дна. Где же письмо⁈ Он полез в тайник и вытащил второй кошелек. Да что это вообще такое⁈ Мама баснословно разбогатела и считает, что этот факт исчерпывающе всё объясняет⁈
– Попался! Слишком любишь денежки! – сказали за спиной.
Верн рывком обернулся…
Кинжал он все же не выронил. Солдатская лапа на такую слабость в принципе неспособна.
Она!
Боги, да ее теперь вообще не узнать!
Мелькнувшие сомнения исчезли, поскольку мама-Анн мгновенно повисла на его шее, так только она и умела.
…Упали под стену ограды как в детстве, мама намертво вцепилась в солдатскую руку и плакала навзрыд.
– Но я же живой! Всё хорошо!
– Я вижу. Деньги подбери, еще увидит кто-нибудь.
Верн сбегал за кошелями. Рус-Катя глянула белыми глазами весьма осуждающе, даже пригрозила остатком своего оружия. Да, верно, разбрасываться деньгами – дурной тон.
Мама уже не плакала, глаза почти сухи. У нее всегда так было, точно она! Но узнать трудно – разительно изменилась. Снова схватила за руку.
– Нет никого кругом, – заверил Верн.
– Прекрасно. Хоть здесь-то все по-прежнему, – мама до боли сжимала его почти дочерна загорелые, мозолистые пальцы.
Действительно, тень стены, спины статуй среди пекущего и слепящего солнца – всё как всегда. Словно детство вернулось.
– Вспоминал частенько это место, – прошептал Верн. – Но что с тобой такое? Что случилось?
– Сейчас… – мама потрогала его битое ухо. – Ладно, мозги на месте. Одна рука ограничена в движении. Куда засовывал?
– Да под животное попала. Подвернулась случайно, перелом был. Почти уже и не чувствую.
– Ладно, это подправим. Что еще?
– Ерунда, походные мелочи. Армейская жизнь. Правда, уже не совсем и армейская. Мы слегка вляпались.
– Знаю. «Измена Эстерштайну», нападение на «гесту»', прочие походные мелочи. До города все трое дошли?
– Да. Но откуда ты знаешь⁈
Мама хихикнула:
– Я вернулась еще месяц назад. Успела наладить новые полезные связи. Верни, запомни: медицинен-сестры Анны Драй-Фир больше нет. Возможно, ее никогда и не было. Мне пришлось сменить всё: имя, профессию, свайс и всё прочее.
– Это очевидно, – кивнул Верн. – Если бы я не был твоим сыном, вообще бы не узнал.
– К счастью, ты мой сын. И здесь. Несмотря на то, что совал руки куда не надо, хотя тебя и предупреждали. Ладно, я совершенно счастлива.
– Да, так ты и выглядишь, – признал Верн, вновь испытывая некоторые сомнения.
– Ну, и? – сидящая рядом обворожительная особа одним неуловимым движением оправила одежду и развела руки, демонстрируя себя. – Тебя, кстати, постричь бы надо.
Нет, всё же мама. Но выглядит блистательно: слегка странная, видимо, очень модная одежда, дорогие украшения. Вызывающе повязанный головной шарф – тоже чрезвычайно роскошный. Ровно подстриженные на уровне щек волосы блестят и отливают наглейшей медной рыжестью, очень по-дочевски. Впрочем, и в лице этакое – откровенно дойчевское, высокомерное. Халь-дойч, если не выше. Такую фрау лишний раз не заденут: непонятно, кто такая, но уж точно имеет немалых покровителей.
– Выглядишь великолепно. Но та медицинен… тоже мне очень нравилась, – признался Верн.
Лицо мгновенно изменилось – показалась та милая медицинен-сестра, Верн успел восхититься, но прежнее тут же ушло.
– Та, прелестная своей незамутненной честностью работящая простушка оказалась вне закона, – пояснила мама. – Собственно, как и вы, так что сам понимаешь, приходится отличаться и весьма-весьма, чтоб ни малейших намеков и сходств. Значит, так. Поскольку я знаю совершенно идиотскую историю ваших глупостей, начиная со спасения этой сомнительной особы на замковой стене, сейчас об этом не будем. Про ваш поход я не знаю, это ты мне расскажешь позже и во всех подробностях, меня поход очень интересует. Но сейчас актуальнее осветить мой бесславный криминальный путь, иначе из тебя будут фонтанировать закономерные и бесконечные вопросы. Впрочем, у меня всё кончилось на вполне позитивной ноте. Шмондец, меня же сегодня как дернуло – думаю, зайду в Музеум попозже. Вот как чувствовала! Материнская интуиция!
Ужас-то какой: «актуальнее», «криминальный», «фонтанировать», «позитивно», некий таинственный, видимо, математический «шмондец» – откуда этакий поток научной терминологии⁈ Совершенно иная речь. Действительно, никто ее не узнает, но как настолько притворяться-то можно⁈
– А если для начала – самую суть? Ты теперь кто? – с некоторой робостью уточнил Верн.
– М-да, если кратко… Суть, да. Нет, это хорошая мысль. Ты явно возмужал и поумнел, невзирая на порванные уши. Но с краткой формулировкой сложно… – мама на миг задумалась. – Видимо, теперь я – авантюристка-путешественница, личность свободная, безжалостная и циничная. Впрочем, это у меня всегда и было. Хотя и припрятанное. Из нового – я чудовищно ненавижу наш Эстерштайн, и я была конферансье. Еще я летала и выхожу замуж! – мама показала палец с оригинальным кольцом. – Ха, ну и физиономия у тебя, малыш!
– Неудивительно, – пробормотал Верн. – Ладно, тогда по частям, и начнем с самого главного. Кто он?
* * *
Ушли лишь в сумерках, успев пересказать друг другу многое, но, конечно, далеко не всё. Верн уже вроде бы ничему не удивлялся, но когда начали спускаться в провал на месте крематория, стало не по себе.
– Спокойнее, – призвала мама, изящно опираясь на обер-фенриховскую мужественную руку. – Ты со мной, а в Хеллише я не то что совсем своя, но давняя и хорошая знакомая. Ничего с нами не случится. Но лучше тебе сюда в одиночку не ходить. Только в случае крайней необходимости. Между прочим, многие беды нашего злосчастного Эстерштайна связаны с тем, что эти высокомерные идиоты-ученые Первого Прихода абсолютно ошибочно определили цель постройки и существования древнего Хеллиша. Нельзя здесь было сверху новый город строить. Мало ли что «стратегически выгодный район».
– Это я уже понял. Погоды у нас тут просто невыносимые, – проворчал Верн, пригибая голову и входя в полузаваленную галерею.
– Нет, это не «погоды ужасные», а криворуким умникам-недоучкам здешняя древняя речная Дыра досталась. Это вовсе не гидроэлектростанция была, как они вообразили, а некий «генератор погоды». Древние хеллишцы погоду, конечно, под себя настраивали, и она очень странно работала, но дойчи эту штуковину на реке окончательно доломали. Конечно, насчет этого я не сама догадалась, мне-то образования жутко не хватает. Подсказали. Оказывается, похожее устройство есть на другом конце нашего мира. Там тоже пришлые люди после древних на руинах пристроились жить, но там ничего не ломали, так живут, по-простому. Авмор – город называется. Но тамошний народ крут, могут прямо в снегу жить, на погоду им наплевать.
– Крут? Да куда уж круче нас-то? – пробормотал Верн, озираясь.
Тьма Хеллиша подступала со всех сторон, почти ощутимо трогала полы сюртука. Сейчас верхний Музеум казался сказочно счастливым светлым местом, там под ногами Рус-Кати так хорошо было.
– Не слушай Хеллиш, он шутить любит, – мама уверенно возилась, что-то доставая из-под камней. – Он не то чтобы добрый или злой, просто скучно ему. Но он надежный.
Верн хотел сказать, что это очень противоречивые характеристики, но тут зажегся фонарь. Мама выглядела очень довольной и уверенной, надевала щегольской меховой жилет. Впрочем, столь уверенной она, видимо, сейчас постоянно и была. Ну и да, она же у Хеллиш-Плац пожить успела, привыкла.
Шли глубинами Хамбура. Прыгающий круг света, давящая толща над головой, бесконечные лестницы, покато уводящие то вниз, то вверх. Мама напевала странные песенки, Верн понимал, что она заглушает шепот галерей, и это только для него делается, как для маленького. Но все равно слушал.
– Всё выше, и выше, и выше
Стремим мы полет наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ… [1]
Смешная подземная песенка, но мотив отличный. Действительно артисткой мама стала, просто потрясающие перемены. И это… муж-жених ее… поверить сложно. Всё же не юные они, он так и вообще изрядно старше. Нет, наверное, интересный человек. Но зачем им такие обязательства? Ладно бы любовные свидания, это-то понятно. Еще и дочь у него, совсем маленькая. Внезапным образом – «почти сводная сестра». Так же вообще не бывает.
– Верни, тебе нужно что-то с лицом делать, – сообщила мама. – Оно слишком читаемо. Да не волнуйся ты по поводу моих личных дел. Это не так актуально. Просто мне очень рассказать хотелось. С той маленькой девчонкой еще непонятно как выйдет, может, я ей напрочь не понравлюсь. Но мне всегда дочь хотелось. Ты-то уже взрослый, все равно бродишь где попало. Ту девчонку воспитаем, заодно мы с Уксом еще кого-то родим. Нет, не договаривались, просто как-то само собой решилось. Малыш будет с нами летать. Но я определенно девчушку хочу. Это, конечно, уже после войны.
– План, конечно, потрясающий. Но я немного контужен. И это можно понять – такие новости не каждый день объявляют. А что касается лица, так с кем же мне еще физиономию расслабить, как не с родной мамой?
