Текст книги "Струны: Собрание сочинений"

Автор книги: Юрий Верховский

 
Куда же светлый лик сокрыла,
Очаровательница, ты?
Душа забвенная уныла
В тиши холодной пустоты.
 
 
Она недвижна, застывая…
Но ты, богиня молодая,
Ты ей вернешь и пыл, и свет:
Явись, как истина, – нагая,
Мечта, – толпой пренебрегая
И колким инеем клевет!
 

 
Могу ль внимать напев волшебный
Развороженною душой?
Падет ли он струей целебной,
Лиющей трепет и покой?
Иль, как полуночное море
Под многозвучный шум людской,
Замрет в знакомом мне укоре
Холодной северной тоской?
 

 
Я дремал на утомленный, я лежал на постели
В тихой горнице темной, заполночной порой;
В полосе полусвета только руки блестели,
Только руки белели под лунной игрой.
И сложил их спокойно, и лежал я недвижно,
И дышал я без мысли, и смотрел пред собой.
Вдруг мелькнуло: свершится, что теперь непостижно;
Белы мертвые руки – с последней судьбой.
 

 
Не раз, раскрыв широко вежды,
Один глядишь ты в темноту;
Но зреть ли жизнь иную, – ту, –
Очам земным, очам невежды?
 
 
И всё же часто ты дрожишь,
Предтишьем неким околдован;
И мир ночной преобразован,
И чуется иная тишь.
 

 
Ты властен ни о чем не думать;
Но благодатна ли свобода
В уничтожающих объятьях
Одной безбрежной пустоты?
 
 
Ты очи перед ней зажмуришь;
Но всею полнотой душевной
Ее как тяжкий гнет пустыни
Ты, изнывая, ощутишь.
 
 
А пращур твой дышал когда-то
Благоуханьями живыми:
Цвело безмыслие златое
Исчезнувших златых времен.
 

 
Когда впервые чуешь ты движенье
И веянье нездешних крыл, –
Ты только в судорожном напряженье,
Недвижен, взор и слух раскрыл.
И времена сменятся временами,
Вернув видений хоровод
Не раз, – пока, тебя лаская сами,
Они прольют елей щедрот.
И тут, в зачарованье милой муки,
Следить ты будешь их рои.
Но тщетна жажда в образ, в цвет, в строй, в звуки
Облечь сны вещие твои.
Быть может, в неугаданный, нежданный
Миг тишины и забытья,
Проста, в неведенье, красою богоданной,
Тебе предстанет песнь твоя.
 

 
За ночью умопомраченья,
И униженья, и тоски, –
Так просветленны, так легки
Души высокие мгновенья
Творящего самозабвенья.
За что ж они? И для чего?
Бесцельно звуки звукам рады,
И незаслуженной награды
Отрадно духу торжество.
 

 
Когда останется лишь злоба и усталость
В душе твоей
И ты почувствуешь свою земную малость
Всего больней, –
Пленен бессилием, пытайся же склониться
К безмолвным снам:
В самозабвении на миг тебе приснится
Благое там–
И успокоенный, проснешься ты – покорный
Иной судьбе;
И ноша прежняя уж не ярем позорный,
А дар тебе.
 

 
Какой я видел странный сон!
Я – пробужденный – немощен и сир.
А с ним я был перенесен
В такой прекрасный и далекий мир,
Что закружилась голова,
И стало как-то сладко страшно мне,
Когда в обычные слова
Влагаю робко то, что там, во сне.
Нет, мне не вспомнить наяву
Той невозможно явной красоты.
Я ничего не назову;
Но ты постигнешь этот сон – лишь ты.
 

 
Я, может быть, и позабыл его –
Тот странный сон, тот непонятный бред;
Я, кажется, не помню ничего,
А может быть – ведь ничего и нет.
 
 
Но даже всё, что было, позабыв,
Я не могу глядеть на мир земной,
Как я глядел. Один звучит призыв,
И то, что здесь, – не властно надо мной.
 

 
Воспоминанье иногда
Меня нежданно посетит,
Как та далекая звезда,
Которой свет во мне разлит.
 
 
И одинокий – я пою,
Как о неведомой звезде,
И узнают звезду мою,
И вместе с ней грустят везде.
 
 
Но взор таинственной звезды
Не согревает никого.
Никем не найдены следы
Воспоминанья моего.
 

 
Быть может, правда – нужно лишь одно
Для всей судьбы людской:
Чтоб раз приснилось то, что суждено,
В чем буря – и покой.
 
 
И сновиденье – утлое, как дым –
Взовьет свои клубы
То кисеей, то саваном седым –
Прообразом судьбы.
 
 
И будет жить печаль по странном сне –
Всё ближе и светлей, –
Вся – как тоска по дальней стороне,
Как дух родных полей.
 

 
Не могут оттого
Понять мечты моей,
Что проще ничего
Не знаю – ни странней;
Что если расскажу, –
В себе сольет она
Невидную межу
Вседневности и сна.
Видения земли –
Сияньем залиты;
А небо облекли
Покровы простоты.
 

 
Заветный миг отдохновенья
К тебе слетал иногда, –
Чтоб вдруг распались жизни звенья
И отзвучали без следа?
Погасли дел и слов узоры,
И мысль – укрощена – молчит;
Не слышит слух, не видят взоры
И время в жилах не стучит.
Но, вдруг услышав жизни шорох,
Ты не пытайся сохранить
И пустоту в незрячих взорах,
И в мыслях – порванную нить.
 

 
Бывает много томных дней,
Когда звучать душа не в силах.
А так зазывна перед ней,
Как бы любовней и родней
Толпа теней родных и милых;
С былым текущий миг поет;
Но впереди – тумана волны, –
Нет мощи в крыльях на полет,
И на отзыв уста безмолвны.
 

 
Когда печальное прости
Пределу милому скажу я –
И обречен один брести,
Не правда ль: до полупути
О том я думаю, тоскуя –
 
 
Что там, за мной – и без меня
Живет у пристани знакомой;
Что, вновь и вновь к себе маня,
Как свет вечернего огня,
Мне веет мирною истомой?
 
 
Вперед! – счастливцы говорят. –
Смотри: ты минул полдороги;
Вот светлых гор воздушный ряд –
И облачных унылых гряд
Ряды не близки и не строги.
 
 
О да, гляжу невольно я
В простор судьбы моей грядущей;
На перевале бытия
Меняется и мысль моя
Под переменчивою кущей.
 
 
И вот уж я – у новых врат;
Вступаю в чуждое жилище,
Быть может – полное отрад…
Но я грустить и плакать рад
По милом старом пепелище!
 

Минувшего душа тоскующая просит.

Кн. Вяземский

 
И новые песни у сердца,
У сердца влюбленного есть:
Напевов его многогласных
И струн многозвучных не счесть.
 
 
Но с каждою новой любовью
Затихшему сердцу близка
И прежде безвестная дума,
И чуждая прежде тоска.
 
 
Певучие горькие волны
Качают на пенном гребне
И в бездну из бездны бросают
Всё к новой, всё к властной волне –
 
 
Бросают безвольное сердце,
И полное звуков – оно
То с брызгами к небу взметется,
То с плесками канет на дно.
 
 
Теснятся нестройные звуки —
И глохнут, и гаснут они;
Но теплятся тихо над ними
Былые, согласные дни.
 
 
И ведает сердце, что песня
Тогда взвеселится, вольна,
Когда со стихией былого
Родимой сольется она.
 

 
Когда порой тебе не спится,
Но старых ран не бередишь, –
За небылицей небылица
Вдруг посетит ночную тишь.
 
 
Все их смешные бормотанья
Ты днем без гнева вспоминай:
Не вожделенного ль мечтанья
Ты слышал детские признанья,
Ты видел заповедный рай?
 

 
Не каждый ли день – ожиданье,
Не каждый ли вечер – обман?
Лишь ночью покой вожделенный
Житейскому путнику дан,
Целящий бальзамом забвенья
Всю жгучесть нещадную ран.
И этот покой и забвенье
Не в темном бесчувствии сна,
А в том просветленье волшебном,
Какое дарит тишина,
Когда одинокому духу
Душа мировая слышна.
 

 
Облокотясь на ручки кресел,
Раздумно голову повесил,
Глаза усталые закрыл;
Невольно слушаю, невесел,
Как заглушается, уныл,
Ночной поры немолчный пыл.
 
 
Не выйду больше за ворота;
Пускай усталая дремота
Поможет телу отдохнуть, –
И благосклонный, милый кто-то
От тесных дум – куда-нибудь
Душе укажет вольный путь.
 
 
Тоска, печаль иного края,
Лелеет – нежная такая –
Чуть слышных шорохов рои…
Томи, томи, благоухая, —
И маком темным напои
Мечты дремотные мои.
 

 
Когда ты телом изнемог
И дух твой по земле влачится, –
На перепутье трех дорог
Понуженный остановиться,
Ты изберешь из них одну, –
Какую? Будет ли желанной
Она – ведущая ко сну,
Где мак цветет благоуханный?
Иль путы жизненных тенет
Ты примешь с гордостью терпенья,
Где подорожник в пыль сомнет
Свои бесцветные цветенья?
Нет, на твоем – ином – пути
Ты слышишь сквозь усталый шорох,
Как порывается цвести
Золотоцвет в весенних хорах.
 

Далеко на востоке,

За синевой лесов…

Жуковский

 
Былое сновиденье
Слетает в сердце вновь,
Лелеемое снами
Разнеженной души.
Завесы голубые
Волшебную страну
Скрывают ненадолго, –
Чтоб вновь отдать тебе.
 
 
И если ты, плененный
Цветущею мечтой,
Стремишься, окрыляясь,
В луга иной страны, –
То знай: за утлой цепью,
В неведомом краю
Ты был как сын любимый
Когда-то – и сейчас.
 

Стучу – мне двери отпер ключник старый.

Огарев

 
Когда бы милый старый сельский дом
Я посетил, мне б, верно, грустно было;
И тяжело, и горько, может быть;
Воспоминания бы обступили
Вечерними тенями… Но теперь
Мечтать об этих любящих тенях,
Об этой грусти, даже горечи –
Так сладко, так успокоительно,
Что многие минуты жизни
Я б отдал ныне и за эту грезу,
И за ее осуществленье. Так
Прошедшее становится грядущим.
 

Что пройдет, то будет мило.

Пушкин

 
А может быть – как знать? – и эти дни,
Ползущие туманной полосою
И скрашенные лишь цветеньем роз,
И эти дни сомненья и унынья,
И неизвестности, и сна, и лени,
Житейских тусклых, хлопотливых дел,
Душевного развороженья, –
Быть может, эти дни, оборотясь
Полузабытым, дальним, милым прошлым,
Шепнут моей разнеженной душе
Какие-то заветные слова
И на душу пахнут сухим и тонким
Дыханием осыпавшихся роз,
Неслышно уронивших лепестки
Между страниц, бывало, близкой книги, –
И будет мниться, что тогда, когда-то
Те розы для меня цвели…
 

 
Для сердца прошедшее вечно. –
Певец несравненный, ты прав.
И духу равно бесконечно
Похмелье услад и отрав.
 
 
Утешны в безбрежном просторе
Летящему к далям иным –
И горько-соленое море,
И нежное небо над ним.
 

 
Дух жизни – веянье былого
Тебе, живущему былым;
Плывет, как озаренный дым,
Твое тоскующее слово –
И непричастное земле
Стремит в лазурь свои крыле,
И вот, клубясь грядой янтарной,
Напев курится, благодарный.
 

 
Крылом прозрачным Серафима
В стране лучей осенена,
Да будешь ты душой хранима, –
Душой хранима, Диотима, –
Навек – безмолвна и ясна.
 
 
Да, меньше слов. Безгласно чтима.
Тебя лелеет тишина.
Пусть ты земле неотвратима, –
Невозвратима, Диотима, –
О, будь молчаньем почтена!
 

 
Будет всё так же, как было,
Только не будет меня.
Сердце минувшего дня не забыло,
Сердце всё жаждет грядущего дня.
 
 
Бьется ж – слепое ль? – мгновеньем бегущим,
В вечность, дитя, заглянуть не сильно.
Знает себя лишь; в минувшем, в грядущем
Бездну почуя, трепещет оно.
 
 
Жутко и сладко; и вдруг – всё забудет,
Тайну последнюю нежно храня:
Так же, как было, да будет;
Так же как не было, так и не будет меня.
 

 
Лишь только Лазарь воскрешенный
Предстал, спокоен, прост и тих,
Очам соотчичей своих, –
Взыграл их дух развороженный.
 
 
Был детски светел лик людей,
Пока ходил меж них прекрасный,
Творя безмолвно тайну ясной –
Одной улыбкою своей.
 

 
Я побродил по крытой галерее
И подышал я влажностью ночной;
Темно и тускло небо надо мной…
Дождь моросит… под тесный кров скорее!
Нет, посмотри: внизу как ад – огни;
В бродящей мгле не движутся они.
Да, и душа – как полночью пустыни –
К докучным снам склоняется в углу;
Но видит сад заветной благостыни –
Узор огней сквозь дымную золу.
 

 
Не бейся, не мечись. Походкою степенной
Ступай себе вперед. Поменьше о вселенной,
Побольше о своем сегодняшнем пути
Безмолвно помышляй: успеешь ли дойти
Туда, где вечером удобную стоянку
Пошлет тебе судьба, чтоб завтра спозаранку
Мог в руку снова взять дорожный свой костыль
И бодрою ногой ступить в сухую пыль.
Но завтра – не уйдет, как и вчера. Беспечность!
В грядущем, как в былом, приветствуй бесконечность!
Не числи: прошлые ль, грядущие ль года?
Знай: как всегда ты шел, так и пойдешь – всегда.
 

 
Приемли, что дано тебе:
Могло ль, что было, быть иначе?
К чему скорбеть о неудаче
Иль гимны петь благой судьбе?
Не в слабом сердце и не в черством
Ответ на всё одним покорством.
Тогда не будешь ли счастлив?
Так море – влагою живою
Прилив приемля, иль отлив –
Готово к сну, готово к бою.
 

 
Уходит жизнь, а ты не замечаешь,
Как перешел один, другой рубеж.
«Где ж молодость? Все обольщенья – где ж?» –
И ты чудес еще, как прежде, чаешь.
Да, верь и жди. Еще придут они
И поздние твои украсят дни.
Но их ли ты венчаешь годовщиной
И их ли мнишь в грядущем досягнуть?
Для странника звездою ни единой
Не светится – всезвездный млечный путь.
 

 
Раскрыта ли душа
Для благостного зова
И всё ль принять готова,
Безвольем хороша –
Боголюбивая душа?
 
 
Влачится ли в пыли,
Полна предрассуждений,
И сети наваждений
Немую оплели
В непроницаемой пыли?
 
 
Ты будешь вечно ждать,
Когда тебя, милуя,
Святыней поцелуя
Отметит благодать –
Ты будешь неусыпно ждать.
 

 
Кроткой торжественной ночью
Видишь огни городские,
Звону церковному внемлешь, –
Только и видишь и слышишь
Светлой душою – не их.
 
 
К тем, кто далеко, далеко
Тихие грезы уносят;
К тихим пределам былого;
Дальше – туда, где безмолвно
В любвеобильнейшем лоне
Вечности светлой и строгой
Чудной всезвездною ночью
Мирно почили с любовью
Милые, милые – вы.
 

С.П. Ремизовой-Довгелло

 
Я не видел тебя никогда.
Протекли за годами года
С той поры, как ты жил на земле,
И – что дым – заклубились во мгле.
Но в томленье людском не затих
Твой слезами сияющий стих;
Но твой облик извечно-родной
Навевает душе не одной
Благодатные сны наяву.
Не зову я тебя, не зову…
Но твой облик телесный, земной
Отчего, для чего – не со мной?
Но как счастлив, кто мог мне принесть
О тебе заповедную весть,
Из-за грани земной – благодать
Мне в любовных словах передать.
Не зову я тебя, не зову;
Но с тобою, тобою живу,
И как сладко мечтается мне,
Что тебя я увижу – во сне.
 

 
Когда в пустых полях Аида
Я буду, страждущий, бродить,
Ты мне протянешь, Аонида,
Путеводительную нить.
 
 
И за тобой – за Ариадной –
Пойду покорно я – Тезей,
Чтобы в пустыне безотрадной
Постигнуть новый Элизей.
 

СОЛНЦЕ В ЗАТОЧЕНИИ

I.

 
Заревые облака.
Твердь прозрачная легка.
Зелена немая ширь,
Дремлет белый монастырь.
 
 
Сердцу грезится с тоской:
Здесь молчанье и покой.
Только сонный день звучит
И уходит – не молчит.
 
 
Только ярко зацвели
Близко, тут – цветы земли.
И, качаясь, аромат
Изливают – и горят.
 
 
Осень клонится челом
И горюет о былом.
День цветущий потускнел.
Монастырь и тих, и бел.
 

 
В майское утро улыбчивой жизни певцов простодушных
Бархатом юной земли, тканью ветвей и цветов
Был возлелеян безвестный певец и бродил, как младенец;
Путь указуя, пред ним резвый порхал мотылек.
Так принимал ты посох дорожный, о вечный скиталец,
Ныне на темной земле осени хмурый поэт.
 

 
Как раненый олень кидается в поток –
И жгучие хладеют раны —
И дальше мчится он, лишь, ясен и глубок,
Окрашен ключ струей багряной, —
Так, истомясь, душа вверяется волне
Музыки светлой и певучей
И, обновленная целительной вполне,
Ее пронижет болью жгучей.
 

 
Какими грезами богаты
Часы осенних вечеров –
И их безмерные закаты,
И тучек реющий покров.
 
 
Но ныне даль разлитой лавой
И пеплом теплится седым.
Или над жертвою кровавой
Отвергнутый вползает дым.
 

 
Тяжкими темными снами,
Душным дыханьем своим
Я пробужден с полуночи,
Но тишиной не томим.
 
 
Слухом, дыханьем, глазами
В мире мне милых теней
Веянье вечности чую
Слаще, желанней, ясней.
 
 
Сердце милей и короче
Смертный таинственный путь.
Легче любви поцелую
К жизни бессмертной прильнуть.
 

В году одна живет весна,

Одна и милая на свете.

Нелединский-Мелецкий

 
Я помню: ты, малютка,
Мне поцелуй дала.
Ужели это шутка?
Ты так была мала.
 
 
Поднявшись на носочки,
Тянулась ты ко мне.
Зарделись нежно щечки,
Чуть в заревом огне.
 
 
Потуплены ресницы
И трепетны уста –
Иль это небылицы
Лепечет мне мечта?
 
 
И под лазурью крова
Младенческой весны
Уж ты была сурова –
И слезы мне даны.
 
 
Так жизнью правят дети
И, как в году весна,
Так для меня на свете
И ты – одна, одна.
 

Тоскует сердце! Дай мне руку,

Почувствуй пламень сей мечты.

Державин

 
Когда в несбыточном желанье
Ты кличешь то, что позади,
Какое жгучее пыланье
В твоей груди!
 
 
Глядишь во тьму. Одним виденьем
Твоя душа потрясена.
Навстречу всем твоим томленьям
Смотри – она.
 
 
Из мира тайного, иного
Тобою вызвана, стоит
И – ни дыхания, ни слова, –
О, жуткий вид, –
 
 
Недвижный лик с недвижным взором,
С извивом уст – бескровно бел;
Застывший стан каким укором
Окаменел!
 
 
Забыв и время и разлуку,
Ты рвешься трепетно воззвать
Всей силой сердца: «Дай мне руку!»
Твой рок – молчать.
 

 
Томительными злыми днями
Преодолев земную дрожь,
С какими нежными тенями
Ты, успокоенный, живешь!
 
 
Они, тебя лаская грустно,
Нашептывают невзначай,
Чего не выскажет изустно
Наш пленный дух, наш скудный край.
 
 
Бывало, светлыми крылами
Смущающийся дух покрыв,
Они взлелеивали сами
Твой песнотворческий порыв.
 
 
А ныне в час глухих томлений
Из мира милого теней
Одни ль страдальческие тени
Поникли над душой твоей?
 
 
Нет, но они как будто ближе
Сегодня властны подойти;
Но песней, шепотом – они же
Тебя лелеют на пути.
 

Льетесь, как льются струи дождевые.

Тютчев

 
В ночную дождливую пору,
Согласную с духом моим,
Во мне ни боренья, ни спору,
И меньше я жизнью томим.
 
 
Овеяны негою сонной
Отзвучья забытых речей;
Былое – недуг благосклонный,
Виденье закрытых очей.
 
 
И все на земном бездорожье
Пролитые слезы мои –
Как тут, за окошками божьи
В ночи дождевые струи.
 
 
Я улицей, помню, ночною,
Не свидясь с тобой, уходил –
И плакал, и плакал. Со мною
Тот миг – невозвратен и мил.
 
 
И нынешней ночью глубокой,
Дождливой, покорной судьбе,
Позволь о слезе одинокой
Поведать, родная, тебе.
 

 
Зачем, паук, уходишь торопливо
Ты по столу от взора моего?
Иль то, что мне таинственно и живо,
Давно тебе обычно и мертво?
 
 
Другой паук когда-то постоянно
Великого маэстро навещал
И, поместясь к нему на фортепьяно,
Всего себя он звукам посвящал.
 
 
И, одинок, любил его Бетховен.
Его давно воспел другой поэт.
Не потому ль уходишь, хладнокровен,
Что гения в моих напевах нет, —
 
 
Что, даже приманить тебя желая,
Сейчас пою уж петое давно,
Что чар полна всегда душа живая,
Но жизнь зачаровать не всем дано?
 

 
Нам печали избыть не дано.
А на склоне печального лета —
Как бывало утешно одно
Загрустившему сердцу поэта:
 
 
Закатиться в поля и луга
И леса над речными водами,
Где ступала не часто нога,
Где не славят природу словами!
 
 
Но теперь и мечтать о тебе,
Мать родная, обидно и больно —
Изнывать по проклятой судьбе,
По злодейке твоей своевольной.
 
 
И томиться с тобой суждено
Разлученным – под игом запрета,
И на склоне печального лета
Нам печали избыть не дано.
 

Мы в небе скоро устаем.

Тютчев

 
Бывают редкие мгновенья:
Лазурью легкой переполнен,
Ты слиться с легким, милым небом
Взлетаешь легче дуновенья.
 
 
И память их недвижно светит:
Порою ты прикован долу,
А, словно луч, она нежданно
Тебя и в сумраке приветит.
 
 
Но ведомо иное ныне —
И даже дух освобожденный
К полету крыл не простирает,
Как распростершийся в пустыне.
 
 
Так он отягощен земною
Стихией косной, темной, тяжкой,
Что даже не влеком лазурной –
Чужой, запретной – вышиною.
 

Мой отдыхает ум, и сердце вечереет,

И тени смертные нисходят на меня.

Кн. Вяземский

 
Вон – черных воронов на бледном небе стая
Зловещим облаком шумящим и живым;
Но тает, смутная, и молкнет, улетая,
И расплывается, и уплыла, как дым.
 
 
И мгла нежнейшая плывет, курится, реет;
И просветляется стыдливой тайной даль;
Как небо, и душа спокойно вечереет;
Слеза ль затеплилась? Вечерняя звезда ль?
 
 
И жизнь померкшая младенчески невинна;
Земное небеса тенями облекли;
Всё в них слиянное покоится, едино
И с близостью небес, и с легкостью земли.
 

 
Зачем в печали столько усталости,
Зачем в усталости столько злобы?
Нет, сердце глухому не сжаться от жалости,
Иль кровью оно уж давно изошло бы.
 
 
Душа забыла муки раскаянья,
Когда преступнице было стыдно.
Ей близко простое, пустое отчаянье:
Где нет ничего, ничего и не видно.
 

 
Сегодня ночью черной,
Разлитое темно,
По совести упорной
Плывет, ползет пятно.
 
 
Оно, не беспокоя
Томленья моего,
Холодное, не злое,
Но вижу я его, –
 
 
Представшее воочью
Как будто для того,
Чтоб оживало ночью
И то, что нам мертво –
 
 
И жило бы особо
Оно само, одно:
И злу восстать из гроба
Как будто суждено.
 

 
Воспоминаньем закрепить
Спешит забывчивое слово,
Как переливчатая нить,
Мгновенья доброго и злого.
 
 
И если в сердце чувства нет,
Оно потом изноет болью,
Как старой совести поэт
Рубцы посыплет едкой солью.
 
 
Душа холодная, позволь –
Тебя твой бич коснется снова:
И казни радостная боль,
И воплей творческое слово.
 

 
Невыплаканных слез осадок едкий ржавой
На сердце накипит болезненной отравой
И, беззащитное, хладея в свой черед,
Когда и радостью, и горем изойдет,
Оно поникнет вдруг – и в безучастье лживом
Замрет. Но если вдруг, несознанным порывом
Вновь обуянное, воспрянет, – дивно в нем
Всё позабытое сверкнет таким огнем –
Последним, молнийным, – что миг – и озарится
Забытой вечности раскрытая страница.