Текст книги "Струны: Собрание сочинений"

Автор книги: Юрий Верховский

«Уж так ли был неправ в ответе славном…»

О.М. и И.А. Новиковым

 
Уж так ли был неправ в ответе славном
Тот пьяница? – «Не надо мне ходить!»
Не пить трудней, чем не ходить, – конечно.
Ну, а попробуй, скажем, не курить. –
Однако, вред. – Но вредного себе
Нельзя не делать в жизни. То да это, –
Как разобраться, выйдет вообще:
Жить вредно.Так вреди уж на здоровье
Всяк самому себе. По этой части
Куренье мне особенно любезно:
Оно насущно стало для меня.
Ведь куришь не для самоуслажденья;
А если надо прямо ставить цель, –
Здесь возвышенье, утонченье духа
В ущерб – чему? Ничтожному, поверьте.
А, так сказать, соседних удовольствий
Немало здесь. Я корчить знатока
Не собираюсь: чуждо мне эстетство.
Конечно, толк я знаю в табаках,
Да это нынче ни к чему не служит.
Затеи лучше брось. Я даже склонен
Наперекор традиции и вкусу
Усладу в том найти, что обкурю
Новешенькую трубочку. И ею
Играю как дитя. И целый вечер
Я занят ей: то в пальцах поверчу,
То поднесу к губам, слега продую,
То медленно, старательно набью
И, не спеша, еще полюбовавшись,
Чуть зажимаю чубучок зубами;
Закуриваю – и приятна свежесть
Первоначальная привычки старой –
Свежеет мысль моя. А из чего же
И бьемся мы? Вот тут и говорите,
Где вред, где польза. А для пользы жить,
Так пользы и не принесешь, пожалуй.
 

<Середина 1920-х>

«А скиль-парэ, мы все согласны…»

 
А скиль-парэ , мы все согласны, –
Санузский и компри народ, –
И наркомфлирт всегда прекрасный,
И сам замнаркомспаснавод, –
 
 
Врэман , Санузская Эдемской
Обители сандут милей –
И как прославленной Телемской,
Девиз раблейский пел бы ей.
 
 
Ке вуле ву? Над воротами
Дю паради была б мудра,
Фигюрэ-ву , судите сами,
Одна строка: фэ ске вудра
 
 
А, пар экзампль! Иное слово,
Же ву дирэ как наркомис,
Тужур прекрасно, хоть не ново –
Войон , расширим наш девиз.
 
 
Мор-блё ! Нон когито сед эдо ,
Анкор с прибавой: эрго сум…
Me бон зами ! После обеда
Же сюи тро люр для этих дум!
 
 
Иси-ж спландёр ! – как панорама
В едином росчерке пера!
Де тут ля репюблик программа.
Вив ля Санузия! Ура!
 

«Лень ли это злая, добрая ль усталость…»

 
Лень ли это злая, добрая ль усталость,
Легкая ль покорность серенькой судьбе,
Если оскорбляет маленькая малость.
Если расслабляет плохенькая жалость
К самому себе?
 
 
Пьяненькую песню гаденьким фальцетом
Проскрипит охотно дряблый старичок,
Вовсе не мечтая, даже под секретом,
Что и он приходит все-таки поэтом
В жалкий кабачок.
 
 
Пьяная привычка, без которой плохо,
Словно без косушки горького вина, –
Песня в одиночку, песня вместо вздоха,
Хриплая, лихая, как царя Гороха
Лихи времена.
 
 
Зла ль моя усталость, лень моя добра ли,
Нам легко живется с бабушкой судьбой:
Смирненькие внучки тихо поиграли,
Тихо поскучали. Никнет сон печали
Над самим собой.
 

2-15.XI.1925. Петербург

«Какая грусть – и как утешно…»

 
Какая грусть – и как утешно,
Что в наши злые времена,
Когда живем мы так поспешно
И нами шутит сатана,
 
 
Что в наши дни и небывалых,
И неразгаданных утрат
Мы в силах жить средь жизней малых,
Смотря вперед, а не назад;
 
 
Петь над бурлящим морем мутным,
Следить за блесткой на волне
И ясным отблеском минутным
Вмиг душу напитать вполне;
 
 
Плесть в вешней радостной истоме
Надежды радужную нить;
И ветхий вечер, в мирном доме
Над смертью кошечки грустить.
 

23.IV-6.V.1926 Москва

«Хорошо встречать весну…»

 
Хорошо встречать весну
Вместе с милою деревней
И родную сторону
Миловать любовью древней;
 
 
Слушать жаворонка трель
И в лазури с ним купаться;
Ликовать, что смог апрель
Грома первого дождаться.
 
 
Солнце льется горячей
Над пахучей черной пашней;
А в логу бурлит ручей, –
Не унять живых речей
О весне – красе всегдашней.
 
 
И прозрачных юных рощ
Воскрешающая нега,
В теплом вздохе ветра – мощь,
И играет первый дождь
На последних пятнах снега.
 

25.IV-6.V.1926. Москва

«Когда ты плаваешь в искусстве…»

Фейге Израилевне Коган

 
Когда ты плаваешь в искусстве
И не печешься ни о чем,
Какой восторг противочувствий
Бьет гармоническим ключом!
 
 
Ты потрясен – и ты растроган,
Ты тишь да гладь – ты ураган;
Ты восклицаешь! Ф ейга К оган! –
И шепчешь ты: Фейг аКог ан.
 

22.V-5.VI.1926.Узкое

«Кто скажет нам, что горестно, что сладко?..»

Ольге Максимилиановне Новиковой

 
Кто скажет нам, что горестно, что сладко?
Вот мне мила ирония твоя,
Как, впрочем – уж признаюсь, не тая, –
И вся чуть уловимая повадка.
 
 
Я чашу пью – и терпкого осадка
Не предвестят прохладные края,
Я розу рву – не жалит, как змея,
Шипов ее ревнивая загадка.
 
 
Жизнь не таит прекрасного лица,
Несет на пир неведомые брашна.
Я позабыл, что радостно, что страшно, –
 
 
Открытою улыбкой простеца
На тонкую улыбку отвечая.
Прими ее, ты, добрая, ты, злая.
 

7-20.VII.1926

«Друг, сбываются пророчества…»

Ивану Алексеевичу Новикову

 
Друг, сбываются пророчества
Старых знающих людей,
Коих имена и отчества
Мир забыть спешит скорей.
 
 
Пред шаткою твердынею
Темной власти роковой,
Рад иному благочинию,
Люд склонился головой.
 
 
Петропавловское светится
Позлащенное копье;
Со стихией вставшей встретится –
Одолеет ли ее?
 
 
Высока адмиралтейская
Петербургская игла, –
А меж тем волна летейская
В водах невских потекла.
 
 
Помолись, хоть поздно каяться
(Виноватый – знаешь сам):
Суд мирам уготовляется,
Ходит Бог по небесам.
 

17-30.VII.1926

«Лежу я тихо в темноте…»

 
Лежу я тихо в темноте,
Усталый от забот;
А у меня на животе
Лежит пушистый кот.
 
 
Ему чешу я за ушком
И так сижу тишком,
Мурлычет благодарный кот,
Мне песенку поет.
 
 
А то и сказку скажет мне;
Вот-вот ее пойму –
И, благодарный, в тишине
Стихи прочту ему.
 
 
Вдвоем уютней и теплей
Нам в комнате моей.
И к утру, верно, без забот
Заснем – и я, и кот.
 

1926

«Так бабушка спокойно и сурово…»

 
Так бабушка спокойно и сурово
На нас глядит из рамы золотой;
А возле внук; младенческое слово
Уже сорваться с губ его готово,
Но полон взгляд не детскою мечтой.
 
 
А вот и мы сошлись перед портретом
Поручика Тенгинского полка –
И целый мир зажегся новым светом,
Весь обаян, заворожен поэтом,
И музыка звучит издалека.
 

24.VII.-7.VIII.1926. Мураново

«С пером в руке, над рифмою горюя…»

Ивану Новикову

 
С пером в руке, над рифмою горюя,
Невольно вдруг подумаешь порой:
«Я и не знал, что прозой говорю я», –
Промолвился мольеровский герой.
 
 
А было время – где-то, за горами
Тех золотых первоначальных лет –
«Я и не знал, что я пою стихами», –
Сказать бы мог любой певец-поэт.
 
 
Вот почему моей любезно музе
В кругу друзей небрежно говорить
С единою свободою в союзе,
Хоть иногда без толку, может быть.
 
 
Что за беда! Я удивлюсь угрозе,
Что проза есть порой в стихах моих, –
Хоть не люблю стихотворений в прозе;
Но стих поет, как полоз на морозе,
И вдаль влечет, непринужденно лих,
Куда – Бог весть. Прими мой вольный стих.
 

7-20.I.1928.Москва

ЛЮБОВИ ЯКОВЛЕВНЕ ГУРЕВИЧ

 
Пусть мой привет запоздалый
Будет приветом живым:
В жизни лихой и усталой
Был я как будто немым, –
 
 
Только провеяли тихо
Шелестом легким слова, –
Где ж бессловесное лихо?
Жизнь не живым ли жива?
 
 
Памятью милой былого
Ширится новый полет,
Проникновенное слово
К дали далекой зовет;
 
 
Дух окрыленный – за дело,
Снова к труду от труда,
Творческой воли всецело
Новая ждет череда;
 
 
Юности благоуханней
И осиянней весны,
Ясностью воспоминаний
Тихо цветут седины…
 
 
Им приносите приветы,
Долу склоняясь головой,
И перед ними, поэты,
Жизни служите живой.
 

Март 1928. Москва

«Хорошо проболеть и проплакать…»

Ольге Максимилиановне Новиковой

 
Хорошо проболеть и проплакать
Эту пору весны городской,
Ядовитую сырость и слякоть
С неизбывной, пустою тоской.
 
 
И дождаться желанья немножко
Освежить пересохшую грудь,
И привстать, и неслышно окошко
Ослабевшей рукой распахнуть, –
 
 
И сквозь лязга, и камня, и люда
Вдруг – вдохнуть, словно песню, струю,
Что провеет Бог знает откуда
На вспорхнувшую душу твою –
 
 
Всею крепостью силы зеленой:
Это – дарствует солнцу земля,
Это – ласка земли полнолонной.
Это – где-то – вот тут – тополя.
 

10-23.V.1928

«Когда за грань полустолетья…»

Л.В. Горнунгу

 
Когда за грань полустолетья,
Вздохнув, ступил спокойно я,
Помнилось мне: ведь это – третья
В пути прямого бытия.
 
 
Там, на заре самосознанья,
Росистую приветив рань,
Младенца робкие созданья
Уже знаменовали грань.
 
 
Недавно с четвертьвековою
Нетяжкой ношей, на меже
Присел, поникнув головою,
И глядь – на новом рубеже.
 
 
Я провожал с невольной грустью
Спокойным взглядом старика
Струю, что близко мчала к устью
Немноговодная река.
 
 
Но вот над тихою водою
Вдруг всколебалась тишина
Такою песней молодою,
Что мне, с душой моей седою,
Вторая молодость слышна.
 

27.V.-9.VI.1928. Москва

«Как узник, что тайком…»

 
Как узник, что тайком
Крепит себя глотком
Запретной жалкой водки,
Так я спешу вздохнуть
Во всю живую грудь:
Ведь наши дни коротки, –
 
 
Вздохнуть, когда вдохну
Мгновенно глубину
Случайного привета,
Что жизнь подчас пошлет
Средь медленных тягот,
Во сне, когда-то, где-то…
 
 
Так ныне я живу,
И сладок наяву
Какой-то тонкой тайной
Мне легкий твой привет,
Хоть не ко мне, о нет,
Слетает, гость случайный,
 
 
А прямо к бытию,
Что полнит жизнь твою
Невольною улыбкой, –
Улыбкой, что мелькнет
В тягучести тягот
Вдруг золотою рыбкой.
 

6-19.I.1928. Ночь. Москва

«Только вечер настанет росистый…»

 
Только вечер настанет росистый
И прохладный пахнет ветерок,
Я стою под сиренью душистой,
Ожидая условленный срок.
 
 
Изломалась сирень, поредела,
И заглохли куртины давно,
Но, как прежде, и пышно и смело
Светят звезды, а в доме темно.
 
 
Слышу, стукнуло тихо окошко,
Сердце замерло. Зорко тяжу:
Далеко серебрится дорожка,
Никого… Но я глаз не свожу.
 
 
Кружевную узнаю накидку
И услышу шаги в тишине:
Ты тихонько отворишь калитку
И сойдешь в тихий садик ко мне.
 

8-21.I.1929, Ночь. Москва

«Ты вновь предо мною стоишь, как бывало…»

 
Ты вновь предо мною стоишь, как бывало,
И тихо глядишь на меня.
И вновь я не верю, что сердце устало,
Что нет в нем былого огня.
 
 
Ты думаешь: бедный! Я знаю, напрасно
Он верен любви роковой;
Он будет томиться так долго, так страстно,
В борьбе с непреклонной судьбой.
 
 
Но горькую долю тот верно полюбит,
Кто помнит признанья свои,
Кто счастье, и жизнь, и всю душу погубит
За миг непонятной любви.
 

10-23.I.1929. Ночь. Москва

«У меня ведь не альбом…»

 
У меня ведь не альбом,
У меня этюдник мужа.
Привела ли в милый дом
Нас сегодня злая стужа, –
 
 
Нет, этюдник нас манил
И привет хозяев дома, –
В чем и руку приложил
Я владелице альбома.
 

11-24.I.1929

«Торжеств иных прекрасней и утешней…»

Ивану Алексеевичу Новикову

 
Торжеств иных прекрасней и утешней,
Прекрасен твой домашний юбилей.
И вдвое мне сочувственней, милей
Тридцатилетие – порою вешней.
 
 
Тебе и в самом деле тридцать лет:
Вся мягкость юноши и твердость мужа
В тебе – одно, так стройно обнаружа
Двоякий лик: прозаик и поэт.
 
 
Равно с Москвой и с дальнею деревней
Ты говоришь на языке родном:
То сказочник, то мудрый агроном,
Не знаю где правдивей и душевней.
 
 
И мягким вольным воздухом полей
Над мокрою весною москворецкой,
Уютом теплым, ласковостью детской
Мне веет твой прекрасный юбилей.
 

1-14.IV.1929. Москва

«Что чудо начудесило!..»

Ивану Алексеевичу Новикову

 
Что чудо начудесило!
Вовек мне не сквитаться.
А, право, как-то весело
Певцам перекликаться.
 
 
Как будто зорькой вешнею
В простом, живом величьи
Под яблонью, черешнею
Ты слышишь песни птичьи.
 
 
Как будто в небе книжица
Глубинная сияет
И слово-бисер нижется,
Игрою упояет.
 
 
Не белых ли крестовиков
Рассыпал полной шапкой
Иван Лексеич Новиков –
Не шапкою – охабкой?
 
 
Звенит, переливается –
Светлее братец братца —
По бархату катается, –
Ну, где тут расквитаться!
 

18.XI-1.XII.1929. Москва

«Дельвиг и добрый, и мудрый от юности пел…»

Сергею Васильевичу Шервинскому

 
Дельвиг и добрый, и мудрый от юности пел, как седая
Древность учила: вовек старости страха не знал.
Прав был милый певец. Я, ныне рубеж преступая
Поздних годов, повторю: благо и благо тому,
Кто, над белою розой свивая плющ благодатный,
Звонкою чашей готов дружнюю чашу лобзать;
Трижды счастлив, кто с песней волён перекликнуться песней,
Яркому звуку – старик – голос ответный подаст.
 

4-17.XII.1929. Москва

«Послушай тишину под этими звездами…»

 
Послушай тишину под этими звездами,
Такими крупными в морозной вышине.
Здесь мы окружены чистейшими снегами
И в их спокойствии уже спокойны сами,
Как бы причастные надмирной тишине.
 
 
Безмолвно оглядись средь мира столь простого,
Куда, неведомы и просты, мы вошли:
Не правда ли, – молчишь, а, кажется, готова
Душа твоя найти единственное слово
Для разрешения всех тягостей земли.
 

1929. Мураново

«Что-то грустен я стал. Погадай-ка мне, милая…»

 
Что-то грустен я стал. Погадай-ка мне, милая.
Или лучше гадай о себе.
Жизнь моя не мила мне, такая остылая,
Равнодушная к шаткой судьбе.
 
 
А твоя, – а твоя словно песня певучая,
И в душевной тоске горяча.
Пусть порою томит, и лаская, и мучая,
Но глубоко дыша и звуча.
 
 
Улыбнешься и взглянешь глазами веселыми,
И печальные молвишь слова –
И растают они словно хлопьями в полыме,
И душа молодая жива.
 
 
А моя и смутится, и никнет, унылая,
Словно совестно ей при тебе.
Что-то грустен я стал. Погадай, моя милая,
О своей благодатной судьбе.
 

1929

«Не серебряные крины…»

 
Не серебряные крины
Райских радужных нолей,
Золотые мандарины
Сердцу детскому милей.
 
 
Но когда на ветви кисти
Заблистали близ тебя,
Не срывай их и не чисти,
Без корысти полюбя.
 
 
Не дели их и не кушай,
И друзей не угощай,
Вожделения не слушай
И душой не обнищай.
 
 
Если ж благосклонный случай
Кисть уронит с высоты,
Рай земных благополучий
Оцени достойно ты.
 
 
Искрометней, светлопенней
Благородного вина,
Всех блаженней песнопений
Песнь да будет сложена.
 
 
Упиваясь, оставайся
Лишь с собой наедине,
Наслажденью предавайся
Безраздельному вполне.
 
 
Не серебряные крины
Райских радужных полей,
Золотые мандарины
Сердцу детскому милей.
 

7-20.I.1930. Москва

«Когда бы, как Верлен, среди живых цветов…»

Ольге Максимилиановне Новиковой

 
Когда бы, как Верлен, среди живых цветов
И всеми соками играющих плодов
Я смел вам поднести в корзине той же – сердце, –
Не правда ли, ведь вы не вспомнили б о перце?
А в глубине души хоть каплю смущены.
Не знали бы хоть миг, что делать с ним должны,
Куда его девать. Но щечек злые пятна
Мне приказали бы забрать его обратно,
А с ним уж заодно цветочки и плоды.
И я б, оторопев, чтоб не нажить беды,
С поклоном вышел вон: ослушаться посмей-ка!
Меж персиков и роз малюсенькая змейка
Вдруг проскользнула бы. А там уж – хвать-похвать –
Ведь сердцу бедному никак не сдобровать.
Вот почему его, не на манер Верлена,
Запрятал я в стихи, страшась склонять колена.
 

7-20.I.1930

«Воздвиг купец Канатчиков…»

 
Воздвиг купец Канатчиков, –
Дал бес ему удачу, –
Для бесовых потатчиков
Канатчикову дачу.
 
 
Сюда ж товарищ Кащенко,
Надевши свой халатец,
Меня, как дурака-щенка,
Посадит на канатец.
 

1.IV.1929. Москва

«Вам классические розы…»

Ольге Максимилиановне Новиковой

 
Вам классические розы
Юной рифмой расцвели:
Обновили их колхозы,
Воскресители земли.
 
 
Молодясь, старушки-музы
Ныне в нашей стороне,
Поспешив окончить вузы,
Стали с веком наравне:
 
 
Пожеланья к именинам
Все по-новому поют:
Тишь и гладь вам с наркомфином,
На жиллощади уют!
 
 
Светом солнечного мифа
Наяву да будет вам
Благодать в чертогах Зифа,
В Госиздате фимиам.
 

11-24.VII.1930

«Прошлого лета…»

 
Прошлого лета –
Я помню день или два –
У меня словно и не было вовсе;
Грустью согретая,
Мелькнула едва
И не пела певучая осень.
 
 
Ныне зима,
Космата, студена,
Награждает метельными звуками,
Пьяницу обнимая, –
В пути усыплен,
Замерзает он, сладко забаюканный.
 
 
Что за отрада
Гореть в морозной ночи!
И звучит и разливается стройно
Песней богатою,
Хмелен ты и чист –
И един с этой родиной черной.
 

«Да, я тебе отвечу поскорей…»

 
Да, я тебе отвечу поскорей:
Четыре дня я подышал на воле,
В санях проехал в чистом снежном поле –
И вновь любил до радости и боли
Всю ширь, и тишь, и грусть земли моей.
 
 
Ты весело на лыжах побежишь
И в это воскресенье, и в другое –
И прозвучит в твоем мажорном строе,
Что для меня уже ушло в былое –
Родных полей и грусть, и ширь, и тишь.
 

«Гармонь моя матушка…»

 
Гармонь моя матушка,
Да лучше хлеба мякушка,
Я тебя послушаю
С милкой моей Грушею –
 
 
И никак не пойму,
Отчего да почему,
Да по какому случаю
Сам себя я мучаю.
 

«Не поедешь больше к Яру…»

 
Не поедешь больше к Яру, –
Что же делать? Не плошай,
Подвигайся к самовару,
Завари некрепкий чай.
 
 
И мурлычь до поздней ночи
Потихоньку, про себя –
Хоть о том, как черны очи
Поглядели, не любя.
 
 
Где гитара? Эх, разбита!
Обойдись и без нее.
Всё равно не пережито
Разудалое житье.
 
 
И пускай не взвидишь света,
Затоскуешь – ну так что ж?
Верно, песенка не спета,
Если песенку поешь.
 

«Улыбнись же насупленной мрачности…»

 
Улыбнись же насупленной мрачности
Злого поэта,
Преисполнена ясной прозрачности,
Силы и света.
И откуда запросятся бледные
Жалкие звуки, –
Ты туда протяни всепобедные
Стройные руки –
И растущая песня расширится,
Внове пропета, –
И, послушное, утихомирится
Сердце поэта.
 

«Тебе даны мгновенья взлета…»

 
Тебе даны мгновенья взлета
Ввысь, в тот разреженный эфир,
Где прах и дольняя забота
Покинут твой волшебный мир.
 
 
Зачем же ты стремишься выше
И хочешь миг продлить, разлить?
Высь могут на земле любить
Смиренно люди, травы, крыши.
 
 
Торжествен лёт железных крыл,
Сооруженных дерзновеньем,
Но вечности не покорил:
Ее он только ощутил
Высоким, как твое, мгновеньем.
 
 
И ты ведь любишь легкий труд
Земного радостного ига,
И вместе с ним к тебе идут
Даянья творческого мига.
 

«Не позвякивает колоколец…»

Одинокое сердце оглянется

И забьется знакомой тоской.

Полонский

 
Не позвякивает колоколец
Борзой тройки у крыльца;
Не бредет в скуфейке богомолец –
Божий странник – степью без конца.
 
 
Хорошо с любимого порога,
Покидая мирный дом,
Уходить в далекую дорогу
Непоспешно, чинно, чередом;
 
 
Хорошо, когда открыты дали,
Хоть неведома земля;
И без радости, и без печали
Города, моря, поля –
 
 
И людей – в раскрывшуюся душу,
Словно в чашу – до краев
Принимать. – Нет, я покой нарушу,
Оглянись, – а он и был таков.
 
 
Отчего? Дорожный колоколец
И не звякнул у крыльца.
Не видать – бредет ли богомолец
По степи без края и конца.
 

«И тракторы гудят, рычат, поют и стрекочут…»

И.А. Новикову

 
И тракторы гудят, рычат, поют и стрекочут,
И ходит ходуном изумленная земля,
На сотни сотен верст огнедышащие клокочут
И разверзаются первородные поля.
 
 
Так новью новою целина души взрезается,
Вот глыбы глянули на простор из глубины,
А дали до краев неземной земли расстилаются,
Вот тут, в твоей груди, не впервые ли рождены?
 
 
Как люди потные и дочерна закопченные,
Рабочий кончив день, уж полн ыживых речей!
А там, куда ни глянь – молодые, неугомонные,
Другие при огнях снова пашут горячей!
 
 
Так тракторы рычат, гудят, поют и стрекочут
В ночи души твоей – и, за сменой смена, вслух
Корявых темных дум сырая сила пророчит:
И в мире, и в тебе воспарит бессмертный дух.
 

27.V.-9.VI.1931. Москва

САМОПОЗНАНИЕ

 
Искусством познается мир. И в мире
Во-первых человек. Самопознанье —
Наука всех наук. Его дает
Среди искусств и ближе, и тесней
Искусство живописи: за вещами
Тут видишь суть вещей; за человеком
То вечно-человеческое, чем
И жив-то человек.
Пусть на портрете
Отпечатлелось доброе и злое,
Больное и здоровое, от праха
Или от духа жизненное в нас, –
Художнику всё дастся в идеальной
Прозрачности. И мастеру портрета
Отведено не первое ли место
Средь живописцев?
Дай себе отчет:
Когда следишь ты взгляд его пытливый,
Что на тебя и быстро устремлен,
И длительно, – тебя ли просто видит,
Тебя ли ищет он? Нет. Он глядит
Туда, куда-то, словно бы не видя
Того, что здесь. И словно бы оттуда,
Откуда-то – и линии, и краски,
И свет, и тени. Ты заговоришь –
Ответ услышишь, и вопрос, и речи
Живые, но за ними – не о них
Поймешь сосредоточенную думу,
Иль не поймешь – почуешь мимовольно.
 
 
И оттого над лепкой внешних форм,
Как над гармониею стройных звуков,
Или над хоровым многоголосьем,
Иль над единым песенным напевом, –
Парит иной, эфирный строй надзвучий,
Неслышных или еле слышных слуху
Обычному. И этот тайный строй
Соединяет малый мир с великим.
 
 
Вот отчего и этот чуждый взгляд,
Зараз и пристальный, и как незрячий
На то, что только ты.
Вот отчего,
В глаза взглянув готовому портрету,
Ты, может быть, себя и не узнаешь
На первый взгляд – таким, каким и знать-то
Не хочешь вовсе, изредка встречая
Чужим в случайном зеркале. Но миг –
Себя ты начинаешь узнавать,
А дальше, всматриваясь понемногу,
И познавать в себе – себя иного.
Познание – не правда ль? – опознанье,
Обретенье утраченного. Ты –
Искусством возвращаешься себе
И творчеством его воссоздаешься,
Себя опознавая в мире малом,
А малый мир – большом. Самопознанье –
Наук наука. Меж других имен
Искусство имя ей, многоименной
В единой цельности. Знаток ее –
Художник. Из художников же – мастер
Портрета, вещий. Гvωθι σεαuтοv
 

8-21.V.1932

ПЕПЕЛ

 
Не золотой песок, но светлый пепел
Из горстки в горстку мы пересыпаем,
Художники. То детская ль игра,
Или обряд таинственный и важный,
Свершаемый в ночном уединенье,
В сосредоточенности тишины,
В нерасторжимой цельности мгновенья,
Приостановленного волшебством?
Не Фениксом ли восстают из пепла
Перегоревшие деянья дней,
И не из пепла ли мы воздвигаем
Свои надгробья – книги?
Мне отрада
Листать свои, чужие ли страницы —
И чудится: вот проблеск в темноте —
Вот черный свертывающийся легкий
Листочек – вот на миг белеют знаки –
Чуть полувысказавшихся признаний –
Вот шепот еле внятный, или шелест,
Едва тончайшим слухом уловимый,
Рассыпавшегося в легчайший пепел
Листка сгоревшей жизни: «Пепел милый!»
И в этих-то уловленных мгновеньях
Мгновенья вечности своей вскрывая,
Ты цельное незыблемое знанье
Вдруг обретаешь.
Да, пересыпай
В божественной игре – в ночном обряде –
Свой пепел светлый – золотой песок.
 

17.VI.1932