Текст книги "Струны: Собрание сочинений"

Автор книги: Юрий Верховский

ЮРИЙ ВЕРХОВСКИЙ. СТРУНЫ: Собрание сочинений.

РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ (Памяти отца).

I. ЭЛЕГИИ, СТАНСЫ, ПЕСНИ, ГИМНЫ, ПЛЯСКИ.

 
Тени ночные, в вас тайны созвучья;
Образы дня – вы понятны, как рифмы.
Ночью земля и прекрасней, и лучше;
Грезы – над миром парящие нимфы –
Вьются туманами,
Звуками стелятся –
Смутными чарами,
Полными шелеста.
 
 
За деревьями – плачущий месяц,
За туманами – нежная даль,
А в душе – властно-нежащих песен
Безмятежно-жемчужная гладь…
Мир проснется с рыданьем
Под лучами суровыми,
Золотыми цепями
Рассвета окованный.
 

 
Светит месяц,
Кричит коростель,
Липы цветут;
Тишина с ее звуками
Дышит прохладой душистой
Из сада в окно.
На небе, чуть-чуть серебристом
От лунного света,
Яркие – темные контуры лип.
Стоят они тесно, сливаясь, –
Недвижно-живые –
И внемлют молчанию ночи,
Приявшему звуки в себя:
И дальней мельницы шум,
И дыханье, и шорох,
И шепот сада…
 
 
Месяц мечтает,
Скрипит коростель,
Дышат цветущие липы.
За ними – за ночью
Нет мысли, нет жизни дыханья;
Всё жизнью ночи живет,
Всё созерцанья исполнено:
Месяц живет только светом своим,
Всю природу объемлющим,
Слившимся с нею.
Для темных лип
Светлое небо, и месяц,
И биение жизни вокруг –
Всё – для них и всё – перед ними,
Здесь, в этой ночи и в них.
А дальняя мельница
Слушает шум своих вод,
Слившийся с звуками ночи –
И живет: этой ночью – шумом своим.
Коростель, погруженный
В таинство ночи,
В звуках своих извивается
Перед собой – как и сад,
Вмещающий жизнь в своих звуках,
Тенях, ароматах;
 
 
Но и они, как и всё,
Сливаются с ночью единой.
За нею же нет ни мира, ни жизни.
Она – себя созерцает,
В ней – мысль, и трепет, и жизнь:
Светит месяц,
Кричит коростель,
Влажно-душистые липы цветут.
 

 
Как настанет ночь, всё звуков жду я,
Им навстречу ощупью бреду;
И они, сплетаясь и враждуя,
Говорят в струящемся бреду.
 
 
И безвольно душу я раскрою
Перед пышной плещущей игрой;
Дам скорей в себя вомчаться рою
Снов и грез – колдующей порой.
 
 
И живому чающему духу
Откровенья зиждущего жду;
И на радость алчущему слуху
Всё приму, ниспосланное уху,
Всё – как дар: и ласку, и вражду.
 

 
Над мирно угасшим закатом
За черной усталой водой –
Печален, и кроток, и бледен
Всплыл месяца серп молодой.
 
 
Я видел: над грустной землею
Он вдумчивым взором поник;
А в речке задумался кротко
Печальный и бледный двойник.
 
 
По топкому берегу шел я;
Казалось, мы были втроем:
Я, месяц на небе и месяц,
Качаемый темным ручьем.
 
 
А месяц с небес загляделся
Туда, где чернела река,
И видел меня – на болоте,
В воде – моего двойника.
 

 
Через лес заглохшей тропинкой
Один пробираюсь в темь.
А уж ночь скользит невидимкой,
Померк незаметно день.
 
 
Тишина трепещет невнятно,
И лес неподвижный жив,
И ветвей объятья прохладны,
И я погружаюсь в них.
 
 
А за мной, сквозь чащу мелькая,
Во храм потаенных снов,
Далеко алея как пламя,
Спешит запылавший бог.
 

 
Раз ночью я от снов моих проснулся
(Мне кажется, то было не во сне) –
И белый призрак подошел ко мне
И надо мною медленно нагнулся.
 
 
Он был знаком мне в странной новизне.
Я удивился, но не ужаснулся.
Он стал меня душить – я содрогнулся.
А он исчез, мелькнувши на стене.
 
 
И я томился долго. Что такое
Меня давило в образе родном,
Пока я мог забыться светлым сном?
 
 
Когда же будут прочтены в покое
Знакомой книги старые листы?
Меж двух миров воздвигнуты мосты.
 

 
Я видел сон: в пустом огромном зале
Ряд у стены вздымавшихся зеркал,
Как цепь светил, торжественно сверкал.
Я был один. Шум города всё дале –
 
 
И гул толпы, и грохот – ускользал.
А зеркала мой образ отражали –
Я в них читал волшебные скрижали,
И новой жизнью был мне чудный зал:
 
 
Так это – я? неведомый и странный,
Гляжусь, как в мир – огромный, многогранный…
Как на себя я дивно непохож!
 
 
Так это – я? и тут, с собою рядом
Вновь я гляжу – чужим и близким взглядом?..
Как холодна мне здешней жизни дрожь!
 

 
Дождь идет. Как черно за окном!
Хоть живет, спит давно старый дом.
 
 
Не уснуть. Как усну я с дождем?
Как-нибудь ночь одну переждем.
 
 
Что в окно там глядит он – старик?
Уж давно он кряхтит, я привык.
 
 
Я его ведь люблю; он – меня.
Ничего; не дремлю с ним ведь я.
 
 
Темнота. Тишина. Дождь идет.
Это – та; то – она; их полет.
 
 
Вот крылом здесь шуршат – возле, тут –
И кругом – и спешат, и живут.
 
 
И сюда уж ведет, старый вождь,
Как всегда, свой народ тихий дождь.
 
 
Вот из тьмы снова он заглянул.
Слышим мы словно стон, словно гул.
 
 
Всё идут. Тихий шум. Звук шагов.
Слышно тут много дум, тихих слов,
 
 
И вестей, и угроз, и мольбы,
Злых затей, тайных гроз и борьбы.
 
 
Тише всех о любви тут журчат…
Слабый смех улови… Чу!.. Молчат…
 
 
Всё молчит. Громом слов над толпой
Прозвучит властный зов… Тишь? Покой?
 
 
Тишина. Темнота. Их полет.
То – она; это – та. Дождь идет.
 
 
Дождь идет, и темно за окном.
Хоть живет, спит давно старый дом.
 
 
Рвется прочь сказка-ложь. Напролет
Ты всю ночь не уснешь. Дождь идет.
 

Надежде Григорьевне Чулковой

 
Посеребренный лук Диана
Высоко в небо подняла.
И стала девственно-светла
Засеребрившаяся мгла.
Кому же суждена стрела
Неистощимого колчана?
 
 
Не грудь могучего,
Не белый лебедь у фонтана,
Не кудри дуба – шлем титана,
Не томно-гибкая лиана, –
Мечта осенняя… Диана!
Ее разит твоя стрела.
 

 
Тесно сдвинут
Лабиринт.
Старый город,
Чем ты горд?
 
 
Меж гранитом
Строен ритм –
Подневолен
Шелест волн.
 
 
Парус плачет
Между мачт;
Путь наш долог –
Хмурый долг.
 
 
Камень-берег
Страсть отверг:
Тени носит
Черный мост.
 
 
В тьму низринут
Лабиринт.
Здесь не дорог
День – восторг.
 
 
Жизнь украсить –
И упасть:
Меряй взором
Хаос форм!
 
 
Черных масок
Темных ласк
Жди, растроган,
В пасти стогн!
 
 
Вьется, бурен,
Прах из урн.
Тусклый город,
Чем ты горд?
 

 
Заполночь, завывающей зимой,
Без блесток, и звезд, и луны,
Когда ты возвращаешься домой
И видишь, что окна темны, –
 
 
Еще ты приближаешься и ждешь:
Ряд окон засветит вот-вот…
Но чуешь засмеявшуюся ложь –
И сердце во мрак упадет
 
 
И, слившись с заполуночной зимой,
Поймешь ты и то, что темно;
Спокойно ты постигнешь, что домой
Вернуться душе не дано.
 

 
Пятно туманной луны
Маячит в выси туманной.
А снег, дыша умиленностью,
Исходит каплями благостными.
 
 
Под снами нашими тягостными
И здесь весенней влюбленностью –
Больною, тусклой, обманной –
Мы все – уже – влюблены.
 

 
Душен яркий зной,
Никнешь головою.
Папоротник сквозной
С ласковостью живою –
Словно сон, колышется;
Ты под ним в забывчивости;
Чувствуется и слышится
Снящееся в расплывчатости.
 
 
Тихо взор замкнул
Ты зарей пурпурной.
Вслушивайся же в гул
Жизненности лазурной –
В сны благоуханные,
Легкие и тягостные,
Призрачные, нежданные,
Солнечные и благостные.
 

 
Когда я в августе, в закатный час, иду
В моем запущенном мечтательном саду,
И этот ясный час различно-одинаков
В покрове, реющем на купав мальв и маков,
 
 
На листьях и цветах, на небе и земле, –
И я среди цветов качаюсь на стебле.
И тихо нас манит, прозрачной дремой вея,
Лилово-светлая пленительная фея.
 

 
Каркают вороны,
Мне сулят урон.
Рвусь в иные страны
Прочь от новых ран.
 
 
Дождался рассвета,
Да не мил привет;
Ночь в туман повита –
Слаще дух живит.
 
 
Трудно сердцу стало,
Дух во мне устал,
Истомилось тело,
Вздох прошелестел.
 
 
И не нудят раны
Жаждать теплых стран,
Не страшны уроны,
Не слыхать ворон.
 

Александру Николаевичу Веселовскому

 
Я нынче расскажу тебе о том,
Как умирал я. На поле широком
Я умирал от раны – и кругом
Не видел я, в томленьи одиноком,
 
 
Ни друга, ни любви с ее теплом;
А даль – и небо с пламенным востоком.
И в высоте, в просторе голубом –
Парящий коршун. Зорким, жадным оком
 
 
Меня увидел он – и захотел
Моей напиться крови. Я глядел,
Как на меня он медленно спускался.
 
 
Но запеклась на ране кровь как раз —
Он цепкими ногами в ней завяз!
Я это увидал – и рассмеялся.
 

 
Веет ветер, воет ветер,
Серый дождь течет, сечет;
Приуныл слезливый Питер –
И молчит, и не молчит.
 
 
Тусклым пологом тумана
Занавесился фонарь;
Где-то чудится измена,
Вяло слышится: не верь!
 

 
Слышу шорох, шум и шелест
Вечерами темными;
Ах, зачем брожу я холост
С грезами безумными!
 
 
Вон, спеша, летит ворона –
Крыльями повеяла;
Вон вдали кричит сирена –
Душу мне измаяла.
 

 
Ночь как сон спокойна.
Только сердце слышу.
Медленная тайна
Обнимает душу.
 
 
Вот напев дыханья;
Тишина трепещет,
Прежние виденья;
Сердце ждет – не ищет.
 

 
Спит вагон.
Воет ветер.
Я один.
Близок Питер.
 
 
Вновь туман.
Вновь виденья.
Жду измен.
Жду свиданья.
 

Ах, вы сами в сказке, рыцарь

Вам не надо роз.

Блок

 
Милый рыцарь сказочный,
Ты побудь со мной;
Дай вестей наслушаться
О стране иной.
 
 
Не гляди задумчиво,
Подними забрало:
Уж светает; облако
Вон как стало ало.
 
 
Милый рыцарь сказочный,
Что же ты грустишь?
Или сердцем слушаешь
Перед рассветом – тишь?
 
 
Очи затуманила
Тишина святая.
Потускнел и образ твой…
Ты уходишь, тая?..
 
 
Милый рыцарь сказочный,
Вот – рука моя…
Ах, вернись, желанный мой:
Я давно твоя.
 
 
Очи затуманило…
Рыцарь милый мой…
Очи затуманило…
Рыцарь милый мой…
 

 
Прялка моя
Жалеет волокон.
Развился мой локон.
Устала я.
 
 
Тише пряду.
Дрожу и слабею.
Истомой моею
Рассвета жду.
 
 
Сон золотой.
Жар-птицы вереницы…
Сойди на ресницы,
Рассветный мой.
 

 
Ты пребудешь над долинами –
Хоть на высях рождена –
Неземными исполинами
Побеждена.
 
 
Ты пройдешь над нами дарственно
И с тобой
Нас обвеет пышно-царственно
Аромат твой голубой.
 
 
Проходи же, дева смелая.
Пред тобою онемелая
Распростертая земля,
Испитая, оробелая, –
Проходи же, дева белая,
Солнце вещее моля.
 
 
И зашепчут ключи,
Заиграют лучи,
Дерзновенны, светлы, горячи.
 
 
Затрубят
Рога
И разбудят
Они берега.
Кто узнает врага,
Тот пойдет на врага, на врага.
 
 
Я же буду любопытственно
Лобызать
Край одежды пышно-царственной
И глазами провожать
Образ девы моей
До ее алтарей –
И ждать, ждать.
 

 
Медные трубы
Звучат торжественно
И жестоко.
Красы темноокой
Профиль женственный
И алые губы.
 
 
Но не залы просторы облачные
И выси солнечные –
Ей нынче любы.
Оставив за собой
Восторги и пени,
Она
В мечте голубой
Села на ступени
Одна –
С веселой мольбой.
И книга
Сверкала на солнце
Белизной страницы
В ее руках.
Искрились кольца
На перстах
Царицы
Ясного мига –
В огне изумруда.
 
 
Но трудно
Взором беспомощным
Читать страницы солнечные.
 
 
Но хочется долгого яркого мига.
 
 
И быстро она рассыпает
Пышные темные волосы –
Над светлою книгой,
К ней приникая –
И зыбкие полосы
Света и тени
Жадно читает.
Одна на широкой ступени,
Склоняет
Свой профиль женственный
И алые губы.
А вдали звучат торжественно
Жестокие трубы.
 

 
Мой верный поэт,
Напишите красивый сонет –
Обо мне,
О цветах, соловьях и луне.
 
 
– Королева моя!
Ведь и муза сама не своя,
Если ты
Поглядишь на нее с высоты.
 
 
Я – звезда,
И упасть я могу иногда.
Ты, упрямый певец,
Запоешь ли теперь, наконец?
 
 
– Падать ниц
Пред тобою, царица цариц!
В силах ли я?
Здесь – царица, где ж муза моя?
 

 
Был турнир великолепен.
Жарко бились кавалеры –
И герольды возгласили
Многих храбрых имена.
Кто же первый? Чей же рыцарь
Победитель всех бесстрашных,
Славных рыцарей кастильских,
Слуг Филиппа короля?
Он явился на арену
Весь покрытый чешуею
Из серебряных реалов –
И блистая, и звеня.
Вот уже в пыли и в славе
За наградой к королеве
Он идет – и смотрит смело;
На щите – его девиз.
 
 
Mis amores son reales [1]1
  Мои чувства искренни (исп.).


[Закрыть]–
Королева прочитала;
Перед ней стоял, склоняясь,
Храбрый граф Вилламедьяна.
 

 
Где была еще на свете
Ослепительней картина –
Торжество в Аранхуэсе
В честь четвертого Филиппа?
 
 
Но всего прекрасней – сцена.
Здесь – гирлянды стройных дам.
С ними роза – королева
Льет созвучий аромат.
 
 
Чье искусство в монологе
Остроумном, томном, страстном?
Кем же, кем он создан, Боже?
Элегантным, нежным графом.
 
 
И веселым, гордым взглядом
Граф на сцену посмотрел.
Он пером владел как шпагой,
Наш изящнейший поэт.
 

 
Грациозна Изабелла
Утомленная, одна…
Проходила королева
Галереями дворца.
 
 
Кто-то вон – за нею следом.
Миг – погоня уж близка –
Две ладони взмахом смелым
Вдруг закрыли ей глаза.
 
 
Не смутилась королева –
И с улыбкой на устах
Молвит весело, напевно:
«Полно! Что такое, граф!»
 
 
Уж не держат. Светом белым
День блеснул ее очам.
Обернулась – с ликом гневным
Перед ней король стоял.
 

 
Кавалер, поэт и рыцарь –
Стройный, смелый, горделивый –
В яркий день, с толпой веселой
Шел по площади столицы.
Вдруг он видит справа, слева,
Впереди – иные люди:
Трое в черных полумасках…
«Смерть во имя короля!»
И сверкнули три кинжала –
И смертельно пораженный
Он упал на мостовую;
А убийцы, а злодеи –
Трое в черных полумасках –
Скрылись тотчас же, мгновенно
Поглощенные толпою.
И толпа стоит над ним.
 
 
И, к земле уже склоняясь,
Произнес спокойно, ясно:
Mis amores son reales –
Верный граф Вилламедьяна.
 

Посвящены Вячеславу Иванову

 
Звезда, звезда!
Приди
Среди
Золоторунных
Облаков,
Огней,
Теней
И тихострунных ветерков.
 
 
С тобой,
С одной
Священнобрачный
Солнцебог.
Гор е,
В заре,
Полупрозрачный
Твой чертог.
 
 
Внемли
Земли
Проникновенным
Полуснам
И ввысь
Стремись
По вдохновенным
Небесам.
 
 
Гряди
Среди
Золототканых
Опахал!
Ясней
Теней
Благоуханных
Гимн – хорал –
 
 
Заря, заря!
 

 
В синеву вознесся белый храм
И века горит слепящим блеском
В зное солнца нежащем и резком,
Благосклонный праведным дарам –
И с мирами спорит вечный храм.
Ниспадают на фронтоны.
 
 
Бурей славы трепеща,
Ярко-темные фестоны
Винограда и плюща.
И колонне этой белой
Не прильнул ли сын времен –
Плющ, взлелеянный Кибелой, –
И с мольбою оробелой
Той колонне смежно-белой
Что он шепчет – опален?
 
 
Да, он шепчет. Только те ли,
Для нее ль его слова? –
И узорной капители
Он касается едва.
«О, зачем я не колонна!
Нежной доли я ищу.
В блеске солнца непреклонна,
В лунной дреме благосклонна,
Нежно-белая колонна,
Стройный дар царю – плющу!»
И колонна, залитая
Морем блеска и тепла,
Неподвижно как бы тая,
От мечты изнемогла.
«Для чего я не всевластный
Царь веков – зеленый плющ,
Жарче солнца – сладострастный,
В лунном холоде – прекрасный;
Я, раба – не царь всевластный
С вещим шумом темных кущ».
 
 
Ниспадают на фронтоны,
В блеске солнца трепеща,
Ярко-темные фестоны
Винограда и плюща.
И сияет белый мрамор;
Окрыленная душа
Зрит на храме надпись: “Amor”;
Вечный Amor, светлый Amor!
Недвижим, безмолвен мрамор,
Плющ качается, шурша.
 
 
И века взнесенный белый храм
В синеве горит слепящим блеском.
В зное солнца, нежащем и резком,
Благосклонен искренним дарам –
И мирами правит вечный храм.
 

 
Мой нежный, милый брат,
О месяц молодой,
От светозарных врат
Воздушною чредой,
Долиною оград
Над облачной грядой
Плывешь ты грустно-рад
За тихою звездой.
О месяц, ясный брат –
Любимый, молодой.
 
 
Сестра моя – заря,
Красавица сестра,
Стыдливостью горя,
Из тихого шатра
В лазурные моря,
Когда придет пора,
Идешь встречать царя,
Чтоб гаснуть до утра,
О томная заря,
Прелестная сестра.
 
 
Ты, светлая жена,
Звезда вечерних снов,
Пленительно нежна
В немом потоке слов,
Любовью возжена,
Свершаешь страстный лов,
Душой отражена –
И свет твой вечно нов,
О светлая жена,
Звезда вечерних снов.
 
 
О благостная мать ,
Лазурь небес благих,
Молю тебя внимать
Священный, светлый стих;
Да пьет он благодать,
Величествен и тих,
Чтоб в гимне передать
Безбрежность благ твоих,
О благостная мать.
Лазурь небес благих.
 
 
О ясный мой отец,
О Гелиос любовь,
Начало и конец,
Огонь, вино и кровь.
Воздвигни свои венец!
Слепящий рай готовь
Для пламенных сердец,
Блаженных вновь и вновь!
О светлый мой отец,
О Гелиос – любовь!
 

 
Светлое имя твое
Не овеется мрачностью;
Нежное имя твое
Сочеталось с Прозрачностью.
 
 
Утренней лаской горит,
Пурпуровою, синею;
Ты низошла меж харит
Непорочной богинею.
 
 
Легкие ткани надев,
Ты над пашнями, водами
В лике ликующих дев
Пронеслась с хороводами.
 
 
Ты вдохновляла свирель
Над живой Иппокреною;
Пела – в ночи, на заре ль –
Полуптицей – сиреною.
 
 
Ты ль меж харит названа
Гегемоной – харитою?
Здесь названа ты одна
Меж сирен Маргаритою.
 
 
Нежное имя твое
Не овеется мрачностью;
Светлое имя твое
Сочеталось с Прозрачностью.
 

 
Глаза – лиловые фиалки
Цвели в тени твоих ресниц.
Под взором любящей весталки
Душа безвольно пала ниц.
 
 
Высоко плыли облака —
Цвели, пронизанные светом.
Но им вослед влеклась тоска,
Дышала грозовым обетом.
 
 
Заворожен волшебным словом,
Я безвозвратно изнемог.
Перед твоим огнем лиловым
Я пламень жертвенный зажег.
 
 
На беломраморном челе
Святая тень лежала грозно,
Глася поникнувшей земле,
Глася душе безгласной: «Поздно».
 

 
Уедешь – и север
Помянешь добром.
Малиновый клевер
Разостлан ковром.
 
 
К калитке садовой
Скорей подойди.
Как запах медовый
Отраден груди!
 
 
От нас недалеко
До первой межи.
Зарывшись глубоко,
В траве полежи.
 
 
Дыша и мечтая,
Лицо запрокинь;
Вон – быстрая стая
Уносится в синь.
 
 
Следя за полетом
Родных журавлей,
О юге далеком
Мечтай – не жалей.
 

 
Как сегодня зарницы светлы.
Странно душу они шевелят –
Только встретишь из облачной мглы
Проглянувший мелькающий взгляд.
 
 
Всё живое таится вокруг.
И такая стоит тишина.
Вот – собака пролаяла вдруг,
Из далекой деревни слышна.
 
 
И молчит. И тревожен покой.
И зарницы играют сильней.
Странен свет – красноватый такой –
Их далеких и тихих огней.
 
 
Только чаще и шире огни –
Всё душнее и тише кругом –
Справа, слева мигают они,
Вот как будто послышался гром.
 
 
Потревоженный ветер вздохнул,
Тихо черную тучу ведя.
Снова дальний и медленный гул.
Вот застукали капли дождя.
 

И я слышу, как сердце цветет.

Фет

Тишина цветет

Блок

 
Друг мой, молчишь ты? Молчи.
Издали песня слышна.
Звуков так много в ночи.
Только в душе – тишина.
 
 
Редкие капли дождя
С листьев стекают, шурша
В легкие сны уходя,
Кротко затихла душа.
 
 
И распускается в ней
Белый прозрачный цветок;
С каждым дыханьем нежней
Каждый его лепесток.
 
 
Ты ль эти звезды зажгла –
Слезы любви – надо мной?
С ними душа зацвела –
И расцвела – тишиной.
 
 
Друг мой, молчишь ты? Молчи.
Звездам и сердцу слышна,
Словно в душе – и в ночи
Кротко цветет тишина.
 

 
Ночь моя проходит мимо,
Уплывает прочь,
Побледнев неуловимо –
Ласковая ночь.
Рядом с белою колонной,
Свесив свой наряд,
Над решеткою балконной
Дремлет виноград.
Я над светлою ступенью
Тут стою один;
Уж уснула ты за тенью
Спущенных гардин.
Глубь небес давно поблекла,
Утру предана,
А внизу светлеют стекла
Твоего окна.
Я пройду тихонько мимо,
Вверив утру ночь;
Ночь моя неуловимо
Отлетела прочь.
 

 
Ты предстал над вечерней румяной зарей
Серебристою, тонкой ладьей –
И просила тебя молодая печаль:
«Ты ко мне, мой любимый, причаль».
И серебряный свет, и серебряный сон
Был тобой для меня принесен –
Для меня, для реки, для небес и земли
Ты светлел и вблизи, и вдали.
А теперь над рассветной зарей ты стоишь –
И кротка твоя светлая тишь.
Нежно тонок и бел запрокинутый серп,
Обреченный на тихий ущерб.
От меня и реки, от тоски, от любви,
Как бледнеющий парус, плыви;
И тебя провожает земная печаль:
«Тихо к алой деннице причаль».
 

 
Когда в вод ах моих чернеющих колышется
Зеленая звезда,
Вон та, далекая, – неведомое слышится
И радостно тогда.
В порыве трепетном изгнанница небесная,
Волну мою пронзив,
Лучами острыми чертит уже, прелестная,
Сверкающий извив.
И радость светлая, холодная, блестящая
Поет в игре лучей.
Так лону сладостна за тьму огнями мстящая
Серебряность речей.
Во мне живет она – горящая, зеленая;
А там, на небесах –
Бездушно светится, как жертва опаленная,
Ее бездушный прах.
 

 
Задумчивый сатир играет на свирели.
И дальние стада, и птицы присмирели;
Пастух рассеянный о Хлое позабыл;
И в листьях ветерок дыханье затаил;
А звуки всё текут истомнее и слаще
Туда, где, притаясь в зеленой, влажной чаще,
Дриада юная раскинулась, бела –
И в упоении бессильно замерла.
 

 
Вижу я в кудрях березки
Затаившийся значок:
Богородицыны слезки –
Засыхающий пучок.
 
 
Кем он был сюда повешен
Тайну скромную беречь?
Кто-то плакал, неутешен,
После частых милых встреч?
 
 
И задумчивый букетик
Мне тебя напомнил вдруг,
Мой весенний милый цветик,
Отдаленный страстный друг.
 
 
Сердце шепчет: уж не ты ли
Здесь невидимо была –
Где так нежно мы любили,
Слезы грусти собрала?
 

 
Мечту мою они пленяют вместе –
Абид и Сест; прильнуло море к ним,
Лазоревым лобзанием своим
Их разделив как бы из тайной мести.
 
 
В Абиде кто тоскует по невесте?
Леандр один. А может быть – Селим
В ночной прохладе грезами палим?
Но вот блеснул огонь на башне в Сесте!
 
 
Кто факел тот зажег над морем бурным?
Зулейка? Геро? Он огнем пурпурным
Зовет пловца на тайный пир сердец.
Кто там плывет на пламя нежных оргий?
То не Леандр, а бурный тот Георгий,
В объятьях волн отважнейший пловец.