Текст книги "Струны: Собрание сочинений"

Автор книги: Юрий Верховский

ВАЯТЕЛЬ

 
Видел ли Ты, как ваятель работает? Образ разящий:
Труд и искусство – одно. Что без искусства за труд?
Что без труда за искусство? Великие это познали.
Помнишь Голубкину? В ней было дано мне понять
Многое. Мощью суровой, и мудрой, и доброй дышало
Это лицо, этот взор, хмурый и светлый равно.
Облик весь жестковатый, движенья, рабочие руки,
Низкий голос и речь, сильная в краткости слов.
Сдержанной силы сокрытый огонь привлекал, чуть пугая.
Как прорывался он вдруг в тихой ее мастерской.
Грубые руки, что глыбы зеленые глины швыряли,
Нежным касаньем перстов словно ласкали ее;
Ткань тончайших усилий ударом одним сокрушали,
Поиск уверенный вновь к жизни перст воздвигал.
Помню, странно увидеть себя и узнать, как впервые:
Полный законченный сплав мысли и формы живой.
Кончено? – «Завтра готово», – промолвила просто.
А завтра – Огненный гневный порыв. Всё крушилось – на взгляд:
Вместо житейского сходства – созданье искусства вставало:
Вот оно – вот торжество духа над бренным в тебе.
Так, совершилось. Но что же сказала она? – «Вот теперь-то
Я поняла. Всё не то. Знаю, что нужно. Начнем
Сызнова – вот как приеду назад из деревни. И будет
Вправду тогда хорошо. Это – не жалко разбить».
Месяц прошел в ожиданьи, назначенный. Весть из деревни:
Анны Степановны нет. В несколько дней умерла.
Мастер-художник почил от трудов. И живые творенья
Людям остались. И в них – память о вещем труде.
 

4.XII.1932

ВОЗЛЕ СТАНЦИИ

 
Кажется, если б не станция
Близкой железной дороги,
Не было б тут огорчения,
Кроме домашней тягучки.
 
 
Но, позабыв мизантропию,
Можно сказать, что и в этом
Есть утешение славное
Чтителю медленной жизни.
 
 
То – станционные барышни,
Те же точь-в-точь, как когда-то
В воспоминаниях Чехова,
В воспоминаниях Блока.
 
 
Кончить не может любезничать
Истинный рыцарь платформы –
Юный толстяк бело-розовый
С сухенькой бледной кассиршей.
 
 
Грузный уж стал погромыхивать,
Грозно посвистывать поезд. –
Нет, не стереть очарованной
Скучно-бессмертной картины.
 

26.VII.1932

РУССКИЙ АБСОЛЮТ

 
Я молчал не от лени, болезни, дум, недосуга, –
Нет, я молчал просто так. Так– это наш абсолют
Русский. Его толковать невозможно, но должно всецело
Просто принять – и во всем. Как же иначе? Да, так.
 

30.VII.1932

ГОЛУБИКА

 
Ягода пьяная – голубика.
Собирала ее баба полоумная,
Спины день-деньской не распрямливала,
Вдоль и поперек лес обшаривала,
Набрала лукошко полным-полно.
 
 
Принесла под крыльцо к вечеру,
Худыми руками костлявыми
Лукошко на ступеньку поставила,
Руки сложила, выпрямилась,
Ясными тазами глядит – улыбается,
Говорит тихим голосом,
Странною речью – дурочка.
 
 
Вышла к ней на крыльцо старуха старая,
Не стала ворчать-брюзжать,
Стала свое рассказывать:
«Ой, пьяная голубица-ягода!
Пошла это я по голубику в лес
Да ягоды голубики накушалася —
И закружилась у меня голова,
Насилу-то дорогу нашла,
Повалилась что мертвая.
Люди добрые домой принесли».
 
 
Послушал я старуху старую,
Посмотрел я на дурочку,
Полное у нее лукошко взял.
Улыбалась она, глазами глядя светлыми,
Тихо слова говорила непонятные.
Жизнь моя, жизнь моя –
Голубика, ягода пьяная.
 

4.VIII.1932

О ВОЛКЕ

 
Старухе матушка ее рассказывала:
«В том году волки голодные разбегались;
Прямо на деревню прихаживали,
Людям от них, голодных, проходу нет;
Мальчонку одного в лес унесли.
 
 
А было такое дело памятное.
Старшенький мой-то на руках еще был;
Иду это я под вечер, его на руках несу;
Глядь – у самой дороги волк стоит;
Зубами пощелкивает – на меня глядит.
Я и говорю ему тихим голосом:
«Посторонись, волчоночек, дай пройти».
Что же ты думаешь? Отошел в сторонку,
Мне с ребеночком дорогу дал».
 
 
Так-то старухина мать ей сказывала.
 

16.VIII.1932

ПРИЗНАК ПОЭТА

 
«Душенька, дяденька, Фетинька», – Фета Толстой называет,
Нежно любуясь, ценит цельность двоякую в нем:
Жизненный склад крепыша-земляка и эфирность поэта,
Сил природных, прямых сплав первобытно простой.
Раз, восхищаясь высоким лиризмом стихов чародея,
Присланных другу в письме, тут же приметил Толстой
Явственный и достоверный поистине признак поэта
В том, что на том же листке, на обороте стихов
Сетует впрямь от души деловитый хозяин-лошадник
На вздорожанье овса. Знает поэта – поэт.
 

1932

ПРЕЖДЕ И ТЕПЕРЬ

 
Ныне порою поэты меня называют – профессор,
Кличут с улыбкой меня мужи науки – поэт.
Или успел я нежданно настолько состариться, чтобы
Время свое золотым рядом с теперешним чтить?
Или и вправду ученей поэты бывали недавно,
Как и ученый не в стыд часто поэтом бывал?
 

«Когда, склоняясь понемногу…»

 
Когда, склоняясь понемногу,
Уже и немощен и стар,
Всё вновь слежу знакомую дорогу,
Отрадно помянуть у дружнего порогу
Благовеличие радушных, мудрых лар.
Тебе вручен их добрый дар,
Многоразличный и напевный:
Уют семейный, мир душевный
И благодатное тепло.
 
 
Войду к тебе, мой друг, – от сердца отлегло,
Помину нет и о крещенской стуже,
Так весело пригреться у огня
(И еле помнится, как только что меня
Огонь перепугал пожаром – хоть и вчуже,
Да ведь могло стрястись и что-нибудь похуже)!
 
 
Здесь мирным вечером или на склоне дня
Беседы дружеской и скромной, и богатой
Мне вспоминается любимый завсегдатай,
Задумчивый певец таинственных скорбей,
Тревог и дум любви и дивных превращений.
Скиталец горестный, с печалию своей
Когда б явился он из замогильной сени
Друзей в заочный круг,
Как долгожданный друг –
Его душа бы отогрелась
Среди снегов чужой страны
И, может быть, венчая седины,
Вослед за былями безвестной старины
Взвилась бы песня – и пропелась.
 

7-20.I.1933.Москва

«Кружится свет, и всё идет…»

Ольге Максимилиановне Новиковой

 
Кружится свет, и всё идет
На свете сем кругообразно;
Дни проводя как будто праздно,
Придешь куда-то в свой черед.
 
 
Давно ли, мнится, я приветил
Ваш безмятежный южный день?
За тенью свет, за светом тень –
И ныне день московский светел.
 
 
И верьте: год с собой несет,
Водимый вещим верным строем, –
Жужжащих дней пчелиным роем
Душистый цвет и сладкий мед.
 

11.VII.1933

ФРАНЦУЗСКИЕ СТИХИ ТЮТЧЕВА

Nous avons pu tous deux, fatigues de voyage

 
Вот, мы смогли вдвоем, послушны утомленью,
Присесть на краткий миг у краюшка пути –
И освежить чела одной текучей тенью,
А взором даль одну широко обвести –
 
 
Но время, бег стремя, клонясь неодолимо,
Что им сопряжено – разъединить спешит –
И путник под бичом сей мощи невидимой,
Печален и один, безбрежностью повит –
 
 
И ныне, милый друг, от тех часов бывалых,
От жизни той вдвоем нам не сыскать следа:
Взгляд, звук; не мысли, нет – щепоть осколков малых
И то, чего уж нет – о, было ли когда?
 

Ночь 11-12.VII.1933. Прозоровка

«Ты помнишь, как поэт великий…»

 
Ты помнишь, как поэт великий,
Свое творенье совершив,
Презрен толпою разноликой
И жизнью сокровенной жив,
Наедине с самим собою –
Лицом к лицу с одной судьбою –
Напевом звучным, как металл,
Листки заветные читал, –
 
 
И признавался горделиво,
Что сам воздал себе хвалу:
Он знал, как лавры шли на диво
Его открытому челу;
Но не искал их мощной тени:
Рукоплескания и пени –
Равно ничтожный суд людской –
Тревожат царственный покой.
 
 
Вослед высокого примера
Пред самоцельным бытием
Не такова ль должна быть вера
И в малом подвиге твоем?
Безмолвно сочетай с ночною
Сочувственною тишиною
Свой сокровеннейший напев
И смейся – людям не во гнев.
 

2-15.IX.1933. Кратово (Прозоровка)

«Писала о культуре роз…»

 
Писала о культуре роз
Хотя бы на бесплодных нивах.
О чем же после? Вот вопрос!
Да о ко-о-перативах!
 

29.X.1933

ИЗ ПАМЯТНОЙ КНИЖКИ

 
Мы собираем бедные остатки
Умолкнувших забытых языков,
Разрозненные, странные слова,
Когда-то, в незапамятной поре
Звучавшие в житейском разговоре,
В призыве к бою, в лепете любви,
В проклятии, и в пламенной молитве,
И в вольной песне. Ни на черепке,
Ни на пергаменте следа той песни
Нам не сыскать. А этот след воздушный
Один бы и привел нас, может быть,
К заветной цельности, искомой нами,
К разгадке тайны…
 

1934

«В самом деле, отчего бы…»

Ольге Максимилиановне Новиковой

 
В самом деле, отчего бы
Мне по-юному не спеть?
Минут вешние хворобы!
И не серебро, а медь
 
 
Пусть в моем – не птичьем – горле:
Верно, не на полчаса
Так надежно небеса
Плотный полог распростерли.
 
 
Я спою вам о земле,
О дожде, о первом громе.
О разымчивом тепле,
О черемухе в истоме.
 
 
Им, конечно, а не мне,
Вы поверили давно бы:
Минут вешние хворобы,
Минет усталь – но весне.
 

9.VI.1935

ДВЕ ВЕСНЫ
Ольге Максимилиановне Новиковой

 
Над сквозным узором чугунным,
Над сияющим сном воды
Белой ночью в блеске безлунном,
Как виденья – дерев ряды,
 
 
Наклоняясь, не веют, не дышат,
Но живут и поют со мной,
Слепотою видят и слышат
Глухотой, глухой тишиной, –
 
 
И поют, поют немотою,
Поникая в бессонном сне;
И вовеки не изжитою
Умирать городской весне.
 

 
Прекрасны деревья
В каменном городе
Июньским блестящим
Полнозвучным днем
Меж стенами громад,
В движенье и грохоте,
В голосах и в ветре,
И в солнце своем.
 
 
Ясени парка,
Величавые, пышные,
Помавают ветвями
Над бодрой толпой;
Содружные липы,
Как они же неслышны,
Говорят вразумительно
Между собой.
 
 
А где двухсотлетняя
Широкая, прямая
Улица к островам
И взморью ведет –
Темнолисгные каштаны,
Выс око подымая
Белые светильники,
Зовут на простор – вперед.
 

27.VI.1935. Ленинград

«Le bluet, le bluet – василек…»

Ольге Максимилиановне Новиковой

 
«Le bluet, le bluet – василек»…
Из волшебной дали выплывая,
Целый мир – словно сказка живая –
Близкий-близкий – далек, так далек.
 
 
Детский сон – не потуск, не поблек;
Здесь, на лоне приветного края
В чуждых травах проглянул, играя,
«Le bluet, le bluet – василек»…
 
 
Как недавно, невольно повлек
Старика, словно в люльке качая,
Незапамятным память венчая, –
«Le bluet, le bluet – василек»…
 

30.VIII.1935. Старый Крым

«Заветный труд венчает годы наши…»

Ивану Алексеевичу Новикову

 
Заветный труд венчает годы наши.
Год и кончать, и начинать трудом –
Как процветет отраднее и краше
Родимый наш великий общий дом.
 
 
Родился ты на грани новолетья –
И этот год, как многие года,
Ты творческой встречаешь думой. Да,
Бывают ли отраднее соцветья?
 

1-4.I.1936

«Блажен рассеянный поэт…»

Ольге Максимилиановне Новиковой

 
Блажен рассеянный поэт,
Хоть и попал впросак:
Судьба хранит от многих бед
Хмельных, как он, писак.
 
 
Сказать он может, не солгав:
Встряхнулся – и здоров;
Загладкой бедственнейших «гаф» –
Журчанье легких строф.
 
 
И если пенью моему
Необходим предлог,
То я не знаю, почему
Он должен быть глубок?
 
 
Движенье глаз, усмешка уст —
Лукавы… Пощади! —
И жутких роз багряный куст
Уж запылал в груди.
 
 
Как помнить мне, из-за чего
Я вспыхнул и сгорел.
Когда запело торжество
Безумных струн и стрел?
 

23.I.1936

ЭПИТАЛАМА

Ольге Максимилиановне и

Ивану Алексеевичу Новиковым

 
Друзья, хотел бы песню эту
Пропеть я складно с вами в лад
И вас, как надлежит поэту,
Дарить чем рад и чем богат.
 
 
Вам двадцать лет – охотно верю
И вам завидовать готов.
Какой же мерою измерю
Бег и событий, и годов?
 
 
Года спешат быстрее слова,
Событья – ну, хоть отбавляй;
Как хорошо, что жизнь готова
Переплеснуться через край!
 
 
Хотел бы радостно смотреть я,
Как, оглянуться не успев,
За грань двадцатипятилетья
Шагнете, музам не во гнев, –
 
 
С такой же молодостью стройной
И в том же радостном труде,
Равно – в године ль беспокойной,
Или на тихой череде.
 
 
Не возмущенные нимало,
Всегда с людьми, всегда вдвоем…
Тогда, – что сроду нам пристало, –
Как ныне, песню пропоем.
 

IX.1936.Москва

«В день радостный его – я друга не приветил…»

 
В день радостный его – я друга не приветил,
Как повелось меж нас; ну что же, ничего:
И без меня ему был тихий праздник светел,
А может, отдалось и песней торжество.
 
 
Но вот, когда сейчас он мается, недужен,
Хоть взыскан ласкою любви в тепле жилья, –
Скажу ль, что голос мой лелеющий не нужен
И к сердцу не найдет пути строфа моя?
 
 
Вот тут-то и запеть. Уже в груди теснится
И подымается из тайной глубины
Созвучий молодых живая вереница, —
 
 
Тех, что под старость нам не для того ль даны,
Чтоб слиться изредка в короткие два слова:
«Я здесь», – напевностью живущие былого.
 

II.1937

«Меня, осеннего, на рубеже зимы…»

Вере Михайловне Роот

 
Меня, осеннего, на рубеже зимы
Застал негаданный и ласковый подарок.
На выпавшем снегу и сказочен, и ярок
Оброненный цветок. Над ним склонились мы.
 
 
Так белым дням моим цветистою обновой
Меж незаполненных страничек дневника
Заботливая шлет и нежная рука
Узорный, вырезной опавший лист кленовый.
 
 
Пусть золотистую сквозную желтизну
Запорошит налет повеявшего снега, –
Под ним осенняя не оскудеет нега,
Чуть милой памятью к минувшему прильну.
 

15.XII.1937.Москва

«Как ни досадуй, как ни ахай…»

Любови Яковлевне Гуревич

 
Как ни досадуй, как ни ахай
На тусклые, пустые дни.
Тяжелоногой черепахой
Медлительно ползут они.
 
 
Пускай «чредою незаметной»
Скользят те полные года,
Что озаряет день приветный,
День светлой мысли и труда, –
 
 
Им, быстролетным, нет забвенья,
Им свет – чем старей, тем свежей,
Им – торжество отдохновенья
Полустолетних рубежей;
 
 
Не снег, а вешний цвет медовый,
Сулящий злато сладких сот;
И вечер в той тени садовой.
Где сочен полновесный плод.
 

4.III.1938. Москва

«Мне доводилось часто Ольгин день…»

Ольге Максимилиановне Новиковой

 
Мне доводилось часто Ольгин день
Встречать среди недель отдохновенья,
Когда вступает медленная лень
Одна в свои широкие владенья.
 
 
А ныне вы бездумность и покой
Сулите мне, едва приоткрывая
Полувоздушной легкою рукой
Усталому рубеж благого края.
 
 
В ваш светлый день – для вас он будет благ
Покинутый тревогой и недугом,
Приветствуемый волей и досугом.
 
 
А мой отмечен первый робкий шаг
По чернозему этим поздним летом
Хвалой, где вновь я становлюсь поэтом.
 

24.VII.1938. Эртелево

«Желаю вам, Марина…»

Марине

 
Желаю вам, Марина,
Не пирога, не торта, –
Кальвиля, розмарина,
Антоновки, апорта;
 
 
И всех плодов услады,
И всех цветов дыханья,
И всех садов прохлады,
И всех ветров порханья;
 
 
Росы, дождей и ливней,
Безгрозной светлой влаги,
Что далее, то дивней, –
Отнюдь не на бумаге.
 
 
Ну, а в литературе –
Совсем иное дело:
Недаром возле Бури
Проходите вы смело.
 
 
Желаю Вам сонетов,
И од, и мадригалов,
Рондо и триолетов,
Как жемчугов и лалов.
 
 
Но недвижимый в кресле
Поэт бормочет глухо, –
И что же делать, если
Кругом царит засуха?
 
 
И яблони посохли,
Бесплодны в это лето,
И цветники заглохли,
И песня не пропета.
 
 
Пришлось ей задыхаться
Покорно и послушно;
Бессильно трепыхаться
Ей тяжко, томно, душно.
 
 
Здесь музы неповинны,
Таинственны и чудны –
Стихи на именины
И для прочтенья трудны.
 

30.VII.1938. Эртелево

«В тенистой рощице поставил я недавно…»

Могущий бог садов – паду перед тобою,

Твой лик уродливый поставил я с мольбою –

Не с тем, чтоб удалял ты своенравных коз

И птичек, и плодов, и нежных, и незрелых…

Пушкин

 
В тенистой рощице поставил я недавно
Из глины розовой изваянного фавна.
Плющом раскидистым увенчаны рога;
Взор томен; горьких уст улыбчивость строга;
Худые, цепкие, напрягшись в скрытой муке,
Цевницу плоскую к устам подъемлют руки.
Он ждет. Вот меж кустов завидится ему
Та, безучастная к томленью моему…
Вздохнет разымчиво чуть слышная цевница,
Шептание любви красавице помнится,
Дух на мгновение займется, и сбежит
Румянец девственный с хладеющих ланит.
 

1930-е

«Шепот музы твоей – как труба…»

Вере Клавдиевне Звягинцевой

 
Шепот музы твоей – как труба.
Голос жизни живой
Сквозь года, сквозь снега, сквозь гроба
Над моей головой.
 
 
То зовет в беспокойную ночь
От тоски бытия –
Добровольною болью помочь
Всем таким же, как я;
 
 
То в простор небывалых полей
За цветком голубым –
Пусть же душу мечта всё больней
Разъедает, как дым.
 
 
Только пой, еле слышно шепчи –
И, вспорхнувши едва,
В неподвижной морозной ночи
Заколдуют слова.
 

3.XI.1941.Свердловск

«Игрою легких струй…»

 
Игрою легких струй
Лирического слова
Мир явный зачаруй,
Как тайный мир былого.
 
 
Тогда, освободясь
От темной грузной цепи,
Познай живую связь
С лазурью вечной степи.
 
 
Но нет, не соберешь
И властью господина
Не сплавишь злую ложь
И правду воедино;
 
 
Как подъяремный раб,
Склонясь к лицу земному,
Свой взор поднять ты слаб
К сиянию иному, –
 
 
Разъято всё в тебе,
И мир, лишенный строю,
Нет, не твоей судьбе
Заворожить игрою.
 

«Замолкли вы. Ужели – “с глаз долой…”»

Марине Принц

 
Замолкли вы. Ужели – «с глаз долой –
Из сердца вон», по старой поговорке?
Иль стариковские глаза не зорки.
Не видят равнодушья правды злой.
 
 
И в стужу над остывшею золой
Сиди себе спокойно в тесной норке,
Довольствуйся сухим хрустеньем корки
Да молча вспоминай уют былой.
 
 
В молчаньи дух какой-то нежилой;
А в наши дни люзекой всемирной муки
Поверьте мне – лирические звуки.
 
 
Пронзая холод жгучею иглой,
Целительны – и, если в сердце живы,
Должны рождать певучие отзывы.
 

6.X.1942

«Как нынче вы приветили меня…»

Марине Принц

 
Как нынче вы приветили меня,
Ободрили и сердце отогрели
И мимовольно передать сумели
Мне искорку от юного огня!
 
 
Ее в душе лелея и храня,
Бодрей пойду к единой общей цели,
Авось минуя буруны и мели,
Ладью направив прямо к солнцу дня.
 
 
Спасибо вам. Моей осенней ночью,
Причалив ненароком к островку,
Я присоседился и к огоньку, –
 
 
И обсушился, и узнал воочью,
Что есть еще уют и тишина,
Что и пловцу она на миг дана.
 

9 – ночь на 10.X.1942.Свердловск

«Сегодня пятница – тяжелый день…»

Ольге Максимилиановне Новиковой

 
Сегодня пятница – тяжелый день,
Да ныне дни не все ль тяжеловаты?
Лишь под вечер в окне холодной хаты
Румяный луч мелькнет, как счастья тень.
 
 
А там, над дымом сел и деревень
С вороньим граем вьются супостаты,
Пока их наши воины, крылаты.
Не обратят в бессильную мишень.
 
 
Тогда, со скрежетом и завываньем,
Они падут на грудь чужой земли
И грохнутся с размаху. Воздаяньем
 
 
Их тысячи могилу обрели.
Пусть тысячи еще ее получат
В тяжелый день – и нас уже не мучат.
 

23.X.1942.Свердловск

«Вдали отрадно знать, старинный друг…»

Ивану Новикову

 
Вдали отрадно знать, старинный друг:
Поэты мы, как мать-земля родная,
Куда ни глянь, от края и до края,
Работаем, не покладая рук.
 
 
И тягостная легче боль разлук,
Раздельность нашу близостью являя,
Когда в единстве наших песен стая –
Как лебеди, летящие на юг.
 
 
Утешно мне лирическое слово
И радостно, что с памятью былого
Под знаком Пушкина разишь врага —
 
 
И вижу, словно став с тобою рядом:
Вот ямба сокрушительным снарядом
Крушишь его бесовские рога.
 

20.IV.1943

«Напиток новый сладок…»

 
Напиток новый сладок
Измаянному мне,
Но всё же ость осадок
Густой на самом дне.
И чем со греет жарче
Меня нежданный день.
Тем строже слышу: «Старче,
Близка ночная сень!»
Но, как бы на пороге
Пред тайною большой,
Унынья и тревоги
Я чужд равно душой.
А злая прихотница –
Житейской блажи муть –
Спокойно отстоится
И даст мне укрепиться
На дальний вольный путь.
 

Ночь на 31.X.1943 – июль 1944. Свердловск – Переделкино

КИЕВ

 
Киев стародавний, Киев златоглавый,
Киев златосердый, сердце старины,
О тебе с былою радужною славой
Радостные пени древле сложены.
 
 
Стольный князь Владимир, Руси Солнце Красно,
И его дружина – строй богатырей –
Давними хвалами вольно, полногласно
На века воспеты, всех веков щедрей.
 
 
Ныне ж, в веке нашем, в громком веке новом
Сменой богатырской наша рать пришла,
И какой же песней, и каким же словом
В мире отзовутся мощные дела!
 
 
Всепобедной славы мощный взлет орлиный,
Клекотом свободы огласивший свет,
В даль веков стремится будущей былиной –
Мнится, величавей и былины нет.
 
 
Киев златоглавый, Киев стародавний,
К жизни обновленной окрещен огнем –
Шире, полнозвучней, ярче, достославней
Жить века ты будешь новым бытием!
 

1943

«Что проходит без следа…»

Елене Александровне Благининой

 
Что проходит без следа
Сквозь года,
И сердца, и поколенья?
Вдалеке шумит вода.
Молода
В вечной смене обновленья.
 
 
Неразлучные с родной
Тишиной
Нерушимого затишья,
Струи в чаше вырезной
Предо мной –
Не мои ли шестистишья?
 
 
Пусть, что ивы у воды,
Так сады
И, что лист в апреле, юны,
Песен легкие лады:
Их следы –
На песке прибрежном руны.
 
 
Переменны в лунном сне.
Тишине
Так века они шептали
В этой мирной стороне;
Вот и мне
Новые открыли дали.
 

25.VII.1944.Переделкино

«Земляничка-ягодка…»

Елене Александровне Благининой

 
Земляничка-ягодка
Под кусточком
Скромно рядом выросла
С грибочком!
 
 
Сиротинка-девушка
С зорькой встала,
В тихой роще ягоды
Сбирала.
 
 
И запела песенку,
Затомилась,
Пела – богу-лешему
Молилась.
 
 
Добрый леший девушки
Не обидит,
Чутко сердце чистое
Увидит.
 
 
Дал он полон ягодок
Кузовочек,
И лежит на ягодках
Грибочек.
 
 
Ясным утром в горенку
Воротилась,
Новой песней девушка
Светилась.
 
 
Подарила дедушке
Кузовочек,
Где лежал на ягодках
Грибочек.
 

26.VII.1944.Переделкино

«Меж формою сонета и сонаты…»

 
Меж формою сонета и сонаты
Мне видится глубокое сродство,
И корни первозданные его
Живительными сказками богаты.
 
 
Всё шире нам доступные охваты
Творящей мысли. С нею не мертво
Ни камня или красок вещество,
Ни слов и звуков – им же сны объяты.
 
 
И вот диалектически жива
Строеньем внутренним душа сонета,
Не тем ли, что крылатый дух квартета?
 
 
Скупой и щедрый, он свои права
Возносит над симфонией. Так спета
Ему вот эта песня торжества.
 

20.XII.1944.Москва

«Не знаю, как же так могло случиться…»

 
Не знаю, как же так могло случиться,
Что прозевал певец Татьянин день?
Пускай стишки подчас и дребедень,
Но всё ж не «после ужина горчица».
 
 
Добро б еще «знакомые всё лица»,
Как в ночь огни родимых деревень,
Манили бы под простенькую сень, –
Да тут не захолустье, а столица.
 
 
Что дальше, то заметней мой конфуз,
Как новичка на блещущей эстраде –
Справляюсь кое-как и Феба ради
 
 
Не посрамлю отечественных муз:
Замешкался, и сам не прочь любому
Под пару стать соседом по альбому.
 

12.II.1945