Текст книги "Струны: Собрание сочинений"

Автор книги: Юрий Верховский

Но это будет другая история.

А сейчас представляется необходимым рассказать о том, как рождалась эта книга. И о людях, которые страстно желали ее появления, – Льве Адольфовиче Озерове и Михаиле Леоновиче Гапарове.

Л. А. Озеров в конце 1980-х часто говорил о необходимости публикаций забытых авторов, имея в виду не только репрессированных литераторов, но и таких, как Верховский, – проживших внешне менее яркую, менее трагическую жизнь. Озеров подготовил публикацию произведений Верховского в «Дне поэзии». В своем очерке он вспоминал: «Вернувшись после войны в Москву, поэт продолжал много работать над оригинальными стихами, переводами, статьями, готовил к изданию Рылеева. Именно в эту пору я познакомился с Юрием Никандровичем. Благородство, скромность, чистота – так я определил для себя первое впечатление от человека. Осанка русского поэта, до удивления похожая на осанку тех русских поэтов-классиков, которых я видел на хрестоматийных портретах детства. “Какой старик старинный!” – воскликнул один мальчишка, увидев Юрия Никандровича в метро. Внешний облик соответствовал его душевному складу: поэт мог быть и среди поэтов пушкинской плеяды и запросто беседовать с Дельвигом и Баратынским» [104]104
  Озеров Л. А. Юрий Верховский // День поэзии. 1967. С. 234.


[Закрыть].

Выступая в 1988 г. в литературном объединении «Медик», Озеров предложил желающим – буде такие появятся – на выбор целый ряд имен авторов, которые ждали своего исследователя. Так мы с Анной Фремут оказались у него в гостях, и началось наше знакомство с творчеством Верховского… Со временем А. А. Фремут по целому ряду обстоятельств отошла от работы.

Стоя за конторкой в своем кабинете, Озеров набрасывал список источников, с которыми необходимо ознакомиться в первую очередь, вспоминал поэта. Он находил, что «итальянские» стихи Блока обнаруживают связь с поэзией Верховского, говорил о «полногласии» звукового строя его стихов, о нежелании поэта быть «современным» в ущерб своей просодии («Обратите внимание на название книги: “Солнце в заточении” – не “в плену”! Хотя это было бы более современно »). Направляя меня к Л. В. Горнунгу, Озеров пошутил – о себе и о Горнунге:

И при Верховском, как живые.

Стоят два Льва сторожевые.

Один из его монологов я записала:

«Верховский – это классическое крыло русского символизма. Если Блока считать в центре, то Верховский направо, далеко направо. Символизм, который уже в тупике, в бреду, в невнятице – и вдруг является человек, велящий оглянуться, опомниться, ведь есть что-то ценное помимо символистской самости – Сафо, Алкей, идиллия, элегия, эклога. Он пытался вернуть России греческих богов, греческую мифологию, “на снегу возрастить Феокритовы розы”. Что есть правое крыло в литературе? – Консервативность? Косность? – Быть может, и так. Но лишь на условном консерватизме, на традиции, постоянно живой, постоянно движущейся, и держится искусство. Ломка традиций? – да, но новые здания строятся на обломках старых, порою на крепких, не тронутых ни временем, ни людьми фундаментах. Здесь останавливается время, и Верховский – это хранитель тайны литературы. Недаром в старости он боялся не умереть – не успеть сделать то, что хотел.

И вот посмотрите. Революция созревает – а у Верховского “Идиллии и элегии”. Восходит его звезда – появляются первые переводы поэтов Возрождения, первые составляющие гигантского труда – антологии, вышедшей в 1930-е годы. Только за одну эту антологию Россия должна быть благодарна поэту, которого забыла.

…В нем было что-то родовое, потомственное: целомудренное отношение к литературе, трепет перед ней. Что его интересовало? Казалось бы, второстепенные имена. Окружение Пушкина, Дельвиг, но не сам Пушкин (в крайнем случае, некий узкий аспект пушкинского творчества). Огарев, верный друг Герцена, – но не сам Герцен. Было что-то гамлетовское в этом стремлении дойти до сути, разворошить груду малых явлений, пристально всмотреться в каждый камешек кладки фундамента, имя которому – литература, жизнь в литературе.

Тетради и два больших тома его оригинальных стихотворений погибли в блокаду. Тогда же пропала книга о Боратынском и 100 писем Боратынского. Чемодан с рукописями украли на вокзале.

Он был утяжеленных мыслей человек. В конце жизни не мог писать чернилами, использовал простой карандаш. Рассеянный и добродушный, Верховский мирился со всеми неудобствами жизни. У него была старая шуба, темная шапка “воронье гнездо”. Он много курил, жил в облаках дыма, работал по ночам – вообще вел ночной образ жизни. Приходишь днем – лежит на постели, полусонный. Говорил о себе: “Зиму предпочитаю лету, ночь – дню, север – югу"».

Я довольно часто ездила к Озерову, советовалась, задавала вопросы. Было подготовлено несколько статей, оставшихся неопубликованными. В одном из изданий мне прямо сказали, что нерасстрелянныйи не замученный в ГУЛАГе поэтвряд ли может быть кому-то интересен…

В какой-то момент Озеров, видимо, уверившись в твердости моих намерений, дал мне адрес и телефон М. Л. Гаспарова. Мы встретились в РГАЛИ (тогда еще ЦГАЛИ) весной 1989 года; с этого момента началась наша переписка, во многом касавшаяся того, как шла моя работа – копирование произведений поэта, хранящихся в РГАЛИ и отделе рукописей ГБЛ (ныне РГБ).

Привожу выдержки из писем М. Л. Гаспарова, свидетельствующие, насколько важно было для него увидеть Верховского изданным. Переписанные стихи я перепечатывала на машинке (напомню, что это была докомпьютерная эра) и отправляла Михаилу Леоновичу: об этих подборках здесь и идет речь. Элементарные сокращения здесь восстановлены, авторские написания унифицированы.

1.<…> Во-первых, большое спасибо за стихи Верховского. Они рассеяли представление, которое у меня было со слов одного читавшего позднего Верховского (по ЦГАЛИ) знакомца, будто бы это были беспомощные самоповторения. Самоповторения – может быть, но не беспомощные. С точки зрения стиховедения обращаю Ваше внимание на неравносложные рифмы в «Прошлого лета / Я помню…». А о стиховой форме «Созвездия» я имел в виду то, что она построена из французских 8-стиший-«юитэнов» (недаром он их выделяет в своей программе), сцепляющихся общими рифмами в замкнутую цепь. <…>

<…> Это позволяет мне думать, что наилучшая форма дня Вашей итоговой работы по Верховскому будет вот какая: книга, под условным названием «Ю. Н. Верховский – стихи и жизнь», где рассказ о жизни (не столько «год за годом», сколько «состояние за состоянием», «облик за обликом» – они ведь все-таки менялись) перемежался бы текстами стихов, написанных в это время и определяющих очередной душевный облик, очередную смену, пусть минимальную, психологических интересов и интонаций. Это не невозможно: один германо-американский филолог 45 лет назад написал такой меняющийся психологический портрет Овидия, исходящий только из его стихов, потому что жизнь и даже хронология его стихов, как Вы понимаете, еще туманнее, чем у Верховского. Ему не было нужды вставлять стихи в текст, потому что Овидий общеизвестен. Я же в таком жанре написал 5,5 листов под заглавием «Вера Меркурьева – стихи и жизнь», куда между кусками изложения (по возможности – цитатами из писем и пр.) вместилось около 70 ее стихотворений. На днях должна быть корректура, а когда мы увидимся, я постараюсь Вам дать на прочтение машинописный экземпляр, если Вам интересно. Достоинство такой подачи (по-моему) в том, что и пояснения к стихам и обобщающие замечания присутствуют при них же, помогая читателю читать и не отлетая во введения и примечания. При тягой подаче общее будет вырастать из конкретного («что общего между этими только что приведенными стихами?.»), а не наоборот (если сразу начать с соотношения Вечного и мгновенного, можно только напутать, а представив затем Верховского только представителем такой-то их, трактовки, можно его только принизить). Какая масса работы остается для прояснения биографического фона и окружения (ну, кому не интересно, что представлял собой молодой Менжинский?). Вы сами понимаете, поэтому это – работа на много лет. Но конкурентов у Вас пока нет, разве что народятся, так что время имеется.

Из того, что Вашими замечаниями мало затронуто в Верховском, мне, пожалуй, интересны две вещи: 1) соотношение в нем самом элементов пластических, песенных и мыслительных, выделенных потом для пушкинской поры, и 2) он ведь был эпилептик, не является ли античная ясность, тонкость и устойчивость формой борьбы со своим недугом? Пяст был тоже душевнобольной, но у него самые невинно-воздушные стихи звучат истерически.

Может быть, Вам интересно будет, что я расшифровал в архиве В. И. Иванова в ЛБ записи (сделанные малопонимающей М. М. Замятниной) лекций его на Башне в Академии стиха зимой-весной 1909: конец характеристики стихотворных размеров, строфика, символика, немножко – стилистика. Все – на очень-очень элементарном уровне. Верховский был самым постоянным посетителем (другие – А. Н. Толстой, Гумилев, П. Потемкин, иногда Черубина, нередко «Мендельсон», т. е. Мандельштам) и часто делал переспросы и добавления, особенно по части старофранцузских твердых форм (NB). Я сказал «расшифровывал», имея в виду почерк Замятиной; когда я это перепечатаю с моей рукописной копии (боюсь, не скоро), то, конечно, это будет к Вашим услугам. <…>

16/17. 8. 90

2.<…> Верховского я получил (хоть и не имел времени изучить как следует, а там есть и по моей стиховедческой части интересное) <…>

16. 7. 91

3.<…> Ваша подборка Верховского у меня бережно хранится, никому другому он, кажется, по-прежнему неинтересен; Вы не взялись бы подготовить его избранное издание листов на 15-20? Можно было бы предложить в «Малую библиотеку поэта», я к ней причислен, хотя и очень номинально. <…>

27.6.02.

4.<…> позвоните мне домой, лучше вечером, <…> мы договоримся о встрече, Вы мне расскажете, какова может получиться книга, и я напишу Кушнеру. <…>

8. 8.02.

5.<…> О правилах нынешней Малой Библиотеки Поэта я, как и Вы, сужу только по вышедшим образцам… Думаю, что хорошую статью они примут в любых объемах. Программа Вашей статьи вполне разумна; про себя я к Вашей характеристике добавляю: «эпилептик, человек с неуверенной психикой, поэтому особенно крепко вцепившийся в незыблемые пушкинские образцы» – и уже вслух: «и поэтому особенно тонко ощущающий на их фоне даже малые вибрации собственной символистской поэтики» (вспоминаю прежде всего поэму «Созвездие») – об этом стоило бы чуть побольше. Собственно, это та же задача, которую поставил себе Ходасевич, а сравнивать особенности их решений (и остальных «неоклассиков», обруганных Мандельштамом, который, впрочем, сам печатался в «Лирическом круге») – это, наверное, уже не для вступительной статьи. Выбор же переводов из поэтов спокойного Возрождения – тот же психологический механизм. Насколько над его поэтическим формированием тяготел неизбежный Брюсов – Вы напишете… О его Дневнике я ничего не знаю: очень интересно. Что главная часть корпуса – это прижизненные публикации, а второстепенная – архивное, я согласен, но тем важнее сделать из неизданного хороший отбор; если захотите советоваться, мне будет очень интересно. Примечания к отдельным стихотворениям придется сделать хотя бы чтобы указать первые публикации и источники текста; а рецензии и всё, что Вам интересно дать, можно вынести в пространные преамбулы к примечаниям к отдельным книгам. Вот можно ли и нужно ли давать программы курсов, которые он читал – не знаю. От Словаря «Юпитер – бог грома» попробуем отделаться. Я на днях напишу Кушнеру и спрошу, имеет ли смысл подавать в серию заявку на Верховского; если он ответит «да», то сочиняйте и подавайте. <…>

29. 9. 02.

6.<…> …с Верховским ничего не получилось. Кушнер пишет: «<…> выпускать Верховского за счет издательства [невозможно. – В.К]…: Крученых, Мариенгоф, Шершеневич, Бурлюк – и те расходятся плохо, а менее известный Верховский… принесет одни убытки. Другое дело, если б Библиотека поэта могла получить поддержку от РГНФонда…» и т.д. (Я в РГНФ состою, но не в экспертном совете, который решает конкретные дела, а в более высоком и пустом, который лишь припечатывает. Предложу, чтобы они подали заявку, а я приложу неофициальное поддерживающее письмо). Вот такой знакомый тупик: открывать можно только тех поэтов, о которых люди уже знают. По пророческой строке Пушкина: «сегодня разреши свободу нам тисненья, так завтра выйдут в свет Баркова сочиненья». Вы, таким образом, сочините всё же заявку на издание Верховского (интерес, новизна, состав, особенности, объем, сроки), я сочиню письмо в пространство, и пусть они подают в РГНФ. <…>

2. 11.02.

7.<…> …благодарно уведомляю Вас, что заявку на Верховского я получил и в ближайшие дни отправлю Кушнеру. В сборнике «Поэзия Плеяды», М. «Радуга» 1984 я заметил переводы Верховского с пометкой «в новой редакции», удивился, но решил, что это новый редактор внес правку в старые переводы (я сам так делал). <…>

6. 12. 02.

8.<…> У меня есть знакомый издатель в Ленинграде, хоть и не процветающий, но ученый; а сейчас в Москву переезжает Кольчужкин, издатель томского «Водолея», Вы его издания, конечно, видели, и Верховскому среди них – самое место; причем, вероятно, можно даже не избранного, а полного или почти полного, и без чрезмерных комментариев. Я с ним виделся только один раз, но почему-то он ко мне хорошо относится (и просил меня сделать Веру Меркурьеву). <…>

15.2.03.

О намерении М. Л. Гаспарова обратиться в «Водолей» я забыла на сравнительно долгое время; Евгений Кольчужкин так и не получил от Михаила Леоновича этого предложения и впервые узнал об этой затее от меня весной 2007 г.

Меж тем силою вещей Верховский публикуется именно в этом издательстве и точно так, как хотел Михаил Леонович, – «почти полный». Завещанные «Водолею» книги одна за другой выходят в свет; и в этом есть очень большое утешение; если рукописи и горят, то не все, и если замыслы не воплощаются, то, слава Богу, так происходит не каждый раз.

Будь М. Л. Гаспаров жив, книга была бы другой; но его нет, а статья «Ю. Н. Верховский – стихи и жизнь» кажется мне всё же делом будущего; возвращая читателя поэту, а поэта читателю, я решила, что нужно сконцентрироваться прежде прочего на тех материалах, которые дают представление о месте этого поэта в истории нашей словесности.

Больше, собственно, и не надо ничего добавлять.

Страшно жаль, что книга эта все-таки опоздала.

Замечательно, что она – выходит.

Основная цель данного издания – дать современному читателю представление о Юрии Никандровиче Верховском, крупном литераторе эпохи рубежа XIX-XX вв. Поэтому ядром издания являются прижизненные книги поэта, ни одна из которых не выходила вторично. Помимо этого включены материалы отдельных публикаций, как прижизненных, так и посмертных, и неизданные тексты Верховского из двух основных московских хранилищ: Отдела Рукописей Российской Государственной Библиотеки (ОР РГБ, в основном фонд Л. В. Горнунга) и Российского Государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ, преимущественно собрание И. А. Новикова). Публикация ст-ний из других архивов, равно как и статей Верховского о русской поэзии XVIII-XIX вв. и европейской поэзии, а также переводов – задача, которая в настоящей книге не ставилась.

При комментировании составитель пользовался следующими изданиями:

Блок А. А. Собрание сочинений. В 8 т. – М.: Художественная литература, 1960-1963;

Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 1-5. – М.: Наука, 1980-1992;

Русские писатели 1800-1917: Биографический словарь. – М.: Сов. Энциклопедия – Большая Российская энциклопедия, 1992-. Т. 1-5;

Шруба М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890-1917 годов: Словарь. – М.: Новое литературное обозрение, 2004.

Сведений о хрестоматийно известных деятелях культуры не дается. Наиболее известные мифологические реалии не комментируются.

РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ ЮРИЯ ВЕРХОВСКОГО.

М.: Книгоизд-во «Скорпион», 1908.

«Посеребренный лук Диана…».Посвящение: Надежда Григорьевна Чулкова (1874-1961) – переводчица; жена поэта, писателя, критика Георгия Ивановича Чулкова (1879-1939), близкого к символистам (А. А. Блоку, З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковскому), акмеистам (А. А. Ахматовой), участника знаковых для эпохи Серебряного века изданий («Новый путь» и др.). Чулков был знаком и с Верховским, выступал вместе с ним на вечерах (например, 14 марта 1911 на «Башне» у Вяч. Иванова; там же присутствовали Б. Княжнин, О. Мандельштам, М. Моравская). Чулкова оставила мемуарную книгу «Воспоминания о моей жизни с Г. И. Чулковым и о встречах с замечательными людьми» (РГБ). Ей посвящено ст-ние А. Ахматовой «Перед весной бывают дни такие…».

Кухулин.Посвящение: Александр Николаевич Веселовский (1838-1906) – филолог, историк и теоретик литературы, основоположник сравнительно-исторического метода в литературоведении, или «исторической поэтики». Член-корреспондент Академии наук (1876), академик (1881). Область научных интересов Веселовского – «история культурной мысли», происхождение художественной литературы. Целый ряд работ посвятил итальянской литературе эпохи Возрождения («Данте и символическая поэзия католичества», 1886; «Петрарка в поэтической исповеди Canzoniere», 1905 и др.), творчеству Ф. Рабле, английской литература, средневековой словесности и фольклору, славянской устной традиции и др. Об отношениях Веселовского с Верховским см. в Автобиографии. Кухулин – в ирландской мифологии герой саг «уладского» цикла (см.: Похищение быка из Куальнге. – М.: Наука, 1985.

[Литературные памятники]). Сын бога Луга и смертной женщины Дехтире. Первый подвиг совершил в 7 лет. Путешествовал в потусторонний мир. Сражался с войсками четырех провинций Ирландии. В одной из битв лишился части своей магической силы и был убит своим же копьем.

Милый рыцарь. Эпиграф – из ст-ния А. А. Блока «Тени на стене» (1907).

Романсы о графе Вилламедьяне. Цикл вошел в состав публикации ст-ний Верховского в журнале «Весы» (1906. № 12, дек. С. 13-20). Аристократическая фамилия Вилламедьяно действительно существовала в Испании в эпоху Возрождения (сер. XVI в.), но перед нами – стилизация, а не вольный перевод или переложение оригинального старинного испанского текста.

Гимны. Посвящение Вяч. Иванову обязывает автора к стилизации, воспроизведению основных черт поэтики адресата. Подобная практика была широко распространена в поэтическом творчестве рубежа ХIХ-ХХ вв. Об отношениях Верховского с Ивановым см. ниже.

«Светлое имя твое…». Сочеталось с Прозрачностью… – явная отсылка ко второй книге стихов Вяч. Иванова «Прозрачность», которая вышла в 1904 г. в книгоизд-ве «Скорпион» и была с восторгом принята символистами. Ты ль меж харит названа… —

Хариты – древнегреческие божества положительных эмоций, по одним источникам, дочери Зевса и Геры, по другим – Зевса и океаниды Евриномы. По канонической версии, харит три, однако в ряде случаев называется и большее число. Иногда под харитами понимаются существа, тождественные орам (божествам времен года) или музам, но в классическом варианте мифа это разные существа. Хариты, оры, музы и мойры поддерживали божественный правопорядок и гармонию, которую утверждал на Олимпе Зевс. Гегемона – госпожа.

«Друг мой, молчишь ты? Молчи…».Эпиграф – из ст-ния А. А Фета «Я тебе ничего не скажу…» (1885). Тишина цветет – заглавие ст-ния А. А. Блока (1906).

«Мечту мою они пленяют вместе…». Абид и Сест – Абидос и Сестос, города, основанные в IV в. до н. э. на берегах Геллеспонта во Фракии (Дарданеллы) напротив друг друга. По преданию, в Абидосе жил Леандр, в Сестосе – его возлюбленная Геро. Переплывая пролив, чтобы встретиться с возлюбленной, Леандр погиб. Геро покончила с собой. История их любви послужила сюжетом для многих поэтических произведений, начиная с Овидия, но в данном случае перед нами – скорее поэтическое упражнение в духе «сравнительно-исторической школы» литературоведения.

Аркадия. Эпиграф – из идиллии А. А. Дельвига «Коней золотого века» (1828). Аркадия – горная область в центральной части Пелопоннеса. В эллинистической поэзии, у Вергилия, в Средние века, эпоху Ренессанса и позже приобрела характер символа страны, где возможно полное счастье («счастливая Аркадия», «благословенная Аркадия» и др.). В Аркадии обычно происходит действие идиллий («аркадские пастухи»). В Средние века миф об Аркадии начал приобретать ярко выраженные мистические черты, позже был использован разнообразными эзотерическими и масонскими объединениями.

Мечтателю. Эпиграф – из ст-ния Е. А. Боратынского «Фея» (1829).

«Мимолетные, живые…». Эпиграф – из ст-ния Н. М. Языкова «Вино» (1831).

«Да, хорошо мне здесь! И книги, и природа…». Эпиграф – из ст-ния Языкова «П. В. Киреевскому» (1835).

«Всё лета задали мы, а лето уж прошло…». В оригинальный текст вмонтированы строки из ст-ния А. С. Пушкина «Осень» (1833).

Вариации на тему Пушкина. Эпиграф – из ст-ния А. С. Пушкина «Цветы последние милей…» (1825).

Сонеты Петрарки. Переводы сонетов из цикла «На жизнь Мадонны Лауры», первые строки которых вынесены в эпиграфы. Нумерация, данная Верховским, не везде соответствует общепринятой. 1. Эпиграф из сонета I: «Вы, те, кто слышит в разрозненных рифмах музыку…» (подстрочник). Перевод Е. Солоновича, считающийся классическим: «В собранье песен, верных юной страсти…». 2. Эпиграф не из обозначенного автором сонета LVI, а из сонета LXXXV: «Я всегда любил…». Классический перевод сонета принадлежит Верховскому. 3. Эпиграф не из сонета ХС, а из сонета CXXXIV: «Я не нахожу мира»; «Мне мира нет…» (пер. Вяч. Иванова): 4. Эпиграф не из сонета CXXIV, а из сонета CLXXVI: «По лесной чаще…» (подстрочник). «Глухой тропой, дубравой непробудной…» (пер. Вяч. Иванова). 5. Эпиграф не из сонета CLXHI, а из сонета CCXVUI: «Меж стройных жен, сияющих красой». Классический перевод Верховского. 6. Эпиграф не из сонета CLXVIII, а из сонета ССХХП1: «Когда солнце купает в море воздушную колесницу…» (подстрочник); «Когда златую колесницу в море // Купает солнце…» (классический перевод Вяч. Иванова).

«Да, опьяненным нужно быть всегда…». Эпиграф – из ст–ния в прозе «Опьяняйтесь» Ш. Бодлера («Маленькие стихотворения в прозе, или Парижский сплин». XXXIII).

В окно. Эпиграф: «То, что можно увидеть при солнечном свете, гораздо менее интересно, чем то, что происходит за окном. В этой черной или светлой дыре живет жизнь, мечтает жизнь, страдает жизнь» (Бодлер).

«Пусть ночь греха в душе моей бездонна…». Второй эпиграф – из ст-ния Вяч. Иванова <Ю. Н. Верховскому> («Верховский! Знал ли я, что ты…») (1907). Барнабэ (Барнабе) – главный герой рассказа А. Франса «Жонглер Богоматери».

«Мой друг, еще страницу поверни…» (с. 102). Парни (Рагпу) Эварист Дезире де Форж (1753-1814) – французский поэт эпохи заката классицизма и возникновения романтизма. Книга «Поэтические безделки» стала, по сути, началом нового жанра в европейской поэзии. Творчество Парни для русских поэтов пушкинской поры (Ю. А. Нелединский-Мелецкий, В. Л. Пушкин, В. А. Жуковский, Е. А. Баратынский, К. Н. Батюшков) оказалось синонимом «нежности».

«Душистый дух черемухи весенней…». Возможно, посвящено Н. Г. Чулковой.

«Заклятую черту перешагни…». Посвящение: Маргарита Васильевна Сабашникова (1882—1973) – художница, поэтесса, переводчица, мемуаристка; первая жена М. А. Волошина.

«Под гул костров, назло шумящей буре…». Щур (чур) – дух предка, охраняющий домашний очаг.

«Широкой чашей быть – хмельным вином…». Эпиграф – из ст-ния Вяч. Иванова «Довольно».

СТИХОТВОРЕНИЯ. ТОМ ПЕРВЫЙ.

СЕЛЬСКИЕ ЭПИГРАММЫ. ИДИЛЛИИ. ЭЛЕГИИ М.: Мусагет, 1917.

Спустя два года после первого сборника ст-ний Верховский выпустил второй – «Идиллии и элегии Юрия Верховского» (СПб.: Оры, 1910), а в 1917 году третий – «Стихотворения. Том первый», в который вошли все без исключения ст-ния из «Идиллий и элегий». Поскольку разделы идиллий и элегий в сборнике 1917 г. не просто больше по объему, но и обладают гораздо более стройной композицией по сравнению с «Идиллиями и элегиями», последние в настоящем издании не воспроизводятся.

Непосредственный читательский отклик на «Идиллии и элегии», отдающий дань традиции литературной игры и содержащий отсылку к статье Верховского «Томны эхи» (Аполлон. 1910. № 2), содержится в письме к Верховскому Анны Александровны Веселовской от 17 июля 1910 г.: «От души поздравляю Вас, дорогой Юрий Никандрович, с появлением на свет нового детища Вашей музы, вдвойне приветствую Вас, т. к. оно очаровательно: с внешней стороны – и изящество, и выдержанность стиля не оставляют желать ничего лучшего; что касается внутреннего содержания, то, как я и всегда Вам твердила, стихи Ваши чрезвычайно выигрывают, когда читаешь их черные по белому, а не внемлешь загробной декламации. Особенно хороши и стильны первые 3 стихотворения, а также “Дафнис” и “Хлоя покинутая” (лучше всех), и “Мечта”; прелестны “Нимфа”, “Любовь дриады”, “Имя”, “Сновидение”… В “Утре” мне слышится Фет, а “Ввечеру” и в “День и ночь” – Тютчев… <…> …о любезный поэт, ведомо Вам доподлинно, что лишь цветы, нежные призраки которых воскресили Вы магическою волею музы, впервые заблагоухали томными грезами: не колебала их буря и не опалял полуденный зной кипучих страстей, но обвевали лишь томны вздохи, и в слезах их росы отражался лунный луч. Но в пышных гирляндах когда-то “любимых мною дней” цветы махровы, ярки, и аромат их прян. Причудливые, лживые извивы Rococo не в силах пленить надолго; душу влекут строгие, стройные очертания Empire; первый утомляет вскоре, на втором отдыхаешь и любуешься, который же лучше? <…>» (ОР РГБ. Ф. 218 [Собрание отдела рукописей]. Карт. 1262. Ед. хр. 8).

Сельские эпиграммы

I. Посвящение: Борис Львович Лопатинский (1881-1950) – художник. Интересна перекличка этого ст-ния с произведением Н. В. Недоброво, написанным на ту же тему:

* * *

 
Люблю отделывать стихи прошедших лет.
Воспоминанию услады большей нет:
Ведь чтобы выправить удачно только слово,
Всё, что вело к стихам, необходимо снова
И сильным, и живым почувствовать в себе,
И беглый поцелуй, по дрогнувшей губе
Мелькнувший и едва замеченный в ту пору,
Теперь так задержать, чтоб творческому взору
Неповторимость всю увидеть удалось.
Я примечать люблю, как много довелось
Мне нового познать со времени сложенья
Иного важного душе стихотворенья,
Которое тогда я как предел судил
Искусства моего, моей души и сил,
А ныне – опыта счастливые уроки! –
Меняя в нем слова, зачеркивая строки,
Вдруг сообщу ему и свет, и глубину
И даже большую в той глубине длину.
И настоящее в таких занятьях сущим,
Прошедшим прошлое, грядущее грядущим
Воспринимаю я, но вижу и закон,
Благоустроенно упадок и восклон
Связующий в душе таинственным обрядом –
И благодарным жизнь окидываю взглядом.
 

16.IX.1912

(Недоброво Н. Милый голос. Избр. произведения / Сост., примеч. и послесл. М. Кралина. – Томск: Водолей, 2001. С. 111. Печ. по: РГАЛИ. Ф. 1811 [Недоброво Н. В.]. Oп. 1. Ед. хр. 1).

X.Регер потом прозвенел… – Макс Иоганн Баптист Иозеф Регер (1873-1916) – немецкий композитор, пианист, органист, дирижер, педагог, теоретик, чье творчество воспринималось современниками как символ перехода от «классической» музыкальной просодии к музыке XX века. Выступление Регера в России состоялось в 1906 г., его музыку с восторгом принял С. С. Прокофьев и другие композиторы. Среди произведений Регера значительное место занимают камерные ансамбли.

XIX.Олеография – популярный во второй половине XIX в. способ полиграфического воспроизведения масляной живописи. Литографированная копия делалась многокрасочной (до 20 красок), далее оттиски лакировали, подвергали рельефному тиснению, что должно было усилить сходство с подлинником, но на самом деле огрубляло изображение.

XXII.Нынче на старый балкон прилетел воробей… Мне поневоле тогда вспомнился тотчас Катулл. – У возлюбленной древнеримского поэта Катулла (87—51 гг. до н. э.) Лесбии был ручной воробей, которому поэт посвятил несколько проникновенных ст-ний. Особенно грустил Катулл, когда маленькая птичка скончалась.

ХХIII.Посвящение: ст-ние может быть обращено к матери Верховского, Лидии Максимовне, но, скорее всего, посвящено его сестре, Лидии Никандровне (1882-1919). Она училась в Рисовальной школе Общества поощрения художников в Санкт-Петербурге (класс Я. Ф. Ционглинского), занималась живописью, графикой, в т. ч. иллюстрировала «Зеленый сборник стихов и прозы» (СПб., 1905), в котором состоялась первая крупная публикация ст-ний Ю. Н. Верховского и впервые выступил М. А. Кузмин; «Народные сказки П. С. Соловьевой» (М., 1915) и др. Работала маслом, акварелью, пастелью; ее излюбленными жанрами были портрет и пейзаж. В 1913-1914 гг. путешествовала по Испании и Франции (впоследствии ее работы, созданные во время этой поездки, попали в Государственный Русский музей). По своей эстетике близка «мирискусникам». Выставлялась вместе с членами «Нового общества художников», «Московского товарищества художников».

XXV. …Цезий, Суффен и Аквин… – персонажи лирики Катулла.

XXVI. Швальбах – немецкий курортный город, знаменитый минеральными источниками; был постоянным местом отдыха российской аристократии и интеллигенции. Из Швальбаха Верховский, по-видимому, получал письма от Б. Л. Лопатинского и от Николая Владимировича Недоброво, с которым близко дружил. Недоброво ездил на воды в Швалъбах, о чем говорится в одном из его ст-ний:

ШВАЛЬБАХ

 
Я, с потускнелой и усталой кровью.
Размаяв блеск ее по городам,
Здесь припадаю к пенистым водам,
Целенья чаю, сердцем рвусь к здоровью.
 
 
Без отдыха под вспашкой по годам,
Иссякло поле… Да воскреснет новью,
Напитано железом – и сыновью
Тебе, целитель Феб, любовь воздам.
 
 
Здоров, взыщу, где ключ, рожден в расклине
Глав снеговых, ручей дарит долине,
И только там всю душу утолю.
 
 
Феб! – и того источника властитель,
Здесь – врач благой, там – грозный вдохновитель,
Мне вод Кастальских выпить дай, молю…
 

31.VII-9.VIII.1911

(Недоброво Н. Милый голос. С. 102).

Идиллии

У ручья. Посвящение: Евгения Казимировна Герцык (Лубны-Герцык, 1878-1944) – переводчица, литературный критик, мемуаристка; сестра поэтессы Аделаиды Герцык. Иппокрена – в древнегреческой мифологии ключ, забивший из скалы на вершине горы Геликон в Беотии от удара копыта крылатого коня Пегаса. Вокруг Иппокрены водили хороводы музы, а в ее водах поэты черпали вдохновение. Эрато – одна из девяти муз, покровительница лирической, прежде всего эротической, поэзии.

Пастух.Посвящение: Мария Михайловна Замятнина (1865– 1919) – домоправительница и близкий друг семьи Вяч. Иванова, также выполняла обязанности его секретаря. …с Каменой сладко дружен… – Камены – в римской мифологии существа, аналогичные музам. Обитали в источниках, были наделены даром пророчества. Цевница – свирель. …поют любовь и Хлою…– Хлоя и ее возлюбленный Дафнис являются персонажами первого античного пасторального, буколического романа Лонга (II-III вв.). Об авторе ничего не известно. Роман полон реминисценций из поэтов Сафо, Феокрита, Мосха, Биона и др. Основа сюжета – пастушеская жизнь, интимные человеческие чувства (см. ст-ния «Дафнис», «Хлоя покинутая»).