Текст книги "Струны: Собрание сочинений"

Автор книги: Юрий Верховский

 
Когда уж ночь давно, когда неслышны мне
Тревожной жизни содроганья,
Люблю, задумавшись, в глубокой тишине
Читать душой твои созданья.
В полночном трепете яснеет мысль моя,
И сердце пламеннее бьется;
Ему понятнее тревоги бытия,
В него поток волнений льется.
Как близки, как томят в созвучиях твоих
Души тоскующей порывы,
Как сердце чувствует живую силу их –
И шлет на них свои отзывы.
Мне кажется тогда, что понял я тебя;
Моими грустными мечтами
Тебе я предаюсь; тоскуя и любя,
Твоими плачу я слезами.
 

Точно, мы счастливы были, и боги любили счастливых.

Дельвиг

 
Отрок
 
 
Кроткая муза, ты часто поешь мне о веке прекрасном
И о блаженной стране. Муза, сведи же меня
Нынче и к добрым твоим пастухам, и к веселым пастушкам,
К старцам премудро-простым, к милым стадам и ручьям.
 
 
Муза
 
 
Сколько веры невинной и в просьбе твоей, и в улыбке!
Мальчик, за мной торопись! Будь же таким, как сейчас!
Сладко и ныне сказать мне отрокам нежным и чистым:
Да, Аркадия есть; о, полетим же туда!
 

Знать, миру явному дотоле

Наш бедный ум порабощен,

Что переносит поневоле

И в мир мечты его закон!

Баратынский

 
О, не мечтай! Зачем тоскующей душой
Крылатых грез у неба просишь?
Зачем ты хоть во сне стремишься в мир иной,
Когда в душе его не носишь?
 
 
Пока ты полон сил, и юн, и вдохновен,
Ты познаешь красы земные;
Но скоро, не познав, ты видишь только тлен –
И рвутся в высь мечты иные.
 
 
Но в мир, чужой тебе, дороги не найдешь:
Ведь ты мечтать и не умеешь;
Ведь, даже распознав в своих порывах ложь,
Ты – раб земли – уйти не смеешь;
 
 
Ведь даже в стороне, далекой от земли,
Искать ты мог бы лишь земное,
Понятное мечте, родившейся в пыли,
Под звон цепей, в пустынном зное:
 
 
Ты можешь всё забыть и можешь – проклинать
Свои страдальческие годы, –
Но хмурый, жалкий раб способен ли понять
В пустыне хоть мираж – свободы?!
 

Голосистая, живая

Чародейка молодая,

Удалая красота…

Языков

 
Мимолетные, живые
Поцелуи огневые,
Чарователи мои!
Вин старинных, вин заветных
И любимых, и приветных
Золотистые струи!
 
 
Век бы вами упивался,
Век бы с вами не расстался,
Только были б и друзья –
Безудержно-молодая,
Резво-буйная, хмельная,
Развеселая семья.
 
 
Оглушительные споры,
Песни, смех и разговоры –
Как весенняя гроза;
И красавиц огневые,
Искрометные, живые,
Ярче молнии – глаза!
 

Здесь благодатное убежище поэта.

Языков

 
Да, хорошо мне здесь! И книги, и природа,
И мысли ясные, и ясная погода,
Спокойствие души и жизни полнота.
Гуляешь – над тобой лазури высота,
Вокруг – го море ржи, то лес прохладношумный
И всюду – тот покой, свободный и бездумный,
Тот вольно дышащий и верящий покой,
И мир, и тишина – весь лад души людской,
Взволнованной душой всегда, везде желанный,
Ее спокойствия приют благоуханный,
Которого б искать напрасно было там –
По грязным улицам, по пыльным городам.
Ведь здесь и зной, и дождь, и грозы, и ненастье
Напоминают мне младенческое счастье,
Когда вся жизнь души ясна, проста, легка,
С природой милою таинственна близка.
Ведь здесь и хмурый день исполнен умиленья
И тихой прелести и неги вдохновенья:
Захочешь и стихи свободные плывут,
И звуки стройные пленяют и зовут;
Захочешь и с душой сольются – нежно-ярки,
Свободны, как она – созвучия Петрарки.
 

 
Всё лета ждали мы, а лето уж прошло.
И только в августе – как будто бы ошибкой
Вдруг прояснилось тихою улыбкой
Природы хмурое чело.
Ни разу, кажется, не расцветало лето
Так нежно-молодо и ярко, как сейчас…
Так юный день сиял лазурью светлых глаз,
И ни на миг не верилось, что это –
Вторая молодость…
Я видел иногда,
Как падал желтый лист; я слышал тихий шорох;
Но, как печали звук в беспечных разговорах,
Ни тени легкой, ни следа
В природе и в душе моей не оставляло
Напоминанье ветерка:
Везде вокруг печали как-то мало,
И мысль об осени красива и легка,
Как милой грезы покрывало.
Жаль, осени здесь не дождаться мне;
«Люблю я пышное природы увяданье»–
Покой в прозрачном полусне,
И плач, и бурное страданье.
Приятно мне в редеющей аллее,
Среди листы и свежей, и сквозной,
Увидеть ветку – ярче и смелее
Горящую красивой желтизной
В холодном блеске дня иль в пламени заката,
Когда душа тоской и думою объята –
Прозрачною, как неба – высота,
Неясною и милой, как мечта…
А ветра влажное дыханье
И освежает и бодрит,
И тонкое его благоуханье
О тайнах осени понятно говорит.
 

 
И с тихой думою о вянущих дубравах,
О днях задумчивой и грустной красоты
Я покидал тебя. И ты
Сквозь слезы на меня глядела…
Вдруг – в оковах,
В оковах каменных увидел я тебя
Развенчанной, померкнувшей, опальной…
 
 
И с прежнею улыбкою печальной
Лишь иногда еще, скорбя,
Глядела ты вокруг себя
Своим лазурно-тихим взглядом
И как бы видела опять с собою рядом
Природы яркие дары;
Но меркли краски трепетной игры, –
И ты, покрытая тускнеющим нарядом,
Над прахом грез иной поры
В цепях и в муках…
Сердце ядом
Переполнялось. Тусклым взглядом
Глядела, осень, ты
В туман, кишащий жизнью мутной,
И вдруг – со злобою минутной,
С рыданьем бешеным обманутой мечты
Металась, ярыми волнами потрясая
И ударяя о гранит,
И ветром ледяным протяжно завывая,
Когда метель, как смерч, летит,
Как белых призраков трепещущая стая.
 
 
Порыв – час, два… минута – и опять
Бессильна ты и можешь лишь вздыхать
Да тихо плакать тусклыми слезами
И о былом воспоминать…
Тогда и я душой с тобою,
И как я рад, когда улыбкой голубою
Ты невзначай проглянешь из-за туч!
А как печален был последний луч,
Воспоминаньем позлащенный!
Он потускнел, зимою побежденный,
Но долго я его не позабыл:
Душе он слишком много говорил.
 
 
Тебя он мне напомнил – золотую
И полную огня холодной красоты.
Я тосковал, как часто я тоскую,
И виделась мне – ты…
И долго грезились поблекшие поляны,
Шуршащий ветер, белая роса,
Закат, студеный и румяный,
«В багрец и в золото одетые леса»…
 

Цветы последние милей

Роскошных первенцев полей,

Они унылые мечтанья

Живее пробуждают в нас

Так иногда разлуки час

Живее самого свиданья.

А. С. Пушкин

 
Когда черемуха повеет
Стыдливой негою весны,
Когда восток уж розовеет,
Но вьются трепетные сны, —
 
 
О как я рвусь в поля родные —
Забыться в радостной тиши,
Как тяжки стены городские
Для молодеющей души!
 
 
Но тяжелей, чем жаждать встречи
И без надежды изнывать —
Прощальный звук последней речи
Душой взволнованной впивать;
 
 
Но мне грустнее любоваться
Багрянцем осени златой,
Ее цветами упиваться —
Чтоб с ними тотчас расставаться
Для жизни чуждой и пустой.
 

 
У зимнего огня порой ночною
Как я люблю унылые мечты;
И в летний день, укрытая от зною,
Полна печаль высокой простоты,
Как юною мечтательной весною;
Так осени прощальные цветы
Для нас цветут и нежно, и уныло —
И говорят душе о том, что было.
 

 
Не первый вздох твоей любви —
Последний стон и боль разлуки
В часы отчаянья и муки
Воспоминаньем оживи.
 
 
Как осень грустными цветами
Душе понятна и родна, —
Былых свиданий скорбь одна
Сильнее властвует над нами.
 
 
Последний миг душа хранит,
Забыв про все былые встречи:
Единый звук последней речи
Душе так внятно говорит.
 

Voi ch’ ascoltate in rime sparse il suono…

In vita di M. L. Son. I

 
Вы, для кого звучат мои созданья,
Как вздохи те, что сердце мне питали,
Когда порывы юные играли,
Был я – не тот, не те – мои желанья!
 
 
Изменчив строй – все жалобы, признанья,
То тщетные надежды, то печали;
Но если сами вы любовь познали —
С прощением я жду и состраданья.
 
 
Но вижу я, что перед всей страною
Был долго басней я во дни былые –
Сам за себя пылаю я смущеньем
 
 
И вместо грез стыжусь перед собою
И каюсь я; а радости людские
Являются лишь кратким сновиденьем.
 

Io amai sempre

Son. LVI

 
Всегда любил, теперь люблю душою
И с каждым днем готов сильней любить
То место, где мне сладко слезы лить,
Когда любовь томит меня тоскою.
 
 
И час люблю, когда могу забыть
Весь мир с его ничтожной суетою;
Но больше – ту, что блещет красотою,
И рядом с ней – я жажду лучше быть.
 
 
Но кто бы ждал, что нежными врагами
Окружено всё сердце – как друзьями,
Которых я б к моей груди прижал.
 
 
Я побежден, любовь, твоею силой!
И, если б я не знал надежды милой, –
Где жить хочу, там мертвым бы упал!
 

Pace non trovo…

Son. XC

 
И мира нет и нет нигде врагов;
Страшусь – надеюсь, стыну – и пылаю;
В пыли влачусь – и в небесах витаю;
Всем в мире чужд и мир обнять готов.
 
 
У ней в плену неволи я не знаю;
Мной не хотят владеть, а гнет – суров;
Амур не губит – и не рвет оков;
И жизни нет конца, и мукам – краю.
 
 
Я зряч – без глаз; нем – вопли испускаю;
Я жажду гибели – спасти молю;
Себе постыл – и всех других люблю:
 
 
Страданьем – жив; со смехом я – рыдаю;
И смерть, и жизнь – с тоскою прокляты;
И этому виной, о донна – ты!
 

Per mezz’i boschi…

Son.CXXIV

 
Сквозь дикий бор и мрачный, и дремучий,
Где ехать страшно и с мечом в руках,
Я еду смело, мне внушает страх
Лишь солнца свет – лучи любви могучей.
 
 
Я еду с песней (мысли – бред кипучий) –
О ней одной. Нет власти в небесах
Ее сокрыть; и с ней в моих глазах
Девицы, дамы… нет – то бук плакучий.
 
 
Ее я слышу в шорохе ветвей,
В рыданье птиц, в волнах, когда ручей,
Журча в траве, лужайкою стремится.
 
 
И редко тишь и одинокий путь
Мне были милы так когда-нибудь;
Но если б солнце мне могло открыться!
 

Tra quantungue leggiarde donne e belle…

Son. CLXIII

 
Меж стройных жен, сияющих красою,
Она царит – одна во всей вселенной,
И пред ее улыбкой несравненной
Бледнеют все, как звезды пред зарею.
 
 
Амур как будто шепчет надо мною:
Она живет – и жизнь зовут бесценной;
Она исчезнет – счастье жизни бренной
И мощь мою навек возьмет с собою.
 
 
Как без луны и солнца свод небесный,
Без ветра воздух, почва без растений,
Как человек безумный, бессловесный,
 
 
Как океан без рыб и без волнений, –
Так будет всё недвижно в мраке ночи,
Когда она навек закроет очи.
 

Quando’l Sol bagna in mar l’aurato carro…

Son. CLXVIII

 
Вот колесницу в море золотую
Купает солнце. Сумрак надо мной.
Со звездами, и небом, и луной
Тревожную и злую ночь я чую.
 
 
О всех моих печалях повествую
Я той, что мне не внемлет – ей одной
И с миром, и с судьбой моей слепой,
С любовью, донной и собой горюю.
 
 
Далеко сон, и отдых не слетает:
Но вздохом, стоном встречу я рассвет
И из души текущие рыданья.
 
 
Встает заря, белеет мрак: но нет!
То солнце – что и жжет, и восхищает –
Одно лишь усладит мои страданья.
 

II. СОНЕТЫ( Вячеславу Иванову – мастеру сонета)

 
В прозрачный час передрассветно-синий
Я деву-птицу тайно стерегу,
На матовом жемчужном берегу
Вдыхая трепет лилий и глициний.
 
 
Святую дрожь я в сердце сберегу.
Она близка, и крыльев блеск павлиний
Меня слепит игрой цветов и линий –
Всецветный рай на брезжущем лугу.
 
 
В венцах лучей – сияющие пятна,
В алмазных брызгах – трепетные перья,—
И вещий взор мне таинства раскрыл:
 
 
В рассветный миг бесчарна и понятна
Святая грань заклятого преддверья,—
Жду радужных объятий райских крыл!
 

 
Когда потускнут крылья девы-птицы
И в белом утре явен каждый блик,—
Я вижу гордый побледневший лик,
Властительный и строгий лик царицы.
 
 
До ужаса он явствен и велик,—
И дрогнули ревнивые ресницы,
И засинели вещие зарницы,—
В душе дрожит порыва сжатый крик.
 
 
Миры чудес в тени бровей – глубоки,
Покой чела младенчески-прелестен:
И грёз, и постижений – без границ.
 
 
Под влагою истомной поволоки
Невестный взор так тихо неневестен —
И перед ним душа поверглась ниц.
 

 
День над судьбой моей отрадно-пленной
Рассветную развеет кисею –
Тогда душой бессильно воспою
Лик девы-птицы я богоявленной.
 
 
И слезы я прозрачные пролью.
И над моей жемчужною вселенной
Она лазурью жаркой и нетленной
Расстелет песню вечную свою.
 
 
И я растаю с этой первой песней –
И перельюсь я в новые напевы
И новым раем царственно упьюсь.
 
 
Безмерность роковая всё чудесней, –
Я постигаю мир нездешней девы.
Я с ней навек торжественно сольюсь.
 

 
Она порхала тихо между веток,
Чуть зеленеющих перед весной;
Ей было вольно в тишине лесной
И широко в сплетеньи хрупких клеток.
 
 
Уж чудился навес зеленых сеток –
В прохладных искрах, влажный и сквозной
Сплетался он в игре с голубизной,
Смеявшейся тазами резвых деток.
 
 
И сыпался их смех по чуткой чаще –
Звеня, скликались птичьи голоса.
Она взвивалась с ними в небеса.
 
 
Но у земли ширять хотелось чаще.
А в синеве развеялась маняще
Ее фаты сквозная полоса.
 

 
Воскресший месяц забелел как меч.
И перед далью матово-прозрачной
Земля склонялась трепетной и мрачной;
В долинах молкла суетная речь.
 
 
А небеса в торжественности брачной
Спешили звезд светильники возжечь.
Трикирии колеблющихся свеч
Огни сплетали вязью тайнозначной.
 
 
Земля не смела трепет превозмочь;
Я предался волне ночного хора,
Туманный мой покров унесся прочь.
 
 
В сиянии росистого убора
Ко мне идет моя невеста – ночь
Из-под шатров колдующего бора.
 

Il faut etre toujours ivre.

Baudelaire [2]2
  Всегда надо быть пьяным. Бодлер (франц.).


[Закрыть]

 
Да, опьяненным нужно быть всегда.
Вином, грехом, молитвой – опьяненным.
Чтоб каждый миг явился проясненным,
Где не шуршат минуты, дни, года.
 
 
Я каждый миг хотел бы быть влюбленным,
Пылать, как та далекая звезда, –
Зажечь ли мир, сгореть ли без следа, –
Но говорить с бессмертьем окрыленным.
 
 
Но где найду напиток я хмельной,
Тот райский нектар, ту волну живую,
С какими я хоть миг восторжествую?
 
 
Кто напоит той ярою волной
И ливнем выльет тучу грозовую,
Чтоб опьянен был целый мир со мной?
 

 
Дождливый день ползет к ночи уныло
И шепотом зовет несмело тьму.
Уже с утра пустое сердце ныло,
И тусклый сон мерещился уму.
 
 
Сознание бездейственно застыло,
Не разгадав навеки, почему –
И для чего кругом всё так постыло,
Всё так враждебно духу моему.
 
 
И пусть же день свершает путь обычный,
Дождливый путь к вечерней тьме – и пусть
Шаги его и шум одноязычный –
 
 
Знакомая, своя, родная грусть.
Как старой сказки шепот, мне привычный,
Уж я давно всё знаю наизусть.
 

 
Я уходил с душою оскорбленной
От моего земного алтаря;
Еще дымил он жертвой раскаленной,
Зловещими рубинами горя.
 
 
И над моей мечтою опаленной
Уже вставала новая заря –
Владычицей, порывом окрыленной,
Над бренными обидами царя.
 
 
Но я тоске грызущей предавался:
Вокруг назло призывам молодым
Удушливой волною расплывался
 
 
Последней жертвы едкий, горький дым.
Я задыхался медленным угаром,
Отвергнутый с моим последним даром.
 

Ce qu’on peut voir au soleil est toujours moins interessant que ce que sc passe derriere une vitre. Dans ce trou noir ou lumineux vit la vie, reve la vie, souffre la vie.

Baudelaire

 
Белеет четко переплет оконный,
Синеет ночь за холодом стекла;
Волшебным взглядом, властью внезаконной
Она меня еще не увлекла.
 
 
Еще пока она робка, светла.
Зажег я лампы венчик полусонный
И жду, когда сгустится синь и мгла
У тусклой головы, к стеклу склоненной.
 
 
Она обнимет – и отдамся сам
Я всем ее знакомым чудесам
У лампы, здесь – и там, во мраке жутком.
 
 
Не разделен, а связан промежутком,
С самим собой я отдаюсь часам,
Шуршащим тайной в напряженьи чутком.
 

 
Не вечно я один в бессонный час
Во мгле окна тускнею, отраженный,
Чернея смутно впадинами глаз, –
Как волхованьем, тьмой завороженный.
 
 
Но, тайнодейством жизни окруженный,
Когда вокруг последний свет погас,
Видений сонм идет – преображенный,
Так близкий нам и роковой для нас.
 
 
Я слышу говор, шепот, смех, рыданья,
Мне чудятся и страсти, и страданья –
Единая, как ночь, земная страсть.
 
 
И вечной грезы любящая власть,
Лишь дымкой сна обвив свои созданья,
Им мощь дарит воспрянуть, но не пасть.
 

 
Склонилась тень над письменным столом –
Знакомая давно и повседневно.
Задумалась бесстрастно и безгневно,
Не шевельнет раскинутым крылом.
 
 
Всё думы: о грядущем, о былом –
Парят вокруг бесшумно, безнапевно
И не грозят стоглазно и стозевно,
Не борются ни с благом, ни со злом.
 
 
Спокойствие – как в куполе высоком.
Но отчего же в этой тишине
Так боязно, так жутко, страшно мне?
 
 
Взор встретился с потусторонним оком.
Но что ж я чую спор добра и зла –
Где тень моя склонилась у стола?
 

 
Я свет зажег – и вновь она вошла.
Нас обняла связующая сила –
И на стене бесцветной воскресила
Вновь полукруг широкого крыла.
 
 
Она меня еще во тьме ждала –
И принесла мне тихий дым кадила;
Благоуханьем синим наградила,
Оградное забвение дала.
 
 
Вновь, как и прежде, я с моею тенью –
Вдвоем огнем мы жертвенным горим;
В безмерность плавно уплывает дым.
 
 
И, отдаваясь тихому сплетенью
В одну волну благоуханий двух,
Влюбленный в тень возрадовался дух.
 

 
В мерцаньи ночи тень моя со мной.
И жертвой не горю я вместе с нею,
И в жути я уже не холодею –
Здесь, у стены обители иной.
 
 
Сливаюсь я с загадочной страной
И скоро сам ключами овладею,
Вступлю во храм, подобен чародею,
Я – тень моя, тень, ставшая собой.
 
 
Нам здесь, в стенах, не тесен мир, не душен;
Там, в куполе нас не страшит простор.
Привычен сил неистовых напор.
 
 
Полет мой будет волшебству послушен.
Здесь, на стене уверенно легла
Тень моего широкого крыла.
 

 
Я не хочу твоей любовью быть.
Не потому, что, вспышки чередуя,
Ты слишком скоро можешь позабыть;
Нет, вечной страсти для себя не жду я.
 
 
И пусть ты будешь каждый день любить,
Всё первую любовь душой милуя,
Чтоб завтра вновь ее в себе убить
Для первого – иного поцелуя.
 
 
Я быть хочу наперсником твоим,
Чтоб каждый миг впивать твои признанья.
И наслажусь я всем, неутомим, –
 
 
Чему нет слов, нет меры и названья.
И будет мой порыв неразделим –
Огнем твоим восторженно палим.
 

 
Хотел бы быть твоим я двойником,
Чтоб каждое случайное движенье –
Сверканье глаз, улыбки выраженье –
Я повторял, вослед тебе влеком.
 
 
И было б вечно ясное сближенье,
Где б каждый миг мне был, как я, знаком,
И было б тихо в забытьи таком,
И было б сладко это напряженье.
 
 
Но слаще всех неведомых наград
Мне был бы дар неволи благодатной:
Я в ней владел бы тайной невозвратной,
 
 
Ей победил бы целый мир преград, –
С ней каждый миг – в игре тысячекратной
Твоих страстей, порывов и отрад.
 

 
Пусть буду я навек твоей судьбой.
У ног моих пусть плещет и дробится
Твоя душа, готовая разбиться,
Как о скалу смирившийся прибой.
 
 
Вокруг тебя, в тебе, везде – разлиться –
И течь, и влечь, как воздух голубой,
Как небосвод, раскрытый над тобой,
Которому б хотела ты молиться.
 
 
Как жертвенный тебя палящий дым,
С огнем багровым виться и клубиться
И содрогаться сердцем молодым, –
 
 
Пока твое не перестанет биться.
В предсмертный миг пылай в моем огне,
Чтоб вместе с ним отдаться – только мне.
 

 
Есть имена. Таинственны и стары,
Пылают властью эти имена.
Как приворотных зелий семена,
Они таят неведомые чары.
 
 
Дивились им века и племена,
Иль тихо пели их сквозь зов гитары,
Они властны, как сладкие кошмары,
В усладах их безвластны времена.
 
 
Из них одно в прозрении глубоком
Душа зовет, из века в века – одно,
Покорена проникновенным оком.
 
 
Не знаю я, недавно иль давно —
И я настигнут именем – как Роком.
Сегодня мне узнать его дано.
 

 
Столпились тесно липы, сосны, клены,
Над озером смыкаются кольцом –
И в синеве сплетаются венцом
Их пышные зеленые короны.
 
 
На нежных мхах их вековые троны.
Деревья никнут радостным лицом
Над зеркалом – над круглым озерцом, –
С улыбкой гордой – царственные жены.
 
 
И мирный свет проник зеркальность вод –
И, не дробясь в сиянии и блеске,
Она лилась в журчании и плеске.
 
 
А в глубине раскрылся небосвод
С зеленым краем – радостно лазурной
Гирляндами увитой светлой урной.
 

 
Приди ко мне, возлюбленный Икар.
Вот – я решил великую задачу!
И празднеством я этот день означу;
Прими же крылья – мой бесценный дар.
 
 
Теперь в мечтах о родине не плачу:
Минос могуч, я – немощен и стар;
Но злу нанёс решающий удар.
Даров свободы втуне не истрачу.
 
 
О верь мне, сын. Недаром твой Дэдал
Познал страду творящего усилья
И всем богам молился и рыдал.
 
 
Почувствовал и в этой сказке быль я;
Благого неба тайну угадал —
И создал ныне царственные крылья.
 

 
Люблю полёт ночной – при свете звёзд.
Летя, прельщусь то этой, то другою —
Меж нами встанет лёгкою дугою
Невидимый – и достижимый мост.
 
 
Но только дню всю душу я раскрою.
Безгранный мир величествен и прост;
Я в крыльях чую жизнь, порыв и рост,
Я увлечён их мощью, как игрою.
 
 
А иногда, разнежен и ленив,
Спустившись низко, плавно пролетаю
Над гладью вод, над ширью рощ и нив,—
 
 
И вдруг, пронзая облачную стаю,
Взвиваюсь ввысь – и, глаз не заслонив,
Гляжу на солнце – и смеюсь, и таю.