Текст книги "Лабиринты свободы"

Автор книги: Юрий Устин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц)

Чтобы внести очередной раскол в деятельность депутатов сейма и не допустить их единства, Екатерина II через Репнина поднимала для рассмотрения те спорные вопросы, при решении которых просто не могло быть общего согласия. Уж слишком разное среди депутатов было к ним отношение. На этих различиях в умах избранных слуг народа Речи Посполитой умело разыгрывала свою политическую игру российская дипломатия.

Одним из таких камней преткновения стал вопрос о диссидентах. Он неоднократно поднимался на сейме, когда надо было укротить тех или иных политиков, которые в своей деятельности хотели добиться самостоятельности и независимости. Чарторыские, владея огромным богатством и властью, имели много сторонников и существенно влияли на политическую жизнь Речи Посполитой. Кроме этого, их какое-то время поддерживала Россия, которая держала всю деятельность сейма под контролем. Через дипломатический корпус Россия постоянно вмешивалась в его работу, если видела угрозу своим интересам. А русские войска, расположенные в разных регионах страны, могли в любой момент «выступить в защиту нарушенных прав для восстановления порядка и закона». Для этого нужно было только создать определённые условия и ситуацию.

Но пришло время, когда Чарторыские добились такой власти и силы, что пожелали отказаться от помощи России и от её влияния. Российский двор уловил этот момент и понял, что такая расстановка сил в Речи Посполитой ему не выгодна. И тогда русская императрица сделала ставку на короля и его сторонников, которые на сейме вступали в политические дебаты с партией Чарторыских, часто просто ничем не заканчивающиеся.

Для создания внутриполитической неразберихи на сейме самое активное участие принимал Николай Репнин. Ловкий и хитрый дипломат, несмотря на свой сравнительно молодой возраст, умело вбивал клин между партиями сейма, сторонниками и противниками короля. Такая политика русской дипломатии не давала возможности противостоящим сторонам прийти к какому-нибудь соглашению, что было выгодно России.

Станислав Август Понятовский против своего желания вынужден был поддерживать Репнина в его действиях, подтверждая свою благодарность и преданность российскому двору. Он хотел сохранить корону на своей голове и опасался создания конфедерации. Кроме этого, король постоянно нуждался в русских деньгах, которые периодически получал по указанию Екатерины II. В то же время он с большим удовольствием вступил бы в переговоры с Чарторыскими, и, весьма вероятно, обе стороны пришли бы к соглашению (цели короля и «семьи» всё-таки были одни), но совершить подобное он пока не решался. Ещё не пришло время.

Так, на осеннем 1766 года сейме при рассмотрении диссидентского вопроса Репнин открыто заявлял, что в Польшу войдёт 40 000 русских войск, если сейм не удовлетворит желания Екатерины II. Хотя это и был чисто политический ход, но одно только это заявление вызвало бурю протестов среди оппозиции и негодование шляхетских масс.

Такая реакция была направлена против Чарторыских и подрывала их влияние на депутатов. Ведь это они первоначально были сторонниками введения в страну русской армии. С другой стороны, в сознании депутатов сейма укреплялась мысль о силе и могуществе Российской империи. А открытое выступление против воли российской императрицы могло спровоцировать начало военных действий. Ни король, ни армия Речи Посполитой к этому пока не были готовы. Находясь в разных политических лагерях, король и Чарторыские пытались по-своему реформировать страну, добиться её независимости и единства нации. Но Россию, Пруссию и Австрию сильная и самостоятельная Речь Посполитая никаким образом не устраивала.

Шляхта же являлась непостоянной и необузданной силой. Она склонялась, в зависимости от обстоятельств, то в одну, то в другую сторону. Она могла поддерживать тех же Чарторыских или, наоборот, выступать против них и короля как сторонников России, поднимая вооружённые волнения по всей стране. Главной целью таких вооружённых выступлений была борьба против российского вмешательства в государственные дела Речи Посполитой, а следовательно и против самой России.

Главным инициатором вооружённого восстания против России и идеологом этого движения являлся каменецкий епископ Адам Красиньский. Избегая мести Репнина за свои открытые выступления против российской политики, он сбежал за границу, где вступил в сговор со своим единомышленником Иосифом Пуласким, варецким старостой. Они выработали совместный план действий по созданию конфедерации против короля, тем самым выступили и против России. В соответствии с этим планом Иосиф Пулаский с Михаилом Красиньским, братом каменецкого епископа, отправились во Львов собирать вооружённую шляхту, а его сыновья – Казимир, Франциск и Антон помогали отцу в других регионах страны.

29 февраля 1768 года в небольшой крепости Бар в Брацлавском воеводстве, где собралась вооружённая шляхта на защиту своих прав, свобод и религии, был составлен и подписан акт конфедерации. Фактически с этого момента началась гражданская война на территории Речи Посполитой, которая продолжалась в то время, когда Тадеуш Костюшко стоял в размышлении о событиях последних месяцев, а его бывшие сокурсники в это время танцевали мазурку с молодыми паненками.

Размышления Костюшко прервал знакомый голос Юзефа Сосновского:

– Ты что здесь спрятался? А мы тебя уже обыскались. Ну, здравствуй, Тадеуш. Что стоишь, не танцуешь?

Тадеуш, увидав своего покровителя, встал по стойке «смирно». С Сосновским была красивая женщина, его жена, которую Костюшко сразу вспомнил, хоть видел её только однажды несколько лет назад в лесу, когда возвращался домой с Томашем и двумя куропатками. Как это было давно и в то же время недавно.

– Пока не выбрал, кого пригласить, – ответил в тон Сосновскому Костюшко.

Сосновский с удовольствием представил жене молодого офицера:

– Вот, дорогая, это и есть тот самый сын Людвига Костюшко, которого я рекомендовал в Рыцарскую школу. И он не подвёл меня! Молодец! – Сосновский с гордостью так активно начал расхваливать все достоинства Костюшко, что тому стало неудобно, но он корректно помалкивал и не перебивал.

– Капитан, военный инженер. И теперь его как одного из лучших выпускников Рыцарской школы отправляют во Францию для продолжения учёбы за границей, – закончил свои хвалебные речи Сосновский.

– Ну что же, весьма похвально, молодой человек, – наконец прозвучал мелодичный голос пани Сосновской. – И когда вы собираетесь выехать в Париж? – уточнила она у Тадеуша.

– Немедленно, как только поступит письменное согласие военного министерства о том, что нас готовы принять во Франции, – ответил Костюшко.

Наступила неловкая пауза. Чтобы разрядить обстановку, Костюшко спросил у литовского писаря:

– Разрешите приступить к исполнению своих прямых обязанностей?

Сосновский в недоумении посмотрел на Тадеуша. Тогда Костюшко, улыбаясь, пояснил:

– Разрешите отлучиться и пригласить на танец одну из паненок.

– Конечно, конечно, – засмеялся Сосновский, поняв, о чём идёт речь.

Костюшко, щёлкнув каблуками, кивнул головой, прощаясь с четой Сосновских, и поспешил пригласить на танец симпатичную паненку, на которую уже давно обратил внимание.

– Перспективный молодой человек, – начал было опять говорить Сосновский жене хвалебные речи о Костюшко, но женщина перебила его в самом начале монолога:

– Хорош-то он хорош, но не для наших дочерей. Даже и не думай об этом. Нашим дочерям нужны состоявшиеся, а не перспективные... не эти безродные шляхтюки.

Сосновский ничего не ответил жене, а только покрутил свой длинный ус и кивнул головой в знак согласия. Осмотревшись вокруг и увидев знакомую княгиню Любомирскую с мужем, жена Сосновского подхватила супруга под руку и потянула его в их сторону.

А через несколько дней Тадеуш Костюшко и Иосиф Орловский, получив деньги и подорожную, уже ехали в Париж, пересекая поля и леса родной отчизны, куда они вернутся только через несколько лет. За время их отсутствия на их родине произойдут такие изменения и события, которые коренным образом повлияют на их дальнейшие судьбы.

Примерно в это же время будущий генералиссимус русской армии 39-летний Александр Суворов уже имел чин бригадира. Он командовал бригадой из Смоленского, Суздальского и Нижегородского пехотных полков, которая по распоряжению российской императрицы Екатерины II двигалась по болотистым местам Польши. Главной целью этого военного похода было подавление сопротивления Барской конфедерации. За плечами Суворова уже было участие в нескольких важных сражениях и авторство его первого военного произведения под названием «Полковое учреждение».

Станислав Август Понятовский не мог своими силами справиться с движением конфедератов, которое ширилось по всей территории Речи Посполитой. В это движение вовлекались всё новые и новые вооружённые формирования, а во главе их иногда стояли представители известнейших фамилий государства, которые ранее воздерживались от такого участия в нём или вообще относились к нему равнодушно. Так, зять канцлера Чарторыского Михаил Огинский, великий литовский гетман, возмутившись активным вмешательством России во внутренние дела Речи Посполитой, взялся за оружие, но воевал он не долго, и вскоре был разбит Суворовым в 1771 году под Стволовичами.

Конфедератов активно поддерживала и Франция, направляя на территорию Польши своих офицеров в качестве военных советников. Французские волонтёры становились во главе армии конфедератов и их партизанских отрядов, обучая их правилам ведения войны, и сами принимали в ней активное участие. Вся Речь Посполитая находилась в огне гражданской войны, которая разрушала страну, как тяжёлая болезнь разрушает человеческое тело, подводя его к смерти.

Ввиду сложности возникшей ситуации, опасаясь потерять корону, Станислав Август Понятовский обратился к Екатерине II за помощью. Российская императрица не заставила долго себя упрашивать, и такая помощь была немедленно оказана в виде русских солдат под командованием князя Волконского, который вскоре был заменён бароном Сальдерном. На территорию Речи Посполитой были введены дополнительные воинские формирования русских войск, от которых зависело спокойствие в стране, и в то же время вся страна становилась зависимой от российской политики. Российская императрица никогда и ничего не делала просто так.

В том же 1769 году 15 августа в небольшом доме в городе Аяччо на острове Корсика, где у небольшого причала рыбаки продают только что выловленную рыбу, произошло рядовое событие, которому никто особенно не придал значения. Только местный католический священник в тот день сделал важную для истории запись.

В скромно обставленной комнате мужчина лет 35, одетый в потёртый камзол, нервно ходил из угла в угол, сжав свои ладони и читая молитву. В этой же комнате на лавке сидели четверо маленьких детишек разного возраста от 2 до 10 лет. А в смежной комнате уже около двух часов бабка-повитуха колдовала над роженицей, женой этого мужчины.

И когда наконец-то раздался долгожданный крик младенца, счастливый отец вошёл в спальню, где только что произошло чудо рождения ребёнка. Повитуха передала ему на руки маленькое синюшного цвета тельце малыша, завёрнутого в белую простыню, и скромно отошла в сторону роженицы.

Родившийся только что на свет божий младенец морщил своё личико и смотрел глазками-пуговками на неизвестный ему мир. Он махал своими ручонками и чувствовал, что попал совсем в другую среду, отличную от утробы матери. И наконец поняв, что в этом, совершенно новом для него мире он стал чувствовать себя не так комфортно, как это было несколько минут назад, малыш закричал от возмущения на своём младенческом языке. Родители же только улыбнулись этому крику, который был понятен и привычен каждому из них в этой большой корсиканской семье.

В этот день в дворянской семье небогатого, но многодетного (всего в семье было 8 детей: пять мальчиков и три девочки) адвоката Шарля и Летиции Бонапарте родился будущий полководец и император Франции Наполеон I Бонапарт. Он навсегда войдёт в историю всех стран Европы и многих стран мира. Одни будут его прославлять и боготворить как героя, другие – проклинать и ненавидеть как завоевателя и разжигателя войн, в горниле которых погибнут сотни тысяч людей.

XII

а площади перед собором Парижской Богоматери стояли два молодых человека. Высоко задрав головы, они рассматривали скульптуры святых, установленные на этом дивном архитектурном творении. А вокруг бурлила жизнь большого города, столицы крупнейшего в Европе государства. Здесь же перед величественным собором проезжали кареты, бегали мальчишки, ходили женщины в белых чепчиках, служанки из господских домов выбирали овощи, мясо и вино, чтобы приготовить для своих хозяев завтрак, обед или ужин. В небольшой кузнице молодой кузнец делал мелкий ремонт, раздувая меха, а точильщик на переносном точильном камне точил ножи и топоры всем желающим. Торговцы овощами, мясом и разным бытовым товаром приглашали прохожих подойти именно к их лавке посмотреть лежащий на прилавке товар. Ну а купят у продавца что-либо или нет – это уже зависело от его мастерства и опыта.

– А не вернуться ли нам в гостиницу? – спросил на польском языке один молодой человек другого. – Скоро полдень, а нам надо ещё зайти к секретарю, узнать, когда нас примет министр.

– Посмотри, Иосиф, какая красота, какая архитектура... – ответил другой. – А впрочем, ты прав, пора. Пойдём, а сюда забредём как-нибудь в другой раз.

Костюшко и Орловский (именно они были этими молодыми людьми) быстрым шагом направились в соседнюю улочку, уступая дорогу карете с гербом какого-то французского аристократа. Уже второй день они бродили по Парижу, осматривая город и его здания, восхищались творениями рук человеческих и сравнивали их с аналогичными архитектурными шедеврами Варшавы и Вильно.

Через два дня после приезда в Париж и размещения в гостинице Костюшко, Орловский и другие офицеры, выпускники Варшавской рыцарской школы, прибыли в военное министерство Франции. Здесь каждый из них имел небольшую аудиенцию с военным министром этой страны, в ходе которой задавались похожие вопросы. После приёма у министра они были направлены к его секретарю. Чиновник военного ведомства уточнил предметы, которым приехавшие офицеры-иностранцы хотели бы уделить больше внимания, и новая жизнь для них началась.

Костюшко одним из первых попал на такое собеседование. В приёмной министра кроме него и его друзей толпились какие-то люди и бегали чиновники, таская бумаги с гербовыми печатями. В углу приёмной задумчиво сидели два старых аристократа в напудренных париках. Они опирались подбородками о свои трости с набалдашниками из слоновой кости и как будто всецело погрузились в свои воспоминания далёкой молодости. Казалось, что старики дремали, вспоминая прежние баталии, поражения или победы, в которых они принимали участие.

Тадеуш Костюшко внимательно изучал окружающую его обстановку и иногда бросал взгляд на этих стариков-аристократов, пока он и его товарищи ожидали приёма. Молодой офицер с какой-то жалостью смотрел на них, этих свидетелей былой истории и уходящей эпохи величия и расцвета Франции. Они уже все в прошлом, а у него всё впереди, в будущем, и это будущее казалось ему прекрасным, каковой и должна быть жизнь.

– Тадеуш Бонавентура Костюшко! – громко провозгласил секретарь военного министра, и Тадеуш отвлёкся от своих размышлений. Он поправил на себе камзол, машинально провёл ладонью по волосам и, держа треуголку в левой вытянутой руке, направился к двери. Первое, что бросилось в глаза Костюшко, когда он вошёл в большой овальный зал, было огромное, на всю стену полотно неизвестного ему художника. На нём был изображён эпизод какого-то сражения, на котором конные средневековые рыцари в доспехах поражали своими копьями противников – мавританских всадников. Под картиной за большим столом из тёмного дерева сидел маленький человек, военный министр Франции герцог Эгийон де Ришелье.

– Итак, молодой человек; – обратился к нему скрипящим и неприятным голосом сидящий, оторвавшись от чтения какой-то бумаги, – у вас отличные рекомендации. И чему вы хотите обучаться в Париже и вообще каковы ваши планы на время пребывания во Франции?

– Я бы хотел брать уроки по военной архитектуре, артиллерии и тактике. Меня также интересуют предметы, связанные со строительством мостов, шлюзов и дорог, каналов и плотин, – выпалил в ответ Костюшко и в упор, не моргая, посмотрел на министра.

– Всё это замечательно и похвально. Но я хочу вас предупредить, что вы находитесь во Франции, в её сердце – Париже, – министр внимательно посмотрел на молодого человека, раздумывая, как ему продолжить свою глубокую и важную мысль, – ...в месте, куда, к сожалению, стекаются все вольнодумцы Европы: Монтескьё, Руссо и им подобные.

– Я собираюсь в Париже только учиться, – Костюшко начал понимать, куда клонит этот государственный чиновник.

Военный министр встал из-за своего стола, подошёл к молодому человеку, застывшему как изваяние. Он медленно обошёл его, осматривая с ног до головы, и, подойдя вплотную к Костюшко, проговорил, почти не разжимая своих губ:

– Ну, тогда желаю вам успеха, молодой человек. Всю информацию о предстоящей учёбе вы будете получать у моего секретаря. Вы свободны.

Костюшко откланялся и развернулся к выходу.

– Но будьте бдительны и осторожны в выборе друзей в Париже, – уже в спину проговорил ему министр, и польский офицер чётким строевым шагом вышел из кабинета.

Костюшко быстро освоился с бурной жизнью большого города. Уже через пару месяцев учёбы в военной академии Франции он свободно гулял с друзьями по Парижу, отвечая улыбкой на игривые и призывные взгляды молодых парижанок. Он не боялся бродить по большому городу и в одиночестве, свободно ориентировался в нём, двигаясь по узким и кривым улочкам. Во время таких прогулок он размышлял о событиях последних дней, о прочитанной им недавно книге Руссо, мечтал о любви и женщине, которая станет матерью его детей (не меньше четырёх!), и о многом другом, о чём может мечтать мужчина в его годы.

Денег на проживание и питание, которые польские офицеры получили из королевской казны, было не так много, чтобы позволять себе излишества. Но, к счастью, у некоторых товарищей Костюшко были богатые родственники. Они периодически баловали своих чад дополнительными денежными суммами, которые шли в общую кассу для организации шумных пирушек. Не редко такие пирушки заканчивались дуэлями с французскими аристократами или офицерами.

Костюшко также принимал активное участие во всех подобных мероприятиях, но отличался спокойствием и рассудительностью даже после того, как выпивал не одну бутылку хорошего бургундского вина. Однако даже при всей своей рассудительности он никому не уступал, если дело касалось его чести, и поэтому не раз принимал участие в дуэлях и как секундант, и как дуэлянт.

По прошествии нескольких месяцев учёбы в Париже Костюшко из-за скудности своего прожиточного бюджета (отъезжая в Париж он получил 213 злотых и ещё 400 ему дал брат Иосиф) не стал завсегдатаем известных столичных салонов. В то лее время его уже узнавали во многих маленьких кофейнях, куда он заходил выпить чашку кофе[16]16
  За время пребывания в Париже Костюшко так привык к этому напитку, что утренняя чашка кофе стала для него постоянной традицией на всю жизнь.


[Закрыть] и съесть французскую булочку.

Постоянные посетители таких заведений, молодые французские аристократы и офицеры, дружески улыбаясь и поднимая в приветствии свои бокалы, обычно приглашали его за свой столик. Они много говорили о политике, обсуждали деспотическую королевскую власть, критиковали существующую в стране систему правления, открыто высказывали идеи Вольтера, Монтескьё, Руссо... Порой такие дискуссии переходили в серьёзные споры, которые иногда заканчивались очередным вызовом оппонента на дуэль.

Костюшко всё чаще становился не просто слушателем, но и участником подобных дискуссий, политических споров и просто обсуждений работ известных вольнодумцев, кумиров французской молодёжи. При этом он регулярно высказывал своё мнение по какому-нибудь вопросу и давал оценку тем или иным цитатам предвестников Французской революции. Находясь в Париже, Тадеуш в совершенстве овладел французским языком и читал произведения популярных философов в оригинале. Именно здесь, в Париже, среди революционно настроенной молодёжи и офицеров, с которыми Костюшко учился в военной академии, он обрёл новых друзей и проникся республиканскими идеями, которым уже не изменит на протяжении всей своей жизни.

Войдя в небольшое кафе на берегу Сены, Костюшко за одним из столиков заметил группу знакомых офицеров из военной академии. Вместе с ними сидели два аристократа, с которыми он тоже был знаком и даже участвовал в каком-то диспуте о высших идеалах человека. По разгорячённым лицам присутствующих Костюшко догадался, что он опять попал на очередной спор, но его желудок требовал пищи, а мозг отказывался принимать участие в подобном мероприятии, не удовлетворив первого.

За соседним столом также сидели офицеры, это были швейцарские гвардейцы, среди которых Костюшко тоже имел хороших знакомых. Один из швейцарцев, капитан Питер Цельтнер, заметил его и приветливо помахал рукой, приглашая присесть за свой стол. Рядом с Питером уже сидел молодой человек, по виду богатый аристократ.

Все сидящие за столами кивнули Костюшко как старому знакомому, а он не заставил себя долго уговаривать и через пару секунд уже пристроился на стуле между Питером и молодым аристократом, заказывая себе скромный ужин.

– Знакомься, мой младший родной брат Франц, – представил Питер, указывая Костюшко на молодого человека, сидящего рядом с ним. – Кстати, будущий скульптор, берёт уроки в Королевской академии живописи и скульптуры.

Симпатичный, невысокого роста, немного полноватый юноша привстал и поклонился Костюшко. Вежливо откланявшись в ответ и усевшись на своё место, Костюшко поневоле слушал очередную дискуссию за соседним столом, которая была в самом разгаре.

– Ещё старик Вольтер отмечал, что социальное равенство – это и наиболее естественная, и наиболее химерическая идея, – широко размахивая правой рукой продолжал свою речь один из молодых аристократов. – На нашей несчастной планете люди, живущие в обществе, не могут не разделяться на два класса: на богатых, которые распоряжаются, и бедных, которые им служат. Это закон общества и закон любого государства. И я считаю, что это справедливо.

– Ещё бы, – вдруг вставил своё слово с сарказмом Питер Цельтнер, который также прислушивался к разговору, – «самая жестокая тирания – это та, которая выступает под сенью законности и под флагом справедливости».

Костюшко, услышав ответ Питера, наморщил лоб. Он уже где-то читал или слышал эту фразу.

– Не декламируйте мне Монтескьё, – парировал первый спорщик, напоминая Костюшко имя известного автора цитаты, которую произнёс только что старший Цельтнер. – Он сам противоречит себе в своих высказываниях о свободе, законах и справедливости. Именно он представляет свободу как право делать всё, что дозволено законами. Кстати, сам же и отмечает, что свобода личности и свобода гражданина не всегда совпадают.

И здесь спокойным голосом вступил в разговор Костюшко, заметив по тону голосов спорщиков, что они не скоро остановятся и, возможно, очень скоро перейдут на взаимные оскорбления. А это уже никак не входило в его планы: он не успел утолить свой голод и не собирался в очередной раз выступать в роли секунданта, лишаясь при этом хорошего ужина среди своих друзей.

– Друзья мои, успокойтесь, – миролюбиво начал говорить Костюшко, и все присутствующие повернули свои головы в его сторону. – Все мы находимся под властью законов, законов Божьих и законов государства. И прислушайтесь к мудрому Руссо: «если Высшее существо не сделало мир лучшим, значит оно не могло сделать его таким». – Костюшко сделал паузу и посмотрел на главного, как ему казалось, спорщика. – «И если общественная польза не сделала правилом нравственную справедливость, она может сделать из закона орудие политического тиранства», как это бывало раньше и что мы имеем сейчас.

Все за столом приумолкли, обдумывая последнюю фразу и размышляя, что можно добавить к сказанному. Но Костюшко не стал ждать продолжение философской беседы, а повернулся к хозяину кафе, который стоял за стойкой в ожидании очередного заказа.

– Хозяин! Подайте бургундского и ещё чего-нибудь поесть, – попросил он.

– И для всех. Плачу за всё я, – вдруг заявил младший Цельтнер к удовольствию всех присутствующих.

На этом все споры по поводу республиканских идей французских философов закончились, и разговоры потекли о последних новостях французского двора.

Ужин прошёл в спокойной и дружеской обстановке. Костюшко поближе познакомился с Францем Цельтнером. Оказалось, что этот молодой человек, решив посвятить свою жизнь созданию великих скульптурных творений, уже полгода проводил все дни в мастерских академии художеств. Но, к сожалению, он не смог найти свою музу в этом направлении и решил вернуться к себе на родину в Швейцарию в Салюрн, где его отец, судя по всему, привлечёт его к торговым делам.

– Он сразу был против моего увлечения, – объяснял Костюшко позицию своего отца Франц. Помолчав немного, он глубоко вздохнул и печально добавил: – А я, глупец, не слушал его. Побывав в Италии и увидев великие творения Микеланджело, я возомнил, что смогу создать хоть что-либо подобное у себя на родине и тем самым увековечу своё имя.

– А я тебе сразу сказал, что отец прав: делом надо заниматься, отцу помогать, – подключился к разговору Питер.

– Да, ты тоже был прав. Если таланта нет, то его в мастерских не вырастишь, – грустно сделал заключение несостоявшийся скульптор.

– Ну наконец-то дошло до тебя, – Питер Цельтнер безобидно улыбнулся широко и нежно, по-родственному обнял младшего брата и предложил: – Езжай домой, Франц, и жди меня. Я закончу свою службу, вернусь в Салюрн генералом, – Питер задумался о чём-то, а потом добавил: – Если не убьют в каком-нибудь историческом сражении.

– Не болтай дурного, – прервал товарища Костюшко. – Вот увидите: всё у вас будет хорошо. Франц будет помогать отцу и станет банкиром, продолжателем дела, а ты вернёшься домой живым и здоровым в генеральских эполетах со славой героических побед твоей армии, командовать которой тебе уготовано судьбой.

– Твои слова да Богу в уши, – довольный таким предсказанием своей судьбы заключил Питер. – Тадеуш, друг! Если тебе понадобится в жизни помощь, ты только скажи. Мы с братом всегда откликнемся.

Питер начал хмелеть от выпитого вина. Он почти ничего не ел, а только раз за разом прикладывался к кружке с бургундским.

– В самом деле, Тадеуш, я присоединяюсь к словам Питера, – поддержал своего брата Франц. В отличие от брата, он почти ничего не пил, но с удовольствием с завидным аппетитом объедал очередную куриную ножку. – И наш отец, и я, и брат – мы всегда будем рады видеть вас в нашем доме. Друг моего брата – мой друг.

У Тадеуша от умиления набежала слеза. Ему приятно было находиться среди таких замечательных людей. Он с сожалением вспомнил своего старшего брата Иосифа: никогда ничего подобного он не говорил своему младшему брату, никогда Тадеуш не слышал от него ласкового слова и слов поддержки родного человека.

«Как хорошо иметь таких друзей! Как здорово, что я встретил их в этой стране», – думал Костюшко, также немного захмелев от выпитого вина.

Выйдя поздно вечером из кофейни, Костюшко с братьями Цельтнер ещё долго бродил вдоль Сены, наслаждаясь тёплым вечером, красотой реки и тем приятным общением друг с другом, когда в разговоре с друзьями всегда чувствуется взаимопонимание и единство взглядов. Все трое надеялись на то, что всё лучшее ещё впереди, что жизнь только напирает свои обороты и преподнесёт ещё всем немало приятных неожиданностей, интересных событий, богатства и славы, красавиц жён и кучу прелестных ребятишек в семье.

Чётко планируя по устоявшейся привычке вечером свой следующий день, Костюшко умудрялся обучаться не только в военной академии Франции. По предложению Франца Цельтнера он начал посещать Королевскую академию живописи и скульптуры, где успевал брать платные уроки по рисованию. Иосиф Орловский, будучи более ограниченным в своих желаниях, не поддержал своего друга в его стремлениях как можно больше увидеть, услышать, познать и научиться, пока они находятся в Париже. Он проще относился к существующей действительности и больше занимался собой и развлекался, насколько позволял ему его бюджет. А позволял он ему значительно больше, чем Костюшко, так как Орловский периодически получал денежные переводы от своего отца, чего не имел Тадеуш. Этот факт также стал ещё одним поводом к тому, что друзья понемногу теряли между собой ту связь равенства и братства, которая существовала между ними в тесной комнате Рыцарской школы.

Когда же Костюшко начал открыто говорить Орловскому о республиканских идеях, высказывать свои предположения о возможных грядущих преобразованиях во Франции и в Европе, то друг его слушал без интереса. Он не поддержал эту тему разговора и только однажды спросил Костюшко, подойдя вплотную к нему и внимательно посмотрев ему в глаза:

– Ты это серьёзно?

– Серьёзней не бывает, – ответил уверенно Костюшко товарищу и по его реакции, выразившейся в скептической улыбке, вдруг понял, что Орловский не разделяет его новое мировоззрение. Более того, он даже не пытается понять Костюшко и разобраться в причинах, которые привели его друга к новым идеалам.

После этого короткого разговора Тадеуш и Иосиф продолжали снимать одну комнату на двоих, ходили вместе на занятия и участвовали в совместных пирушках с друзьями. Однако того чувства молодого братства, откровенности и дружбы между ними уже не было. Что-то невидимое и чужое стало между бывшими неразлучными друзьями, и это изменение и отчуждение в их отношениях было принято обоими по взаимному молчаливому согласию.