Текст книги "Лабиринты свободы"

Автор книги: Юрий Устин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

Было раннее утро, когда его разбудил звук колокольчика, который висел на входной двери дома и сообщал, что кто-то требует появления хозяина. Предчувствуя недоброе, Арнольд спустился к выходу в ночном халате и открыл двери. На пороге стоял посыльный из штаба армии. Увидев генерала с ночным колпаком на голове и в домашних тапках, солдат еле сдержал усмешку. Он отдал честь и передал, что командующий армией срочно вызывает генерала к себе на совещание.

У Бенедикта Арнольда от дурных предчувствий засосало под ложечкой.

– А что случилось? Командующий всех поднимает на ноги в такую рань? – спросил генерал посыльного.

– Точно не знаю, сэр, но слышал, что ночной патруль задержал в городе какого-то английского шпиона, – с готовностью ответил посыльный. – Разрешите идти, сэр?

– Да-да, ступай, – рассеянно ответил Бенедикт Арнольд, уже предполагая, кто был пойман и причину такого срочного вызова.

Как только посыльный отошёл от входной двери дома, Арнольд бросился в свою спальню и в панике начал складывать вещи в большой дорожный баул, бросая в него всё подряд: нижнее бельё, тяжёлый пистоль и какие-то ненужные личные вещи. Его трясло от волнения, и Арнольд раз десять обозвал себя полным болваном и идиотом за то, что послушал жену и связался с англичанами.

Услышав шум за стенкой, в спальню мужа заглянула полусонная Пэгги и большими от удивления глазами смотрела на непонятные действия супруга. В то же время сам Арнольд не обращал на свою любимую жёнушку никакого внимания. Наконец она не выдержала и обиженным тоном спросила:

– Может, ты объяснишь, что здесь происходит?

Арнольд на секунду остановил взгляд на Пэгги, мотом отставил баул в сторону и подошёл к жене. Он взял её за плечи, посмотрел внимательно ей в глаза и со злостью ответил вопросом на вопрос:

– Ты хочешь знать, что происходит? – Арнольд выждал мгновение, а потом произнёс такие слова, что Пэгги ничего подобного в жизни не слышала даже от простых грузчиков, которые работали на пристани, загружая товаром очередное судно её отца.

– Пэгги, ты дура! – Арнольд резко оттолкнул от себя жену и продолжил собирать вещи. Одновременно он пояснял недоумевающей и огорошенной таким неожиданным оскорблением супруге суть такого вывода. – А я ещё больший дурак, что послушал тебя. Твой английский ухажёр вообще идиот: умудрился попасть в плен даже с моим пропуском, – продолжал изрыгать из себя проклятия генерал, торопясь как можно быстрее покинуть расположение армии.

Наконец, когда дорожный баул был заполнен, Бенедикт Арнольд, переодевшись в старый гражданский костюм, опять подошёл к жене. Ему нечего было добавить ей к сказанному, хотя и очень хотелось. Арнольд взял трость, забросил ма плечи баул и направился к выходу. Обернувшись перед уходом на стоящую в каком-то оцепенении жену, он попытался как-то сгладить своё хамское поведение и, может быть, хоть немного успокоить её:

– Мне необходимо срочно бежать... Но ты не бойся, тебя никто не тронет. Ты можешь всё валить на меня. Джентльмены с женщинами не воюют.

На этой фразе Бенедикт Арнольд закрыл за собой навсегда двери этого дома. Осмотрев внимательно безлюдную улицу, генерал в помятых штанах и такой же куртке, быстро ковыляя, направился в конюшню. Оседлав лошадь, он быстро вскочил на неё и галопом поскакал в сторону реки. Там на берегу у небольшого причала стояла его прогулочная лодка, на которой он благополучно покинул ставшую опасной для него территорию.

Весть о предательстве известного генерала быстро разнеслась по всей армии, но Бенедикт Арнольд успел скрыться от возмездия. Переплыв на другую сторону реки и перебравшись в расположение английской армии, он оказался вне досягаемости для своих бывших соратников. Когда же Джорджу Вашингтону доложили, что тот, кого он рекомендовал как пример мужества и доблести, предал его, главнокомандующий побледнел и закрыл лицо ладонями. Обернувшись к своему секретарю Александру Гамильтону, Вашингтон с горечью смог произнести только одну фразу:

– Арнольд предал нас. Кому тогда мы можем верить?

Гамильтон, также обескураженный этой новостью, ничего не смог ответить своему главнокомандующему. Маркиз де Лафайет, присутствующий в это время в кабинете у Вашингтона, с сожалением пожал плечами и тоже никак не прокомментировал этот странный и необъяснимый с точки здравого смысла поступок.

Военный трибунал приговорил майора Джона Андре как английского шпиона к смертной казни, и в начале декабря 1780 года он был повешен. Надо отдать должное этому английскому офицеру: смирившись с судьбой, которая сыграла с ним злую шутку, он вёл себя достойно перед лицом приближающейся смерти. Своей выдержкой майор английской армии не только вызвал слёзы у дам, присутствующих при казни, но и заслужил уважение у тех, кто приводил в исполнение приговор.

Англичане не остались в долгу у своих противников и в ответ повесили в Нью-Йорке патриота-американца Натана Хейла. Бедняге просто не повезло, так как он оказался в заложниках всех вышеперечисленных событий, связанных с поимкой Джона Андре тремя неграмотными патрулями. Что поделаешь, значит, такая у него была судьба... В этом мире всё взаимосвязано.

Сам же главный виновник, Бенедикт Арнольд, получил за измену около пятидесяти пяти тысяч долларов и ещё почти полтора года сражался против тех, кто когда-то считал его своим кумиром. Когда же война закончилась, английское правительство назначило ему пожизненную пенсию в 500 фунтов стерлингов в год. Именно в такую сумму оно оценило предательство и утрату чести боевого генерала.

Перебравшись в Англию в 1782 году, Арнольд понял, что 500 фунтов в год для него будет недостаточно, и снова занялся предпринимательством, успешно проводя торговые операции в Вест-Индии. Однако из-за халатного отношения к расходованию нажитых средств он продолжал оставаться в долгах, от которых удалось избавиться только его вдове после смерти Бенедикта Арнольда в 1801 году.

Впоследствии время подтвердило слова Арнольда, брошенные им жене в день побега. Вашингтон оказался джентльменом и разрешил Пэгги с маленьким сыном уехать в Англию к мужу, где семья благополучно воссоединилась. Английское правительство не осталось равнодушным и к Пэгги: за участие в измене мужа ей и её сыну была также назначена пенсия в сумме, равной пенсии мужа...

Вскоре после предательства Бенедикта Арнольда в крепость Вест-Пойнт прибыл для проверки хода строительства укреплений Вашингтон с членами специальной комиссии. На протяжении всего дня пребывания главнокомандующего в крепости его сопровождал Костюшко и давал пояснения на все вопросы, которые Вашингтон задавал при осмотре сооружений.

– Ну, полковник, – заметил, кивая головой, главнокомандующий, – мы довольны состоянием оборонительных сооружений, которые вы успели возвести за такое короткое время. Сопровождающие Вашингтона члены комиссии также были удовлетворены результатами осмотра и теми комментариями, которые они услышали от главного инженера армии. В подтверждение оценки, данной Вашингтоном, они согласно закивали.

Джордж Вашингтон опять обратился к Костюшко и добавил:

– Вы проделали огромную работу за короткий срок. Может, у вас есть ещё какие-нибудь предложения или пожелания?

Указав всем присутствующим рукой в сторону реки на продолжающиеся вокруг строительные работы, Костюшко сделал ещё одно добавление:

– Кроме цитадели, четырёх фортов и семи редутов, река Гудзон перекрыта на всю ширину специально сконструированной для этой цели железной цепью. Эта цепь не даст кораблям противника подойти к цитадели на близкое расстояние и вести по ней с бортов прямой огонь из пушек.

Вашингтон молчал, что-то обдумывая, потом улыбнулся и заметил:

– Да я считаю, что англичане не решатся штурмовать цитадель.

Вашингтон действительно был доволен. Он благодарил провидение, что Костюшко оказался в нужное время и в нужном месте. Его знания военного инженера, его умение находить лучшие решения в создавшейся ситуации и налаживать отношения с людьми – все эти качества поднимали Костюшко в глазах Вашингтона. Он понимал, что этот человек может быть его соратником не только но время войны. А ведь эта война рано или поздно закончится.

«Такие люди, как этот Костюшко, мне будут нужны. Надо его поддержать и предложить Конгрессу присвоить ему звание генерала, – подумал Вашингтон. – Это звание он заслужил. Этот не предаст». Вашингтон нахмурился: он вспомнил, какую «оплеуху» он получил от Бенедикта Арнольда. Когда на последнем заседании специальной комиссии Конгресса обсуждался вопрос об измене известнейшего в американской армии генерала, Вашингтон кожей ощущал на себе взгляды депутатов. Кто-то молча осуждал его за прежнюю инициативу, а кто-то сочувствовал главнокомандующему. Ведь он был простым смертным и мог, как и все, ошибаться.

– Теперь ваша помощь нужна в Южной Каролине, – продолжил говорить главнокомандующий. – Основные силы англичан сегодня скапливаются именно там, под Чарлстоном. Командующим Южной армией Конгресс решил назначить генерала Гейтса.

Костюшко с удовольствием услышал эту новость. За время службы под командой генерала Гейтса он сдружился с ним. Их объединяло не только сражение под Саратогой. В то время, когда Костюшко ещё плохо говорил по-английски, Гейтс много общался с ним на французском языке, который хорошо знал. Именно тогда они стали не просто сослуживцами, а друзьями. И как бы в подтверждение этого факта Вашингтон добавил:

– Кстати, решение о вашем переводе мы приняли по его, генерала Гейтса, просьбе. Вы готовы поменять место службы?

Костюшко понял, что он сдал очередной экзамен на пригодность и принял указание Вашингтона как должное. Вытянувшись перед главнокомандующим и отдав ему честь, Костюшко бодро сказал:

– Так точно, сэр!

– Да ладно, полковник, не напрягайтесь, – Вашингтон улыбнулся и при всех по-дружески одной рукой обнял Костюшко. – Лучше ведите нас к столу: за время вашей экскурсии мы зверски проголодались.

И вся процессия двинулась в сторону палатки, где уже столы были накрыты чистыми скатертями и сервированы. Костюшко же осталось только дать знак, и сержант побежал предупредить поваров, чтобы они разогревали давно остывший обед...

Уже через несколько дней Джордж Вашингтон широкими шагами рассекал свой кабинет, двигаясь туда-сюда и обдумывая содержание очередного письма к Конгрессу. За столом сидел его секретарь, привычно наблюдая за своим начальником, которого боготворил. Он привык к тому, что Вашингтон так двигался по кабинету, принимая какое-то важное решение, и застыл в ожидании, чтобы записать очередную фразу.

– Так на чём мы остановились? – Вашингтон, наконец, перестал ходить по кабинету и подошёл к столу секретаря. Гамильтон приблизил к себе лист бумаги, на котором уже был записан черновик письма:

– «Хочу также добавить к вышесказанному, что...»

– Да, спасибо, – поблагодарил Вашингтон. – Итак, продолжим. Хочу также добавить к вышесказанному, что Костюшко является человеком науки и высших достоинств. Согласно с аттестацией, которая у меня есть о нём, он заслуживает, чтобы его иметь на примете в дальнейшем...

Вашингтон опять замолчал, о чём-то задумавшись. Потом подошёл к окну и, наблюдая за непрекращающимся движением жизни снаружи, как бы про себя, тихо произнёс:

– Как вовремя он у нас появился. Неисповедимы пути господни. – Не поворачиваясь к секретарю и продолжая смотреть в окно, Вашингтон приказал: – Сегодня же отправьте это письмо председателю Конгресса вместе со всей почтой.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Гамильтон, и Вашингтон, удовлетворённый его ответом, кивнул. Отлично зная исполнительские качества своего секретаря, он не сомневался, что тот сделает всё как надо.

X

дaв дела в Вест-Пойнте майору Виллифранцу, Костюшко с Гриппи и Томашем направился в Филадельфию, где ему необходимо было сделать отчёт о проделанной работе в Вест-Пойнте и получить назначение к новому месту службы, в Южную армию Соединённых Штатов.

Южной армии противостояла английская армия под командованием генерала Корнуоллиса. Причём это противостояние было в пользу американцев. В связи с неудачами Гейтса Конгресс принял решение о его отстранении от командования Южной армией, и в декабре 1780 года его сменил генерал Натаниель Грин. Перед тем как Грин направился к своему новому месту службы, Вашингтон встретился с ним, чтобы сказать своё напутственное слово.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы прислушивались к советам главного военного инженера армии полковника Костюшко, – давал последние инструкции главнокомандующий генералу.

– Я много слышал хорошего об этом французе, – кивнул в ответ Грин.

– Он не француз, он бывший польский офицер. Однако это не имеет значения. Главное, что он отличный специалист. Благодаря его знаниям и настойчивости мы имеет такой надёжный форпост, как Вест-Пойнт.

Грин прекрасно понимал, что Вашингтон не зря предлагал ему внимательно присмотреться к полковнику. Когда же их встреча состоялась, то генерал с приязнью подал тому руку.

– Рад, очень рад, полковник, что вы находитесь в рядах моих офицеров, – радушно поприветствовал генерал Грин полковника Костюшко.

Они дружески пожали друг другу руки, после чего генерал пригласил его вместе пообедать.

– Надеюсь, что с вами мы сможем хорошо потрепать англичан, – выразил надежду на взаимопонимание Грин. – И не хуже, чем под Саратогой.

– Нельзя недооценивать противника. Он тоже нас бил, и не раз, – напомнил Костюшко генералу с намёком, что нельзя расслабляться даже на фоне явных успехов.

Грин поморщился: что было, то было. Сразу вспомнилось последнее крупнейшее поражение ополченцев под Кэмденом. Тогда генерал Гейтс совершил ужасную ошибку и позволил новому командующему английской армией генералу Корнуоллису втянуть себя в сражение на открытой местности. В результате армия Гейтса была разбита и рассеяна, а сам он едва спасся бегством.

– Мы дерёмся, нас бьют, мы поднимаемся и дерёмся снова, – обосновал перед Костюшко свою стратегию генерал Грин.

И такой ответ генерала сразу пришёлся по душе полковнику. Обсуждая за обедом последние новости, которые приходили из Конгресса и с полей военных действий, генерал Грин внимательно рассматривал собеседника. Перед ним сидел уже не молодой человек приятной наружности, подтянутый и загорелый, с обветренным лицом, на котором умудрялся проступать румянец. Грин заметил про себя, что Костюшко гладко выбрит, а тёмные, немного вьющиеся волосы с проблесками первой седины аккуратно причёсаны. Полковник не носил парик и не отращивал бороду, бакенбарды и усы, держался прямо, в разговоре не торопился с ответом на вопрос. А когда говорил, то тщательно взвешивал каждое сказанное слово.

«Да, непрост этот полковник», – подумал Грин, но чувства настороженности к Костюшко у него не было. Этот поляк по ходу разговора чем-то сумел расположить к себе командующего армией, а чем, он и сам не понял. Генерал Грин щепетильно относился к каждому новому офицеру, прибывающему под его командование, прекрасно понимая, что именно командный состав делает армию по-настоящему боеспособной. Грин лично проводил собеседование с «новичками» и делал для себя соответствующие выводы в отношении каждого из них. Имя же полковника Костюшко стало известным всем штатам после победы американской армии под Саратогой и упоминалось в разговорах с таким же уважением, как и имя Бенедикта Арнольда, имевшего в то время репутацию бесстрашного командира. Но Арнольд оказался двуликим Янусом, предал своих товарищей по оружию, опозорил Вашингтона и всю армию.

В конце «собеседования» командующий ещё раз выразил своё удовлетворение, что Костюшко служит в составе его армии. Он был доволен, что именно его Вашингтон назначил на должность главного инженера. Теперь у Грина появилось больше уверенности в том, что в случае наступления английской армии солдаты, которыми он теперь командовал, сумеют достойно встретить противника и дать ему хорошего пинка под зад.

– Я хочу поменять место расположения лагеря, – выразил своё первое пожелание Грин, – и поэтому поручаю вам подготовить предложения, – подвёл черту в разговоре генерал, и полковник, отдав честь своему новому командиру, удалился.

А на следующий день Костюшко вместе с солдатами уже направился на индейских каноэ обследовать русло реки вниз по течению, чтобы найти новое место для расположения лагеря Южной армии.

Последний год службы для Костюшко был напряжённым. Окончание строительства оборонительных сооружений цитадели Вест-Пойнт, предательство Бенедикта Арнольда, последний разговор с Вашингтоном, переезд в южный штат – всё это была обыкновенная рутина службы в армии. Однако полковник Костюшко чувствовал в последнее время какое-то неудовлетворение этой службой. Да, он не скакал впереди солдат на лихом коне, размахивая саблей, не одерживал громких побед, штурмуя вражеские бастионы во главе атакующих, не получал тяжёлых ранений и не приобрёл славы лихого и бесстрашного командира.

Но в то же время Костюшко выполнял порой незаметную для простых солдат и непонятную некоторым офицерам, бывшим плантаторам или торговцам, службу военного инженера. Он просто давал указания своим подчинённым, где копать, сколько копать, что и где устанавливать, и жёстко контролировал исполнение своих приказов. Иногда душу Костюшко начинал точить червь неудовлетворённой гордыни. Ведь он понимал, что делает нужное для американской армии дело, а ему до сих пор не присвоили звание генерала! Этому проходимцу и иуде Арнольду присвоили, а его отодвинули в сторону?!. Но Костюшко научился гасить в себе в самом зародыше подобные «душевные терзания», вспоминая, кем он прибыл на американский берег несколько лет назад и для каких целей.

XI

рошло около трёх лет, как Костюшко с Томашем и Гриппи освоились на новом месте под командованием генерала Грина, и служба шла своим чередом, к которой давно уже привык полковник. Ранний подъём и поздний отбой прерывались периодическими военными стычками с английскими войсками и сменой дислокации армии. Однако в последнее время британские войска не проводили активных наступательных операций, а Южная армия Соединённых Штатов также не торопила события. Костюшко большую часть времени занимался строительством оборонительных сооружений и в боевых действиях участия не принимал.

Костюшко подъехал на лошади совсем близко к реке, соскочил на землю и привязал коня к дереву. Осмотревшись по сторонам, он заметил невдалеке Томаша с Гриппи, которые сидели на берегу ниже по течению реки с удочкой и пытались поймать какую-нибудь рыбу на ужин. Он не стал их окликать, а отошёл в сторону густого кустарника. Там полковник быстро разулся, сбросил свой мундир, нижнее бельё и бросился в речку, «одетый» в те одежды, которые носил прародитель всего человечества Адам в раю.

Костюшко наслаждался прохладой, которую ему щедро дарила река в этот жаркий день. Чем глубже он нырял, тем контрастней становилась вода, приятно омывая его голое, полное жизненной энергии стройное тело. Запрокинув лицо к небу, Костюшко перевернулся на спину и позволил реке медленно относить себя вниз по течению. Наблюдая за облаками и вслушиваясь в обступившую его тишину, он ни о чём не думал, а только пытался ощутить себя соединённым воедино с этой рекой, стать её маленькой частичкой в огромной массе воды, которую она тысячелетиями несла в сторону океана.

Наконец Костюшко приподнял голову и заметил напротив себя Томаша и Гриппи. Они с удивлением вглядывались в плывущего по реке голого мужчину, пытаясь разобрать, кто это может быть. Но когда оба узнали своего командира, который «покорял» местные водные просторы, сразу успокоились и даже помахали ему рукой. Поплевав на самодельный крючок, «рыбаки» продолжили своё дело, применяя все хитрости и навыки по ловле рыбы, доставшиеся им в наследство от предков.

Костюшко, широко загребая воду своими сильными руками, поплыл к берегу, где стояла его лошадь. Однако когда он доплыл до нужного места, то обнаружил, что недалеко от его жеребца на берегу реки стояла и полоскала бельё девушка, которая, не стесняясь, рассматривала его обнажённое тело. Стараясь не привлекать к себе большего внимания неожиданной гостьи, Костюшко тихо подплыл к берегу. Неловко маскируясь растущими у реки кустами, он осторожно выбрался к тому месту, где оставил всю свою одежду. Тадеуш не стал надевать мундир, ограничив свой туалет нижним бельём, штанами, рубашкой и сапогами. В таком виде он появился перед девушкой, намереваясь завязать с ней разговор и тем самым узнать, кто она и откуда появилась в расположении армии. Каково же было его удивление, когда она обернулась! Костюшко узнал в ней Мадлен, ту красавицу, которая кормила его вкусным обедом перед сражением у Саратоги и была так похожа на Людовику!

– Вот это встреча! – только и смог воскликнуть он, подойдя к ней на расстояние нескольких шагов.

Девушка поправила волосы, закрывавшие её милое лицо, и уставилась на Тадеуша, соображая, что ей ответить на его восклицание. Наконец, когда оба осознали, что пауза затянулась, Мадлен решилась заговорить первой.

– А вы хорошо плаваете, сэр! – похвалила она Костюшко и опять замолчала, а Тадеуш вдруг почувствовал, что его уши начали светиться и гореть.

Девушка продолжала молчать, полоща бельё, и Костюшко понял, что теперь от него ждут хоть каких-нибудь слов в её адрес. Однако вместо этого он повернулся в сторону Томаша и громко крикнул:

– Томаш! Ко мне, бегом!

Пока Томаш, оставив Гриппи с удочками и выловленной рыбой, двигался на зов своего командира, полковник пытался собраться с мыслями, которые разбегались в голове, как тараканы по комнате. Наконец ему с трудом удалось это сделать, и осипшим голосом он произнёс:

– Какими судьбами, мэм, вы оказались здесь? Насколько я помню, наша первая и последняя встреча состоялась довольно далеко от этих мест?

Девушка неторопливо собрала бельё и подошла к Тадеушу. Она ему лучезарно улыбнулась, отчего у полковника с сердцем стало твориться что-то невообразимое.

«Как же она похожа на Людовику!» – ещё раз отметил он про себя, разглядывая её уже в упор. Но его мужской взгляд, казалось, совсем не смущал эту представительницу прекрасной половины человечества.

– Ничего удивительного в этом нет, – начала объяснять своё присутствие на этом берегу Мадлен. – Нас здесь около тридцати женщин. Или вы думаете, что каша для ваших солдат варится сама в котлах, а мужское бельё стирают те, кто его носит?

Наконец, перепрыгивая через прибрежные кочки, к ним подбежал Томаш. Он радостно и добродушно заулыбался, увидав знакомое лицо, и воскликнул:

– О, Мадлен! Вот какие чудеса случаются на этом свете!

Теперь уже три человека, удивлённые этой неожиданной, но приятной встречей, стояли напротив друг друга, и каждый ждал, кто продолжит разговор первым. Костюшко всё-таки взял инициативу в свои руки и предложил:

– Мадлен, вы прекрасно угостили нас когда-то вкуснейшим обедом. За нами долг: я приглашаю вас сегодня к нам на ужин, – Костюшко перевёл взгляд на ординарца, – который Томаш собирается состряпать из своего улова.

Мадлен опять улыбнулась. Она как будто специально медлила с ответом, заставляя волноваться полураздетого полковника.

«А вдруг она откажется? – с тревогой думал он. – И опять мы может разойтись в этом бурном жизненном море и теперь уже никогда не встретиться... А если это судьба?..»

Мадлен сразу ничего не ответила на приглашение и сделала попытку пройти между мужчинами. Потом, обернувшись к ним и озорно сверкнув своими карими глазами, она сказала звонким голосом:

– Ну, если только в качестве возврата долга, то вечером ждите, приду.

И Мадлен ушла, покачивая бёдрами и придерживая на голове корзинку с бельём. А полковник Костюшко ещё долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за ближайшими деревьями.

– Ну, так я пошёл, – промолвил Томаш, наблюдая за своим командиром. Он видел, что с Костюшко что-то происходит, и простой своей натурой понимал, с чем, а вернее, с кем было связано его душевное волнение. Горячая кровь бурлила в теле полковника и красными пятнами проявилась в этот момент на его лице.

Мадлен сдержала своё слово и на закате дня постучала в двери дома, где проживал Костюшко с Томашем и Гриппи.

– Заходите, открыто, – громко пригласил войти девушку хозяин.

Осторожно закрыв за собой двери, Мадлен вошла внутрь и остановилась на пороге, привыкая к полумраку комнаты и к обстановке, которая её окружала.

Комната, как и весь дом, была скромно обставлена, но в ней было всё самое необходимое, что требовалось жильцу для отдыха и быта, которому Костюшко уделял совсем мало времени. Две кровати, платяной шкаф, три стула и стол, стоящий посреди комнаты, – вот и вся спартанская обстановка, которой довольствовался полковник. А большего ему и не требовалось, так как с утра до вечера он был в разъездах, посещая различные участки строительства. Контролируя ход работ, раздавая указания, Костюшко часто обедал при солдатской кухне либо, если выпадало время и случай, с офицерами какого-нибудь полка.

– А где же Томаш? – спросила Мадлен, увидев накрытый для ужина стол и не обнаружив того, кто это сделал.

– У моего ординарца вдруг появились неотложные дела, и он просил начинать ужин без него, – ответил Костюшко, прекрасно понимая, что Мадлен что-то подобное и ожидала. – Прошу, присаживайтесь, – предложил хозяин гостье и пододвинул к ней стул.

Мадлен медленно присела за стол. На нём уже стояла бутылка с вином и две кружки, а на большой медной тарелке лежала запечённая рыба непонятно какого вида. Хлеб грубого помола и какие-то овощи лежали здесь же, но на другой, деревянной тарелке.

– Так как я отпустил Томаша и слугу на все четыре стороны, разрешите я заменю их и весь вечер буду вам прислуживать, – попробовал пошутить Костюшко, присаживаясь напротив девушки и разливая вино в кружки.

Мадлен молча взяла кружку и внимательно посмотрела на полковника, склонив свою прелестную голову набок. От этого взгляда у него по телу побежали мурашки. А Мадлен, догадываясь своей женской интуицией, что сидящий напротив неё мужчина чувствует себя неловко, улыбнулась. Она понимала, что Костюшко не знает, как себя с ней вести, и решила помочь ему в таком щепетильном деле, как ухаживание за дамой.

– А давайте выпьем за нас, – предложила она тост. – За то, что провидению было так угодно свести нас снова вместе на берегу реки.

Хозяин и гостья подняли кружки и выпили. Костюшко неловко положил кусок рыбы в тарелку девушке, но сам к еде не притронулся, а продолжал смотреть на Мадлен. Он лихорадочно обдумывал своё дальнейшее поведение в сложившейся ситуации. С одной стороны, он офицер, шляхтич, джентльмен, с другой – он просто мужчина, человек, а всё человеческое ему не чуждо. Костюшко боялся показаться девушке грубым и при этом хотел обладать ею. Однако природная культура и отсутствие большого опыта в подобных свиданиях приводили его в замешательство перед этой красавицей.

– А почему вы не зажгли свечи? Ведь скоро совсем стемнеет, – тихо спросила Мадлен, как бы побуждая этого нерешительного мужчину к каким-то действиям.

Костюшко вскочил со стула и бросился к камину, который ещё хранил в себе остатки горящих углей. Он подпалил фитиль одной свечи и от неё дал жизнь всем трём светильникам, развешанным на стене дома.

Сумерки сразу отступили, и в комнате стало по-домашнему уютно. Тадеуш подошёл сзади к сидящей за столом Мадлен и обнял её за плечи. Она не отстранилась от него и не вскочила, а положила свою голову на его горячую ладонь, и он понял, что Мадлен ждала от него подобного поступка и теперь хочет продолжения.

Они лежали на кровати, отдыхая от той бури человеческих страстей, которые присущи представителям обоих полов, когда они питают друг к другу лучшие из тех чувств, которые даровал людям Господь. Голова Мадлен лежала на груди у Тадеуша, а он нежно гладил её волосы.

«Ну вот и всё. Это судьба, – думал Костюшко. – Теперь осталось только сделать ей предложение выйти за меня замуж и купить дом в каком-нибудь городке. А если Мадлен захочет, то я после войны подам в отставку, и мы уедем в какой-нибудь штат, построим там ферму. На земле не пропадём, земля прокормит и нас, и наших ребятишек...» – мечтал Костюшко, и от таких мыслей на душе у него стало спокойно и радостно.

– Знаешь, мне с тобой так хорошо и по-домашнему уютно. Даже запах твоих волос мне напоминает запах волос моей матери, – тихо прошептал он и посмотрел на Мадлен, слышит ли она его?

Она внимательно слушала, повернувшись к нему лицом. А он продолжал изливать этой девушке свою душу, несмотря на то, что видит её третий раз в жизни:

– Так хорошо мне было только с моей матерью в детстве в одной далёкой стране в моём родном доме сто лет назад. Мне сейчас кажется, что всё, что было тогда, это было не со мной, а с кем-то другим, но очень близким мне человеком... И даже совсем в другом мире... А где твой дом?

Тадеуш не мог видеть в сумраке ночи, как изменилось лицо Мадлен. Оно стало в этот момент неподвижным, как маска, а глаза уставились в одну точку на стене. Только голос девушки, когда она начала свою исповедь, настолько изменился, что Костюшко внутренне напрягся от неожиданности.

Но он продолжал слушать Мадлен, не перебивая и не прерывая её повествования.

– Моего дома давно нет, – начала она говорить жёстко и отрывисто. – Англичане пришли на нашу ферму и потребовали, чтобы мать накормила целую роту солдат. Они съели все припасы в доме. Но этого им показалось мало... А отца дома не было. Его часто не было дома, так как он уходил на охоту на 2—3 дня. Он был хороший охотник, известный на всю округу.

Мадлен замолчала. Тяжёлые воспоминания о событиях, которые перевернули её жизнь, видимо, до сих пор угнетали её. А Костюшко молчал, ожидая продолжения, и она решила ему рассказать всё.

– Английский сержант затащил меня в конюшню и пытался изнасиловать, но мать решила заступиться за меня и схватилась за вилы... Но сержант опередил её, заколов штыком ружья на моих глазах.

Костюшко понял, как тяжелы для Мадлен эти воспоминания, и прикрыл её губы ладонью. Но нельзя останавливаться на половине пути.

– А когда отец пришёл с охоты, то застал пепелище вместо фермы и меня у могилы матери, – уже тихим голосом, почти шёпотом досказывала она. – Тогда отец опять ушёл на охоту, оставив меня на соседней ферме, но с тех пор он охотился только на «красные мундиры»... Так что нет у меня дома, – закончила Мадлен повествование своей жизни.

– А отец? – не мог не спросить Костюшко.

– И отца нет. Он погиб в том бою под Саратогой.

Костюшко наклонился к Мадлен и поцеловал её с той нежностью, на которую в этот момент он был способен. Мадлен в ответ обхватила его шею и с жаром притянула к себе.