Текст книги "Лабиринты свободы"
Автор книги: Юрий Устин
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 42 страниц)
V
большой гостиной Зимнего дворца уже около часа за обеденным столом Костюшко сидел с императором Павлом I и его женой Марией Фёдоровной[46]46
До перехода в православие российская императрица звалась непривычным для русского слуха длинным именем София-Мария-Доротея-Августа-Луиза.
[Закрыть]. Сначала разговор шёл вяло: император из вежливости интересовался детством «почётного узника и друга» и его родителями, учёбой в Рыцарской школе и в Париже. Застольная беседа заметно оживилась, когда Костюшко стал рассказывать о войне в Соединённых Штатах, о Вашингтоне и о других известных политических деятелях своей второй родины. Пока Костюшко давал описание их характеров и заслуг перед отечеством, Павел I молчал и внимательно слушал, иногда задавая уточняющие вопросы. Императрица и вовсе не участвовала в разговоре, а как зачарованная смотрела на Костюшко. Она с нескрываемым интересом слушала его, удивляясь про себя, как много этот человек успел пережить и увидеть за свою жизнь.
Наконец пришло время коснуться событий, о которых Костюшко не хотелось говорить. Однако не вспомнить о восстании и причине его нахождения в России в данном случае было невозможно. Но Павел I по этой теме главную роль оратора взял на себя.
– Я прекрасно вас понимаю, – начал он говорить тоном учителя. – Вы – борец за свои республиканские идеи, и я уважаю таких идейных людей. Скажу больше: я не вижу в вас своего врага, а хотел бы видеть в вашем лице друга.
Костюшко удивился такому дружескому пожеланию российского императора. По какой такой причине Павел I вдруг предлагает ему свою дружбу? Видно, на лице Костюшко отобразились его мысли, так как Павел I торопливо подтвердил сказанное им:
– Да-да, не удивляйтесь. У каждого свои идеалы и цели, и мы должны уважать жизненные принципы других, даже если они не совпадают с нашими.
Наступила неловкая пауза. Костюшко не знал, как ему реагировать на подобные заявления, но первым паузу прервал опять русский император:
– Я понимаю вас, вы перенесли у нас душевные страдания, которые порой воздействуют на нас тяжелее, чем физические. Мы хотели бы как-то сгладить эти неприятные для вас воспоминания.
– Ваше Величество!.. – Костюшко попытался выразить свою признательность императору за предоставленную ему свободу.
Но Павел I не дал ему возможности сделать это:
– Со вчерашнего дня вы не только свободны в ваших действиях, но я бы хотел добавить к этому ещё тысячу крепостных от меня в качестве подарка от царской семьи. Надеюсь, вы не откажетесь?
Костюшко задумался: отказаться принять подарок от императорской особы значит оскорбить Павла I, но и принять в подарок крепостных крестьян ему, руководителю восстания, борду за республиканские идеи, противнику рабства... Нет, это было невозможно... Тогда что же делать?
– Премного благодарен, государь, за вашу милость. Признаюсь честно, не ожидал такого отношения ко мне, бывшему узнику, – искренне сказал Костюшко, раздумывая, как ему поступить.
А Павел I, довольный проявлением своей щедрости и милости, повернувшись к жене, тихо заметил:
– Вот видишь...
Но Костюшко вдруг продолжил:
– Однако я осмелюсь просить вас, государь, ещё об одной милости с вашей стороны.
Теперь император с удивлением повернулся к Костюшко:
– Да, я слушаю...
– Я осмелюсь отказаться от вашего подарка, так как, вы сами понимаете, что он противоречит моим жизненным принципам, о которых вы только что говорили с таким уважением, – попробовал выйти из неловкого положения Костюшко.
– Но мы бы хотели как-то сгладить неприятные воспоминания о времени вашего пленения, – объяснил Павел I причину своего двусмысленного предложения, и тогда Костюшко начал «торговаться»:
– Но если вы всё-таки хотите сделать мне достойный подарок, то прошу освободить моих соотечественников, сосланных в Сибирь, а также других участников Польского восстания, которые в Петропавловской крепости ждут суда.
Павел I «торговаться» не умел, а Панин, который долгое время был его наставником, этому своего воспитанника не научил. Но Павел I сумел проглотить эту «пилюлю наглости» от Костюшко и с достоинством вышел из неловкого положения. Ом опять повернулся к жене и с восторгом заметил:
– Нет, ты только посмотри, дорогая, как это благородно, – потом, вновь обращаясь к своему польскому «другу», жёстким голосом императора добавил: – Конечно, я исполню вашу просьбу, и в ближайшее время на это будет моё волеизъявление. А всё, что повелеваю в России я, исполняется немедленно.
Костюшко с усилием встал со своего места, опираясь на трость, и склонил голову в благодарном поклоне. И этот жест благодарности тоже был искренним.
Павел I, довольный произведённым эффектом и выражением благодарности со стороны Костюшко, допил бокал вина и небрежно добавил:
– А что касается крепостных, то я велю выдать вам в дорогу сумму, равную стоимости этих крепостных.
В этот момент императрица Мария Фёдоровна впервые за всю беседу подала голос:
– Я бы также хотела что-то сделать для вас, – императрица посмотрела на мужа, и тот одобрительно кивнул ей. – Я знаю о вашем увлечении, поэтому вам будет передан токарный станок, сделанный лучшими немецкими мастерами. А также примите от нас эту камею с портретом всех членов нашей семьи.
Мария Фёдоровна махнула рукой мажордому, и тот немедленно поднёс Костюшко камею, окаймлённую драгоценными камнями. Костюшко опять поблагодарил Павла I с супругой, в очередной раз с трудом поднявшись с кресла и поклонившись.
– Пусть у вас от России останутся только хорошие воспоминания, – искренне добавила императрица.
После официальных подарков и слов благодарности разговор опять приобрёл непринуждённый характер. Костюшко уже не чувствовал напряжённости и в ходе беседы обдумывал, как ему сказать императору, что в ближайшие дни он намерен покинуть Россию, но Павел I опередил его:
– А где вы намерены в дальнейшем проживать? Я всё-таки предлагаю вам остаться в России, а мы сделаем всё, чтобы она стала для вас второй родиной.
– Ещё раз благодарю, Ваше императорское Величество, – ответил Костюшко, – но я намерен вернуться в Америку, где мне предоставлена генеральская пенсия и большой земельный участок. И... у меня теперь будет достаточно времени для личной жизни.
Император недовольно поморщился. Только что он сделал Костюшко столько подарков, предложил ему своё покровительство, а он... Но дело было сделано, а своих решений он, император России, менять не будет!
Однако вслух Павел I не высказал ни слова раздражения. Вольному воля.
– Ну что же, я сожалею об отказе, но ваше решение я уважаю, – кивнул Павел I в знак согласия. – Пусть будет так. Я распоряжусь, чтобы ваши пожелания и просьбы, пока вы находитесь здесь, неукоснительно исполнялись.
На этом торжественный обед с российским монархом закончился. Костюшко вздохнул свободно и расслабился только в карете, укутавшись в тёплую соболью шубу, которую императорская чета присовокупила к другим своим подаркам.
В одной из комнат Мраморного дворца суетились слуги, упаковывая вещи Костюшко и загружая их в карету. В этой же комнате на кресле перед горящим камином сидел сам прежний жилец Тадеуш Костюшко. Рядом с ним в другом кресле сидел его товарищ: бывший секретарь Юлиан Немцевич, которого освободили по указу Павла I, как и других 12 000 участников Польского восстания 1794 года. Только те 12 000 ещё находились в далёкой Сибири, а Юлиан Немцевич уже в этот день готовился в далёкое путешествие в Америку вместе со своим другом.
Слуги закрыли последний сундук с вещами и вынесли из комнаты, а Костюшко продолжал в задумчивости сидеть и смотреть на огонь. Поседевший и постаревший за время нахождения в Петропавловской крепости Юлиан Немцевич молчал, боясь потревожить размышления бывшего командира. Они вообще мало говорили даже тогда, когда впервые встретились после двухгодичного плена. Да и о чём говорить, когда и всё и без того ясно: восстание, так тщательно подготовленное и продуманное, было подавлено в течение года. Плен, ожидание суда и, возможно, казни... Их страна в третий и в последний раз была разделена. Родины у них больше нет. Речь Посполитая как государство перестала существовать и навсегда исчезла с карт Европы. Только навсегда ли?
И в этом крахе надежд и замыслов тысяч людей Костюшко винил одного себя. Ведь это он возглавил восстание, взяв на себя бремя ответственности за его последствия, ведь это к Костюшко шли люди с верой в лучшую жизнь на своей земле.
А сколько солдат, офицеров и генералов отдали жизни ради свободы родины, сколько семей остались без кормильцев и сколько не родится детей! И всё напрасно.
С такими тяжёлыми мыслями Костюшко собирался покинуть Россию. Страну, которая вышла победительницей в той войне, страну, по воле которой не только он, но и все его соотечественники остались без родины. Всё, что он мог сделать и исправить, он сделал. Вот и Немцевич живой и на свободе, но седой, сидит рядом, перенеся все ужасы пленения. Выпущены из казематов Петропавловской крепости и другие участники восстания. Они уже находятся далеко от Санкт-Петербурга, направляясь кто во Францию, кто в Австрию, кто в Италию... Никто из них не пожелал встретиться с Костюшко после освобождения, и только Юлиан Немцевич выразил желание уехать вместе с ним. И маршрут движения они уже определили: через Финляндию в Швецию, затем в Лондон, а оттуда в Америку.
В комнату, нарушив размышления Костюшко, вошёл офицер из личной охраны императора.
– Разрешите доложить, – бодро отрапортовал он, обратившись к Тадеушу. – Император Павел I приказал сопровождать вас до Зимнего дворца, а после вашей встречи следовать за вами столько, сколько потребуется.
Костюшко усмехнулся: Павел I в своём амплуа – не может жить без широких жестов и проявлений своей «заботы» о «почётном узнике».
– Спасибо за честь, но вы можете быть свободны сразу же после нашего отъезда из Зимнего дворца, – вежливо ответил Костюшко и встал. И тут же добавил, повернувшись к Юлиану Немцевичу: – Ну, с Богом! – набросил на плечи подаренную русским царём шубу и вышел из комнаты.
Когда карета подвезла Костюшко с Немцевичем к крыльцу Зимнего дворца, навстречу ему вышла императорская чета, чтобы проститься. Опираясь на трость, стараясь не поскользнуться, прихрамывая на раненую ногу, Костюшко подошёл к императору. Он нёс в руке свою лучшую ручную работу – простую деревянную табакерку, которую выточил на новом подаренном токарном станке.
– Ваше императорское Величество! Разрешите мне преподнести вам мой скромный подарок, – сказал Костюшко Павлу I, передавая ему табакерку.
– Как это мило, – произнёс Павел I, в свою очередь передавая шкатулку супруге.
– Пусть эта простая и недорогая вещь будет памятью о нашей последней встрече, и... простите, если что не так.
Императрица даже прослезилась от умиления и простоты, с которой Костюшко попрощался с ними. Павел I на дорогу перекрестил его и произнёс:
– Езжайте. Бог вам судья.
Поклонившись императорской чете, Костюшко повернулся и направился к выходу. Возле кареты стоял Юлиан Немцевич, с нетерпением ожидая его возвращения, и тёр свои побелевшие от мороза уши. Зимний день короток, а им ещё предстояла долгая дорога. Уже усевшись удобнее в карете и проехав несколько вёрст, Немцевич хмуро спросил Костюшко:
– Это правда, что ты присягнул Павлу I и поклялся больше не воевать с Россией?
Тадеуш повернулся к товарищу и грустно ответил вопросом на вопрос:
– А как бы ты поступил на моём месте, если бы от этого зависело, вернутся ли 12 000 пленных поляков и литвинов из далёкой Сибири домой к своим семьям? Кстати, – заметил Костюшко, – твоё освобождение тоже связано с моим решением.
Больше Немцевич ни о чём не спрашивал Костюшко до самого прибытия их в Финляндию.
VI
августе 1797 года по трапу корабля, только что прибывшего из Англии в Нью-Йорк, спустился мужчина, который покинул этот берег 13 лет назад. Строевая выправка выдавала в нём человека, ранее связанного с военной службой, а лёгкая хромота подтверждала, что он, возможно, когда-то получил ранение в ногу. Густые волнистые с сединой волосы красиво ложились ему на плечи, а на пальце его правой руки обращал на себя внимание странный перстень.
– Ну и куда мы сейчас направимся? – спросил его спутник, прибывший в порт вместе с ним.
– Не волнуйся, Юлиан, – ответил ему его товарищ, – здесь нас встретят как близких друзей во многих домах, но сначала поедем в Филадельфию к Вашингтону.
Вашингтон после отставки в 1783 году не смог остаться вне политической жизни государства, за независимость которого воевал. Он не долго «отдыхал» в Маут-Верноне от войны с англичанами, и уже в 1789 году был избран первым президентом Соединённых Штатов. В 1792 году он вновь выдвинул свою кандидатуру на выборы и стал президентом во второй раз, а от третьего срока президентства категорически отказался.
Когда Костюшко входил в здание Конгресса, Вашингтон уже не заседал в президентском кресле. В марте 1797 года он освободил его для Джона Адамса. Однако с титулом Отца Отечества, который ему присвоили конгрессмены, Вашингтон продолжал посещать здание Конгресса, где в его распоряжении находился рабочий кабинет.
Как только Вашингтону доложили о Костюшко, американо-польский генерал был принят им немедленно.
– А я знал, я верил, что мы ещё раз встретимся, – радостно обнимая генерала своей армии, приветствовал Костюшко бывший командир.
На глазах у Костюшко от такой сердечной встречи выступила скупая мужская слеза.
– Да, я вернулся, – только и смог он сказать в ответ. – Вы были правы: Англия от Америки далеко, а Россия и её союзники были рядом.
Вашингтон не сразу понял смысл сказанного, но когда вник в суть фразы, то сразу вспомнил их последнюю встречу и всё, что было сказано в тот вечер.
– Да, вы проиграли, но это и есть жизнь, борьба... Не всегда же бывают одни победы, случаются и поражения, – говорил Вашингтон, стараясь не причинять страданий своему другу.
Они сидели в кабинете и так же, как и тринадцать лет назад, долго разговаривали. Костюшко подробно рассказал обо всём, что с ним произошло с момента возвращения на родину и до того, как он вновь ступил на землю Америки в порту Нью-Йорка. Вашингтон не перебивал его, а только иногда качал головой. И непонятно было: делал он это в качестве осуждения или непонимания всего того, что произошло с Костюшко за эти годы.
– Да, мой друг, ваша жизнь может служить ярким примером героизма и преданности своим идеалам, – сказал Вашингтон, когда его собеседник закончил свою исповедь. – Пойдёмте, – вдруг Вашингтон встал с кресла и направился к выходу. – Я хочу познакомить вас с одним человеком, который, поверьте мне, ещё не раз заставит американцев говорить о нём в уважительном тоне.
Вашингтон вышел из кабинета, и Костюшко ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Пройдя мимо нескольких дверей, они остановились возле одной из них.
– Он давно хотел с вами познакомиться, но ранее не представлялся такой случай. Надеюсь, вы не будете возражать? – спросил Вашингтон Костюшко, пропуская его вперёд себя в открытую дверь. В полумраке кабинета вполоборота ко входу за столом сидел мужчина около 50 лет. Увидев входивших, он вскочил и пошёл им навстречу.
– Томас Джефферсон, автор Декларации независимости и соавтор Конституции Соединённых Штатов. Генерал Тадеуш Костюшко, – представил Вашингтон будущих друзей.
Они обменялись крепким мужским рукопожатием, а Джефферсон обернулся к Вашингтону и обаятельно улыбнулся.
– Благодарю вас, – поблагодарил он Вашингтона. – Сегодня у меня удачный день.
– Я вас оставлю и займусь своими делами, а вы пообщайтесь. Я думаю, вам будет о чём поговорить.
– Я также благодарю вас за этот подарок судьбы, сэр, – наконец-то подал голос Костюшко, обращаясь к Вашингтону. – Я счастлив познакомиться с Томасом Джефферсоном, и, надеюсь, это знакомство даст нам повод встретиться ещё не раз.
– Я уже сегодня предоставлю вам такую возможность. Приглашаю вечером посетить мой дом и поужинать в узком кругу наших друзей, – сделал предложение Вашингтон обоим джентльменам и, обменявшись с ними рукопожатием, удалился. А Костюшко с Джефферсоном остались в кабинете и ещё долго о чём-то беседовали, сидя в мягких креслах. Вашингтон знал, что делал, когда знакомил вице-президента Соединённых Штатов с Костюшко. Политик оставался политиком и прекрасно понимал, что эти два человека в будущем, возможно, будут полезны друг другу.
В условиях уже мирного времени политику необходимо быть всегда готовым к борьбе, но не на полях сражений, а на трибунах партий и оппозиций. На этих трибунах вместо оружия используют эрудицию, меткое слово и мастерство оратора. А как важно уметь быстро сориентироваться в обстановке и так ответить своему оппоненту, чтобы сразу получить нужное большинство голосов в свою пользу.
Будучи сыном богатых землевладельцев в штате Виргиния, Томас Джефферсон имел опыт политической борьбы за власть: с 1769 по 1774 год он уже являлся депутатом законодательного собрания штата Виргиния. Пришлось ему побороться и за кресло губернатора этого же штата, когда он одержал убедительную победу. Больше двух лет, с 1779 по 1781 год, соответствующее этой должности кресло находилось в его распоряжении. Но пришло время, и другие люди заменили Джефферсона на этом важном посту.
Известный всем гражданам Соединённых Штатов как автор Декларации независимости, Джефферсон готовил проект закона о национализации земель Запада и запрете рабства во вновь присоединённых к США штатах, а его законотворческая деятельность легла в основу теории о правах штатов. В 1796 году он проиграл президентские выборы Джо ну Адамсу. Однако Джефферсон предполагал, что у него как вице-президента и его сторонников будет ещё много работы по обустройству и совершенству общества, в котором они собирались жить. А в таких случаях очень важно иметь как можно больше сторонников. Так что этим двум интересным и умным людям было о чём поговорить в тот вечер. Чем больше они беседовали, тем больше находили сходства во взглядах по многим вопросам, которые волновали и бывшего офицера Речи Посполитой, и американского юриста. Когда же пришло время расставаться, то на прощание пожимали друг другу руки не просто два джентльмена, которые сегодня познакомились. Это были уже два единомышленника и два друга, которым казалось, что они знакомы целую вечность.
А через несколько дней депутаты Конгресса Соединённых Штатов передавали друг другу последнюю важную новость: после долгих лет отсутствия в Америку вернулся генерал Тадеуш Костюшко. Поездка Тадеуша Костюшко по местам сражений, в которых он принимал участие, превратилась в триумф. Многие известные всем Соединённым Штатам лица приглашали его к себе домой погостить, и Костюшко почти никогда не отказывался от таких приглашений. Ему хотелось пообщаться с ветеранами Войны за независимость Соединённых Штатов, вспомнить те события и всё, что было связано с тем временем. Во время таких встреч Костюшко определялся, с кем может общаться в дальнейшем, если останется в Америке навсегда (а такие мысли у него были постоянно), какая на данный момент политическая обстановка в стране и что изменилось здесь за время его отсутствия.
Юлиан Немцевич сопровождал своего друга, но почти не принимал участия в разговорах, лишь внимательно прислушиваясь ко всему, о чём беседовал Костюшко с окружающими его людьми. При этом Немцевич не раз ловил себя на мысли, что даже после многих лет знакомства с Костюшко и совместно перенесённых жизненных трудностей он так и не узнал его полностью, внутренний мир Костюшко всё-таки был скрыт от Немцевича, и только встречи и беседы, свидетелем которых он невольно стал в эти дни, дополняли образ незаурядного человека, который был известен ему многие годы. Немцевич не переставал удивляться той популярности, какую имел его друг в этой стране. Люди, окружающие Костюшко, его соратники по службе, знакомые депутаты Конгресса, с которыми он встречался на приёмах, простые ветераны-солдаты, с которыми он общался в их небогатых домах и на фермах, – это была другая жизнь, не похожая на ту, какой он жил на утерянной им родине.
VII
днaжды, возвращаясь в гостиницу, экипаж, в котором ехал Костюшко, внезапно остановился. Дорогу лошадям перегородила толпа людей, которая обычно собирается, если случается какое-то происшествие. И действительно, рядом с дорогой обрушились строительные леса возле нового здания, и при этом придавило одного из рабочих, которому сейчас пытались оказать помощь.
Костюшко вышел из экипажа, чтобы разобраться, что случилось, и с трудом пробрался сквозь толпу. Подойдя ближе, он заметил двоих чернокожих рабочих, которые пытались вытащить из-под завала строительных материалов своего товарища.
– Ну что застыли, черномазые, – крикнул стоящий рядом начальник стройки на негров-рабочих. – А ну-ка разберите завал и вытащите этот кусок мяса из-под брёвен.
Чернокожие работники быстро разобрали завал и отнесли куда-то потерпевшего, а потом освободили дорогу от строительного мусора.
Костюшко обратил внимание на человека, которого только что вытащили из-под завала. Это был чернокожий мужчина крупного телосложения с большим шрамом на левой щеке. Тадеуш вспомнил его: ещё при строительстве укрепления при Саратоге этот чернокожий солдат работал в его батальоне среди других солдат-строителей. Он отличался от всех своим высоким ростом и огромной силой и, естественно, цветом кожи. Солдат брался за любую работу, делал её быстро, и поэтому полковник Костюшко тогда не мог не заметить такого старательного подчинённого.
Продолжая свой путь к гостинице, Костюшко был задумчив и угрюм. Перед его сознанием вставало лицо этого бедняги, которого выносили из-под завала. «Что с ним теперь будет? – думал Костюшко. Выживет ли ой, а если выживет, то не останется ли на всю жизнь инвалидом?»
Вдруг, приняв для себя какое-то решение, Костюшко приказал кучеру развернуть лошадей и вернуться к месту недавнего происшествия. Быстро найдя старшего стройки, Тадеуш потребовал, чтобы его отвели к раненому, чем сильно удивил всех строителей. Но ослушаться никто не посмел: перед ними был человек в генеральской форме.
Через несколько минут Костюшко стоял возле пострадавшего, который, к счастью, был жив, но получил травмы, которые, судя по всему, не скоро позволят ему вернуться к работе. Костюшко достал несколько крупных купюр и вручил их начальнику стройки.
– Тебя как зовут? – спросил его Костюшко.
– Джон Паркер, сэр! – ответил ему удивлённый такой щедростью мужчина.
– Держи. Сделай всё, чтобы этого парня подлечили и поставили на ноги, – командирским голосом, не терпящим возражений, приказал Костюшко.
– Слушаюсь, сэр! – промолвил Джон и быстро спрятал деньги за пазуху.
– А это, – Костюшко отсчитал ещё несколько хрустящих бумажек, – передашь его семье. И смотри, сделай, как я велел. Через неделю приеду и сам проверю.
Джон Паркер больше ничего не сказал в ответ, а только кивал головой, понимая, что этот господин сделает то, что обещал. А ему, Джону, лучше выполнить его распоряжения, иначе могут быть проблемы. Чёрт знает этих господ, что у них на уме.
Прошло ещё несколько месяцев пребывания Костюшко и Юлиана Немцевича в Америке. По-прежнему они проживали в Филадельфии, но выезжали в другие штаты всё реже и реже... К Костюшко местные власти и армейские друзья стали относиться с недоумением: проживает в гостинице, ни к какой партии не примыкает, никак себя в светском обществе не заявляет. Просто живёт, как обычный обыватель, проедая свою генеральскую пенсию. И это общество постепенно теряло к нему интерес.
Была ещё одна причина его поездок по местам былых сражений: где-то в глубине своей одинокой души он надеялся узнать что-нибудь о судьбе Мадлен. Тадеуш понимал, что шансов найти эту девушку у него практически нет. Но надежда, как известно, умирает последней.
Однажды, обедая с Немцевичем в одной из лучших таверн Филадельфии, Костюшко обратил внимание на хромого с костылями человека, одетого в потрёпанную одежду и заросшего многодневной щетиной. Хромой о чём-то ругался с хозяином таверны, и Костюшко невольно прислушался к их разговору.
– Так ты не хочешь налить маленькую рюмку выпивки ветерану войны из армии Вашингтона?! – возмущался хромой. – Да я ногу чуть не потерял на Войне за независимость страны, как генерал Бенедикт Арнольд! Да я...
– Слушай, Вэйн, – грубо оборвал его хозяин таверны, – не болтай мне этих сказок: я-то знаю, что ногу ты чуть не потерял, когда с дружками напал на индейское поселение и какой-то ловкий индеец рубанул тебе по ноге своим томагавком.
Огорчённый, что с выпивкой ему в этой таверне не повезло, хромой подобрал свои костыли и собрался покинуть это уютное заведение. Однако голос Костюшко его остановил и вселил надежду, что выпить ему всё-таки дадут.
– Эй, солдат, подойди сюда, – позвал Костюшко «ветерана» к своему столу к большому удивлению Немцевича.
Хромой не заставил себя долго упрашивать и через минуту пил из кружки ром, который для него заказал Тадеуш. Выпив свою порцию, он поставил кружку на стол и внимательно посмотрел на генеральский мундир Костюшко.
– Я не советую тебе в будущем вспоминать Бенедикта Арнольда, который стал предателем, – посоветовал инвалиду Костюшко.
Но тот как будто его не слышал и продолжал внимательно разглядывать генерала.
Костюшко добавил ему в кружку ещё рома, и Вэйн одним глотком опорожнил её.
– А ведь я тебя узнал, – вдруг произнёс захмелевший «ветеран». – Ты полковник из батальона Лафайета, который служил у генерала Грина.
– Да, было такое, только я тебя не помню, сказал удивлённый этой встречей Костюшко. Но следующие слова этого пьянчужки заставили его насторожиться, а потом поразили Костюшко, подтвердив старую истину, что пути господни неисповедимы.
– Я сержант Вэйн. Не помнишь меня, генерал? – спросил хромой и тут же ответил сам:
Не помнишь... Правильно, нас много, разве всех запомнишь. А Мадлен? Ты её тоже забыл?
Костюшко словно окатили кипятком. Он вскочил со стула и схватил Вэйна за грудки.
– Что ты знаешь про неё? Где она? – почти кричал Костюшко, надеясь хоть что-нибудь узнать о Мадлен.
– Ушла она... Из-за тебя ушла и больше не вернулась... – только и смог сказать опьяневший от выпитого рома бывший сержант. – Уплыла на каком-то судне.
– Куда? Куда уплыла? – заглядывая в глаза Вэйну, пытался узнать ещё что-нибудь Костюшко.
На какой-то момент в глазах Вэйна появился осмысленный взгляд. Он внимательно посмотрел на возбуждённого генерала и добавил:
– Никто не знает. Говорили, что куда-то в Европу: то ли во Францию, то ли в Англию... Из-за тебя уплыла.
Голова пьяного упала на стол, и Вэйн захрапел.
– Пойдём отсюда, – предложил Костюшко Немцевичу, потерявшему дар речи от такой трагической сцены, и через минуту они уже ехали в экипаже к своей гостинице.
В гостинице их ждал ещё один «сюрприз», который стал дополнительным поводом для принятия Костюшко окончательного решения о возвращении в Европу. Хозяин гостиницы передал ему два письма, которые каким-то чудом нашли своего адресата, переплыв на торговом судне через Атлантический океан.
Первое короткое письмо было от Яна Домбровского. Он предлагал Костюшко вернуться в Европу, в которой «зреют события, которые могут стать причиной возрождения Речи Посполитой...»
Второе письмо было от Франца Цельтнера. Он подробно описывал последние европейские политические события. И главным героем этих важных событий Франц назвал Наполеона Бонапарта.