Текст книги "Лабиринты свободы"

Автор книги: Юрий Устин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 42 страниц)

XVI

има 1812 года пришла неожиданно, покрыв землю снегом ещё в ноябре. Река Березина уже превратилась в обыкновенную ледяную дорогу, когда к ней подошли первые полки, через которую предстояло переправиться от ступающей армии Наполеона Бонапарта. Только спокойно переправиться мешали те же вездесущие русские солдаты и казаки. Они, как разъярённые пчёлы, выскакивали из засад и жалили, жалили, жалили...

Ян Домбровский, возглавляющий 17-ю пехотную польскую дивизию с июня 1812 года, влился в ряды наполеоновской армии и находился в составе корпуса Юзефа Понятовского, который полностью состоял из поляков и литвинов. Ему-то и поручили защищать переправу через реку Березину, прикрывая отход всей бегущей французской армии. Однако генералы русской армии Ламберт и Ланжерон сумели выбить солдат Понятовского из занимаемых ими позиций. Домбровский, видя отступление остатков своей дивизии, сидя на коне, вытащил из ножен саблю и попытался остановит), бегущих. Но шальная пуля, выпущенная из чьего-то ружья, почему-то попала именно в его грудь. На этот раз с ним не было книги, когда-то спасшей ему жизнь[55]55
  В битве при Боско в томик «История Тридцатилетней войны» Шиллера, который Домбровский носил с собой, попала ружейная пуля, спасшая тогда ему жизнь.


[Закрыть], и тяжелораненый Домбровский свалился с коня. Его тело подхватили два адъютанта, перевезли через реку на другой берег и оттащили к крытой карете, запряжённой двумя лошадьми. В этой карете находилась под охраной двух кавалеристов молодая жена Домбровского – его Барбара, или Бася, как любил её называть генерал.

– Матка Боска! – воскликнула она, когда в карету кое-как втащили грузное тело её ещё живого мужа. Не обращая внимания на взрывы ядер, крики раненых и свист пуль, эта мужественная женщина сделала перевязку раненому супругу и выглянула из кареты. Вокруг лежали мёртвые и раненые солдаты, а живые бежали куда-то подальше от этого жуткого места. Не очень далеко от кареты скакали бородатые кавалеристы с пиками наперевес. «Казаки», – догадалась Барбара.

Один из адъютантов также был легко ранен, а второй оказывал ему помощь, и Барбара поняла, что спасение её мужа в её хрупких женских руках.

Домбровский застонал, и Барбара бросилась к мужу.

– Потерпи, дорогой, потерпи. Мы уже на другом берегу и скоро будем в безопасности, – успокаивала она его и себя, не зная толком, что ей сейчас делать.

Барбара опять вышла из кареты и крикнула адъютанту, который ещё перевязывал рану своему товарищу:

– А ну быстро тащи его в карету и садись за кучера! А лошадей привяжи к карете, – сообразила она и вернулась к раненому мужу.

Услышав приказ от жены командира, кавалерист не стал себя долго упрашивать и положил рядом с Домбровским раненого товарища. Потом он уселся на место кучера и стеганул лошадей.

– Пошли! Пошли! – кричал охрипшим голосом «кучер», дёргая за вожжи. Лошади рванули с места и понеслись вперёд, отрываясь от общей толпы бегущих солдат французской армии. Другие адъютанты не стали ждать особого приглашения от панны и также поскакали за каретой.

Барбара положила голову мужа себе на колени и поцеловала в потрескавшиеся от мороза губы.

– Бася, Бася, – простонал Домбровский. – Ну зачем ты, глупая бабина, увязалась за мной в этот поход. А я, старый дурак, согласился.

Но его Бася не слушала самобичевания супруга. Она только и делала, что горячо молилась, чтобы их не догнали казаки и не взяли в плен. Иногда, прерывая очередную молитву, она выглядывала из кареты и строго покрикивала молодому кавалеристу, чтобы тот гнал лошадей и даже не думал сворачивать с дороги. Постепенно гул от разрывов ядер стал затихать, а выстрелов совсем не было слышно. Шум боя остался где-то позади, и Барбара перекрестилась.

– Слава Богу! Оторвались, – тихо, ещё не веря в спасение, прошептала она.

Вдруг карета остановилась. Барбара выглянула и увидела, что они стоят на развилке дорог, а «кучер» не знает, какую из них ему выбрать.

Заметив, что лошади в упряжке совсем выбились из сил, она приказала произвести их замену. После того, как был выполнен приказ, Барбара помолилась и распорядилась повернуть на дорогу, уходящую вправо. Через два часа более спокойной езды они догнали конный полк шевалежеров-улан императорской гвардии, который в этот день отбил Наполеона у русских казаков. Через несколько часов Домбровский находился в лазарете, и Барбара была уже спокойна за жизнь мужа. С того дня и до конца жизни свою Басю, свою «кахану лялю» Ян Домбровский больше никогда, даже в минуты гнева, не называл «глупой бабиной».

Питер Цельтнер, тяжело дыша, с трудом вытаскивал ноги из глубокого снега, пытаясь добраться до своей армии. Когда русские войска уничтожили переправу на реке Березине, швейцарский полк, при котором он находился, был рассеян и частично уничтожен казаками и русскими драгунами. В том хаосе, когда ядра русских пушек разбивали лёд реки, который ещё недавно был спасением для отступающей армии Наполеона, каждый солдат спасал свою жизнь уже самостоятельно. В их числе оказался и Питер.

Когда из засады внезапно вылетела казачья сотня, Питер, пытаясь избежать плена, повернул лошадь в сторону леса. Однако пуля задела его верного скакуна, и через час он лежал, истекая кровью, а всадник остался один в этом чужом и густом лесу. Шум боя остался где-то в стороне и постепенно стих, и Питер начал в растерянности оглядываться в поиске кого-нибудь из своих солдат. Но ни своих, ни чужих не было видно и даже уже не слышно.

Темнота в лесу в зимнее время суток наступает быстро, и неожиданно бедный швейцарец понял, что он полностью потерял ориентацию и заблудился. И ещё он понимал, что ночь в лесу он не переживёт и просто замёрзнет среди этих красивых белоствольных деревьев и лохматых высоких ёлок. Когда же Питер представил, что его изглоданные вездесущими волками кости весной найдут в этом русском огромном лесу, ему стало себя так жалко, что он сел в глубокий сугроб и от безысходности заплакал.

«Как печально закончилась моя карьера, – думал он. – Интересно, когда замерзаешь в снегу, наверно, уже не чувствуешь никакой боли?» А так всё неплохо начиналось: поступив на службу в наполеоновскую армию, Питер Цельтнер получил чин полковника, возглавил полк швейцарских гвардейцев и принял участие в крупнейших сражениях под Аустерлицем и Фридланде. Когда русский император Александр I расписался в поражении, утвердив своей подписью Тильзитский мир, Питеру казалось, что он принял правильное решение, не прислушавшись к совету Костюшко, который пытался ему объяснить, что аппетит к завоевателю приходит во время успешной войны. Но вскоре Питера Цельтнера включили в дипломатический корпус Швейцарии и доверили быть во Франции военным представителем его родины. Лучшую карьеру на склоне лет и не пожелаешь.

И вот через пять лет после тех событий он сидит в глубоком сугробе в далёкой России в каком-то густом и тёмном лесу, голодный, замерзший и ужасно одинокий. А где-то далеко-далеко, в родной и тёплой Франции, осталась его семья: молодая жена и трое детей. Но самое страшное в этой ситуации – это холод, который пронизывал всю его плоть, каждую клеточку, каждую минуту забирая из тела остатки живительного тепла. В какой-то момент Цельтнеру хотелось послать всё и всех к чёрту и приготовиться к встрече с Господом. Он закрыл глаза и начал молиться, как умел.

– Угу-угу.

Он услышал вдруг странные звуки над головой и открыл глаза. Прямо на него с соседнего дерева своими немигающими глазами смотрел филин. Питер достал из рукава холодную ладонь, сложил фигу и показал её наглой птице.

– Видела? Не дождёшься! – прошептал он охрипшим голосом.

В какой-то момент Питер прислушался к своему телу, собрал остатки сил и сделал последнюю попытку побороться за жизнь и выбраться из этого страшного леса.

С трудом вытащив своё отяжелевшее тело из глубокого сугроба, в котором он только что собирался расстаться с жизнью, Питер пошёл в ту сторону, где деревья ещё пропускали слабый свет. Рыча от злости на свою слабость и беспомощность, бросаясь на очередной сугроб всем телом, швейцарский полковник шёл, как таран, вперёд, собрав всю свою воли в единый кулак, с огромным желанием выжить. Неожиданно деревья перед ним расступились, вокруг как-то сразу стало светлее, и Питер воспринял это как добрый знак. А когда он вдруг понял, что вышел на лесную дорогу, на которой – о какое счастье! – обнаружил многочисленные следы людей и кучки свежего навоза, надежда на спасение укрепилась. Ему не стоило большого труда определить направление, по которому продвигались эти люди, и его уже не интересовало, кто они: русские или французы. Главное, что это были люди.

Не прошло и часа, и перед глазами Питера Цельтнера показалось небольшое имение какого-то русского помещика, а вокруг разместились на привал русские солдаты, согреваясь у таких больших и жарких костров. Не обращая внимания на солдат и на выставленные перед ним штыки, Цельтнер, как безумный, шёл к спасительному огню, выставив перед собой окоченевшие руки. А ещё через час те же солдаты кормили его горячей кашей и отпаивали чаем, с сочувствием разглядывая обмороженного и голодного человека, который ещё недавно был для них врагом и захватчиком родной земли.

XVII

 Юзефа Понятовского в этот день были дурные предчувствия. Казалось, он достиг всех военных почестей, а два дня назад, 16 октября 1813 года, стал первым и единственным иностранцем, получившим маршальский жезл из рук самого императора Франции прямо на поле сражения во время «Битвы народов» под Лейпцигом.

Вспомнив дурной сон, который ему привиделся ночью за день до этой битвы, Юзеф Понятовский перекрестился прямо на коне и тихо про себя помолился. Почему-то вспомнились мать и вечно отсутствующий дома отец, вспомнил маршал и свою первую любовь, и первый робкий поцелуй, своё первое победоносное сражение под Зеленцами... Сколько ещё военных дорог ему пришлось потом пройти за свои сорок лет, сколько раз он водил армии в атаку, показывая пример храбрости и бесстрашия.

Когда армия Юзефа Понятовского потерпела поражение от русской армии генерала Каховского в 1792 году, а король, его родной дядя, принял сторону Тарговицкой конфедерации, молодой командующий польской армией не стал по-родственному выяснять отношения со Станиславом Августом Понятовским. Он просто покинул родину и на какое-то время вернулся в Австрию. Однако когда началось восстание под руководством Тадеуша Костюшко, он снова вернулся в Польшу, чтобы влиться в ряды тех, кто бросил всё ради защиты и возрождения своей родины.

– Кем вы хотите служить? – спросил тогда Костюшко своего бывшего командира.

– Под вашим командованием я готов служить хоть простым солдатом, – искренне и просто ответил ему Юзеф Понятовский, а на следующий день, получив генеральское звание, он возглавил дивизию в повстанческой армии.

После разгрома восстания 1794 года и капитуляции Варшавы князь Юзеф Понятовский ответил победителям отказом на предложение перейти на службу в русскую армию и удалился на долгое время в Европу, ожидая своего часа. И наконец этот час наступил: Юзеф Понятовский принял командование польской дивизией в наполеоновской армии. А через год он прочитал первый параграф Конституции Великого герцогства Варшавского, созданного Наполеоном в результате Тильзитского мира: «Рабство отменяется. Все граждане равны перед законом». Тогда в душе Юзефа Понятовского появилась новая надежда на возрождение Речи Посполитой, а Франция в лице её императора Наполеона оставалась единственным шансом на претворение надежды в реальность.

Юзеф Понятовский, став военным министром герцогства Варшавского, за короткое время сумел сформировать боеспособную польскую армию, которая была всегда на передовых рубежах вместе со своим командующим. Его соратники и просто друзья любовно называли его «польским Баярдом», рыцарем без страха и упрёка. И «польский Баярд» соответствовал этому имени: однажды поверив и присягнув Наполеону Бонапарту, Юзеф Понятовский верно служил ему, принимая участие во всех знаменательных сражениях.

После разгрома своей ранее непобедимой армии на необъятных русских просторах, Наполеон вернулся во Францию и активно начал формировать новую армию: частью из старой проверенной гвардии, частью из нового пополнения рекрутов. Он готовился к новой войне и к новым сражениям, но только в другом соотношении сил. Объединённые русские, австрийские, прусские и шведские войска выступили под Лейпцигом против наполеоновской армии, в которой сражались французы, поляки, саксонцы, итальянцы, бельгийцы и немцы Рейнского союза. Причём армия противника превосходила численностью наполеоновскую армию в два раза.

Наполеон Бонапарт понимал, что сильно рискует, ввязываясь в это сражение, но как всегда он надеялся на свой полководческий талант, верил в свою звезду и везение. Да и что ему ещё оставалось делать: под свои знамёна он собрал всех, кого ещё можно было собрать, и на большее ему рассчитывать было нечего. Ведь 1813 год – это совсем не 1807 год, когда русский император Александр I после поражения и подписания Тильзитского мира льстиво называл его своим другом и братом.

В эти октябрьские дни счастливую звезду Наполеона затянули тучи предательства: во время сражения саксонская армия в разгар боя перешла на сторону противника, а саксонские бомбардиры стали стрелять картечью из пушек по бывшим союзникам. После такого «удара в спину» французский император принимает решение сохранить остатки армии и в ночь с 18 на 19 октября отступить от Лейпцига, а прикрывать отход приказывает маршалам Понятовскому и Макдональду.

Но так уж порой случается, что твоя собственная жизнь иногда зависит от чьей-то воли или ошибки. Сапёры, которые получили от Наполеона приказ взорвать мост через реку Эльстер после отхода основных сил его армии, сделали это слишком рано: на другом берегу осталось ещё около 28 000 солдат и два маршала, прикрывающих отступление.

«Пся крев!» – от души выругался Понятовский, когда услышал взрыв и увидел, что единственная дорога к отступлению была уничтожена, понимая, в какую ловушку он попал со всей армией. Маршал Макдональд ничего не сказал по данному поводу, а направил коня прямо в реку. Держась за хвост кобылы, он с трудом выбрался на противоположный берег реки, где его еле живого, стучащего всеми зубами от холодной октябрьской воды, вытащили из реки французские солдаты.

После некоторого размышления Юзеф Понятовский решил последовать примеру Макдональда, но ему повезло меньше: во время последнего сражения за переправу он был ранен в левое плечо. Но молодой маршал нашёл в себе силы и направил коня в воду. По примеру Макдональда, рискуя жизнью, он ещё надеялся переплыть реку и спастись от позорного плена. За командующим последовали тысячи его солдат, кроме тех, которые либо не умели плавать, либо решили просто сдаться в плен противнику, завершив для себя тем самым надоевшую всем войну.

Превозмогая боль в раненом плече, Юзеф Понятовский плыл рядом с лошадью, держась здоровой рукой некоторое время за седло. Но лошадь резко развернулась в сторону, испугавшись упавшего рядом с ней ядра, и рука маршала соскользнула с опоры. Надеясь ещё спастись, Юзеф Понятовский попытался ухватить хвост своего жеребца, но было уже поздно. Жеребец уплыл, а силы окончательно покинули его. Ещё несколько секунд борьбы за жизнь с надеждой на чудо, и маршал захлебнулся речной водой, перемешанной с кровью человеческих тел, обессмертив навсегда своё имя.

XVIII

ак быстро меняется настроение народа в зависимости от ситуации, которая складывается в государстве в данный исторический момент! Кажется, ещё недавно французские женщины в порыве восторга и восхищения подбрасывали вверх свои шляпки, провожая из Парижа колонны солдат в новый поход. Представители молодой французской буржуазии, неплохо заработав на военных заказах, также поддерживали прекрасную половину человечества, приподнимая треуголки и цилиндры с криками: «Да здравствует император!».

Но прошли дни восторгов и побед, прошёл 1812 год, наступил 1813, а за ним и 1814 год ворвался в жизнь французов. И вот те же женщины бросали цветы под копыта лошадей уже русских кавалеристов и призывно улыбались русским офицерам, которые въезжали победителями в столицу Франции.

«Да здравствует император Александр!» – кричали французские буржуа, встречая армии-победительницы, называя своего недавнего кумира деспотом и тираном. И этот восторг также был искренним, так как всем французам надоела война, несущая смерть и трагические вести о том, что чей-то сын, брат или муж уже никогда не переступит порог родного дома.

В небольшой мастерской в доме Цельтнеров в Бервиле Костюшко мастерил какую-то деревянную безделушку на токарном станке, подаренном ему женой Павла I. Немецкое изделие исправно работало уже почти двадцать лет, подтверждая своё высокое качество.

На Костюшко был надет простой рабочий кафтан и фартук столяра. Если бы кто-либо со стороны увидел его в этот момент за работой, то никогда бы не подумал, что этот человек когда-то был свидетелем и активным участником великих исторических событий, а его имя будоражило целые государства. Тем более никому бы и в голову не пришло, что при его жизни на его родине до сих пор об этом старике поют песни, а в крестьянских семьях о нём рассказывают детям на ночь сказки. А в реальной жизни некоторые представители великих мира сего желали бы встретиться с этим народным героем и поговорить в приватной беседе.

Закончив вытачивать очередную табакерку, Тадеуш Костюшко с удовольствием рассматривал результат своего труда. Вдруг дверь широко распахнулась, и в мастерскую вбежало прелестное создание лет шестнадцати.

– Что случилось? – искусственно изобразив сердитое лицо, спросил Костюшко свою воспитанницу. – Началась новая война или Наполеон снова захватил Париж? – попробовал он пошутить. Но увидев раскрасневшееся лицо девушки, «воспитатель» отложил табакерку в сторону.

Оставшись к старости один, без семьи и без детей, Костюшко перенёс всю нерастраченную нежность и отцовскую любовь на Таддеи. Она была для него тем лучом света в его старости, под которым он находил в себе ещё желание жить и жить как можно дольше. Костюшко, занимаясь воспитанием крестницы, обучал её языкам и литературе, посвящал в тайны истории и давал уроки живописи. Поэтому постаревший герой генерал не мог на неё сердиться или ругать, а только иногда сдвигал к переносице свои густые брови, изображая на лице строгость.

– Ну, я жду объяснений, – требовательно сказал он нарушительнице спокойствия.

– Крёстный, к вам прибыл какой-то важный господин. Он ожидает вас в гостиной, – пояснила своё вторжение Таддеи и застыла в ожидании.

– Пойди и скажи, пожалуйста, что я сейчас приду, – попросил Костюшко. – Объясни господину, что мне надо переодеться.

Девушка тотчас упорхнула, а Костюшко вернулся в свою комнату и начал переодевание, раздумывая, кому он понадобился в такое неспокойное время. Хотя когда оно было спокойное в последние годы?

Когда же в мундире генерала американской армии он вошёл в гостиную, из-за стола ему навстречу поднялся неизвестный человек в парадной форме русского генерала. Мужчина был среднего роста, лет сорока, с пышными бакенбардами и приятной наружности. В его неторопливых движениях угадывались те черты светского человека, которые прививались не столько воспитанием, сколько передавались с кровью целых поколений династии аристократов.

– Разрешите представиться, – сказал по-польски прибывший неожиданный гость и наклонил свою голову, выказывая почтение тому, ради кого он прибыл в этот французский городок, – князь Адам Чарторыский.

Костюшко приветливо кивнул в ответ и подал руку дорогому гостю. Теперь он знал, с кем имеет дело, и с удовольствием готов был принять его в доме своих друзей, приглашая занять место за большим столом. Когда они оба сели, Костюшко с интересом более внимательно рассматривал молодого Чарторыского, с которым судьба могла свести его ещё много лет назад.

Господь сделал Адаму Чарторыскому большой по человеческим меркам подарок, определив ему родиться в известнейшей в Речи Посполитой семье. Его отец, князь Адам Казимир, дал сыновьям прекрасное образование: основу латинского и греческого языка им закладывал датчанин Шоу, бывший ранее наставником наследного принца Датского, математику и физику преподавал швейцарец Люилье, а историю родины и её литературу молодые князья постигали при помощи известнейшего в то время поэта Княжнина.

Князь Адам Казимир был мудрым и дальновидным отцом не только в вопросах образования своих детей. Чтобы его сыновья видели окружающий их мир не только в розовом цвете, он устроил их обучение в родовой резиденции в Пулавах. Там вместе с молодыми князьями Чарторыскими получали образование дети магнатов и простых шляхтичей. Молодые люди, оправдав ожидания князя, невольно подражали старшему поколению, устраивая собрания, где с пылкостью юных сердец обсуждали вопросы будущего Речи Посполитой, создания и организации новой структуры государственной власти.

Вторым важным этапом познания окружающего мира для молодого Адама Чарторыского стала поездка по Европе в 1786 году с посещением Германии и Швейцарии. Тогда перед ним открылся ещё один новый мир, в котором молодой князь встретился с известнейшими людьми и даже был представлен Гёте. После такого насыщенного путешествия князь Адам вернулся на родину и сразу окунулся в политическую жизнь Речи Посполитой. Избирательная кампания 1788 года и участие в Четырёхлетнем сейме стала для восемнадцатилетнего юноши первой серьёзной жизненной школой.

Молодой политик активно участвовал в деятельности великого сейма и присутствовал на всех его заседаниях. Он с патриотическим восторгом воспринял все планируемые реформы в Речи Посполитой, но неожиданно вновь собрался за границу. По рекомендации родителей в 1789 году Адам решил продолжить учёбу в Европе, планируя начать с Франции. Но родина революционных бурь встретила князя враждебно, и он без задержек пересёк эту опасную для любых аристократов территорию, направляя свою карету прямо в сторону консервативной Великобритании.

Прослушав в Лондоне блестящие речи английских ораторов Бёрка, Фокса и Грея, князь Адам посетил университеты в Оксфорде и Эдинбурге, познакомился со знаменитыми английскими учёными Кларком и Юмом. Жизнь в английском обществе настолько увлекла молодого польского аристократа, что домой он вернулся только к моменту принятия Четырёхлетним сеймом Конституции 1791 года. Затем была война, участие в сражениях, высшая военная награда за боевые заслуги, поражение, отставка «по собственному желанию» и иммиграция в Англию.

В военных действиях восстания под руководством Костюшко Адаму Чарторыскому участвовать не довелось: направляясь в 1794 году в Польшу с этой целью, он был неожиданно задержан на территории Бельгии по требованию австрийского правительства. Под арестом потомок известнейшей в Польше фамилии находился до конца разгрома восстания, после чего был освобождён. Адам Чарторыский, духовно разбитый от унижения, которое претерпела его родина, уехал в Вену к родителям, которые и «организовали» для него этот арест.

Предвидя поражение восстания, старый князь Адам Казимир Чарторыский таким образом попытался сохранить жизнь сыну, зная его патриотические чувства. Он прекрасно понимал, что Адам-младший не останется в стороне, когда вся Речь Посполитая была охвачена восстанием, а тысячи патриотов со всех стран Европы вставали в ряды восставших. Но сын есть сын, и никого дороже для старого князя в этой жизни не было. Чего это ему стоило, можно только догадываться: ведь отец сам сделал всё, чтобы его сыновья стали такими, какими они были.

И хотя Адам не погиб и не попал в плен, но всё, что имела семья Чарторыских на территории уже бывшей Речи Посполитой, было разграблено и опустошено, а на всё их имущество был наложен секвестр. На ходатайство австрийского правительства перед Екатериной II о снятии ареста с имений Чарторыских российская императрица выдвинула условия, какие ставили некогда татарские ханы Золотой Орды русским князьям: «Пусть старый князь пришлёт в Петербург своих сыновей, – передала через Репнина она ответ венскому двору, – а я посмотрю далее, как мне поступить с этим семейством».

Екатерина II была сердита на Чарторыских за то, что они были в сговоре с польским королём, за их непокорность русской политике, за их «коварство», за майскую Конституцию 1791 года и за многое-многое другое... О подробностях политики, которую долгие годы вели Чарторыские за её спиной, Екатерине II стало известно после подробного расследования, проведённого специальной комиссией во главе с генерал-прокурором Самойловым. К тому же русской императрице стало известно, что мать молодых Чарторыских взяла клятву со своих сыновей вечно ненавидеть Россию, и это известие ещё больше ужесточило её отношение к этой семье.

Но прошло не так много времени, и Екатерина II «оттаяла»: секвестр с имений Чарторыских был снят, а Адам и его брат Константин были приняты на службу и даже пожалованы в камер-юнкеры. Но служба при русском дворе действовала на Адама удручающе. Он, потомок князей Чарторыских, вынужден служить тем, кто лишил его родины, унизил её и стёр своей волей с карты мира. Адам замкнулся в себе, стал подозрителен, скрытен и мало общался со своими сослуживцами.

И неизвестно, как сложилась бы дальнейшая служба при российском дворе у Адама Чарторыского, если бы не его случайная встреча с Великим князем Александром на берегах Невы. Великий князь почему-то был слишком откровенен в тот день с польским патриотом. Он осуждал отношение государыни к Польше, но этим только сначала насторожил Адама.

– Я ненавижу деспотизм в любом его проявлении, – вдруг эмоционально и, как показалось Адаму, искренне заявил молодой Александр. – А Костюшко – он... он великий человек, защищающий гуманное дело всего человечества.

«Что это, – лихорадочно соображал Чарторыский, – лицедейство будущего императора или Александр действительно нуждается в друзьях и «прощупывает», можно ли сына князя побеждённого государства приблизить к себе?»

– Я сочувствую Франции, – продолжал откровенничать Александр. – И если желаете знать, то я желаю успеха Французской революции.

«Неужели это говорит мне наследник российского престола?! Просто поразительно!» – подумал Адам Чарторыский и... «расслабился». Он постепенно позволил увлечь себя разговором, который затрагивал его личные глубокие чувства и переживания. Уже через несколько минут будущий российский самодержец слушал ответные откровения своего собеседника, которые выражались хотя и не так эмоционально, но искренне. Адам Чарторыский рискнул: такая откровенность могла ему дорого стоить, но могла и много дать в будущем. И не только ему лично, но и его родине. Так уж устроен мир, что великие князья со временем становятся императорами.

За этой встречей последовали вторая, третья. Беседы носили всё более доверительный характер, и вскоре братья Чарторыские стали не просто особами, приближёнными к Александру. Тот при всех называл их друзьями и настолько явно оказывал им своё внимание и покровительство, насколько это позволяло его положение внука Екатерины Великой и сына будущего императора Российской империи.

После кончины Екатерины II и воцарения Павла I положение братьев Чарторыских при дворе укрепилось. Когда же российский император облачился в мантию магистра Мальтийского ордена, то он пожаловал их кавалерами этого ордена. А чуть позже Адам Чарторыский был назначен в Государственную коллегию иностранных дел и определён в тайные советники.

Европейская политическая ситуация также быстро менялась в конце восемнадцатого столетия: Павел I возмутился давлением на него со стороны Австрии, которой не нравилось усиление России в регионе Средиземного моря. Российский император решительно пошёл на сближение с Бонапартом, но смерть Павла I прервала этот процесс.

После восшествия на российский престол Александр I сделал Адама Чарторыского министром иностранных дел и своим ближайшим советником по международным вопросам. Но всё чаще Александр I игнорировал советы своего друга, совершая одну политическую ошибку за другой. Адам Чарторыский предполагал, что после поражения России и Австрии под Аустерлицем Наполеон не успокоится и найдёт повод, чтобы вторгнуться со своей армией в пределы Российской империи. Предвидя будущую войну, он подал русскому государю записку с призывом объявить Польшу независимым государством, чтобы поляки не пополняли ряды французской армии.

Однако Александр I снова не прислушался к своему дальновидному советнику. Как и предполагал Адам Чарторыский, в польских полках и дивизиях герцогства Варшавского, созданного Наполеоном, почти третья часть офицеров была из подчинённых России провинций. Некоторые богатые шляхтичи приводили за собой во французскую армию более бедных, обеспечивали их обмундированием и оружием за свой счёт, формируя роты, эскадроны, батальоны и даже целые полки.

Адам Чарторыский был разочарован Александром I, а тот не хотел больше принимать советы от польского патриота. Высочайшим указом 17 июня 1806 года тайный советник князь Чарторыский был уволен с должности министра иностранных дел, которую он занимал с начала царствования своего «друга». А 14 июня 1807 года произошло сражение при Фридланде, где армия Наполеона с участием польских легионов разгромила русскую армию Беннигсена. Александр I, мило улыбаясь и скрипя зубами от того, что он вынужден был делать, 25 июня 1807 года поставил свою подпись под Тильзитским договором. Император Франции с этого момента стал полным хозяином Европы, а император России получил пятилетнюю передышку и бледнел, когда слышал слово «Тильзит». Однако не только бледность стала признаком сильного волнения русского императора. С этого момента Александр стал плохо спать. Вспоминая мученическую смерть отца и подробности покушения на его жизнь, он опасался подобного заговора и в отношении своей персоны. Ведь патриотические настроения русских гвардейских офицеров не соответствовали тем результатам, которые получила Россия после подписания Тильзитского мира.

С началом войны 1812 года в Варшаве по согласованию с Наполеоном 26 июня 1812 года был созван сейм, который призвал всех поляков к борьбе с Россией, а председателем сейма был избран Адам Казимир Чарторыский, отец бывшего министра иностранных дел Российской империи! Узнав об этом, Адам-младший вовсе покинул Россию и выехал в Вену. Он оказался в сложном положении, когда служить своей родине Адам не мог, чтобы не очернить себя чувством неблагодарности к русскому царю. В то же время он с нетерпением ожидал окончания этой войны. Как политик и бывший министр иностранных дел Российской империи Чарторыский предполагал, что после мирных переговоров между враждующими сторонами Польша всё-таки получит статус государства, кто бы ни оказался победителем: Франция или Россия.