Текст книги "Лабиринты свободы"

Автор книги: Юрий Устин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

Ранним утром Костюшко открыл глаза, но Мадлен в доме уже не было. Зато на крыльце стоял верный Томаш, ожидая, когда проснётся хозяин, чтобы передать ему пакет, доставленный только что посыльным от генерала Грина.

Костюшко вышел на крыльцо и с удовольствием вдохнул в себя свежеть летнего утра.

«До чего прекрасна жизнь! – подумал он, вспоминая прошедшую ночь. – Надо срочно найти Мадлен и сделать то, что решил. Пора стать семейным человеком, ведь мне уже 37 лет».

– Ну что тут у тебя? Откуда? – спросил Тадеуш, указывая на пакет в руке Томаша.

Ординарец молча протянул послание. Разорвав пакет и прочитав содержание, Костюшко на минуту расстроился: это был приказ генерала Грина прибыть в штаб армии. Им предстояла совместная поездка в Филадельфию по приглашению самого Вашингтона. А ведь Тадеуш хотел обсудить все вопросы своей будущей семейной жизни с Мадлен... Придётся эту часть его биографии перенести на более поздний срок.

– Приготовь лошадей и собери всё необходимое. Поедим и отправимся, – приказал он Томашу, ничего ему не объясняя. Но тот давно уже привык к подобным приказаниям и всегда был готов тронуться в дорогу.

XII

огда ещё можно надолго оставаться наедине с собой и поразмышлять о смысле жизни; о счастье, о Боге и о многом другом, что может прийти на ум, как не во время долгой поездки. Только изредка твоё внимание отвлекут неизвестные путники на безлюдной дороге, спешащие по своим мирским делам, и опять наступает полное погружение в свои мысли.

Трясясь на лошади в сторону Филадельфии, Костюшко вспоминал прошедшие годы своей жизни в Америке и, особенно, последние события, непосредственным участником которых он стал...

...После позорного поражения англичан под Саратогой боевые действия противостоящих армий, Британии и Соединённых Штатов, в 1778—1780-е годы проходили с переменным успехом. Генерал Клинтон не смог выдержать натиска североамериканской армии, и в 1778 году оставил Филадельфию, сохранив при этом боеспособную армию, и сосредоточился на защите Нью-Йорка. В конце того же 1778 года англичане нанесли серьёзные удары в южном направлении по штатам Джорджия и Южная Каролина, захватили их, а позднее к своим победам приобщили и оккупацию Северной Каролины.

Южная армия генерала Грина не осталась «в долгу». Однако «вернуть долг» Грин смог только в 1781 году. Он заманил британские войска под командой генерала Корнуоллиса в Виргинию, где оставил их без снабжения, и британскому генералу ничего не оставалось делать, как только со своей армией в 9000 солдат закрепиться на оборонительных рубежах у Йорктауна.

Операцию по разгрому остатков английской армии готовили уже две объединённые армии Америки и Франции под командованием двух маркизов: Лафайета и Рошамбо. Кроме сухопутных войск, им помогала с моря французская эскадра адмирала де Грасса в составе 28 кораблей.

Когда английская разведка доложила своему главнокомандующему о таком неравном противостоянии, генерал Корнуоллис принял разумное решение, повторив поступок генерала Джона Бургойна под Саратогой. Таким образом, в ноябре 1781 года по его приказу британский экспедиционный корпус капитулировал, сохранив жизни многим солдатам: как своим, так и противника.

После такой убедительной победы Континентальной армии англичане больше не предпринимали активных военных действий, а Вашингтон также принял выжидательную стратегию. Противники встречались иногда в каких-нибудь небольших стычках, которые сражениями трудно было даже назвать. Подобные бои местного значения чаще всего заканчивались вничью, после чего обе армии обменивались пленными и возвращались на исходные позиции.

После такого затянувшегося противостояния английское правительство поняло, что не оправдало доверие своего короля. Премьер-министр Фредерик Норт получил вотум недоверия и 20 марта 1782 года ушёл в отставку. Не прошло и месяца после его досрочного ухода из большой политики, а уже в апреле палата общин проголосовала за прекращение военных действий в далёких от Англии североамериканских колониях.

Американская дипломатическая миссия в составе Бенджамина Франклина, Джона Адамса и Джона Джея[24]24
  Первый председатель Верховного суда США и губернатор штата Нью-Йорк.


[Закрыть] не заставила себя долго ждать и 30 ноября 1782 года предложила свой проект предварительного мирного договора[25]25
  Первая статья этого исторического документа почти полностью вошла в основной мирный договор, подписанный 3 сентября 1783 года в Париже в Версале.


[Закрыть]...

Приближаясь с генералом Грином к Филадельфии, Костюшко понимал, что вызов главнокомандующего в столицу восставших колонистов был вызван необходимостью, которую диктовали определённые условия или события. О причинах этой поездки Костюшко догадывался и предполагал, что его жизнь в ближайшее время может круто измениться. И не только его.

Совещание у Вашингтона не заняло много времени. На нём присутствовали в основном командный состав двух армий, приближённые и доверенные лица Вашингтона, в числе которых было несколько конгрессменов. После обмена приветствиями Вашингтон пригласил всех в небольшой зал Конгресса, где были уже приготовлены для всех гостей стулья и небольшая трибуна для Вашингтона. После того как каждый занял своё место, Вашингтон вышел к трибуне и произнёс короткую речь. Суть его выступления заключалась в том, что в ближайшее время Великобритания может подписать основной мирный договор. Вашингтон дал понять, что если ото всё-таки произойдёт, то он, выполнив свои обязательства главнокомандующего, возможно, подаст в отставку.

Сам Вашингтон понимал серьёзность своего заявления. Он просил не принимать свой уход с этой должности как что-то исключительное или как какой-то политический демарш. Те же, кто хорошо знал Вашингтона, понимали, что он просто устал от войны и собирается вернуться к мирной жизни, к своей семье, к своим плантациям. В заключение речи, которая являлась репетицией к выступлению в Конгрессе, Вашингтон напомнил всем присутствующим о патриотизме. При этом главнокомандующий просил быть всегда готовыми выступить на защиту своего Отечества, если опять возникнет в этом необходимость.

Костюшко слушал Вашингтона, но постоянно ловил себя на том, что мысленно он находится не в здании Конгресса, а в своём маленьком доме. Там ещё недавно он держал в объятиях прекрасную девушку, чувствовал запах её волос, ощущал биение её сердца в унисон со своим.

Костюшко провёл ладонью по лицу и вернулся от воспоминаний к окружающей действительности. Он понимал, что Соединённые Штаты, возможно, стоят на пороге новых событий, развитие которых сейчас сложно предугадать в случае ухода в отставку главнокомандующего. Всё-таки, обладая огромным авторитетом в Конгрессе и в армии, Вашингтон мог бы занять видное политическое положение в стране. Он просто мог использовать этот политический момент и стать если не новым монархом, то правителем, диктующим всем только свою волю. Но хорошо зная этого человека, Костюшко понимал, что Вашингтон так не поступит. Он навсегда останется в памяти граждан и истории своей страны как Джордж Вашингтон, человек-легенда, главнокомандующий первой армией первого демократического государства на американском континенте. И уже только за эти качества Костюшко уважал его и был готов пойти за ним туда, куда он укажет, и выполнить любое его поручение даже ценой своей жизни.

Вашингтон уже закончил своё выступление, и кто-то задал ему вопрос о будущем преемнике главнокомандующего и чем последний собирается заниматься. Вашингтон корректно уклонился от вопроса о новом главнокомандующем, объяснив, что решение о своей отставке окончательно не принял. При этом добавил, что если и оставит армию, то не собирается возглавлять какое-нибудь движение или партию, а просто хочет вести довоенный образ жизни.

– Ну а в конце своего выступления, джентльмены, – вдруг объявил Вашингтон собравшимся, – я хотел бы пригласить всех отужинать ко мне домой сегодня вечером.

Последняя фраза главнокомандующего вызвала шумное одобрение присутствующих в зале, и все потянулись к дверям, на ходу обсуждая выступление Вашингтона.

Вечером того же дня Костюшко с генералом Грином подъехали к дому главнокомандующего, который находился на одной из центральных улиц Филадельфии. За длинным столом, на котором стояли напитки и закуски, расположились человек тридцать. Среди них половина была военными, а другая половина какие-то неизвестные ранее Костюшко люди. Грин с Костюшко уселись рядом с Джоном Лоуренсом, который, как гора, возвышался над столом. Плантации его отца Генри Лоуренса, президента Континентального конгресса, располагались в Южной Каролине, и поэтому Джон Лоуренс считал себя человеком, приближённым к Вашингтону. На эти плантации ежедневно выходили на тяжёлую работу чернокожие рабы, и данный факт всегда смущал Костюшко, когда он начинал задумываться об этом. Но выполняя свои служебные обязанности в разных точках Соединённых Штатов, воюя с англичанами, Костюшко полностью посвящал себя службе. Пока он глубоко не вникал и суть социального неравенства граждан в стране, которой служил столько лет, имеющей демократическую конституцию.

Вот и сегодня, усевшись за стол, Костюшко просто решил поужинать и пообщаться со своим новым другом или с кем-нибудь из присутствующих знакомых военных. Пока Грин о чём-то оживлённо беседовал с Лоуренсом, к Костюшко немедленно подошёл верный слуга хозяина дома негр Том лет 25, которого он запомнил ещё по службе в форте Вилли Фодж. Это было, наверно, самое тяжёлое время для армии Вашингтона. В числе его двух тысяч преданных солдат, оставшихся под его командованием в сложнейших военных условиях, был и Том, которого Вашингтон взял с собой на войну, покидая поместье. Следуя за хозяином, он прошёл всю войну, оберегая его от бытовых проблем военных походов, мёрз в зимнюю стужу, голодал, когда в армии были перебои с продовольствием.

– Здравствуй, Том! – улыбаясь, первым поздоровался Костюшко, и Том, узнав говорившего, радостно закивал ему в ответ, улыбаясь во весь рот.

– Здравствуйте, сэр! – ответил слуга и с готовностью услужить гостям застыл в ожидании их пожеланий.

– Том, – попросил его Костюшко, – а не принёс бы ты нам что-нибудь выпить и поесть, а то в горле пересохло, да и желудок требует для себя работы.

Том согласно кивнул и ушёл на кухню, а через несколько минут на столе дорогих гостей уже стояли тарелки с кусками жареной индейки и хорошее вино с виноградников южных штатов. Джентльмены не заставили себя долго упрашивать и, как положено здоровым и голодным мужчинам, набросились на еду.

Покончив с индейкой и с выпивкой, поговорив с большим соседом по столу о возможном подписании договора о мире с англичанами и участии Франции в данном процессе, Костюшко заметил, что в их сторону направляется Вашингтон. Он подошёл к их столу и, поприветствовав каждого, предложил Костюшко прогуляться недалеко от дома и пообщаться без свидетелей.

– Как вы думаете, – спросил Вашингтон, когда они вышли за ворота и пошли вдоль тенистой аллеи, – зачем я собрал вас у себя дома?

– Наверно, чтобы попрощаться с нами, – дога дался полковник. – Когда заканчивается война, я думаю, пора подумать и о мирной жизни, – уклончиво ответил он, предполагая, что Вашингтон сейчас сообщит ему что-то важное.

– Мы сегодня переживаем не лучшее время, – начал откровенничать Вашингтон, – и вы об этом знаете.

– Простите, сэр. А можно конкретнее? – попросил Костюшко. – Вы можете мне полностью доверять.

Вашингтон внимательно посмотрел на стоящего перед ним с гордо поднятой головой Костюшко. Полковник смотрел ему прямо в глаза и ждал отпета. Вашингтон не выдержал его прямого взгляда и отвёл глаза, продолжая смотреть куда-то за спину Костюшко. Разговор явно не клеился, и оба чувствовали какую-то неловкость. Наконец Вашингтон собрался с мыслями и начал говорить собеседнику про то, что Костюшко уже либо знал, либо о чём давно догадывался.

– Понимаете, я за эти годы просто по-человечески устал.

Вашингтону всё больше нравился стоящий перед ним полковник. Он следил за его службой и видел в нём не просто военного в чине полковника. Таких в его армии было достаточно. Перед ним стоял человек высоких достоинств, наделённый от природы талантами, которыми он щедро делился на своей новой родине. Став известным в американской армии после сражения под Саратогой, Костюшко продолжал оставаться скромным полковником, который не привык бахвалиться заслугами перед отечеством и продолжал службу, вкладывая и неё всю душу. Всё это было известно Вашингтону, и он решил приблизить его к себе, позволяя разговаривать с ним не как главнокомандующий, а как простой смертный человек.

Их прогулка вылилась в длительную беседу. Вашингтон придерживался одних с Костюшко взглядов по многим проблемам, ставшим предметом их обсуждения. Он отмечал про себя, что мнение полковника часто совпадало с его мнением, а иногда простой разговор перерастал в небольшую дискуссию. У них было много общего, но в то же время Костюшко чувствовал, что в разговоре с ним Вашингтон не впускал его в свой внутренний мир и не допускал со своей стороны полной откровенности.

За это короткое время их общения Вашингтон настолько сумел расположить Костюшко к себе, что, уставший от одиночества, тот раскрылся перед этим человеком и откровенно рассказал ему о своей жизни. Его собеседник слушал «исповедь» полковника, привычно кивая головой. При этом сам высказывался конкретно и сжато, иногда задавал вопросы, однако сам говорил немного. Может быть, из-за этого Костюшко чувствовал какую-то недоговорённость со стороны Вашингтона и принимал эту закрытость как недоверие к нему.

Прогуливаясь по тенистой аллее, Костюшко решил поговорить с Вашингтоном о будущем американской армии, о своих предложениях по её преобразованию, а также о личной жизни, которую он собирался изменить в ближайшее время.

– Если вы оставите пост главнокомандующего, то кто займёт ваше место? Этот вопрос волнует сейчас многих военных, – высказался Костюшко по поводу того, что услышал от главнокомандующего на совещании. – А кто сегодня сможет достойно заменить вас на этом посту?

– Там будет видно, – уклончиво ответил Вашингтон. – Генералов у нас много, но армии всё-таки нужны профессионалы. Ну а вы? Что вы думаете по этому поводу?

Костюшко остановился, глубоко вдохнул в себя свежий прохладный воздух и внезапно улыбнулся.

– А знаете, армия для меня в ближайшее время отойдёт на второе место в моей жизни, – заявил неожиданно он, и Вашингтон с удивлением посмотрел на полковника.

– Интересно. А что же будет на первом?

– Не что, а кто, – пояснил Костюшко, продолжая улыбаться, с удовольствием разглядывая вытянувшееся лицо Вашингтона. – Я, наверно, подам в отставку, женюсь и уеду в какой-нибудь отдалённый штат.

– Ну конечно! – воскликнул Вашингтон. – Как я сразу не понял: только женщина могла так круто развернуть вашу жизнь. И кто же эта счастливая особа?

– Её зовут Мадлен. Она девушка из простой семьи. Очень красивая, и я её, кажется, люблю, – искренне признался Костюшко.

Он смотрел на Вашингтона широко открытыми глазами, в которых можно было увидеть, как там пляшут канкан чертенята. Ему вдруг захотелось обнять этого человека, хорошенько помять его и даже оторвать его тело от земли. Но Костюшко сдержал свои юношеские эмоции влюблённого зрелого мужчины, так как понимал, что такое его поведение может выглядеть неестественно.

– Да. Я вас понимаю.

Вашингтон как-то сразу замялся и некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Теперь вся подготовленная им речь не имела никакого смысла. Чтобы понять это, достаточно было видеть и слышать Костюшко. Выражение его лица в этот момент было такое, каким бывает у молодых юнцов, сорвавших неожиданно у молодой и красивой девушки свой первый в жизни поцелуй: влюблённым и, соответственно, глупым.

После признания Костюшко они продолжили свой путь по аллее в молчании. Каждый думал о своём, но всякая прогулка рано или поздно заканчивается. Обогнув дом, они вернулись к входным воротам и вновь оказались в окружении гостей.

Когда поздно вечером все гости начали расходиться, при расставании Вашингтон ещё раз уточнил у Костюшко:

– Вы окончательно решили оставить службу в армии?

– Да, окончательно, – решительно ответил тот. – Наверно, я тоже, как и вы, устал от войны. Мне уже тридцать семь лет, а у меня ни жены, ни детей. Пора, чувствую, пора.

Вашингтон участливо и с каким-то сожалением посмотрел на полковника.

– А ведь вы могли бы сделать блестящую карьеру... – с надеждой ещё попытался что-то доказать Вашингтон, но передумал и подал руку для прощания.

– Значит, не судьба, – продолжил за него Костюшко, крепко пожимая протянутую руку.

После рукопожатия Вашингтон снял с пальца перстень общества Цинциннати и вручил его Костюшко.

– Это вам, – произнёс он. – Пусть этот перстень станет началом признания ваших заслуг перед Соединёнными Штатами. – Я надеюсь, что вы примете моё предложение стать одним из нас.

После расставания у каждого осталось чувство недоговорённости, какой-то неудовлетворённости от этой встречи. Вашингтон хотел открыто поговорить с Костюшко о своих дальнейших планах после отставки. При этом планировал предложить Костюшко свою поддержку и поддержку своих сторонников, если бы кандидатура Костюшко рассматривалась на место депутата Конгресса. А, может быть, и на должность командующего одной из армий Соединённых Штатов. Однако услышав, что Костюшко решил подать в отставку, Вашингтон увидел его лицо и сразу понял, что разговаривать о дальнейшей карьере с ним сейчас просто бесполезно.

Ночью на постоялом дворе Костюшко плохо спалось. Он долго не мог уснуть, то вспоминая проведённый вечер в доме Вашингтона, то рисуя в своём воображении будущую семейную жизнь с Мадлен. А когда его веки глубокой ночью плотными завесами всё-таки опустились на глаза, среди мелькающих картинок сна он увидел брата Иосифа, почему-то очень сердитого и грозившего ему указательным пальцем. Затем брата заменил Бенедикт Арнольд в форме простого солдата, стоящего по стойке «смирно» перед входом в дом Вашингтона. А перед самым пробуждением вдруг явилась Мадлен, на которой было надето красивое бальное платье белого цвета. Она грустно улыбалась и постепенно удалялась от него. Костюшко протягивал к ней руки, желая обнять, но она почему-то всё время ускользала от него. Когда же Тадеуш сумел схватить её в объятия, то увидел перед собой не Мадлен, а лицо Людовики.

Проснувшись от ударов стучащего в волнении сердца, Костюшко некоторое время сидел на кровати, вспоминая каждое мгновение своего сна. Сердце понемногу наладило привычное ритмичное движение, и Костюшко, умывшись по старой привычке холодной водой, окончательно пришёл в себя. Разбудив Томаша и быстро позавтракав яичницей, услужливо приготовленной хозяйкой постоялого двора, он со своим ординарцем уже через час скакал за пределами Филадельфии к месту расположения своего гарнизона.

Дорога домой всегда кажется короче, чем дорога из дома. Костюшко, счастливый и радостный от предстоящей встречи с Мадлен, возвращался в гарнизон, с нетерпением ожидая, когда вновь заключит её хрупкое тело в свои объятия.

Мадлен тоже с волнением ожидала его приезда. В душе она надеялась, что та единственная ночь, проведённая с Костюшко, была не просто кратковременной вспышкой чувств, а получит своё продолжение. Ведь в душе каждой женщины, находящейся в обществе, где преобладают в основном мужские особи, теплится надежда, что среди всех этих мужиков найдётся для неё один-единственный и на всю жизнь.

Костюшко не тянул время с объяснениями и по возвращении сразу предложил Мадлен переехать к нему «на постоянное место жительства». Мадлен, ещё не веря своему счастью, не раздумывала и в тот же день перевезла вещи в его дом. Но недолго молодые люди радовались своим чувствам и отдавались друг другу в неге и ласках. Томаш, исполняя роль почтальона и разлучника, ранним утром опять тихо постучал в двери дома своего командира и передал ему очередной пакет, но уже не от генерала Грина, а лично от Вашингтона. Вскрыв с утренним раздражением пакет, Костюшко поменял гнев на милость. Вашингтон приглашал его срочно в Филадельфию на процедуру присвоения ему генеральского звания, а такая новость не могла быть неприятной. Только Мадлен выглядела огорчённой: ведь их медовый месяц был прерван почти в самом начале и неизвестно ещё, на какое время.

– Ну что ты, что ты, – успокаивал Костюшко погрустневшую девушку, заметив в её глазах слёзы. – Я скоро вернусь. Сама понимаешь, генеральские звания мне не часто присваивают.

Девушка улыбнулась сквозь слёзы. Тадеуш не понимал, что чем больших высот он достигает в армии, тем дальше она, простая девушка, отдаляется от него. Мадлен было грустно от нехорошего предчувствия, но она взяла себя в руки, чтобы не огорчать будущего генерала. Она быстро собрала еду в дорогу для него и Томаша (к его большому удовольствию) и через час уже стояла на перекрёстке, наблюдая, как они удаляются, на горизонте превращаясь в две маленькие точки.

В отсутствие Костюшко Мадлен продолжала заниматься своей повседневной работой: она, как и все женщины, которые «кормились» при армии, готовила еду для солдат и офицеров, убирала, стирала бельё, выполняла всю ту чёрную работу, которую не могли и не должны были делать тысячи солдат. Зато эти же солдаты должны были в любую минуту быть готовы идти в бой на смерть, если им прикажут их командиры.

Осторожно, чтобы не свалиться с небольшого мостика в реку, Мадлен склонилась к воде и начала полоскать бельё, когда её окликнул знакомый голос:

– Здравствуй, Мадлен! Что-то ты в последнее время избегаешь встреч со мной?

Мадлен обернулась и с большой неохотой поздоровалась с сержантом Вэйном. Когда под Саратогой погиб её отец, она чувствовала, что осталась совсем одна на этом свете, без защиты и опоры, и в это время к ней «подкатил» этот сержант. Они встречались недолго, пару месяцев. Ещё тогда Мадлен поняла, что ни о каких серьёзных отношениях Вэйн даже и не помышлял. Ему надо было только одно – её тело, а на всё остальное ему было наплевать. Мадлен порвала с ним, но не потеряла надежду найти того единственного, с кем она бы могла создать семью и обосноваться в каком-нибудь штате на небольшом клочке земли. Но все её дальнейшие знакомства с мужчинами заканчивались так же, как и с Вэйном. Она уже почти потеряла надежду на личное счастье, когда вдруг произошла эта неожиданная встреча с Тадеушем у реки.

Вэйн подошёл поближе и присел на корчагу. Он внимательно наблюдал, как Мадлен полощет бельё, и, наконец, сказал:

– Говорят, что ты скоро покинешь форт? Это правда?

– А тебе какое дело? – Мадлен не переставала делать свою работу. Ей не нравился этот разговор, и она старалась быстрее закончить стирку.

– Да так, никакого... Только с кем ты собираешься уехать? Неужели с самим полковником? Ну конечно, сержантами ты уже брезгуешь.

Мадлен сложила бельё в корзинку и повернулась к Вэйну. Она посмотрела на него тем своим прямым и жёстким взглядом, который не каждый мог выдержать. Вэйн отвёл взгляд, но никуда не ушёл, а остался на месте.

– Что ты хочешь, Вэйн? Между нами давно всё кончено и возврата к прошлому не будет. Уйди с дороги, не мешай мне жить.

– Ты же знаешь, что мне от тебя нужно, – Вэйн поднял глаза и в упор посмотрел на Мадлен. – Тогда полковник никогда не узнает, какая ты шлюшка, и вы уедете вдвоём, куда захотите.

– Ну и сволочь же ты, – Мадлен хотела ударить этого мерзавца, но сдержалась.

«А ведь он, скотина, прав. Ведь все мы, кто при армии, вроде шлюшек, ищем себе мужиков среди солдат, надеемся, глупые, на что-то», – подумала Мадлен. Она отвернулась от Вэйна, поставила корзину с бельём на плечо и пошла в сторону форта.

Вэйн проводил её взглядом мартовского кота, но не пошёл вслед за ней, а двинулся в другую сторону, где его ожидала очередная подружка.

На следующий день Мадлен, собрав все свои скромные женские пожитки в одну дорожную сумку, навсегда закрыла двери дома, в котором так недолго чувствовала себя счастливой. Она пошла на север в сторону большого города, и больше её в расположении армии никто никогда не видел.