Текст книги "Лабиринты свободы"

Автор книги: Юрий Устин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 42 страниц)

VII

рогуливаясь по финским укреплениям при Роченсальме, Суворов, будучи в хорошем настроении, заметил про себя: «Знатная получилась крепость. С одним взводом штурмом не взять!». Как всегда, Суворов делал свою оценку предполагаемого противника или тактику ведения штурма предполагаемого укрепления. После того, как под его командованием русская армия захватила турецкий «неприступный» Измаил, о Суворове заговорили по всей Европе. Однако в самой России будущий генералиссимус вдруг оказался в опале и был послан императрицей Екатериной II в Финляндию.

Суворов был человеком амбиций и настроения. Вот и сейчас, вспомнив, как его обошли с наградами и почестями после победы над турками, он расстроился. И было от чего: по прибытии в Санкт-Петербург с лаврами победителя турок и взятия Измаила он рассчитывал на получение долгожданного фельдмаршальского жезла. Но матушка-императрица почему-то встретила его холодно, не ласково, была молчалива с ним и неприветлива. Суворов догадывался, кто сему был причиной. Светлейший князь Потёмкин, который недолюбливал его за язвительный и независимый характер, дал Екатерине II свою характеристику амбициозному, хоть и талантливому полководцу. А иначе и быть не могло. Светлейший князь не мог простить Суворову его гордыню и слова, брошенные им в его сторону при их последней встрече.

После взятия «неприступной» турецкой крепости Суворов прибыл в ставку Потёмкина с докладом. Фаворит русской императрицы светлейший князь, человек, перед которым при встрече кланялись все придворные и иностранные послы в низком поклоне, лично вышел встречать Суворова.

– Виктория! – воскликнул светлейший, раскрывая свои огромные объятия. – И чем только могу я наградить вас за ваши бесценные заслуги, дорогой Александр Васильевич?

Однако лицо Суворова даже не дрогнуло в ответной улыбке. Гордо подняв свой острый подбородок, он с вызовом ответил:

– Ничем, князь. Кроме Бога и государыни, никто наградить меня не может.

Потёмкин остановился, как будто наткнулся на невидимую преграду. Мрачная тень легла на его лицо. Такой оплеухи он давно ни от кого не получал. Никто не посмел бы его так унизить и так ответить на его приветствие, тем более оно было искренним и доброжелательным. Князь ценил тех, кто творил благо для России, и умел щедро награждать таких людей. И вдруг такой плевок в его сторону.

Потёмкин круто развернулся и пошёл в свой кабинет. Суворову ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Сев в кресло, Потёмкин молча уставился на Суворова. Победитель турок понял, что от него ждут рапорта, и сухо доложил о взятии Измаила и потерях с обеих сторон. Потёмкин ничего более не говорил, а только кивал головой. Всё. Суворов понял, что на этом аудиенция закончилась. Он отдал честь и вышел из кабинета.

Когда Потёмкин собрался в Санкт-Петербург для личного доклада императрице Екатерине II о победе и обсуждения условий мирного договора с турками, он вызвал к себе Репнина.

– Завтра я возвращаюсь в Петербург, – сообщил он. – Мне надо кого-то оставить вместо себя возглавить армию: тебя или Суворова. Что ты думаешь на этот счёт? Как мне поступить?

– Если назначить Суворова, то он либо пойдёт брать Константинополь, либо погубит армию.

– Я тоже так считаю, – подвёл итог такому «совещанию» князь и отпустил Репнина.

После этого случая по рекомендации князя Потёмкина русская императрица Екатерина II держала Суворова в резерве. «Суворов надобен для большего», – посоветовал он ей незадолго до своей смерти, а Екатерина II уважала своего бывшего фаворита, доверяла ему во всём и почти всегда делала так, как он советовал.

Наконец, на одном из приёмов, где присутствовал Суворов, она подозвала его к себе и повелела:

– Я решила послать вас, Александр Васильевич, в Финляндию. Осмотрите там границы и предоставьте план их укрепления.

Обиженный таким назначением, Суворов в тот же день покинул столицу и отправился в Финляндию. Там только закончились военные действия, и возникла необходимость в укреплении северных границ напротив шведского опорного пункта Свеаборг. Несмотря на трудные условия работы в северных широтах, на недостаток строительных материалов и рабочих рук, под руководством Суворова вскоре были построены мощные укрепления. И теперь русский полководец с удовольствием их осматривал и был готов штурмовать даже то, что сотворил сам.

Со временем Суворову стало скучно от такого времяпровождения. Он не мыслил себя без военных походов, побед и следовавших за ними наград. Суворов с завистью из Финляндии следил за победами Ушакова на море и Репнина на суше над турками, ожидая своего часа, чтобы броситься в новое сражение и добиться получения желанных званий и почестей любой ценой и через любые жертвы.

VIII

ольский король заметно нервничал: он без всякой надобности перебирал на своём столе бумаги, перекладывая их с места на место, пытаясь тем самым скрыть дрожь в руках. С самого утра он находился в состоянии крайнего возбуждения, и на это была серьёзная причина. В этот день, 3 мая 1791 года, возможно, решится его судьба, определится будущее всего государства.

Деятельность последнего сейма Речи Посполитой постепенно давала свои положительные результаты. Государство активно развивало экономику и культуру, укреплялась армия. После заключения оборонительного польско-прусского трактата[32]32
  29 марта 1790 года между Речью Посполитой и Пруссией был заключён оборонительный трактат, предусматривающий взаимную военную помощь на случай иностранного вооружённого нападения на одну из сторон.


[Закрыть], как казалось польскому монарху, Речь Посполитая избавилась от влияния России, а прогрессивная патриотическая партия, которая поддерживала короля, сделалась непобедимой и всемогущей.

Однако реформы, которые бы укрепили государство и позволили ему развиваться, двигались, к сожалению, всё равно медленно. Затруднения в работе сейма возникали из-за консервативной партии во главе с епископом Коссаковским, гетманом Ржевуским и Браницким, которые являлись приверженцами России. Они находились в постоянной связи с российским дипломатическим корпусом, который умело направлял политиков в нужное для России русло.

Станислав Август Понятовский понимал, что необходимо было что-то предпринимать, чтобы изменить существующее в сейме и в стране положение, и он был не одинок в этом желании. Его сторонники Игнатий Потоцкий, ксёндз Гуго Коллонтай, итальянец Сципиона Пиатоли (секретарь и доверенное лицо короля), Немцевич и другие депутаты сейма тайно подготовили проект конституции и ознакомили с ним короля. После того как он отредактировал этот документ, встал вопрос о его принятии на сейме. Вот здесь-то могли возникнуть серьёзные трудности: депутаты сейма, сторонники России, не допустили бы принятия конституции и могли сорвать очередное заседание. Королю ничего не оставалось делать, как согласиться организовать заговор в своём родном государстве. Постепенно количество заговорщиков росло, и наконец пришло время, когда надо было принимать решение.

Проект конституции реформаторы решили внести на рассмотрение депутатов сейма в одно из первых заседаний сразу после Пасхи и принять его без обсуждения. Они рассчитывали, что многие из консерваторов не успеют вернуться в Варшаву после праздников из своих поместий. Своим же сторонникам король разослал письма, в которых торопил их с возвращением в Варшаву, пытаясь опередить оппозиционеров. Однако информация о срочном созыве сейма перестала быть для них тайной. Канцлер Малаховский уже «доложил» российскому послу Якову Булгакову, который недавно заменил Штакельберга, что король со своими сторонниками что-то замышляет, не поставив в известность Россию. Консерваторы также получили предписания срочно вернуться в Варшаву и наметили день сбора 5 мая. Но было уже поздно. Узнав точный день их сбора на сейме, сторонники короля решили ускорить процесс принятия конституции и опередили оппозицию на два дня.

В ночь на 3 мая 1791 года все командиры полков, расположенных в Варшаве, получили приказ о выступлении в направлении замка на Краковском предместье. Никто толком не понимал причину раннего подъёма всех воинских подразделений и не мог объяснить, с какой целью они туда маршируют при полном вооружении. Кто-то высказывал предположение, что умер король Польши, а кто-то уверял, что войска направляются на усмирение городского бунта. Правда, кто и против кого взбунтовался, для всех оставалось загадкой.

Когда войска добрались к месту назначения, их взору открылась удивительная картина. Их встречали не ружейными выстрелами и не возмущёнными криками, а всенародным ликованием и радостью. Отовсюду доносилось громкое «Виват король!», а восторженная толпа из Краковских ворот на руках несла седьмого маршала Малаховского, окружённого депутатами. Из окон соседних домов горожане махали платками и хлопали в ладоши. «Виват король! Виват король!..» – восклицали они. А в сеймовом зале в это время проходило историческое для всей Речи Посполитой событие.

Станислав Август Понятовский не зря так нервничал в то утро. Всё, вроде бы, было подготовлено к принятию конституции, содержание которой коренным образом должно поменять всю систему правления государства, дать ему толчок в развитии всех его структур. Однако оппозиция также была готова к депутатским баталиям. Пока вечером 2 мая патриоты проводили генеральную репетицию завтрашнего сейма в Радзивилловском дворце на Краковском предместье, консерваторы также не дремали. Они собрались на квартире Булгакова, чтобы найти способ сорвать планы патриотов. Но на сейме 3 мая они оказалась в меньшинстве. К тому же толпы ремесленников и купцов заполнили крыльцо, заняли скамьи нижней палаты и готовы были пойти на крайние меры против тех, кто бы помешал патриотам сделать то, ради чего они здесь все собрались. Консерваторы просто испугались революционного взрыва горожан, который мог повлечь цепную реакцию событий, подобных французским.

Только один депутат Сухожеский осмелился выступить против принятия главного закона Речи Посполитой. Сначала он кричал, картинно разрывая на себе одежду:

– Подготовлена революция на гибель свободы!.. Сейм хотят запугать грозящим новым разделом Речи Посполитой!

В ответ на крики представителя консерваторов выступил патриот Тадеуш Матусевич и прочёл донесение от Министерства иностранных дел о сближении прусского и петербургского двора. А это означало только одно: в случае вторжения России Польша окажется в изоляции.

– Мы требуем немедленно найти средство для спасения Отчизны! – громко заявил Игнатий Потоцкий королю, и Станислав Август Понятовский его тотчас озвучил всем депутатам.

– Я вижу спасение государства в сильном правительстве, – пояснил он. – Проект его организации уже готов и совпадает с волей большинства депутатов.

В соответствии со сценарием и генеральной репетицией раздались громкие голоса:

– Давайте проект! Зачитайте всем этот документ!..

И эти требования были тут же удовлетворены секретарём сейма, который озвучил его содержание под одобрительный гул голосов большинства. Консерваторы поняли, что они проиграли. И тогда их лидер, тот же Сухожеский, сделал последнюю попытку организовать срыв сейма. Он взял за руку своего сына и закричал:

– Я убью себя и своего ребёнка, лишь бы он не дожил до рабства под сенью этой конституции!

Однако сторонники оппозиции поддержали его как-то вяло. Подобные заявления они делать не собирались, а тем более претворять их в жизнь. Патриоты же, наоборот, активизировались и потребовали немедленного принятия проекта. Король согласился.

– Все, кто любит Отечество, должен быть ЗА проект, – король словно указывал, каким должно быть следующее действие депутатов. – Кто ЗА проект, пусть отзовётся!

– Все! Все!.. – громко раздались ответные крики.

Вторичное чтение проекта на сейме даже не заявлялось. Спектакль состоялся к восторгу зрителей и большинства его участников, а Станислав Август Понятовский немедленно присягнул конституции, как только она была принята большинством голосов без обсуждения. Восторженные крики: «Да здравствует конституция!» легко заглушили робкие протесты: «Nie mа zgody»[33]33
  «Не согласны».


[Закрыть].

– Через мой труп! – крикнул Сухожеский и упал на пол. Все депутаты и сенаторы, кроме оппозиции, последовали в костёл Святого Яна для принесения присяги только что принятому основному закону страны. С улыбками на лицах и восторгом от того, что только что свершилось, они перешагивали через лежащего Сухожеского, не обращая на него внимания.

Мещанство встретило всю процессию криками: «Да здравствует король! Король с народом, народ с королём!». Вслед за мещанами крики приветствия подхватила шляхта. Станислав Август Понятовский сам не ожидал, с каким восторгом его встретят горожане. Ещё недавно его обвиняли в отсутствии воли и попрекали русскими гарнизонами в Варшаве. Одни открыто выражали недовольство его политикой лояльности к русскому двору, а другие, сторонники России, наоборот, угрожали обратиться за военной помощью к Екатерине II и созданием конфедерации. А сегодня все кричали ему «Виват!» и «Да здравствует король!». Станислав Август Понятовский гордился собой и тем, что сейчас происходило на его глазах.

5 мая на очередном заседании сейма депутаты опять восторженно кричали и аплодировали: секретарь зачитал проект закона о равенстве сословий перед законом, что давало мещанам возможность дослужиться до высших чинов. Шляхта также осталась довольной: теперь ей разрешалось заниматься торговлей при сохранении всех прав и привилегий, полученных в прежние времена. Проект был принят единогласно и без рассуждений.

Гетман Браницкий был крайне раздражён и недоволен. Его всё-таки обошли, обвели вокруг пальца, как неопытного мальчишку. Однако он не решился открыто выступить против конституции при таком всенародном ликовании.

«Ну, ничего, ничего, – прошипел он, когда под усмешки Игнатия Потоцкого и его товарищей ставил свою подпись на бумаге, подтверждая свою поддержку конституции. – Мы ещё посмотрим, чья сила возьмёт верх...»

За ним поставили свои подписи и другие его сторонники, которые ещё недавно на сейме кричали «Nie mа zgody». Противники реформ испугались варшавских восторгов, но не отказались от своих убеждений. Они решили затаиться и выждать время, чтобы снова возвысить свой голос, но только при сильной поддержке извне.

В костёле Святого Яна, где собрались офицеры польской армии, было тесно и душно от большого количества военных, которые прибыли в Варшаву для принесения присяги. Командующий пинской дивизией Тадеуш Костюшко присягал на верность конституции в костёле вместе с начальником инженерных войск Казимиром Сапегой и полковником Якубом Ясинским. Исполнив свой долг, они вместе вышли из костёла и направились в офицерский клуб, чтобы обсудить последние события. Костюшко обратил внимание на кожаную лакированную портупею Сапеги. На ней висела бляха с надписью «Король с народом, народ с королём!», а по пути они то и дело встречали шляхтичей, которые носили аналогичные знаки отличия патриотов.

Этот лозунг стал настолько популярен в эти дни, что каждый уважающий себя варшавянин торопился заказать себе бляху с такой же надписью. От мужчин в проявлении патриотических чувств не отставали и женщины. Одна знатная дама появилась в Саксонском саду с голубым поясом, на котором чёрными буквами были выписаны слова: «Король с народом, народ с королём!», и сразу стала законодательницей новой моды. На следующий день сотни варшавянок бросились заказывать себе такие же пояса, чтобы появиться в них перед своими мужьями.

«Да, началось, – размышлял на ходу Костюшко. – Главное, чтобы за бляхами не начались штурмы Бастилий, а может, и того хуже. А очередная война с Россией нам уже обеспечена...»

– Ну что, панове, нахмурились? – обратился Ясинский к Костюшко и Сапеге. Они сидели за одним столом, пили вино и почти ничего не ели. – Наконец-то дождались мы своего часа: Речь Посполитая имеет свою, а не навязанную кем-то конституцию.

– Я принёс присягу конституции, однако нахожу в ней статьи, которые не соответствуют моим убеждениям, – вдруг заявил Сапега.

Костюшко и Ясинский с удивлением посмотрели на него.

– При этом ты первый пришёл на очередное заседание сейма с этой бляхой, – напомнил Ясинский, указывая на портупею генерала. – Впрочем, это все мелочи. Теперь подождём реакции на последние события Пруссии и Австрии, а главное, что скажет Екатерина.

– Ничего она не скажет, – вмешался в разговор Костюшко. – Ей сейчас не до нас: война с турками ещё не окончена. Своё слово она скажет, если Россия и Турция подпишут мирное соглашение.

– Значит, будет война? – спросил Ясинский.

– Даже не сомневайся, – уверенно ответил за Костюшко Сапега. – Российская императрица не простит Понятовскому его вольностей. Гетман Браницкий со своими сторонниками, я думаю, ещё подольёт масла в огонь.

– Что бы ни случилось в будущем, король стал героем в глазах народа, – отметил Костюшко. – И я считаю, он это заслужил.

Разошлись офицеры поздно вечером. Каждый возвращался домой со смешанными чувствами ожидания перемен и тревоги. Ведь любые большие перемены в обществе предполагают неопределённость. А так как ты живёшь в этом обществе, то что может быть хуже неопределённости?

IX

тоял тёплый майский день 1791 года. Российская императрица долго ожидала такой чудной погоды, которая никак не хотела устанавливаться на прибалтийском побережье. Наконец она решила прогуляться по саду со своими фрейлинами, а чтобы время не проходило без пользы, Екатерина II пригласила на прогулку Безбородко[34]34
  Безбородко Александр Андреевич, государственный деятель Российской империи, гурман, любитель женщин, один из богатейших чиновников России того времени.


[Закрыть] с очередным докладом.

– Люблю весну, Александр Андреевич, – глубоко вдыхая свежий морской воздух, признавалась она канцлеру. – Когда наступает май и всё вокруг начинает оживать и цвести, то самой так хочется жить и жить.

– Да полноте, матушка, живите сто лет нам на радость, – немного смущаясь от таких откровенных слов, заметил Безбородко.

– Да уж, с вами проживёшь сто лет. Вон поляки опять, наверно, войну затевают, – как-то сразу сменила тон матушка-государыня. – Вот им моя смерть в радость-то была бы. Так что там у них снова началось? Опять польский сейм с королём не ладит?

– Сейчас как раз наоборот, – поправил Безбородко императрицу. 3 мая радикальная группировка сейма сумела организовать принятие новой конституции. Все европейские дворы сразу же получили об этом уведомления.

Екатерина нахмурилась. Солнечный день её уже не радовал, а Безбородко вызывал раздражение. «Что-то Станислав совсем самовольничает. Без моего согласия – и вдруг конституция! – размышляла императрица. – Однако как не вовремя...»

– Так о чём они там договорились? – в продолжение своих мыслей спросила Екатерина II.

Безбородко открыл свою толстую папку в кожаном переплёте с брильянтовой застёжкой (любил Безбородко красивые и дорогие вещи), нашёл нужную бумагу и зачитал:

– Провозглашена свобода вероисповедания. Отменено liberum veto, а вместо него вводится принятие решений большинством голосов, провозглашено верховенство воли народа и во имя государственного равновесия предусматривается разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную.

– Чувствую дух французских вольнодумцев, – перебила Безбородко императрица. – Читай, читай далее, Александр Андреевич.

– Королевство польское и Великое княжество Литовское признано одним государством, титул короля отныне передаётся по наследству, а право шляхты создавать конфедерации отменяется. Кроме этого, третье сословие наделяется избирательными правами и может приобретать в собственность землю.

– А когда ты получил эту бумагу? – спросила Екатерина, кивая на листок, который продолжал держать в руке Безбородко.

– Через два дня после того, как депутаты сейма присягнули конституции на Евангелии в костёле Святого Яна. Батурин отписал во всех подробностях.

Екатерина усмехнулась. «Ну что же, эти вольности сейма и Понятовского дадут нам ещё один повод поддержать недовольную шляхту, а таких в Речи Посполитой всегда хватает, – рассуждала Екатерина, продолжая свою неспешную прогулку в сопровождении Безбородко. – Ах, как сейчас радуется король Пруссии. Теперь у него опять появилась возможность оторвать от Польши ещё один кусок и добавить к старому прусскому пирогу. Надо будет подумать, что ему уступить, а что включить в наши границы. Австрийцы тоже не останутся в стороне...»

Благородные идеи равенства людей и религий, о которых когда-то любила поговорить с Дидро и обсудить в письмах с Вольтером молодая Екатерина, уже давно не волновали постаревшую и мудрую Екатерину Великую. Как это не парадоксально, но принятие сеймом Конституции 3 мая было выгодно России и двум её союзникам: Пруссии и Австрии. Теперь осталось только подобрать нужных недовольных и создать то, против чего ещё почти двадцать лет назад воевала Россия и добилась первого разделения Речи Посполитой. Конфедерация – вот что нужно было России и её союзникам, чтобы соблюсти международные правила приличия. А дальше необходимо только скорректировать старый сценарий.

– Ну и чем мы ответим им на этот открытый вызов? – обратилась Екатерина к Безбородко.

– Вам решать, матушка-государыня, – пожал тот плечами, хотя уже подготовил проект письма русскому дипломату в Речи Посполитой с инструкциями.

– Подготовь письмо королю и сейму с предложением отменить эту конституцию, – Екатерина решила до конца соблюсти видимость миролюбивых порывов.

– Так не отменят же, – с сомнением проговорил Безбородко.

– Тогда мы опять пошлём войска, раз не поймут по-хорошему. Тем более, турецкая кампания, надеюсь, скоро закончится, а армия должна быть всегда в действии...

Безбородко был умным и дальновидным политиком. Он предполагал, каков будет ответ из Польши на российский ультиматум и какие события последуют после этого.

– У нас есть союзники среди части польских вельмож, которые относятся с опаской к подобным революционным преобразованиям и уже высказывали недовольство ущемлением их исконных прав, – поделился своим мнением Безбородко, предугадывая решение своей государыни (за это она его и ценила). – Я думаю, что они не захотят повторения в Польше событий, подобных Французской революции.

– Вот их мы и поддержим. Надо всё поставить на старое место, – подтвердила вслух свои мысли Екатерина. – Король не пойдёт против своих магнатов. С кем же тогда он останется? С мелкой шляхтой? А пока мы будем зрителями событий в Польше. Пока.

Императрица на минуту задумалась. Направить войска на территорию Речи Посполитой она сейчас не могла: необходимо было закончить войну с турками.

– Вот что, Александр Андреевич, – уже более спокойно распорядилась императрица, – начинай с князем Потёмкиным переговоры с турками по заключению мирного соглашения, а поляками займёмся по дипломатическим каналам. А не поймут, будем действовать иначе.

Безбородко поклонился матушке-государыне. Придворный чиновник остался доволен своей предусмотрительностью: уже на следующий день дипломатическая почта под усиленной охраной отправилась в Речь Посполитую, Австрию и Пруссию.

Противники и недовольные Конституцией 3 мая были поддержаны Екатериной Великой. Потоцкий и Ржевуский прибыли в Яссы к Безбородко, который там вёл переговоры с Турцией о мире после внезапной смерти Потёмкина. Там же они вместе с российским дипломатом провели совещание и составили планы отмены конституции. Но только после заключения русско-турецкого мира Потоцкий и Ржевуский прибыли в Петербург, где к ним присоединился и гетман Браницкий. При участии генерала Попова они составили Акт конфедерации, в котором от имени польского народа просили помочь восстановить республиканские свободы в Речи Посполитой. Основания для подобного шага были приведены серьёзные: насилия и преступления со стороны сейма, преследования российских подданных и незаконное свержение республиканского правительства. Таким образом, вопреки основному закону государства, в Речи Посполитой была создана Тарговицкая конфедерация. Екатерина II не могла не прислушаться к такому «зову о помощи». Хитрая и терпеливая, она всё правильно рассчитала. Ей было выгодно, чтобы конституция расколола Речь Посполитую, что и произошло. Такой раскол давал возможность России вновь «цивилизованно» вмешаться в её внутренние дела, и помощь конфедерации была немедленно оказана.

Русская армия при Екатерине II никогда не оставалась без дела. Прошёл лишь год с момента утверждения и принятия сеймом Речи Посполитой конституции, а уже 18 мая 1792 года Яков Булга ков нанёс визит в Министерство иностранных дел Речи Посполитой. Русский дипломат без малейшего намёка на вежливость, без всяких эмоций вручил министру Хрептовичу гербовую бумагу Российской империи. Это была декларация о вторжении русских войск на территорию Речи Посполитой.

Две русские армии, одна под командованием Михаила Кречетникова, а вторая, южная молдавская, под командованием генерал-аншефа Михаила Каховского, общей численностью около 90 000 солдат, двинулись к границам «взбунтовавшегося» государства. По плану, составленному для русских войск немецким военным стратегом полковником Пистором, обе армии должны были вторгнуться в Польшу одновременно. Первая армия должна была двигаться на Литву, а вторая в Подолию и Волынь. По плану этого немца они должны были подавить сопротивление «бунтарей» и соединиться около Варшавы. Таким образом, силой оружия, Екатерина II собиралась поставить сейм Речи Посполитой «на место», заставив его отказаться от Конституции 3 мая, а заодно от части своих территорий.

Армия Речи Посполитой в ответ смогла собрать под свои знамёна около 57 000 солдат с 300 пушками. При этом, если исключить войска, расположенные в гарнизонах, реально русскому вторжению могли противостоять две польские армии общей численностью 45 000 солдат. Однако ввиду плохой организации и отсутствия единого плана действий, к сожалению, даже эта сила не смогла оказать должного сопротивления. Кроме этого, протяжённость границы её действия определялась от Украины до Курляндии, что также не способствовало успешной организации маневрирования войсками.

По плану, составленному генералами Речи Посполитой, все её вооружённые силы также были разделены на две армии: коронную армию под командованием молодого генерала Юзефа Понятовского и литовскую под командованием бездарного герцога Людвига Вюнтербергского. Как это ни парадоксально, но этот герцог во время войны действовал в согласовании с прусским правительством. А Пруссии не нужна была победа Речи Посполитой. Иначе за счёт каких территорий она расширит свои границы?! Тем более не в её интересах, если в центре Европы укрепится республиканская Речь Посполитая рядом с маленькой, хоть и воинственной Пруссией.

Австрийскому двору также было не до Речи Посполитой. Кажется, ещё недавно, в феврале 1790 года, на австрийский престол вступил наследник покойного Иосифа II Леопольд II, а уже в марте 1792 года его сменил Франц II. Эта чехарда со сменой императоров не позволила Австрии чётко определиться с «польским вопросом», но зато она точно знала, что будет воевать с революционной Францией, которая первая объявила ей войну.

Россию такой политический пасьянс вполне устраивал, а маленькую Пруссию Екатерина II не опасалась. Тем более, что, зная её территориальные интересы, она намеревалась «выделить» ей долю в случае удачного похода на Речь Посполитую, которая осталась одна перед надвигавшейся угрозой.