Текст книги "Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3"

Автор книги: Юрий Яновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Горлица. Довольно! Купить думаешь? Революционная совесть не продается! Молись, ежели хочешь!

Грицько. Люди добрые! Земляки! Братики! Дозвольте хоть спеть мне. Последний раз в жизни.

Голешник. Пой, что хочешь. Хоть панихиду.

Грицько (начинает):

 
Ревуть-стогнуть гори-хвилі..
 

Горлица и Голешник (не выдержали):

 
В сиеесенькім морі,
Плачуть-тужать козаченьки
В турецькій неволі.
Плачуть-тужать козаченьки
В турецькій неволі..
 

Голешник (утирает слезы). Хватит! Не могу.

Грицько (обрадованно). И у вас сердце не каменное.

Горлица. Э, нет, казаче, это мы грех свой революционными слезами поливаем, а тебе – конец! Молись своему богу!..

Грицько. Во имя отца и сына…

Голешник. Начинай сразу с аминя.

Грицько. Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный… (Крестится, бьет поклоны, вдруг опрокидывает лампу.)

Темно. Что-то упало, вскрикнула Марийка, загремели скамьи, посуда.

Голос Грицька. Спасите! Спасите! Убивают! Спасите!

Отворяются двери; свет, в дверях Христя держится за косяк. За нею – Твердохлеб, люди. Горлица лежит на полу, никак не может подняться на ноги. Голешник держит Грицька. Семен бросается разнимать. Пауза.

Твердохлеб. Опять партизаните? За вами, как за детьми, смотреть!

Христя. Погибаю, Гриць… Огонь меня жжет. Вся в огне… Ребенок холодный, как камень… Скажи… Скажи людям…

Грицько. Я ничего не знаю… (Отворачивается.) Василина. Сын мой, сын…

Марийка (плачет). Он такой… такой… Твердохлеб. Говори, Христя, Христя!

Христя. Я… я… я… (Теряет сознание.)

Занавес

ТРЕТЬЕ ДЕЙСТВИЕ

Двор. Новая хата. Вверх по склону простирается цветущий вишневый сад.

Дед Мелхиседек(входит в белой рубашке, белых штанах, босой). Что есть смерть? Что есть смерть – спрашиваю? Трех попов пережил – ни один не сказал. Теперь – помирай как знаешь. В церковь семьдесят годов не хожу, позабыл, где и двери отворяются. Еще когда был батюшка Павел, дак невежей меня обозвал. «Ты, говорит, невежа, хоть бы ноги мыл, как в церкву идешь, а то в другой раз ко кресту не подпущу!» – «Не пускайте, говорю, батюшка! От такой вашей обиды я на церковь и не оглянусь, хай она у вас завалится!» А она и завалилась, слава богу. Теперь мой черед. Ишь какую цацу нашим молодым колхоз выстроил! Василина покрасила в разные цвета. Омелько двор расчистил. Хата – что веночек! Соломой покрыли, по-старинному. Прохладная будет в жару, теплая в мороз. Любистка насадили – ребят купать. Барвинок расстилается. Куст калины у колодца. Это я колодец в низинке выкопал, мою воду будут пить. Лягу вон там на пасеке и буду помирать, глядя на чужое счастье. Отвернусь от тебя, земля! Говорят, хорошо помирать, когда пчелы гудут. Вишневый цвет осыпается на руки, будто с неба голубого. А тут и чарочка со двора – слышно – звенит за упокой души. Песню заведут, подтяну тихонько. Душа тем временем из меня – порх! – и улетит. Прямо туда. Вон – за речку, за край земли, далеко, аж на тот свет, к куму… (Идет на пасеку, ложится, сложив руки.)

Грицько (входит крадучись). Глаз не сводят с меня. Дети играют – и тем до меня дело. Словно голый посреди села хожу. Прикрыться мечем. Этого ли я ждал семь лет? Арестуйте, кричу, не мучайте! «Погуляй, говорят, сегодня у нас праздник – семь лет колхозу, погуляй, придет Семей, тогда арестуем, ежели надо будет». Подложу труту под стреху – загорится, тогда меня не устерегут, сбегутся гасить. (Достает трут, зажигает.) Пускай и материно добро дымом уйдет! (Засовывает в стреху.)

Дед Мелхиседек. Ты что это, чертова душа, а?

Грицько (отскакивает, оглядывается). Здравствуйте, дед.

Дед Мелхиседек. Я вижу! (Подходит, вытаскивает из стрехи трут.) Пускай, мол, тлеет трут, а там – прощай, хата? Тьфу! (Плюет на трут, гасит пальцами.) Помереть спокойно не дадут.

Грицько. Гнездышко стережете, пока голубь и голубка в сельсовете записываются?

Дед Мелхиседек. Вот я тебя сейчас в сельсовет отведу, душегуб!

Грицько. Отведите, дедушка. Пускай назад в Сибирь везут. Кровавыми мозолями буду работать, чтобы никто меня хлебом не попрекал…

Дед Мелхиседек. Брешешь, идол! Ты привык, чтоб на тебя другие работали.

Грицько. Мать меня прокляла, дочка отшатнулась, люди моей тени пугаются. Разве я зверь или оборотень?

Дед Мелхиседек. Собачья желчь! Христю отчего Семен в больницу повез? Я и землю и под землю вижу! Я – геолог!

Грицько. Божья воля, дед.

Дед Мелхиседек. Божья воля, а твоя ласка! Коли б мне не треба было помирать, я б из тебя такую юшку выдавил, собачья желчь!

Грицько. Давите, дед!

Дед Мелхиседек. Теперь – давите! А ты знаешь, что у нас поджигателям бывает? Высшая мера!

Грицько. Корень мой земля не принимает. Что мне делать? Куда податься?

Дед Мелхиседек. Холера по тебе скучает. Туда и иди!

Грицько. Куда?

Дед Мелхиседек. Вон боярышник цветет. За ним – ветлы. Туда иди. (Хочет уходить.) Повесься там! (Идет на пасеку, опять ложится.)

Грицько (вслед деду). Помирайте себе потихоньку. Свою жизнь отжили – в нашу не лезьте!

Марийка (входит, запыхавшись). Дядя Омелько! Дядя Омелько!

Грицько. Тебе чего?

Марийка (увидала Грицька). И вас еще земля держит?

Грицько. Из больницы идешь?

Марийка. Бегу тропинками, не стала и подводы ожидать, бегу по полю, ни облачка, тишина в степи, как на похоронах, а я бегу, спотыкаюсь! Хочется мне кричать, хочется плакать, за что? Скажите мне – за что?

Грицько. Поди выпей воды.

Марийка. За что вы ее убили? Она ж любила вас!

Грицько. Что ты плетешь? Кого убил?

Марийка. Неужели и слезы у вас высохли? И совесть бурьяном заросла?

Грицько. Христя, что ли, померла?

Марийка. Вы ее убили!

Грицько. Упокой душу!..

Марийка. Она мне сказала! Не скроетесь!

Грицько. Ей померещилось, а ты веришь!

Марийка. Не померещилось. Вы убили!

Грицько. Диву даюсь я, Марийка. Не могу тебя узнать. Как это так? Отречься от своего рода? Отца родного ногами топтать? А отец может и разгневаться.

Марийка. Не отец – душегуб! У вас руки в крови! Не подходите! Разве вас можно жалеть? Пропасть между нами лежит!

Грицько. А я пропасть вот как переступлю и дочку свою за шею…

Марийка. Пустите!

Грицько. Поглажу. Сердце у меня болит, а никто не пожалеет. Чего ты кричишь, дочка?

Марийка. Я не кричу. Вы ж не волк. Да еще средь бела дня.

Грицько. Пойду куда глаза глядят. От людей, от семьи, от дочки, от матери. Горе меня сокрушает, несчастье к земле гнет… (Утирает притворную слезу.)

Марийка. Не прикидывайтесь!

Грицько. Проводи хоть ты меня в дорогу. В далекий путь уйду…

Марийка. Э, нет! Этому не бывать! Сидите, пока люди сойдутся!

Грицько. Прощай, пойду.

Марийка. Я милицию за вами пошлю. Не убежите.

Грицько. Рехнулась?! Отца закапываешь!

Марийка. Люди!

Грицько (тихо). Не кричи. Зачем срамиться? Грех тебе, дочка. Некуда мне бежать. Некуда – и все тут. Куда убежишь? Мне каяться надо. Душа чует. Веди к народу. Пора.

Марийка. Покаетесь?! Идем в сельсовет! Куда же вы?

Грицько. Пойдем вот тут, по-над ветлами. Боярышник расцвел. Душа божьей весне рада.

Марийка. Идите впереди! Какое дело вам до весны? (Уходит следом за Грицьком.)

Входят Василина и Омелько.

Василина. Показалось мне, будто кто-то был во дворе. А пришли – никого. Думала – может, Марийка из больницы…

Омелько. Давай стол перенесем сюда. Тут просторней. (Тащит стол из хаты.) Гостей назвали, а стол маленький. (Ставит стол.) Марийка с Семеном придут. Может, Христя уже и разродилась, а?

Василина (застилает). Ишь какой она день хороший выбрала для родин – семь лет сегодня колхозу.

Омелько (несет посуду). Колхоз «Красная степь». Не такой уж и богатый, потому что земля – песок. Только дружный. Большевистский, одно слово!

Василина (несет хлеб). День тихий, солнышко ласковое, за что нам такое счастье на старости лет?

Омелько (катит бочонок вина). Выпьем вина из Марийкиного винограда. Красное, терпкое – не напьешься, не нахвалишься!

Входят дед Грак со скрипкой, бабка Галя, бабка Медунк а, бабка Коваленчиха – несут еду.

Старухи (поют):

 
Ой, п’яна я, п’яна,
На порозі впала.
Ой, одчини, друже,
Бо йду п’яна дуже!..
 

Бабка Галя. Молодому и молодой доброго здоровья! Деток полну хату да еще и чулан!

Дед Грак играет.

Василина. Просим дорогих гостей к столу!

Бабка Медунка. Бабу-пупорезку на первое место! (Садится.).

Бабка Коваленчиха (басом). Ну вот, все старики на нашем кутку. Больше нема. У бога овец пасут! Просились молодицы с нами, дак мы им отпор дали!

Бабка Медунка. Не годится, щоб на такой свадьбе неженатые были.

Омелько. Верно, не годится. Я обычай знаю! Эге ж, дед Грак?

Дед Грак играет.

Василина. Выпьем, гости дорогие! Первая чарка, как по льду…

Бабка Коваленчиха. Вторая – как на меду…

Бабка Медунка. А уж с третьей не зевай – поскорее наливай.

Омелько (наливает). Хочешь пьяным стать – садись возле хозяина, а хочешь поесть – садись возле хозяйки!

Бабка Галя (пьет). Горько!

Дед Грак играет.

Бабка Коваленчиха. Горько!

Омелько (целует Василину). Уж раз горько – так горько, я не перечу!

Бабка Медунка (запевает):

 
Ой, з-за гори кам’яної
Голуби літають.
 

Все:

 
Не зазнав я розкошоньки,
Вже літа минають…
 

Василина. Постойте. Словно бы кто-то на пасеке нам подтягивает.

Омелько. Это эхо расходится.

Бабка Медунка.

 
Запрягайте коні в вози,
Коні воронії…
 

Все:

 
Та поїдем доганяти
Літа молоди…
 

Бабка Коваленчиха. Будет. А то заплачу. Омелько. Чарочки звенят, водочки просят! (Наливает.)

Дед Мелхиседек(с пасеки). Трясца вашей груше! А мне так и помирать без чарки?!

Василина. Дедушка, просим к столу!

Омелько. Есть, дед Мелхиседек! И на вас хватит: (Наливает большую чарку.)

Дед Мелхиседек. Сюда неси. Я на последней дороге.

Омелько (идет с чаркой к деду). После такой чарки и помирать не захочется! (Подносит.)

Дед Мелхиседек(поднимается, сидя берет чарку). Прощай, чарка, не скоро встретимся!(Пьет, ложится опять.)

Омелько (возвращается к столу). Такого деда на племя надо держать!

Входит Горлица с перевязанной головой, Голешник, Одарка, Прийма. Все трое – обнявшись. Прийма несет петуха.

Голешник. На прогулочку пошли, а на свадьбу набрели. Хлеб-соль этому двору!

Бабка Галя. Едим – да свой, а ты за воротами стой!

Бабка Медунка. Неженатых не пускаем! Нехай молоко на губах обсохнет!

Бабка Коваленчиха. Проходи, проходи по-хорошему!

Василина. Да они вот-вот посватаются!

Бабка Коваленчиха. Нет! Не надо! Пускай сперва посватаются!

Прийма. Они не сватаются, а только цапаются…

Голешник. Хоть сейчас! День такой выпал!

Горлица. Если свататься, так свататься! Я люблю – ва-банк!

Бабка Коваленчиха. Сколько тут и дела-то – подите втроем, а вертайтесь вдвоем!

Бабка Галя. Третьего куда-нибудь деньте или в бурьян киньте!

Прийма. Пускай бурьян толочет, да головы людям не морочит. (Уходит.)

Голешник. Может, хоть на этот раз никто не перебьет… (Уходит.)

Горлица. Да, да. (Уходит.)

Бабка Медунка. Легче мне замуж выйти, чем им посвататься!

Омелько. Хочется мне вам, гости дорогие, показать, чем наделил нас колхоз к свадьбе…

Бабка Коваленчиха. Хатой!

Дед Грак играет.

Омелько. Так, дед Грак. Еще и коровой.

Василина. Марийкино звено ковер дарит. Электрику проведут…

Бабка Галя. Да и радио!.

Бабка Медунка. Що вы хотите – Семен Твердохлеб председателем!

Омелько. Открыли мы памятник Ленину.

Бабка Галя. Ваша, сват, работа.

Василина. Да помолчите вы о нем, а то загордится на мою голову. Талант да талант!

Омелько. А еще сделал я на этот праздник етюд. Понимаете – етюд? Это что-то поменьше, чтобы уже по нему видеть. И сделаю я тогда памятник аж в районе!

Василина. Показывай, показывай! Упрашивать тебя надо.

Бабка Коваленчиха. Тащите сюда вашего отюда!

Омелько. Сейчас! (Идет в хату, выносит деревянную скульптуру: Ленин разговаривает со Сталиным.) Вот. Судите мою работу.

Бабка Галя. Ну и ловко!

Бабка Медунка. Как живые!

Дед Грак (взялся за смычок, потом только махнул рукой.) Да-а!

Василина. Хотя бы там инструмент какой был или что! А то желобковое долото да два топора.

Бабка Галя. А из деда Мелхиседека вы можете сделать памятник? Чтобы на память остался!

Входят Семен Твердохлеб, Саня, Докия, несут ковер и патефон.

Твердохлеб. Здравствуйте! Поздравляю молодого и молодую! Желаю счастья, потомства да радости!

Бабка Галя. Все моложе и моложе приходят! Тьфу, да и только!

Саня. Как письмо от сына прочитать, так Саню зовут! А как повеселиться, так Саня не нужна! Сами пишите вашему полковнику, а я не буду!

Докия. Саня, как тебе не стыдно!

Бабка Медунка. Проходите, проходите, неженатые! Одних уже спровадили, так и вас туда же. Подрастите малость или посватайтесь.

Саня. Еще успеем.

Бабка Галя. Тут старики гуляют!

Твердохлеб. Не всех стариков позвали: где же дед Мелхиседек?

Бабка Коваленчиха. На пасеке лежит.

Твердохлеб. Чего же не зовете к столу?

Омелько. С характером дед. На свадьбу помирать пришел.

Твердохлеб. На здоровье. Третий раз помирать собирается!

Бабка Коваленчиха. Душа у него, словно пришитая.

Саня. Дедушка Мелхиседек! (Побежала на пасеку.) Нет!

Омелько. На небо, что ли, вознесся?

Бабка Медунка. Выпил чарку – расхотелось помирать.

Бабка Галя. Может, пошел в холодок поспать.

Твердохлеб. А Марийка не приходила?

Омелько. Мы ее ждали вместе с вами.

Твердохлеб. Я на минутку отошел от Христи. Вернулся – узнаю, что Марийка пешком побежала домой.

Омелько. Видать, где-то застряла, а может, нога подвернулась.

Василина. Разродилась уже Христя?

Твердохлеб. Уже.

Омелько. Хлопец или дивчинка?

Твердохлеб. Мертвый.

Василина. Христя как? Жива?

Твердохлеб. Положение тяжелое.

Василина. В глаза мне смотрите.

Твердохлеб (смотрит). Так?

Василина. Спасибо.

Твердохлеб. За что?

Василина. Сами знаете за что.

Твердохлеб. Великое дело, когда все вместе! Есть ли на свете сила, способная одолеть нас, когда мы все вместе? Как говорится – дружному стаду и волк не страшен.

Василина. Семен Петрович, Грицька моего мне не жалко. Жалко доверия, любви, слез. Как же я плакала, как я умоляла!.. Я и слова не скажу – берите его.

Твсрдохлеб. За что?

Василина. Вы и сами знаете за что.

Омелько (встает). Поднимаю чарку от имени жениха и невесты за Семена Петровича, у которого молоко на губах не обсохло!

Дед Грак. Правильно! (Пьет.)

Саня. Горько!

Докия. Саня!

Омелько. Ну, раз горько – так горько. (Целуется с Твердохлебом.)

Твердохлеб. А это еще что?

Бабка Коваленчиха. Разве не видите – отюд!

Твердохлеб. Вижу, что отюд. К тому же и хороший.

Бабка Медунка. Та що ж это на свете делается! Разве ж так свадьбу играют?! Две пары башмаков разбить – вот это свадьба! Дед Грак, польку!

Дед Грак играет.

Со мной, Семен Петрович! Бабы, плясать! Покажем, как пляшут!

Твердохлеб (танцует нехотя, вдруг останавливается). Стойте, кричат!

Музыка прекратилась.

Голос Приймы. Семен Петрович!

Твердохлеб. Есть! (Выбегает.)

Саня. Кого-то несут!

Твердохлеб и Прийма вносят Марийку.

Василина. Марийка! Внученька моя!

Саня. Я так и знала.

Омелько. Несите в хату.

Марийка. Не надо… Мне тут… Около людей…

Прийма. Ножом пырнули.

Бабка Медунка. Кладите у хаты! Я кровь заговорю. Сюда! Тише! Полегче!

Твердохлеб (кладет Марийку). Сердце слышно.

Бабка Медунка шепчет что-то.

Слушать команду! Саня! Докия! Духом в правление. Берите лошадей – в больницу. Немедленно доктора (Василине.) Полотна. Горячей воды. Бегом!

Василина исчезает в хате.

Саня. Мы ее прежде перевяжем.

Твердохлеб. Кому сказано! Марш!

Докия. Идем, идем. (Уходит, ведя за руку Саню.)

Василина (выносит из хаты чугунок). Боже мой, дитятко мое!

Твердохлеб. Разрежьте сорочку! Осторожно!

Бабка Медунка. Отойди, Семен Петрович. Не годится тебе. Это женское дело.

Твердохлеб. Одарка Ивановна, скорей! Преступника поймали?

Прайма (рвет полотно). Мы нашли ее вон там за кустами боярышника. Кровью исходила. Я наказала Голешнику и Горлице обыскать все вокруг…

Твердохлеб. Хорошо. Дайте ей водки. Бедная Марийка!

Женщины окружили Марийку.

Омелько. Да что ж это такое, Семен Петрович? Неужели и у себя дома покоя нет?.. Долго ли еще? Разве это фронт?

Твердохлеб. Везде фронт. В колхозе, на заводе, повсюду…

Омелько. Мы тут сидим, песни поем. А она лежит, сердечная, кровью исходит!

Твердохлеб. Чужих будто и не было.

Омелько. Это не чужой! Это свой!

Твердохлеб. Перевязку сделали?

Бабка Медунка. Крови много вытекло.

Омелько. Полотном обложите.

Бабка Медунка. Ничего, будет жить.

Входят Голешник и Горлица. Все повернули головы к ним.

Прийма. Поймали?

Горлица (хмуро). Поймали.

Твердохлеб. Чужой?

Голешник. Нет, свой.

Василина. Грицько?

Горлица. Грицько.

Прийма. Отпустили? Не допросили?

Голешник. Он не уйдет.

Омелько. Ой, уйдет. Не знаете вы его!

Горлица. На этот раз не уйдет.

Бабка Галя. Они ж его убили! Видите, и руки в крови!

Горлица. Мы не убивали. Это Марийкина кровь.

Прийма. Нечего сказать, граждане. Значит, нет у нас суда? Самосуд у нас?!

Голешник. Мы, Одарка…

Прийма. Я вам не Одарка! В трибунал!

Василина (утирает слезы). Спасибо, тебе, Иван, и тебе, Иван… Ежели собака взбесится – ее убивают… Чтобы людей не искусала… Вот и вы так… Спасибо от матери…

Горлица. Тетка Василина, ей-богу, мы не убивали. Правда, злость нас разбирала…

Прийма. Хватит! Хоть ложью себя не пятнайте!

Голешник. Семен Петрович, хотите верьте, хотите нет…

Твердохлеб. Марийка что-то говорит, тише…

Марийка. Бабушка Василина… Я вам свадьбу испортила… Пойте…

Василина. Дитятко мое… Как же петь…

Марийка. Пойте… Я буду жить… Христя померла, а я буду жить… Бабушка Василина, про зайчика… Это ничего, что слезы… Я их утру… (Отирает глаза.)

Василина. Зайчику, зайчику, мій братіку! Не ходи, не ходи по тородчику… (Утирает слёзы.) Не могу.

Марийка. Ох как жжет. Пить хочется… Торопилась домой…

Твердохлеб. Кто тебя ранил, Марийка?

Марийка. Ранил?.. Ага, ранил… Говорит, я цветок сорву, дочка… Наклонился к кусту… Я глаза закрыла и отвернулась… Тогда меня что-то сюда… Ой! Как огнем ударило… Разве он отец? Пришла в себя – лежу… Боярышник цветет… Солнце…

Омелько. Вы нам не сказали, Семен Петрович, что Христя померла!

Твердохлеб. Её убил Грицько. Заплакала перед смертью, поцеловала Марийку. «Передай, Марийка, всем – пускай! хорошо живут, пускай детей любят!»

Прийма. Чего же она раньше молчала?!

Омелько. Сердечная Христя!

Вбегает Саня.

Саня (Твердохлебу). Докия поехала за доктором. У Дома культуры все село сошлось на торжество… Как узнали, что Марийка ранена, – такое поднялось! «Где Твердохлеб, кричат, поймать злодея!» Палки взяли, вилы – и в цепь! «Облаву, кричат, облаву!»

Прийма. Я побегу туда!

Твердохлеб. Никто не уйдет от гнева народного. Обождите меня.

Марийка (раскрыла глаза). Саня…

Саня. Сейчас доктор!

Марийка. Христя о тебе вспоминала… говорит… с ней так легко жить…

Саня. Если б ты знала, какая ты глупая!.. Глупая, как, как… Я не знаю что!

Марийка. Подойдите сюда… товарищ Твердохлеб…

Твердохлеб подходит, все отворачиваются.

Семен... Тебе страшно было на границе?

Твердохлеб. Нет, Марийка.

Марийка. И мне не страшно… Сначала было страшно… А теперь нет… Теперь нет… Только ты не отходи от меня…

Твердохлеб. Не бойся… Мы все тут… Марийка (целует Семена). Вот так и вот так… Теперь мне совсем хорошо… До ста десяти лет доживу… Правда, Саня?

Саня. Не слушаю! Ничего не слушаю! Твердохлеб. Проживешь, Марийка. Непременно проживешь!

Бабка Медунка. Проживешь, мое сердце! Нож скользнул, рана нетяжелая.

Василина (встает). Проклинаем всем народом. Именем предков и потомков! Проклинаем врагов народа! Проклинаем!

Во двор входит Грицько, позади него дед Мелхиседек.

Дед Мелхиесдек. Иди! Иди, собачья желчь!

Твердохлеб. Спасибо, дед, за государственную службу!

Дед Мелхиседек. Трясца вашей груше! Сам знаю, что государственная!

Грицько. По дороге жук-жук, по дороге черный. Погляди-ка ты, дивчино, какой я проворный. (Приплясывает.)

Прийма. Рассудка лишился?

Голешник. Теперь веришь партизанам, что мы не убили?

Горлица. Сразу ей – трибунал, нервы…

Грицько. Сорока-ворона кашу варила, деточек кормила, тому дала, этому дала, этому дала…

Голешник. Пришли к нему, а он, как скотина, пасется на траве. Ползает на четвереньках и щиплет, а?!

Горлица. Мы от него за кустами, за кустами да – ходу!

Дед Мелхиседек. А мне все одно – пасется или не ‘пасется! Высшая мера – и все тут!

Твердохлеб. Ладно, дед!

Голешник. Еще его бабушка была с придурью.

Горлица. Да, да.

Омелько. Больница покажет.

Василина. Сын, сын! Проклятое семя!

Подходят люди.

Прийма. Надо связать, а то еще на людей кинется.

Горлица. Подходи! Все, гуртом!

Твердохлеб. Отставить! Вояки!

Голешник. Чего ж ты сердишься, Семен? Еще искусает кого – все село взбесится!

Грицько. Садитесь, дорогие гости, пейте, ешьте, петух кричит к пожару, аллилуйя!

Бабка Медунка. Подойди, Гриць, сюда. Это я, бабка Медунка. Головка болит?

Грицько. Кукареку!

Бабка Коваленчиха. Испуг такой, что и не сольешь!

Твердохлеб. Вам, Григорий Чорный, надо было сдаться. Слышите? На милость народа.

Голешник. Толкуй с ним!

Саня. Максим Горький сказал: если враг не сдается – его уничтожают!

Твердохлеб. Добре, Саня!

Грицько. По дороге жук-жук, по дороге черный…

Твердохлеб (перебивает). Григорий Чорный, вы сами оттолкнули свою жизнь! А она восходила перед вами, как солнце. Наша Хрпстя – незабвенной души и светлой памяти – протянула вам руку, отдала любовь. Вы убили любовь. Вы убили Христю!

Грицько. По дороге жук-жук…

Твердохлеб. Григорий Чорный, разве вам не жалко жизни? Разве вам не жалко солнца? Не жалко, весны? Не жалко земли – пахучей, теплой, родючей?! Не жалко?!

Грицько (выдохнул). Жалко! (Тотчас же спохватился, захохотал.) Дам работу каблукам, каблукам работы дам, попадет и передам…

Твердохлеб (не слушая). Вы могли бы жить среди людей. В беленькой хатке, земля парует. Жаворонок. Любимая жена. Дети. Слышите – дети!

Грицько (не выдержав). Ну и брешешь ты, Твердохлеб! И зачем ты брешешь? Разве ты дашь мне жить? Тесно нам двоим на свете! Ненавижу! Слушайте, люди!

Омелько. Мы уже слышали!

Голешник. Гляди – вот так сумасшедший!

Грицько. Не я сумасшедший, а вы все без ума! Прощайте, люди!

Дед Мелхиседек. Что-то ты долго прощаешься, душегуб!

Грицько. Господи благослови. (Крестится, неожиданно выхватывает нож, намереваясь поднять его на себя.)

Твердохлеб (выбивает нож). Выдержки не хватило!

Грицько (падает на колени). Люди! Братцы! Мама! Землю буду есть!

Твердохлеб. А выдержки нет потому, что нет вам пути. Не знаете, куда идти, что делать, для чего жить.

Грицько. Душа горит! Люди! Мама!

Василина. Нет у меня сына.

Твердохлеб. Ведите его.

Прийма. За мной. Ведите арестованного! (Идет.)

Горлица. Есть! Узнаю девятнадцатый год.

Голешник (Грицьку). Иди, артист, Макс Линдер!

Уводят Грицька. Прийма идет впереди.

Марийка (поднимается на ноги). Бабушка Василина… Какое солнце хорошее…

Василина (бросается к ней). Дитятко мое, но упади!

Твердохлеб. Товарищи, кто просит слова?

Дед Мелхиседек. Трясца вашей груше! Мне слово! Сватаю тебе, Семен, эту куницу, красивую, белолицую. Чтоб потомство множилось. А мне уж, видать, теперь можно и помирать…

Твердохлеб. Не умеете вы, дед, помирать – вон пускай и люди скажут!

Дед Мелхиседек. Кто не умеет? Я не умею? А ну, играйте! Я вам покажу, как помирают! Глядите все! «В месяце июле выпала пороша! За то бабу дед любил, що баба хороша!» Шибче! Шибче! Жару давай! (Танцует.)

Занавес

1938