Текст книги "Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3"

Автор книги: Юрий Яновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Хома Мартынович. А Дусю?

Яша. В ту же самую… Скандал был, клянусь богом! Дуся – в слезы. Очередь волнуется. А военком как отрубил: «Надо будет, тогда призовем…»

Хома Мартынович. Ну и правильно, я очень рад, Яша.

Яша. Можно еще чаю?

Хома Мартынович наливает, подает.

Спасибо… У Дуси переживании целая куча… Хочет наркому писать. Встретила Колю и попросила меня зайти к вам. Максим Иванович с Надюшеи в райкоме партии.

Свирид Гаврилович. Как там парод, Яша?

Яша (пьет чай). Понимаете, я думал, ударит война и все пойдет кувырком. Чай будет несладкий, деревья осыплются, люди плакать будут. А мы идем с Дусей: природа цветет, афиши висят о футбольном матче. Дивчина – ни с того ни с сего – подарила милиционеру букет цветов…

Входят Максим и Надюша.

Максим. Мое почтение.

Свирид Гаврилович. А, просим, просим. Так парочкой и ходят… Чего это ты, Надюша, надулась? Успели уже поссориться дорогой?

Надюша. Нет.

Максим (улыбаясь). У нас с Надюшей принципиальные расхождения.

Надюша (не выдержала). Так и знайте! Вам наш завод, может быть, не дорог, а мы здесь родились!

Максим. Надюша, я больше не буду…

Надюша. Ты только послушай, папа! Максим Иванович готов уничтожить наш завод! Да, да, я не шучу!

Максим. Милая моя Надюша…

Надюша (перебивая). Я не милая, и не ваша!

Максим. Если бы под Крамовом проходил фронт, я бы и минуты не колебался! Что можно – вывезти, а все остальное – в воздух, в дым!

Свирид Гаврилович. Свое собственное добро? Социалистическое хозяйство?

Максим. Если наше добро перейдет в чужие руки, оно обернется против нас!

Хома Мартынович. Верно, Максим Иванович…

Максим. Мы видим, что получилось с чешскими, французскими, бельгийскими заводами, – они работают на врага!

Надюша. Все равно вы меня не убедите! И никто не послушается, когда вы прикажете разрушать завод!

Максим. Я прикажу тогда, когда придет время…

Надюша (в негодовании). Я вас… Я вас…

Яша. Ну, я пошел. (Идет к двери и оттуда знаками манит Свирида Гавриловича и Хому Мартыновича.)

Свирид Гаврилович(понял). Постой, Яша, я покажу тебе наш садик. (Уходит, тянет за руку Хому Мартыновича.)

Надюша. Я напишу в наркомат, какого они нам директора прислали.

Максим. Надюша, моя дорогая девушка, вы видите, они нас оставили вдвоем…

Надюша. Им стыдно слушать легкомысленные вещи! А спорить не хотят, потому что вы директор!

Максим. Надюша. Будем надеяться на лучшее. Хорошо? (Берет Надюшу за руку)

Несмело свистнул соловей. Раз, второй. Из-за двери тотчас же выглянул Свирид Гаврилович.

Надюша. Не трогайте мою руку.

Максим. Надюша. Я вам… Я вас… ну, чувствую.

Надюша (перебивает). Мне это безразлично!

Громче запел соловей. Свирид Гаврилович не выдержал, вошел в комнату.

Свирид Гаврилович. Тише, тише! Начинается концерт! Хома Мартынович, Яша!

Входят Хома Мартынович и Яша.

Птицы поют. Слышите, как ваш соловей выводит? Молодчина, ей-право… Красота! А пеночка – шельмина дочь! Так его, так!.. Ах вы, милые мои создания!.. Нету для вас никакой войны…

Тишина. Щебечут птицы. Соловей, как первая скрипка. Малиновка, как флейта-пикколо. Пеночка, как далекая арфа. Скворец в черном сюртучке подает голос, как фагот. Начинается концерт.

Занавес

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Картина 5

Квартира Свирида Гавриловича через три месяца. Ночь. Все, как и прежде. Только стекла закрашены темно-синей краской, чтобы свет не проходил из комнаты на улицу. Максим в старом рабочем костюме, в ватной куртке. Надюша складывает вещи в небольшой чемодан.

Надюша. Ты сам отцу сказал, Максим? Я так волнуюсь…

Максим. Волноваться нечего, Надюша. Он ведь понимает, что это последняя возможность не остаться с врагами. Может, утром гитлеровцы уже будут здесь…

Надюша. Как ты можешь спокойно об этом говорить?

Максим. Спокойствие не значит равнодушие. Хочу условиться с тобой о будущем. Это последний эшелон. Ты с отцом и все наши поедете на восток. Связь буду держать с тобой через наркомат. А ты меня ищи через Политуправление фронта. Понятно? Завод минирован, домну разрушим еще сегодня, а с остальным подождем. Мы еще посмотрим. Что ты на меня так глядишь?

Надюша. Ты не едешь с нами?

Максим. Я остаюсь. Тут будут кой-какие дела…

Надюша. И я останусь.

Максим. Ты понимаешь, что значит девушке остаться при немцах?

Надюша. Все равно останусь… Я одна не поеду…

Максим. Ну, ладно, подожди меня за фронтом, – хорошо? Только выполню тут свои поручения, сразу же тебя догоню, – согласна? Ну, смотри у меня, не плачь. Глаза-то как вдруг заблестели, – уж не слезы ли, Надюша?

Надюша (не выдержала, бросилась ему на шею). Максим… Я не могу ехать без тебя… Ты все только смеешься. Думай обо мне, что хочешь, – я не поеду… Можешь не любить, только позволь остаться около тебя…

Максим (ласкает ее). Видишь, какую минуту мы выбрали для личных дел… Ходили-ходили друг возле друга, ворчали, ругались, притворялись равнодушными… Думали: времени у нас много-премного, – и все так думают. А времени – в обрез. Просто как подумаешь – совсем мало… Сам вижу, какие моты все влюбленные. Давно хотел сказать, чтобы ты пригляделась ко мне… Может, будем вдвоем после воины… Родители хорошо надумали, что обручили нас…

Надюша. Я тебе не совсем безразлична, Максим?

Максим. Разве не бросается в глаза, как я тебя люблю?

Надюша. Значит, остаемся оба?

Максим. Нет, Надюша, тебе приходится ехать…

Надюша. Я не могу, Максим…

Максим (взглянул на часы). Где это задержался наш старик? Может, домой не зайдет, а прямо на товарную станцию?

Надюша. Не попрощавшись с птицами? Ты его не знаешь!

Максим. Я понесу чемодан. Двигаемся к эшелону. Надо ночью выехать, чтобы меньше бомбили. Свирид Гаврилович, наверное, уже там.

Надюша. Не знаю. Гаси лампу, а я отворю окно. (Открывает окно, яркий свет из окна озаряет комнату.)

Максим (выглядывает). Осветительные ракеты бросают. Видимо, налет… Пошли скорей. Вон бьют зенитки… Где-то далеко. С музыкой поедете…

Надюша. Максим, поцелуй меня на прощанье…

Максим. О, какой я еще…

Целуются, медленно уходят. Комната пуста, в окно слышен грохот зениток, далекие разрывы, видны лучи прожекторов. Немного спустя кто-то закрывает окно. Темно. Зажглась спичка, засветилась лампа. Около лампы – Свирид Гаврилович.

Свирид Гаврилович(устало садится на стул, опускает руки). Какие хитрые – хотят, чтоб я уехал! Это вот, значит, моя хата. Мои цветы. Мои птички в клетках. Уснули, чубатые головки. Кто вам завтра воды поставит? Кто насыплет корму, когда попросите? Может, никто… (Задумался.) Что я себе нажил за двадцать пять лет? Эти стулья? Диваны? Фикусы? Барахло? (Слышен сильный взрыв. Свирид Гаврилович невольно снял шапку.) Ну, вот и все. Моя домна взлетела в воздух… Не хотел я стоять и смотреть на нее… Прощай! Словно сердца кусок оторвали… (Слышен рев самолета.) Летай, летай. Мы тебя не боимся… Кидай бомбы, гадина! Я нажил за двадцать пять лет не это барахло… (Толкает стул ногой.) Не горшки бабьи (швыряет об пол), не фикусы! (Толкает ногой.) Я приобрел собственную державу! Социалистическую державу! И ты ее не одолеешь! Бомб она не боится. Вас зову, партизаны, – наступает наш последний бой. Сталин приказывает! Не лежите в могилах, вставайте, друзья! И ты, Иван, мой любимый! (Снимает со стены портрет, целует его, кладет на стол.) И ты, мой Петро, друг незабвенный! (Снимает второй портрет, целует его, кладет на стол.) Наталка, жена моя верная, подруга любимая, свет души моей, Наталка!.. (Снимает третий портрет, целует его, кладет на стол.) Встаньте, я зову вас на смертный бой с врагом!.. (Закрыл лицо руками.) Пора. К черту всё…(Снимает пиджак, рубашку, остается в майке.) Всё к черту! Где мой сундучок? (Достает из-под кровати деревянный ящичек, вынимает из него старую одежду, надевает старенький пиджак, кладет в боковой карман револьвер, как инструмент.) Вишь какой живот нагулял – штаны еле сходятся… Да… (Надел старомодный картуз.) Сдается всё… (Вышел на минутку в кухню, принес бидончик с керосином и стал поливать комнату. Сел, достал трубку, набил ее, взял спички.) Все, как полагается. Надюша, верно, уже уехала. (После паузы, громко.) Партизаны, по коням!

Григор (вбегает). Есть, партизаны по коням!

Свирид Гаврилович. Ты кто такой?

Григор. Хочу в партизаны, Свирид Гаврилович!

Свирид Гаврилович. Ты откуда взялся, Григор?

Григор. Меня послали, чтобы вы не опоздали на поезд…

Свирид Гаврилович. Не становись на керосин!

Григор. Зачем вы все облили?.. (Взглянул на стол.) О мой отец!

Свирид Гаврилович. Не твое дело! Идем…

Григор, пятясь, выходит. Свирид Гаврилович за ним.

(На пороге чиркает спичку, раскуривает трубку, стоит, держа спичку в руке, перед тем как бросить ее в керосин.)

Занавес

Картина 6

Квартира Павла Павловича. Горит лампа. Хозяева еще не ложились. Окна заложены подушками. Слышны далекие назойливые пулеметные очереди, порой от пушечного выстрела задребезжит посуда. Павло Павлович бегает по комнате. Мотря Терентьевн а прибирает все, не переставая говорить.

Мотря Терентьевна. Люди они заграничные, да поначалу не нужно им в глаза совать… Скатерку мы приберем, пускай лежит старая клеенка. Патефон – под кровать. Войдут, увидят, что мы не кто-нибудь, а простые люди…

Павло Павлович. Пойми ты, Мотря, скажут им!

Мотря Терентьевна. А кто скажет?! Ты же не был советским генералом. Так за что ж тебе отвечать? (Суетится.) Одеяло с постели – дрочь. Вот этой дерюжкой покроем – и ладно… Слава богу, знаю, как с людьми обходиться. Еще в революцию, бывало, какая власть ни придет – всякая меня уважает. Знаю, кому чем угодить… Кому какой портрет повесить, какой снять…

Павло Павлович. Портреты надо пересмотреть, Мотря.

Мотря Терентьевна. А как же! Всех поснимала. Я им оставила только Карла Маркса – тоже из немцев был.

Павло Павлович. Лучше бы ты самого Гитлера вверх ногами повесила! Да знаешь, что они за Маркса сделают?!

Мотря Терентьевна. Может, и Айвазовский запрещенный? Вот гляди, тут написано: "Айвазовский. «Буря».

Павло Павлович. Все сними, все! И достань из комода старые иконы, повесь в углу… Мы в этом доме тридцать лет прожили, зачем самим напрашиваться на пожар, еще поживем и при немцах… Постов я не занимал, – конторщик на заводе, разве это большой пост?

Мотря Терентьевна. А в завком тебя выбирали?

Павло Павлович. Ну и что ж, что выбирали! Меня выбирали туда как баласт.

Мотря Терентьевна. Как бы ни выбирали, а выбирали! Коля вот еще – комсомолец…

Павло Павлович. Коля от меня отрекся. Сначала – этот комсомол, потом перебрался в общежитие из отцовского дома, а теперь и совсем исчез – наверно, в эвакуацию пошел. Эх, не моя у него голова!

Мотря Терентьевна. Ты всех детей из дома поразогнал! На беса мне твое хозяйство, и дом, и корова, и куры, и садик, коли внуки мои по чужим углам слоняются! На беса, скажи?!

Павло Павлович. Кого это я поразогнал, Мотря?

Мотря Терентьевна. Дочка из дома убежала… За лейтенанта вышла и убежала. И внуков моих чужие люди баюкают. Думаешь, не больно? А Коля где?.. Разве от порядочного родителя дети бегают? Да за один Колин мизинчик я отдала бы все на свете вместе с тобой!.. (Плачет.)

Павло Павлович. Вот, глупая, сейчас же и плакать! Горький в пьесе «Мещане» сказал, что дети родителей не понимают…

Мотря Терентьевна. Так то ж Горький. Ты сам себя раз в году понимаешь! А брат мой Ленечка?! Вспомни хоть сегодня…

Павло Павлович. Тс-с! Мы его давно похоронили в нашей душе… Пора и забыть.

Мотря Терентьевна. Такой уж ты родич – сразу и забыть! Еще и двадцати лет не прошло.

Очередь из автомата за окном.

Пригнись, чего торчишь, как деревянный!

В дверь кто-то постучал.

Боже мой, уже кто-то стучится!..

Павло Павлович. Погоди отпирать! Спроси, кто там… Если будут говорить про хлеб или про зерно – слышишь: про хлеб или про зерно, – и на порог не пускай! Не надо! Гони от дверей! Это условный знак! Гони – и все тут!

Мотря Терентьевна. А ну как немцы?

Павло Павлович. Проси!

Мотря Терентьевна. Курей надо подальше ховать…

Снова стук в дверь.

Сейчас, сейчас! Стучатся, как в свой дом, – вот люди… (Идет в сени.)

Слышен какой-то разговор. Входит Максим, за ним Мотря Терентьевна.

Максим. Доброго здоровья. Из этого окна немного свет пробивается, завесьте чем-нибудь…

Мотря Терентьевна. Я думала, что немец! Спрашиваю: «Кто там?» – а товарищ директор меня по-немецкому – чистый немец. Так душа и похолодела… Слава тебе господи, немцев, выходит, прогнали… Там, сдается, еще кто-то с вами стоял?

Максим. Павло Павлович, Свирид Гаврилович не был? Может, случайно заходил, скажите, пожалуйста?

Павло Павлович. Такой революционер стал! Взрывает домну. С час тому назад слышали взрыв?

Максим. Его дом горит…

Мотря Терентьевна. Ой, горюшко!

Павло Павлович. Ай-ай-ай! Бедные птички! Таких птичек лишиться!

Максим. Павло Павлович, вы дали согласие на квартиру для явок?..

Павло Павлович. А как же, дал! Так и условились: если кто постучит и спросит про хлеб или про зерно, тех пускать и направлять дальше… Для революции, может, и моя копейка не будет щербата!

Мотря Терентьевна. О чем вы говорите, не постигну?

Павло Павлович. Тебя не касается, Мотря…

Максим. Простите, ошибаетесь! Мы, хозяйка, договорились с Павло Павловичем так: к вам на квартиру при немцах будут приходить советские люди, а вы их укроете, направите дальше, куда надо будет.

Мотря Терентьевна. Ой боженька мой, вот страхи! У меня аж ноги дрожат…

Павло Павлович. Вот слезливая баба! Максим Иванович, вы не смотрите на нее, известное дело – баба… Да постой, не плачь, еще где эти немцы-то, у черта лысого?!

Максим. Немцы, Павло Павлович, уже здесь. Заняли Крамово. Наши отступили.

Павло Павлович. Да что вы говорите!..

Максим. Немцы вместе с итальянцами. Идут уже обыски, может, раненых кто укрывает или оружие…

Мотря Терентьевна(крестится). Боже, отведи от Колн моего эту напасть!

Максим. Я пришлю к вам человека, он вам скажет, как говорить и куда переправлять товарищей, которые придут ил явку…

Павло Павлович. Так говорите, дорогой Максим Иванович, что мы уже очутились под немцами? Что хозяин у нас германская армия?

Максим. Не хозяин, а временный захватчик.

Павло Павлович(сменив тон). Знаешь что, добрый человек, иди ты отсюда помаленьку-потихоньку, чтобы тебя не убивали в моей квартире, чтобы совесть моя была чиста…

Максим. Я не понимаю вас, Павло Павлович.

Павло Павлович. Слушай, Максим, паном ты был вчера, при Советской власти, а сейчас ты – вот: тьфу! И зря не уехал вместе с вашими…

Максим (пристально посмотрел). Ишь ты, что у вас за пазухой лежало!.. Уверены, что Советской власти – конец? Ну что ж, спасибо на таком слове…

Павло Павлович. Не за что…

Максим (сурово). Помолчите, когда я говорю! К вам зайдет наш товарищ и пробудет до вечера. Он будет направлять всех, кто придет на явку, в другое место. Вы мне за него отвечаете головой!

Павло Павлович. Никого и на порог не пущу!

Максим. Пустите! (Уходит.)

Мотря Терентьевна. Не иначе страшный суд наступает.

Павло Павлович. Замкни дверь и никому не отпирай! Если мы хоть одного сюда пустим – прощайся с жизнью! Нашли себе явку – у порядочного человека!

Мотря Терентьевна. А зачем ты соглашался – сам виноват.

Павло Павлович. Не понимаешь политики, так молчи! Иди скорей, запри.

Мотря Терентьевна. Теперь – скорей, а ну, как они нам бомбу кинут?.. (Выходит.)

Павло Павлович. Покрепче запри. На засов!..

Слышно, как вскрикнула Мотря Терентьевна, заголосила.

Не пускай никого! Вытолкай за дверь!

На пороге Мотря Терентьевна, руки в крови.

Господи боже мой, кого ты впустила?!

Мотря Терентьевна. Воды! Йоду!.. Холстина в сундуке…

Павло Павлович. Одурела! Вытолкай за дверь! Тут не лазарет!

Мотря Терентьевна(идет прямо на Павло Павловича). Зараз же давай йоду, а то убью… Ну! Павло Павлович. Рехнулась, что ли?

Мотря Терентьевна сбрасывает покрывало с кровати, выходит в сени, возвращается, ведя раненого Колю, укладывает его на кровать.

Коля?! Ты?

Коля. Ничего, мне не больно… Это перевязка намокла. Я ждал, когда уйдет от вас Максим Иванович… Малость полежу, и все обойдется… Мама, ты не волнуйся… Я только до вечера.

Мотря Терентьевна перевязывает.

Павло Павлович. Тебя сюда кто-нибудь послал?!

Коля. А что же вы думали – я сам к вам пойду?.. Максим приказал… Ой!

Мотря Терентьевна(перевязывает). Сыночек мой! Золотой сыночек! Пускай меня убьют разом с тобой!

Коля. Мама, замкните дверь. Ой! Открывайте только на пароль…

Павло Павлович. Знаешь что, сын?.. Мы тебя выведем потихоньку, иди себе с богом… Раз от меня отрекся, то и я не хочу. Полежишь в садике, на травке, тогда на наш дом подозрения не падет…

Мотря Терентьевна. Душегуб! Убийца! Задуши сына собственными руками! Выгоняй его, выталкивай, выкидывай на улицу! Пускай подохнет у отцовского дома! А я людей покличу – глядите, люди, на проклятого отца! Побейте его камнями, спалите его дом, да будет проклят его след, и его дыхание, и его голос!

Павло Павлович. Тю, глупая! Ты такая, что и в самом деле дом сожжешь! Разве в саду у нас плохо? И ему самому там безопаснее – в доме сразу поймают, да еще и раненого…

Коля. Мама, вы не волнуйтесь. Ой! До вечера никуда не пойду. Я должен предупредить тех, кто сюда зайдет, не зная души моего бывшего отца… Эх говорил им, не послушали…

Павло Павлович. Пошипи мне, пошипи! Я тебя с твоей дурой-матерью вместе в память приведу!

Коля. Мама, кто-то стучит… Не открывайте без пароля…

Мотря Терентьевна. Сейчас, Коленька…

Павло Павлович. Не смей никого пускать. В этом доме – я хозяин!

Мотря Терентьевна. Пусти! Отойди от порога! (Отталкивает Павло Павловича, выходит.)

Короткая пауза. Вбегает Дуся.

Дуся (не обращая ни на кого внимания, бросается к Коле). Коля! Это правда! Ты ранен? Я не поверила, честное слово, не поверила, пока мне сам Максим Иванович не сказал!..

Коля. Максим Иванович знает, что ты пошла сюда?

Дуся. Он позволил. Сказал только, чтобы ненадолго. Такой ужас творится на улицах! Немцы прошли, теперь идут итальянцы… Моего Хому Мартыновича схватили у вокзала, он не поспел на поезд… И Надюша с ним вместе была. Повели обоих… Не знаю, что это делается… Дома горят. Кто пройдет по улице – стреляют…

Коля. Наклонись ко мне.

Дуся наклоняется.

Всех посылай в наше убежище, в шахте, знаешь?

Дуся. Ладно.

Павло Павлович. Влетела в чужой дом, воркует, щебечет, словно никого здесь и нет! А ну, убирайся отсюда!..

Дуся. Уже иду, не волнуйтесь, вам вредно волноваться… Я вам пол не просидела, счастья не отняла, сокровища не разграбила, правда?

Павло Павлович. Сына уже украла!

Дуся. Сын ваш к Советской власти приписан, а не к нам, – может, неправда?

Мотря Терентьевна(обнимает Дусю). Доченька моя милая! Увидела тебя и будто десять годов с тобой жила! Не слушай старого душегуба, побудь с нами…

Дуся. Некогда, мама, надо идти.

Мотря Терентьевна. Куда ж ты, мое солнышко?

Дуся. На войну, мама.

Мотря Терентьевна. Такая маленькая, – а на такую большую войну!..

Коля. Побереги себя, Дуся. У меня к тебе просьба. (Тихо.) Не давайся живой в плен… Ты их знаешь…

Дуся. Хорошо. (Поцеловала Колю, пошла, напевая.)

Мотря Терентьевна. Вот бы мне такую невестку в дом. Больше бы ничего не желала…

Павло Павлович. Да ведь это она и есть. Из-за нее Коля из дому ушел… Она!

Мотря Терентьевна. Слава тебе господи! Хоть бы ничего не помешало.

Коля. Если враг зайдет, мама, скажите, что у меня оспа, чтобы не подходил.

Мотря Терентьевна. Да уж сегодня столько людей заходило, что и на год хватит, то один, то другой. Лежи, сынок, спокойно, никому я тебя не отдам… Пускай сам Гитлер приходит, сукин сын…

Стук в дверь.

Коля. Спросите, мама, кто…

Стучат сильнее.

Павло Павлович. Эк его нетерпенье разбирает! Чтоб ты сказился! Поди, жена…

Мотря Терентьевна. Сам иди, невелик пан! Может, за тобой пришли: Гитлеру как раз палача не хватает!..

Стук.

Павло Павлович. Да иду же, иду, прах тебя побери! (Выходит в сени и, пятясь, возвращается в комнату, за ним входит человек с бородкой в старомодной толстовке.)

Мотря Терентьевна(укрыв Колю с головой, сунула себе в карман его оружие). Чужой…

Человек в толстовке(перекрестился на угол, стрельнув глазами по сторонам). Христос воскресе!

Павло Павлович. Вы пришли к нам на явку?

«Толстовка»(садится). Бой был жестокий. Донецкий бассейн не дается даром. Кто у вас лежит на кровати?

Мотря Терентьевна. Никого нету…

«Толстовка» Как же никого? Одеяло шевелится, словно человек дышит.

Мотря Терентьевна. Это наш сын.

«Толстовка». Когда он ранен: сегодня или давно? (Подошел, поднял одеяло: Коля лежит, закрыв глаза, опустил одеяло на лицо.) Вы правду говорите, это ваш сын?.. (Садится к столу.) Быстро летит бешеное время.

Павло Павлович. Вы не на явку?

«Толстовка»(патетично). Я пришел под кров моей сестры…

Павло Павлович(приглядывается). Неужели?! Двадцать лет тебя не было!..

Мотря Терентьевна. Леня, боже мой! (Тотчас остановилась.)

«Толстовка»(обнимает Мотрю Терентьевну). Я, сестра. Твой брат…

Коля поднял одеяло.

Павло Павлович. Леня! Вот здорово! (Целуется.) Сегодня я все время думал о тебе! Будто знал, что ты здесь. Прямо из-за границы?

Леонид (подходит к Коле). Ну, здравствуй, племянник. (Целует в лоб.) Не повезло в бою? Кто, тебя ранил – итальянец или немец?

Коля. У меня аппендицит…

Леонид. Аппендицит? Прекрасно, можешь меня не бояться… Я сам – член Коммунистической партии, веришь?

Мотря Терентьевна. А с немцами как очутился?

Леонид. Э, сестра, я птица небольшая!

Павло Павлович. Может, за переводчика пристроился?

Леонид. Угадал, дружище. Полезное дело. Много наших можно спасти!

Павло Павлович. Э-э, зачем их спасать!..

Мотря Терентьевна. И спасаешь? Может, веревкой?

Леонид. Ты мне не веришь, сестра?

Мотря Терентьевна(вглядывается в глаза). Приходится верить, коли не брешешь… Что-то у тебя глаза…

Павло Павлович. Ты, Леня, уже отвык от ее языка? Прямо на тот свет загоняет, ничего не могу поделать. И сынок, Коля, в нее пошел – то ему комсомол подавай, то он, видишь, на войну полез, покалечился… У меня на квартире их явка…

Коля (перебивает). Отец!

Леонид. От меня нечего скрываться. Я сам держу связь с коммунистами подполья. Вот я встретил старика Хому Мартыновича – партизан явный, а не признался…

Коля. Он не партизан…

Леонид. Мне надо им передать план размещения немецкого штаба, чтобы можно было без ошибки действовать. Я его оставлю вам, а Коля передаст…

Мотря Терентьевна. Что ты привязался к хлопцу? Видишь, у него лихорадка. А ты тянешь и тянешь за душу… Пускай поспит…

Леонид. Пускай спит.

Мотря Терентьевна. Ты хочешь знать, кто у нас партизаны? Я партизанка!

Павло Павлович. Мотря, кто тебе поверит?! Православный человек…

Мотря Терентьевна. Не поверят?!

Павло Павлович. Ну, прямо баба не соображает, что делает…

Мотря Терентьевна. Ты не веришь, что я партизанка?

Леонид (смеется). Ты просто перепуганная мать!

Мотря Терентьевна. Сейчас поверишь! (Вытаскивает из кармана Колин револьвер, наставляет на Леонида.) Ну, верите?

Леонид. Верю! Верю! Спрячь, а то еще выстрелит!

Стремительно входит Свирид Гаврилович тоже с револьвером в руке.

Свирид Гаврилович. Ну, слава богу, что застал! Спрячьте оружие, кума!..

Мотря Терентьевна. Свирид Гаврилович! Дай вам боже здоровья… На, Коля, твое добро… (Отдает оружие.)

Павло Павлович. Не понимаю, почему вы вламываетесь в чужое помещение без спросу…

Свирид Гаврилович(Леониду). Ну что, голубчик, попался! Это я. Узнаешь?

Леонид. Я вас не знаю, кто вы такой…

Свирид Гаврилович. Брешешь! Я тебя сразу признал! Помнишь, как ты меня в двадцатом расстреливал за Черной шахтой! Жену мою и меня?

Павло Павлович. Вы обознались, Свирид Гаврилович… Это брат Мотри Терентьевны… Словно с того света явился… Мы думали, что он погиб в гражданскую…

Леонид. Я не расстреливал…

Свирид Гаврилович(садится). Кто может понять, какой я счастливый! Будто с этой одеждой надел свою молодость… На дворе скоро светать начнет. Прошел я по родным улицам. Сердце щемит – вот-вот встречу погибших друзей, расстрелянных героев. Все годы смешались в кучу. Вокруг стреляют, светят ракеты. И вот идут мне навстречу Дуся и Максим. Бодрые, смелые – и кто их обучил так!

Коля. Свирид Гаврилович, они вам сказали, что взят Хома Мартынович и ваша Надюша?

Свирид Гаврилович. Сказали, лучше бы и не слышать! Схватил их вот этот – штатский… Не волнуйтесь, господин палач, вокруг стоят люди и ждут, когда я вас выведу. Мне оказали великую честь вывести вас, как я есть обиженный отец… А тут пригляделся – смотрю, тот, из двадцатого года, он мне сниться не перестает, я убиваю его и режу, в домну толкаю, на кол сажаю, руками за горло душу… Спасибо вам великое, что вы сюда пришли… (Кланяется.) Да!..

Коля. Ведите его скорее, не теряйте времени, Свирид Гаврилович.

Свирид Гаврилович. Ты не понимаешь, хлопец, что разговор этот нельзя обойти. Сердце свое я должен излить, душу свою его слезами окропить, очами своими на его страх наглядеться…

Коля (сел в постели). Теперь не та война, что раньше. Разговаривать некогда. Выходите скорей да заберите у него оружие, пожалуйста.

Леонид. Я работаю только переводчиком… У меня нет оружия.

Коля (наставив пистолет). Руки вверх! Свирид Гаврилович, прошу вас не мешкать!

Свирид Гаврилович(обыскивает Леонида). Раньше мы знали, как поговорить. (Находит револьвер.) Бывало, до утра говоришь, пока всего человека навыворот не поставишь… Сам знаю, что не то время…

Мотря Терентьевна. Только не стреляйте его у дома, отведите хоть на другую улицу…

Леонид. Пожалеешь, сестра!

Мотря Терентьевна(не слушает). Колю тоже заберите с собой. Нам здесь уже не жить. Пускай все пропадет пропадом!

Вбегает Григор.

Григор. Скорей, Свирид Гаврилович, мы не успеем отойти! Максим Иванович волнуется…

Свирид Гаврилович. Максим никогда не волнуется!

Слышна близкая стрельба.

Мотря Терентьевна. Идем, сынок… (Ведет Колю к двери, на пороге оборачивается и плюет.)

Свирид Гаврилович. Вперед, контра!

Григор (выводит Леонида). Скорей, Максим Иванович приказал!

Свирид Гаврилович(Павлу Павловичу). Извиняюсь за беспокойство… (Выходит.)

Павло Павлович. Слава тебе господи, меня не тронули!

Занавес

Картина 7

Пустая комната. Хома Мартынович и Надюша. Руки у них связаны.

Надюша. Мы словно на вокзале, Хома Мартынович.

Хома Мартынович. Успела ли уехать Дуся? Знать бы, что она на воле, больше мне нечего и ждать. Пускай еще бьют. Каких им партизанов нужно?

Надюша. Отец мог остаться, как вы думаете? Он ни за что не бросит квартиру и птиц. Я его хорошо знаю. Будет сидеть, пока не придут и не заберут…

Хома Мартынович. Вас, Надюша, не били?

Надюша. Пусть только посмеют!.. Лучше смерть!

Хома Мартынович. Пропал Донбасс… Шахты затоплены… Заводы разрушены… Сколько нашего труда пошло зря. Будто ничего и не было – степь да несчастные люди.

Надюша. Красная армия непременно вернется! Разве вы не верите?

Хома Мартынович. Хотелось бы мне проснуться перед войной… Ох, болит… А я еще и на курорт не ездил…

Надюша. То, что вас взяли в плен, – дело случая. Наш недосмотр, может быть, легкомысленное отношение к войне. Я искала отца. Вы опоздали на поезд… Не привыкли скрываться в своем городе – и вот результат… На всякой войне бывают пленные, жертвы – это закономерно… Надо только не забыть, что сказать перед смертью. Я много раз еще в школе думала о смерти. Мне хотелось работать в подполье, рисковать жизнью, погиб-путь за революцию. Я даже классную работу на эту тему писала. А сейчас все позабыла. Мне кажется, и не вспомню… Не знаю. (Заплакала.) Хома Мартынович… Я ничего не успела сделать… Как же умирать?

Хома Мартынович. Не стоит об этом думать. Мы невоенные! Мы – люди мирные, не воевали, из окон не стреляли…

Надюша. Как жаль, что не стреляли!

Отворяется дверь. Часовой вталкивает в комнату Свирида Гавриловича и Колю, истерзанных, избитых. Коля падает на пол.

Папа!

Свирид Гаврилович(через силу). Надюша! Что, смотришь, как разукрасили? Засыпался, старый дурень!.. Так мне и надо! Пустился разговоры разговаривать… Не тот теперь бой, что прежде. Мотоциклистов подкинули, гады… Ладно, хоть остальные наши отбились…

Коля (бредит). Я ничего не знаю… Не знаю!..

Надюша. Тебя, папа, забрали дома?

Свирид Гаврилович. В восемнадцатом году техника у нас была одна, теперь, вишь, выходит целый прогресс… Брешут, плешивые. Мы и технику найдем… Научимся коржи с маком есть!..

Хома Мартынович. Времени нет учиться, Свирид Гаврилович.

Надюша. Коля ранен? Надо перевязать, руки освободите…

Свирид Гаврилович. Сейчас! Будет время и поучиться. Ловко бьют, сукины сыны… Нет, думаю, дураков нет… Упал и притворяюсь мертвым. (Пробует развязать руки.) Одна только веревочная техника осталась старая – вяжут руки, как и в восемнадцатом году… А я таки малость понимаю в этом деле. (Освободив руки.) Ловкость рук и никакого мошенства! Больше пока никого не буду развязывать, чтоб не нарваться на кулаки… Коля, давай хоть поправлю малость…

Коля (бредит). Я вам ничего не скажу!

Свирид Гаврилович. И не нужно мне говорить… Вот так сядь, лучше будет. Посмотрим повязку. Повязка на месте. Когда будем дома, тогда накрутим свежего бинта – и все… Терпи, калаче, тебя черт не возьмет!.. Что ты на мне увидела, Надюша?

Надюша. Вы дома никогда не были таким!..

Свирид Гаврилович. А чего расстраиваться? Победа будет за нами! Будет, ого! Недолго нам тут сидеть. Мне Максим крикнул. Этот хлопец не подведет! Мы с его родителем партизанили. Настоящая рабочая донбасская династия. Да! Каков отец, таков и сын…

Хома Мартынович. Мне почки отбили, Свирид Гаврилович.

Свирид Гаврилович. Кто там вас спрашивает про нутро? По внешности вы орлом выглядите! Пускай они, бандиты, думают, что у нас железное нутро, стальные нервы! Династия, Хома Мартынович! Да нам внуки в глаза наплюют, коли мы не сможем так бороться, так умереть, как отцы паши и деды, как прадеды паши!

Хома Мартынович. Я могу терпеть, Свирид Гаврилович.

Свирид Гаврилович. Правильно! Мы из них воду поварим! Династия вам покажет, как живут и как помирают!..

Надюша. Максим знает, что я тут?

Свирид Гаврилович. Ага, не хотела его полюбить! Вот бы теперь и пригодилось. Он такого покажет этим немчикам да общипанным итальянцам! Даю тебе слово – выйдем отсюда, веришь?

Надюша. Я его полюбила, папа.

Свирид Гаврилович. Вот за это спасибо, дочка! Такого слова я от тебя дома и за сотню лет бы не услыхал! А тут – наставляю ухо и слышу. Эх, Максим, Максим, не знаем мы с тобой, как с женщинами разговаривать!

Хома Мартынович. Я слышу кто-то подошел к двери…

Свирид Гаврилович. Милости просим… (Садится на поя, обматывает себе руки веревкой.)

Входит Леонид в немецкой форме, голова и руки только что забинтованы. За ним немец.

Леонид. Смотрите хорошенько, Эрнст. Передаю на вашу ответственность. Руку мне ранил этот старик… (Толкает Свирида Гавриловича ногой.) Вам, Эрнст, случалось встречать человека, которого вы двадцать лет назад расстреляли?