Текст книги "Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3"

Автор книги: Юрий Яновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Никого с собой не привела? – спрашивает связной.

– Никого, дядя Никанор…

– Проснись, Майка, ты какая-то растерянная… Какой же я сейчас Никанор?

– Простите, Артем Иванович… Я так расстроилась, думала, что попала в засаду… До сих пор ноги трясутся.

Зашла в квартиру. Переоделась, нацепила шляпу. Пошла. Ничего нигде подозрительного. В витрине фотографии, как условлено, увеличенное фото жениха с невестой. Зашла в этот проклятый "Блиц". Все сказала и получила правильные ответы…

– Дальше. Не тяни, пожалуйста.

– Дальше она меня не пустила!

– Как не пустила?!

– Зайдите, говорит, в другой раз…

– Но когда?!

– Неопределенно… Даже не сказала точно…

– Вот это да! – вздохнул связной. – Отпихнули радистку, нужную им сейчас, как воздух… Ничего не понимаю… Как я некстати слетел с копыт! Вот лежи теперь и жди, пока раны склеятся…

– Мы так прыгали из вагона, Артем Иванович, что и здоровому трудно! А ведь вы не долечившись поехали… Уже объявление повесили о нашем розыске. От имени "убитых горем" родных. А адрес гестаповский… Кто это мог выдать?

– Вот вызову наших "спешил", Панька и Микиту, тогда услышим, кто выдал! Конечно, староста! Раз уж взялись его устранять, то будьте любезны наверняка! Подумаешь – они выбросили его из вагона. А он взял и остался жив!

– Ведь он и здесь мог предупредить?

– И даже наверное! Когда Мокрина Терентьевна явится в лагерь выкупать своего Петра Гриценко, посадят и ее, станут допытываться о нас…

– Я ее позову к вам!

– Минутку. Проверь у хозяйки – вся ли уничтожена наша одежда, ненужные документы, твой горб и надежно ли спрятана гармошка? Предупреди хлопцев, чтобы не смели являться ко мне без вызова и не шатались по городу. Сама сиди у хозяйки, и чтобы о тебе ни одна душа не догадывалась. Было бы глупо потерять радистку по неосторожности. Если я и послал тебя на явку, то только как крайний случай, ввиду моей болезни. Хлопцев я не рискну туда посылать, громкие они люди. Бывай здорова. Береги шифры. Давай Мокрину…

– Поправляйтесь, Артем Иванович… Как тоскливо сидеть без дела…

Майка пожимает руку связному и выходит.

Некоторое время связной один.

– Какой здесь просчет? Все как будто сделали правильно. Для начала – растворились в Матросской слободке, где спокон веку живет свой народ, тут уж смело сиди – спрячут на дно морское, если понадобится. На явку нужно идти мне самому, разобраться, в чем дело. Так засад не делают. Допустим, явка провалена. Допустим, кассирша выдала пароли врагу. В таком случае – она должна была бы направить Майку в соседнюю комнату, где вместо Ивана Валерьяновича сидел бы гестаповец! В чем же тут дело, дорогие граждане?

Входит Мокрина Терентьевна и женщина – хозяйка квартиры.

– Ну вот, больной уже сидит! А врач разрешил? – восклицает Мокрина Терентьевна. – Снова откроются раны, и тогда возись с вами… Температура… Бред…

– Мне не полагается бредить, Мокрина Терентьевна.

– Куда там! По-немецки так и чешет. А потом по-нашему, – говорит хозяйка. – Тяжелая у тебя жизнь, дорогой мой гостюшко…

– Ничего, свет не без добрых людей.

– Там твоя девушка требует, – вспоминает хозяйка, – в одну душу сожги ей вещи, в которых вы прибыли! Да я их так перекрашу, перешью, что сам Гитлер не узнает…

– Не стоит, мама, жизнью рисковать ради барахла…

– Так, значит, жечь?

– Все жгите. Чтоб и следу не было. Тех людей нет, и имена их забыты. Пепел вынесите осторожно.

– Добре, сынку, – говорит хозяйка, – я думала, что девушка по молодости не ценит добро, раз ты приказываешь – сейчас сожгу.

Хозяйка выходит, а связной вытирает холодный пот со лба.

– Как вы нас испугали, Артем Иванович, – говорит Мокрина Терентьевна, – дотащили мы вас сюда почти в беспамятстве, а тут еще бред у вас… Вот когда мои продукты сгодились, здесь здорово голодно…

– Спасибо вам, Мокрина Терентьевна, за такую квартиру, и за хозяйку, и за все…

– Разве за эта можно благодарить? Вы для народа головой рискуете! А здесь, в Матросской слободке, живите смело, как дома. Люди проверенные. У хозяйки сын в Красной Армии" а муж отказался работать на немцев, расстреляли его прямо во дворе завода…

– Для вас лично тоже появилась опасность, Мокрина Терентьевна…

– Какая опасность? Что староста по дороге убился? Скажу в селе, он бросил меня одну.

– В том-то и дело, что староста, кажется, жив…

– Как жив?!

– Это мое предположение, Мокрина Терентьевна. Но возвращаться домой вам, конечно, надо осторожно. И о муже пока забудьте…

– Что же делать, Артем Иванович?

– Я предвижу, что ваш муж, если только он жив и находится в здешнем концлагере, будет иметь возможность в недалеком будущем прибыть домой с несколькими друзьями…

– Вот спасибо, Артем Иванович! Смотрю на вас и сразу верю. Какое-то от вас доверие идет, все равно как от нашего радио… Сегодня же буду собираться домой… А что прикажете делать с продуктами?

– Ваше дело, Мокрина Терентьевна, – можете делать все, что найдете полезным и нужным…

– Тогда разрешите оставить их вам…

– А зачем они мне? Мне так много не надо…

– На подпольное дело, Артем Иванович! Пускай скромный взнос украинской колхозницы тоже послужит борьбе с оккупантами…

15. Гестапо не верит

Кабинет начальника гестапо в южном городе Н.

Начальник – высокий худющий эсэсовец в пенсне, явно старающийся подражать своему шефу – Гиммлеру, сидит на уголке стола, подбрасывая в воздух и ловя новенький револьвер.

Майстер полиции стоит перед ним навытяжку, держа руки по швам.

– Ну-с, сколько задержано слепых гармонистов на территории города и его окрестностей?

– Семь гармонистов, господин шеф. Кроме одного, отправленного в немецкий госпиталь для испытаний, остальные оказались лишенными зрения, даже не имеющими глазных яблок…

– Яблок, яблок! Этот русский староста все наврал!

– Наш другой агент также подтверждает вероятность прибытия в город особо важного большевистского агента, господин шеф!

– Зачем, дорогой мой майстер?

– Для помощи здешнему подполью, господин шеф!

– Но подполье в городе ликвидировано, мой любезнейший полицейский! Вы, кажется, забываете предварительный рапорт начальнику крайса об уничтожении подполья!..

– Поверьте моей опытности, господин обершарфюрер!..

– Я всегда верю собственным глазам и собственному слуху! Тайный радиопередатчик работает?

– Нет. Две недели он не подает признаков жизни.

– Это раз. Диверсии за последний месяц отмечены?

– Нет. Расклеены отдельные листовки о событиях под Сталинградом и о капитуляции группировки фон Паулюса…

– Тише! Паулюс не капитулировал, как вам должно быть известно, а доблестно погиб во славу фюрера!

– Я повторил содержание листовки, господин шеф…

– Почему вы мне всегда противоречите, любезный? Неужели пребывание в среде местного населения в качестве немецкого колониста так испортило вас?

– Извините. Я реально смотрю на вещи, господин обершарфюрер. Это происходит от знания характера здешнего народа… Они коллективно привыкли жить и действовать… Поэтому подполья нельзя полностью уничтожить. Оно возникнет на новом месте… Кстати, господин обершарфюрер, у вас отошел предохранитель на револьвере – осторожнее с револьвером…

– Где? Ах, да… Спасибо, я не заметил…

Гестаповец, однако, играть дальше револьвером не стал: засунул в кобуру.

– Продолжайте, мой милый.

– Да, господин шеф, здесь люди воспитаны большевиками, как коллективная сила. И они не оборо-няются, они наступают широким фронтом, господин шеф.

– Вы призываете к панике?

– Я против недооценки сил врага! Мы, колонисты, двести лет жили в среде местных людей, как посланцы великой Германии, – вы обязаны нам верить, господин шеф!

– Вы провинциальны, мой любезный, – вы никогда не сделаете карьеры, так как вышестоящее начальство не любит неприятных известий. Итак, пишите им еще раз – подполья в нашем городе Н. больше не существует!..

16. «Это – ревность!..»

Улица в южном городе Н.

Молодящийся немецкий франт в полувоенном спортивного кроя костюме, в гетрах, в зеленой шляпе с перышком – тип преуспевающего немецкого провинциального коммерсанта – идет по улице. Лицо – в шрамах от студенческих дуэлей. Это – связной.

Фланирующей походкой приближается к фотографии "Блиц". Вывеска в витрине – условный знак: увеличенное фото новобрачных. Заходит в дверь.

Поднимается по лестнице, держа руку в кармане.

Шумно и быстро заходит в комнату, решительно идет к конторке, за которой восседает молоденькая кассирша.

– Здравствуйте, моя дорогая фройляйн!

– Я замужем, – опустив глаза, произносит кассирша.

– Все равно я не решусь назвать вас фрау, так как ваше сердечко еще безусловно не узнало настоящего жара любви…

– Я люблю моего мужа, милостивый государь!

– Кто ваш муж, моя красавица? Разве в этом городе есть человек, достойный вас, такой чудесной дочери немецкого народа!

– Мой муж русский, господин клиент! – признается кассирша.

– О ужас! Отдать неполноценному славянину такой перл немецкой крови! Я этого не переживу! Надеюсь, вы встречаетесь с родственными вам по духу северными людьми? Не отрицайте, не отрицайте, вы не можете не встречаться с нашими героями Восточного фронта!..

– Мой муж только скромный коммерсант, но я люблю моего мужа, господин клиент!.. – окончательно смущается молодая женщина.

– Хорошо. Разрешите задать вам, дорогая фрау, один вопрос?

– Прошу вас, господин клиент, – снимки моментальные, можно кабинетный формат, групповые – со скидкой…

– Мой брат, – говорит посетитель, в упор глядя на кассиршу, – получил из Германии свежий фотоматериал фирмы "Агфа"… Он просил предложить Ивану Валерьяновичу…

– О! – кассирша с ужасом уставилась на говорящего. – О, с огромной радостью!..

Как оглушенная, она встает со стула и идет к занавеси, откинув которую, вводит посетителя к Ивану Валерьяновичу.

Связной быстрым взглядом окидывает комнату. Фотоаппарат на массивном штативе, осветительные приборы, разные фоны для съемок, стеклянная крышка. Ничего подозрительного.

Иван Валерьянович – элегантный мужчина в расцвете лет. Эспаньолка, очки, галстук бабочкой. Часовая цепочка с брелоками… Приметы соответствуют инструкциям.

– Выйдите, фрау, – говорит пришедший.

– Это моя жена, – сообщает Иван Валерьянович.

– Все равно.

Женщина выходит. Связной подходит вплотную к владельцу фотографии и говорит ему на ухо несколько слов. Иван Валерьянович также на ухо отвечает.

Жмут сердечно друг другу руки.

– Я для вас буду Миллер, – говорит связной. – Где мы можем без помех поговорить?

– Прошу, господин Миллер, ко мне, в верхнюю студию!

В каменной стене – ниша, в ней винтовая лестница, ведущая наверх. Хозяин двинулся первый, за ним – связной.

– Этот дом когда-то строил для себя один чудак адмирал, – говорит на ходу хозяин, – с башенки он наблюдал ночью звезды, а ранним утром в подзорную тру-бу следил за подъемом флага на своем корабле. Из башенки имеется другой выход. С улицы кажется, что к ней нельзя добраться, нижние этажи сгорели…

– Рация, не дай бог, тоже здесь? – спрашивает связной, входя за хозяином в небольшое круглое помещение с зашитыми досками окнами. Сектор крыши – стеклянный.

– Нет, что вы, товарищ! – ужасается Иван Валерьянович. – Рация наша спрятана. В подвале возле больницы наша рация. Я немцам там столько помех дал – один рентген чего стоит – очень трудно нм нас пеленговать…

– Особенно – когда передатчик бездействует…

– Упрек справедливый. Мы срочно послали через фронт человека с просьбой прислать радиста с шифрами.

– А где ваш радист, Иван Валерьянович?

– Несчастье. Он был очень впечатлительный и нервный. Ничего не могли с ним поделать. Чуть где-нибудь что-нибудь стукнет – он сразу бледнеет, глаза делаются стеклянными, ужас. Контужен был так ужасно. Работник отличный, но нервами не владел…

– Если в это время к вам в фотографию придут посторонние, как вы узнаете?

– О, не так сложно! Вот смотрите – я включаю вот этот рубильничек. Слышите? Микрофончик установлен в первой комнате, я все слышу, что там делается. И другая подобная сигнализация. Это моя слабость, я – инженер по образованию. Потом я вам все покажу… Да, здесь, в башенке, имеются и оптические приспособления для целей связи. Работают безотказно. Могу вызвать к себе связных, не прибегая к помощи посыльного, телефона и прочего. У меня шестнадцать подпольных групп, разбросанных по предприятиям и учреждениям целого города… Здесь связь решает многое…

– Где же все-таки ваш радист?

– Простите… Радист погиб в результате нервов! Я его устроил на жительство вдали от передатчика, чтобы меньше психовал. Ничего, жил хорошо. На беду, хозяйке его квартиры поселили немца в его отсутствие. Он пришел, никого не встретил, лег спать. Ночью проснулся от шума, грохота и выстрелов. Это новый квартирант веселился с друзьями. А наш радист, по всей вероятности, вообразил, что гестапо пришло по его душу. Сжег шифр, взял револьвер и – прощай жизнь!..

– Я привез вам радиста, Иван Валерьянович… Собственно говоря, не радиста, а радистку…

– Вот замечательно! Сегодня же передадим все накопившиеся сведения! Там, верно, думают, что нас и на свете нет. А?

– В таком деле всякое бывает…

– Вот, вот. Вот именно. Как мне связаться с радисткой?

– Это можно было сделать еще несколько дней назад. Радистка собственной персоной являлась к вам в фотографию, но не была принята…

– Не может быть? Она сказала пароль?

– Конечно. Но… ее не приняли…

– Там всегда сидит моя жена. Больше никто не посвящен в дела. Я разработал строжайшую систему конспирации. Нет, никого постороннего здесь быть никак не могло, товарищ Миллер!

– Я не утверждаю, что это был посторонний. Это, возможно, была ваша жена, Иван Валерьянович…

– Позвольте… Почему же она не приняла?.. Какие были причины?.. Что ее побудило?.. Минуточку…

– Что вы делаете?

– Сейчас она будет здесь!

– А фотография?

– На это время дверь запирается и вывешивается печатная табличка: "Десять минут терпения. Заряжаем кассеты… Сейчас откроем". Слышите, она уже идет!.. У нас точность, как на производстве…

Входит молоденькая кассирша. Она запыхалась от быстрой ходьбы вверх по лестнице. На лице ее вопрос.

– Луиза, – говорит муж, – смотри мне в глаза. Случилось ужасное событие. Кто-то в нашей конторе не принял прибывшую радистку. Понимаешь, ответил на пароль, а затем не принял. Это пахнет провалом организации. Ты не подозреваешь, кто это мог сделать?

Лицо Луизы залила краска. Она опускает глаза. Затем робко взглядывает на мужа, на чужого.

– Это была молоденькая девушка в шляпке?

– Да, – твердо и громко говорит связной.

Луиза низко наклоняет голову и вдруг начинает бурно рыдать, держа руки опущенными, стараясь стоять прямо.

– Что с тобой, Луиза? – спрашивает муж. – Ты знаешь, кто это сделал?

– Я сделала… не приняла… девушку…

– Ты нарушила закон подполья?!

– Она была… такая красивая… ужасно хорошенькая… я подумала… ты в нее обязательно влюбишься… я не могла… я боролась с собой… а она уже ушла…

– Ужас! – муж закрывает лицо руками.

– Все понятно, – говорит связной, – можете идти на ваше место, Луиза. Вытрите глаза. Приведите себя в порядок. Вы – на посту.

Луиза выходит. Инженер сидит в тон же позе.

– Что делать, товарищ Миллер? Ведь это же что? Скандал!

– Это, прежде всего, ревность, – говорит связной. – Оказывается, она действительна даже для подполья. Среди всего прочего надо учитывать и ее…

– Но это же скандал!

– Вы, верно, недавно женаты?

– Год, товарищ Миллер, всего год!

– Жаль, но, по всей вероятности, придется вам расстаться с супругой. Эта струна у нее со слабинкой. Райком партии может потребовать ее удаления. Я лично не настаивал бы на удалении, если остальные стороны ее характера…

Из репродуктора слышны выстрелы, крики, грохот – все, что происходит в комнате, где сидит Луиза.

17. Застенок

Застенок при полиции. Массивный стол для пыток, крюки и цепи на стене. Ведра, лейки, резиновые шланги. Ярчайший свет.

На столе лежит что-то бесформенное, лохмотья, длинные волосы – женщина.

Майстер полиции нервно ходит по комнате.

– Вот, можешь теперь посмотреть. Я услал из комнаты всех. Твои признания услышу только я. Как немец немке, я обещаю тебе жизнь. Неужели в немке заглохло чувство к матери-родине и ты предашь её в руки грязных азиатов?! Посмотри на меня: двести лет мои предки, живя в здешних степях, помнили о своем призвании – готовить обширные земли Востока для германской колонизации! Почему кровь не говорит тебе о твоем истинноарийском долге?!

Полицейский останавливается, ждет ответа и в ярости хлещет плеткой по столу. Раздается стоп жертвы.

– Можешь не стонать, я тебя не ударил! Неужели мы поверим, что ты ничего не знала? Нет, не обманывай себя на этот счет. Никак не советую. Ты стреляла в моих людей! Ты чуть не убила меня самого! Мы шли к вам в вашу дурацкую фотографию без всяких подозрений. Только по моей интуиции. Я подумал, что такое заведение может быть удобно для встреч. И я решил проверить. Но ты встретила нас выстрелами! Слышишь, Луиза! Очевидно, там наверху кто-то был? Кто-то важный! Так встречают полицию, когда хотят дать возможность птичке скрыться, не правда ли? Кто там был? Имей в виду, твое молчание выдает тебя больше, чем любые слова! Ты преступила узы крови, Луиза, и на тебя падет проклятие германского народа! Слышишь, предательница?!

Гестаповец выходит из соседней комнаты.

– Оставьте, майстер. Вы напрасно истощаете свое красноречие. Луиза прошла красную школу. Пускай она на досуге подумает. А мы ей удвоим порцию. Затем она снова подумает, и мы снова удвоим. В конце концов, до чего-нибудь договоримся. Эй, парни, возьмите ее!

Входят двое полицейских и уносят женщину.

– Какое ваше мнение теперь, господин обершарфюрер, – существует большевистское подполье или нет?

– Не задавайте бестолковых вопросов, майстер! Я вас лучше спрошу, как вы упустили птичку из фотографии? Неужели вас не учили, что в подобных случаях необходимо ставить солидное оцепление, а затем уже хлопать в ладоши?!

– У меня не было данных, только подозрение…

– Это может стоить вам карьеры, мой милый!..

– Так же, как и вам, господин шеф!

– Почему это?!

– Очень просто. Вы сообщили о ликвидации подполья, живя рядом с подпольным штабом, как мне кажется…

– Я напишу, что это вы ввели меня в заблуждение, майстер. Кому поверят больше – мне, коренному германцу, или же вам человеку сомнительной чистоты крови?..

– Полегче, господин обершарфюрер! Я не делаю карьеры. Я служу моей родине. Не так, как некоторые офицеры ОС, не сдавшие райхсбанку ценностей казненных коммунистов!..

– Ладно, майстер, размолвка между друзьями ведет к более крепкой дружбе! Оставим эти темы… Что будем делать с господином Яблочко?

– Я бы с большим удовольствием расстрелял его, вместо того, чтобы работать с ним!

– Раздражение – плохой советчик, майстер!

– Почему я должен работать с подонками, господин шеф?! Разве нет порядочных людей, ненавидящих красных?

– Это философия, майетер. Люди – навоз, стойте выше этих тварей. Господин Яблочко все-таки оказался нам полезен…

– Простите за резкое слово, шеф, – это грязная скотина, которая и нас с вами продаст за пфенниг!

– Нашли у кого искать идейности!

– Он прилез с таинственной мордой, ломался и важничал, а знал только одну второстепенную явку, так оказать, передаточный пункт. И этот остолоп со своей испитой физиономией хотел самолично идти на явку, в надежде, что ему поверят. Я пошел по более сложному пути. Я послал его в концлагерь на роль заключенного. Он устроил там (с моей помощью, конечно) побег двух военнопленных, которые и направлены были на известную ему явку, наблюдаемую моими людьми. Ничего не вышло, шеф! По всей вероятности, в лагере существует своя заговорщицкая организация, к ней Яблочко не нашел хода. Попробуем теперь другое. Пускай он, устроив побег из концлагеря двух-трех человек, завтра же с ними отправляется искать – связей в другое подполье. Тем более что прибыло лицо, имеющее к нему счеты и знающее его в лицо…

– Санкционирую, господин майстер. Больше ему здесь делать нечего. Вы слышали, что старосту-таки прихлопнули? Мужлан, не знает простого правила – один раз не добили, в другой раз поправят!.. Эй, что там за шум?

Входит Кривой Яшка, он же – господин Яблочко, в виде "военнопленного": опорки, лохмотья, зарос бородой.

– Ваше благородие, – обращается он к майстеру полиции, – меня не устраивает такая жизнь!..

– Как вы смели отлучиться из лагеря?! – орет полицейский. – Где ваша конспирация, сволочь вы этакая! Марш назад! Этот оболтус, комендант лагеря, провалит мне все дело!

– Не кричите, господин майстер, не велика птица!

Полицейский, задохнувшись от негодования, начинает молча обрабатывать Яшку плеткой.

– За что?! – извивается Яшка. – Не имеете права! Господин гестаповец, заступитесь! Ой! Убивают! Спасите! Помилуйте! Себя не пожалею для дела! Посылайте хоть к черту в зубы! Ой, довольно! Ой, не бейте!..

Яшка падает к ногам полицейского и пытается обнять их.

Гестаповец от души хохочет.

18. После провала

Рентгенкабинет в больнице. Ночь. Сидят в белых халатах связной и Иван Валерьянович.

– Очень коротко, Иван Валерьянович. В больнице тоже могут быть свои неожиданности. Но, раз передатчик здесь, приходится устраиваться. Радистка дала центру знать о себе, и на этом помолчите несколько дней. К райкому советую пока не обращаться, чтобы не навести на след ищеек. Никто из состава ваших групп не затронут?

– Нет. Жертва только одна…

– Понимаю ваше горе…

– Я не могу убедить себя, что Луизы больше нет…

– Успокойтесь. Вам нужен трезвый рассудок – на вас ответственность за судьбу людей. Не хочу утешать – к жене вашей они применят крайние средства… Можете взять себя в руки?

– Хорошо. Какие еще предложения?

– Я убежден, что мы поступим правильно, устроив гитлеровцам хорошую встряску нервов. Попрошу только, чтобы подготовляемые вашими группами мероприятия совпали с моим делом. С концлагерем у вас связь работает?

– Да. Можем передать даже оружие.

– Хорошо. Пускай ваш человек привлечет там Петра Гриценко. Со своей стороны, я пошлю в концлагерь двух своих людей с особыми заданиями. Свяжите их с вашими. Когда это может произойти?

– Хоть завтра. Группа военнопленных систематически работает на каменоломне. Можно спрятать там с ночи ваших ребят, они смешаются с лагерными и так попадут к вечеру в лагерь… Кривой Яшка их не знает в лицо?

– Нет, не знает. Поэтому я и хочу, чтобы при нем были мои люди. Итак, я назначу вам день, когда должна будет взорваться верфь и учинено нападение на аэродром… Это прикроет, кстати, и мои действия…

19. Глава фирмы

Кабинет начальника гестапо в южном городе Н. Обершарфюрер глубокомысленно упражняется перед большим зеркалом в различных позах. В левой руке у него иллюстрированный журнал с фотографиями Гиммлера.

Вот одна поза: райхефюрер СС принимает парад.

Обершарфюрер принимает похожее положение тела.

Райхефюрер СС в задумчивости за столом.

Обершарфюрер добивается нужной постановки корпуса.

Гиммлер держит на руках девочку.

Эсэсовец пытается пристроить валик от дивана себе на колени. Ничего не получается. Швыряет валик на пол и звонит. Входит переводчица.

– Сюда, фройляйн! – говорит эсэсовец, похлопывая себя по коленке. – Ну, что вы на меня смотрите, как кукла?

– Господин обершарфюрер, – нерешительно возражает переводчица, – что могут подумать служащие?

– В преисподнюю служащих! – орет офицер. – Идите сюда и садитесь! Я готовлюсь к любительскому спектаклю, фройляйн. Мне надо приласкать одного ребенка.

Фройляйн покорно подходит к офицеру и садится к нему на колени. Эсэсовец, забыв о своем первоначальном намерении, щиплет переводчицу. Фройляйн игриво взвизгивает.

От дверей кабинета раздается оглушительный хохот: Ха-ха-ха! Узнаю привычки молодости! Никогда не терять времени! Ха-ха-ха!

Фройляйн, как ужаленная, вскакивает и убегает, едва не опрокинув вошедшего. Обершарфюрер уронил на пол пенсне и тщетно пытается его найти.

– Вот ваши гляделки, господин офицер, – говорит вошедший, подавая пенсне эсэсовцу, – будемте знакомы – Гергардт Пешке, глава фирмы "Пешке и племянник", Гамбург.

Лицо главы фирмы лучится смехом. Он поминутно вскакивает со стула и снова садится, хохочет, как от щекотки, это оптимист и жизнелюб, он розов и самоуверен до нахальства, чувствуется, что у него есть и связи, и деньги.

Одет Гергардт Пешке в старомодную черную пару, с бутоньеркой в петлице, в котелке, палка с серебряным набалдашником. Лет ему под шестьдесят.

– Чем могу служить? – сухо, еще не оправившись от необычного для эсесовца смущения, спрашивает офицер.

– Служить?! Да разве мы все не служим нашему обожаемому фюреру? Полно, сынок, службы мне не требуется! Райхсминистр доктор Геббельс сказал Гергардту Пешке, отпуская в эту страну: "Смотри, старина, чтобы я не получил двух гробов вместо одного! Ты хоть оденься по-военному…" Но я решил так: то, что я ношу в моем родном Гамбурге, достаточно хорошо и для здешних мест! Пускай туземцы говорят все что им вздумается! И, простите меня, господин офицер, – гробы здесь ниже всякой критики! Да, да! Не возражайте мне, гробы здесь невероятная провинция! Вы не согласны? Что?

Обалделый эсэсовец тщетно пытается понять, в чем дело. Он забыл даже о том, что он здесь хозяин, начальник…

– Собственно говоря, – мямлит он, – господин… э-э…

– Гергардт Пешке, к вашим услугам!

– Господин Пешке, при чем здесь гробы?!

– Как, при чем гробы? Разве это не оскорбление покойника, когда ему всучивают не сухое, добротное, красивое посмертное жилище, а какую-то, извините на слове, собачью конуру?! Нет, не на таковского напали! Мы придерживаемся золотого правила, что покойник, отправляясь в лежачем положении к месту своего последнего назначения, должен испытывать моральное удовлетворение. Да, да. И радость… Конечно, в силу вечных законов смерти, он не способен явственно показать свою радость, но за покойника хохочу я, глава похоронной фирмы "Пешке и племянник", Гамбург! Ха-ха-ха!..

Эсэсовец делает робкую попытку улыбнуться:

– Надеюсь, вы не подумали, что я уже нуждаюсь в вашем… э-э… посмертном жилище, господин Пешке?

– Что?! Нуждаетесь в моем жилище?! Великолепно! У вас врожденные качества для работы в нашей фирме! Ха-ха-ха! Никогда так не смеялся… Ха-ха-ха…

– Но все-таки, – старается повернуть беседу в деловое русло гиммлероподобный офицер, – чем могу быть полезным, господин Гергардт Пешке?

Глава фирмы достает громадный клетчатый платок и громко сморкается.

– Доктор Геббельс придает большое значение похоронам погибших германских героев. В частности, он почтил мою фирму высочайшим доверием – доставить на родину и по соответствующему рангу похоронить генерала Буклера, павшего смертью храбрых на восточном фронте…

Глава фирмы поднимается с места и молитвенно вздымает руки. Эсэсовец тоже делает движение встать, но преодолевает его.

– Тело генерала Буклера, надеюсь, отправлено на самолете? – спрашивает офицер.

– Если бы тело генерала летело на самолете, то какого черта сидел бы я здесь перед вами?! После вынужденной посадки самолета мы с генералом добираемся до Одессы по земле. А там ждет нас новая летательная курица, ха-ха-ха!..

– Вы прибыли с телом генерала, господин Пешке?

– Неправильная постановка вопроса: тело генерала прибывает в сопровождении моего племянника, кстати – тоже офицера СС, а я выбрался немножко вперед для завершения некоторых дел… Что вы скажете, господин офицер, если автобус с генералом я поставлю под вашу защиту на одну ночь?

– Рад пойти вам навстречу, господин Пешке… Соотечественники должны помогать друг другу, неправда ли?..

– Великолепно! Теперь второй вопрос: что вы скажете, господин офицер, если я возьму отсюда одну сотню русских военнопленных? А?

– Думаю, господни Пешке, что это не входит ни в вашу, ни в мою компетенцию… Там есть комендант в лагере, но даже он без предписания свыше не отпустит ни одного пленного!.. Зачем они вам понадобились? Хотите запрячь их цугом в погребальные дроги с телом генерала? Недурненькое зрелище!..

– Колоссаль!.. Когда закончится война и у вас, господин офицер, не найдется ничего лучшего – я предлагаю вам участие в делах фирмы "Пешке и племянник"! У вас шикарная фантазия, ха-ха-ха!

– Но зачем вам в таком случае сотня полутрупов?

– Э, нет. Полутрупов я не беру! У меня правило: либо совершенные трупы, либо вполне здоровые индивидуумы! Я отберу себе сотню здоровых, господин офицер!

– Допустим. Дальше, господин Пешке.

– Дальше я везу их на автомашинах в окрестности Одессы, где, по моим данным, обнаружены запасы необыкновенного розового камня, а также черных гранитов, поддающихся полировке. Пленные приготовляют мне соответствующие образцы, которые я направляю в Германию, а пленных – хоть и в море! Дальнейшая их судьба меня не интересует. Генерал Буклер получит великолепное надгробие. И германские кладбища обретут в дальнейшем не виданной нигде красоты памятники! Вы чувствуете в этом размах, господин офицер?..

– Я боюсь, господин Пешке… – начинает гестаповец.

– Имея капитал, – прерывает его глава фирмы, – ничего не надо бояться! Уезжая из Гамбурга, я захватил с собою несколько вещичек, достойных офицеров фюрера. Как вам понравится эта?

Глава фирмы передает эсэсовцу золотой портсигар, сделанный в форме гроба.

Открыв крышку, офицер видит с обратной стороны соблазнительный рисунок…

– Золото? – вожделея, спрашивает гестаповец.

– Фирма солидная, – самодовольно кивает головой Пешке.

– Я думаю, – говорит офицер, – если я позвоню коменданту лагеря и пообещаю тоже кое-что…

– Конечно, конечно!

– Все будет в порядке? Как транспорт?

Думаю, что племянник раздобудет здесь, в городе…

– Я вам, господин Пешке, напишу записку на ремонтную базу… Пять машин достаточно?..

– Вполне, господин офицер.

– На сколько дней – на три, на пять? Хорошо… Гестаповец пишет записку и отдает ее главе фирмы.

Украдкой любуется своим новым приобретением.

– Очень рад был с вами познакомиться!

– Взаимно! Не забудьте сказать, что за машинами и пленными явится мой племянник. Приготовьте местечко для ночевки генерала Буклера! В своем завещании очень прошу вас сослаться на пашу фирму! Ха-ха-ха!..

20. Цепь действий

Комнатушка в Матросской слободке. Нечто вроде слесарной мастерской на дому. Двое пожилых рабочих, Иван Валерьянович и связной. Его не отличишь по одежде от остальных. Только в глаза он вставляет стеклышко монокля, поминутно выпадающего оттуда. Связной всякий раз терпеливо водворяет монокль на место.

– Задача в общем проста, – говорит связной, стараясь не двигать мускулами левой стороны лица, чтобы снова не уронить стеклышка, – вы берете заряд тола весом в сто килограммов и помещаете в стальной баллон, к которому приделываете взрыватель. Затем всю механику заключаете – в продолговатый ящик, сваренный из броневого металла. И уже этот ящик осторожно кладете в гроб… Черт бы тебя побрал!