Текст книги "Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3"

Автор книги: Юрий Яновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Писарев. Предупредив о пленном художнике Шевченко, о его неприкосновенности, ваше высокопревосходительство?

Бибиков. Неужели я неясно выразился?

Писарев. Будет сделано, ваше высокопревосходительство! (Выходит.)

Бибиков (перед трюмо). Итак. Я похож на безрукого черта?! Тьфу!

Занавес

Картина 2

Крыльцо барского дома с шестью белыми колоннами. Раннее утро.

На крыльце сидят Оксана и ее мать.

1

Оксана. Еще раз взошло солнце.

Мать. Что ты говоришь, Оксана?

Оксана. Еще раз взошло солнце, мама.

Мать. Как быстро прошла ночь. Спала я, что ли?

Оксана. Спали, мама. Склонили голову мне на плечо и спали.

Мать. А ты, доченька, нет?

Оксана. Видно, я уже вовеки не усну, мама. Видится мне Ярема, вот стоит прямо перед глазами. А как усну хоть малость – разлучимся с ним навсегда…

Мать. Ох, и я так убивалась за своим!

Оксана. Вы с отцом век прожили, мама, а я и в глаза его не нагляделась!

Мать. Снилось вот, хлопочу я еще в отцовском доме. Уютно, мило. Сверчок приснился – будто на скрипочке запиликал.

Оксана. И Сверчок из огня не выскочил! Остались, как сидим. Оно, может, и лучше. Все равно умирать…

Мать. А разве только мы? Ветер хорошенько помог пану. Полное село нищих. Казаки, крепостные – всех сравнял.

Оксана. Сравняет нас еще и царская ласка!

Мать. Жаль, пана не поймали. Теперь приведет войска.

Оксана. Есть ли на свете ненависть, большая моей? Словно кипятком кто душу обварил! Ярема в земле лежит, а его убийца жив и на свободе! Держать в руках и выпустить?!

2

Дед Иван (голос его доносится из-за колонны). Легко вам говорить!

Мать. Разве там, кроме вас, дедушка, и людей не было?

Дед Иван (выходит, на гашнике у него висит старая сабля без ножен, она прицеплена за самодельный крючок). Ну да, не было! Были люди! Выхватил у меня из рук пистоль да – бах в мою шапку. Посек шапку, будто в ней кто раскаленные угли носил! А потом еще и ударить хотел этим пистолем!

Мать. Вы хоть не оправдывайтесь, дедушка!

Дед Иван. Как – не оправдываться?! Что же я, по твоему, напрасно саблю нацепил?!

Оксана. Не шумите, дедушка Иван. Тарас Григорьевич еще, видно, отдыхают.

Дед Иван. Отдыхают! Неугомонный человек, этот Тарас! За всю ночь так ни разу и не прилег. Уже и меня сон сморил, а он и глаз не сомкнул. Сидит за столом, гусиное перо так и ходит по бумаге! Одно испишет, другое берет. Свечка нагорит – пальцами фитиль снимает. Поднесет пальцы к огню, задумается. Огонь печет, а он, того, не слышит…

Мать. Думы записывает на бумагу.

Оксана. Стихи, мама.

Дед Иван. Попишет, попишет, чуб взъерошит и – прыг в кузницу. Там Охрим пики кует, закаляет ножи, варит железо. Постоит возле кузнецов, трубочку пососет, споет с людьми – и снова бегом к столу. Снова гусиные перья бегают по бумаге. Пока и солнышко встало.

Оксана. А как он наших обидчиков гнал! Ярема лежит расстрелянный, Охрим с людьми бежал в лес, чужой наезд хозяйничает в селе, горят дома, – думаю, пропали. Полуживая, руку поднять не могу, только глазами смотрю. Когда это из лесу кто-то выскакивает верхом на коне! За ним, вижу, Охрим, за Охримом – люди… Тарас Григорьевич! Да как крикнет: «Бей барскую сволочь!» – я даже ожила. А они людьми управляют, от пуль, как от шмелей, отмахиваются! С тем и удрали чужие наездники, многие из них и шапки потеряли.

Мать. Если бы не он, разве то было бы! Сунулись к соседям за советом – а на дорогах войско стоит!

Дед Иван. Пускай себе стоит, к нам не посмеет сунуться: руки коротки!

Оксана. Ох, дедушка, у войска и пушки есть!

Дед Иван. Разве мы трогаем царя? Царь себе вот, а мы себе – вот. У нас несогласие с панами. Надо отделить людей от господ. Пускай баре живут сами по себе, казаки – с казаками, а крепостных надобно переписать на божью волю.

Охрим (торопливо выходит). Где Тарас Григорьевич?

Мать. Не шуми ты, Охрим, потому они, может, как раз в этот момент думы списывают!

Дед Иван. Гай-гай, какие там думы! Только солнышко появилось, взял Тарас деревянный ящичек, срисовывает на бумаге сухую грушу!

Охрим. Такое скажете! Зачем им груша?

Дед Иван. Видать, пану хочет послать! Вот, мол, тебе, мерзавец, виселица, а веревку собственную сучи.

Охрим. Не догадались вы из пистоля ударить!

Дед Иван. Э, не допекай!

Охрим. Чухненко тайком прислал пахолка[6]6
  Пахолок – слуга.


[Закрыть]. Если хотите, передает, на свете жить, несите головы с повинной. Зачинщиков свяжите, выйдет им причастие…

Мать. Разве не барин – первый зачинщик?

Охрим. Если бы барин! А то я, да дед Иван, да еще люди, да батько Тарас.

Дед Иван. Ов!

Охрим. То-то же и я сказал – ов!

Оксана. Зачем от смерти меня спасали! Не видела бы судилища, не слышала б позора! Такого человека, как Тарас Григорьевич, да господам выдать.

Охрим. Подожди, никто же его не отдает! Я велел пахолка придержать и боронами улицы преградить, послал охрану, чтобы нас не застукали врасплох.

4

Шевченко (входит с этюдником в руке. На почтительном расстоянии появляется Петра, садится, следит). Доброе утро! Какое сегодня солнце праздничное! И на осень непохоже… (Всматривается в Оксану с матерью.) Э, да вас грешно вот так не нарисовать! Сидите, дорогие, я с вас этюд сделаю… (Садится на ступеньках, готовится рисовать.) Оксанушка, не смотри так печально. Я вас недолго буду мучить. А что, пан Охрим, налажены ли самопалы, оструганы ли копья? Хватает ли железа на копья, на свяченые ножи? Есть еще порох в пороховницах?

Охрим. Хватает, пане!

Шевченко. Разгорается пожар на целую губернию. Крепостнические реестры, как горсть соломы, сгорят. Нам бы только соседей дождаться. Не возвращался еще кобзарь Остап?

Охрим. Нет.

Мать. Войско стоит на дорогах! Не пробьются к нам соседи. Как рыжие мыши испечемся на огне.

Охрим. Дороги назад нам нет!

Шевченко. Правду молвил.

Дед Иван. Будьте вы Кармелюком, а Охрим – Зализняком!

Шевченко. Рисую, стихи пишу, песни пою. Какой из меня Зализняк или Кармелюк!

Охрим. Нам лучшего и не нужно!

Дед Иван. Гайдамаки тоже писали! Свячеными ножами на панских шкурах.

Охрим. Мы не гайдамаки, дедушка. Избавимся от панов и снова к плугам!

Мать. Если б то!

Оксана. Верите ли вы, Тарас Григорьевич, в нашу силу?

Шевченко. Верю, Оксана.

Оксана. Не разочаруетесь?

Шевченко. Никогда в жизни!

Входит толпа крестьян. Пожилые люди, суровые лица. Поодаль возле Петра собираются дети.

5

Охрим (после паузы). Слушаем мир.

Первый. Подожди сначала, что скажем.

Шевченко. Садитесь, господа миряне, – в ногах правды нет!

Первый. Так мы и сядем.

Второй. Обчество – большой человек. Что обчество скажет, то и будет. Обчество – не шутка.

Дед Иван. Не зря говорится: одна голова хорошо, а две – лучше.

Третий. Пан своего слугу прислал. Жду, мол, в лесу до раннего обеда. Как солнце к вечеру свернет, то уже и возврата вам не будет.

Второй. Мол, барин добрее стал, легче наказывать будет.

Дед Иван. Он добрый, как волк в пост!

Охрим. Вы, дедушка, как тот овод!

Первый. Давайте думать, миряне, – солнце не стоит!

Второй. Чтобы, как говорится, того… Не было того самого…

Третий. Барин в Драчином лесу сидит. Если браться с умом, можно и окружить. Одно дело, когда он издалека обещает, а другое – когда вблизи.

Охрим. Умна твоя речь, Петро.

Первый. Не слышим твоего голоса, батя Тарас.

Шевченко. Куда мир – туда и я.

Второй. Мы не разбойники, люди добрые. Да ведь нам же в пазуху огня насыпали.

Мать. Нужно взять барина за грудки!

Первый. Молчите, бабка!

Охрим. Два парубка уже пошли к барину.

Третий. В лес нужно через яр пробираться, а у барина где-то и гайдуки на подхвате. Двух парней мало.

Первый. Да еще пошли люди!

Второй. Что же мы барину скажем?

Охрим. Пускай только приведут! Есть о чем поговорить.

Первый. Ну вот. Как-то и на душе легче стало. Что-то значит мир!

Дед Иван. Без меня эта вода не освятится!

Шевченко. Что решили, на том и стоять будем!

Третий. Да поскорее, люди, пока барин снова не удрал!

Охрим. Ну так отправляйтесь в добрый путь!

Толпа уходит, дед Иван тоже.

Мать. Раздобудут барина и из-под земли!

Шевченко. О чем я хочу тебя попросить Оксана. Я вот нарисую Охрима, а ты пойди сыграй нам что-нибудь. Садитесь, Охрим, вот так…

Оксана. Да где уж играть, Тарас Григорьевич! Пальцы словно неживые, душа придавлена камнем. Мне бы наплакаться вдоволь!

Мать. Не печалься, доня!

Шевченко (рисует). Как же ей не печалиться? Тогда, Оксана, и играют, когда грустно. Я видел там на пюпитре сонату Гайдна.

Оксана. Хорошо, Тарас Григорьевич. (Идет в дом, мать – следом за ней.)

Шевченко (рисует). Люблю старого Гайдна! Иногда торжественные шаги всемогущего Бетховена не так по душе, как веселые переливы Гайдновых мечтаний! О, слышите, Охрим? Начала. Как она играет! Никогда не ожидал… Не двигайтесь минутку, смотрите сюда…

Охрим. Кто-то идет!

Шевченко. Сидите, сидите! Такая хорошая поза.

Охрим (достает из-за пазухи пистоль). Не усидишь!

Шевченко (рисует, прислушивается к музыке). Вы слышите, как торжествует старый Гайдн!

К Петру, который сидит вдали, подъезжают на лозинках мальчики.

Охрим. Где ваш второй пистоль, Тарас Григорьевич? Шевченко. Там, в ящике с красками.

Охрим. Принести?

Шевченко. На кой леший мне пистоль?

Охрим. Да так.

Шевченко. Может, безрукий Бибиков наступает?

Охрим. А вы хоть посмотрите!

Шевченко (рисует). Сейчас посмотрю…

Подходит солдат в полной форме: длинные белые штаны, зеленый мундир с красным воротником, кивер, ранец, винтовка со штыком. За ним несколько вооруженных вилами и косами повстанцев.

6

Шевченко (поднимает голову), Ага, вот это кто! Здравствуй, служивый!

Солдат. Здравия желаю, ваше благородие!

Шевченко. Садись, голубчик. Какое я благородие! Тарас Григорьевич, да и все.

Солдат (садится). Сяду, господа хорошие. Отчего не сесть? (Достает прокуренную трубочку,) И закурить не грех…

Шевченко (достает трубку и табак). Прошу, служивый. Закури нашего.

Солдат набивает трубку, закуривает, Шевченко – тоже. Охрим незаметно прячет пистоль, машет на охрану, та уходит. Мальчишки от Петра тоже «отъезжают».

Солдат. Значит, вот так и живете?

Охрим. Как видите, господа служба.

Солдат. Музыку кто-то играет в доме.

Охрим. Не госпожа.

Солдат. Люблю музыку в доме.

Шевченко. Дело известное. Звать как?

Солдат (попыхивая трубкой). Звать меня, скажем, Иванов.

Шевченко. Имя меня интересует и отчество.

Солдат. А имя, скажем, Ефрем, по отчеству – Иванович.

Шевченко. Приятно познакомиться, Ефрем Иванович.

Солдат. Взаимно, Тарас Григорьевич. Вот что я тебя опрошу…

Шевченко. Послушаем.

Солдат. Не ты ли будешь этот, бишь, как его, – государственный преступник?

Шевченко (сосет трубку). Не задумывался, Ефрем Иванович, возможно и я.

Охрим. Это, видно, как сам Кармелюк?

Солдат. Велено нам, солдатам, во время усмирения первым делом в тебя целить. Близко не подпускать, как есть ты злейший совратитель, и живым тебя в плен не брать.

Охрим. Бабка надвое гадала.

Солдат. Рюмку водки положено за тебя и рубль денег.

Охрим. Спасибо, господа служба, за искреннее слово!

Солдат (сосет трубку, прислушивается к музыке). Смотри, какая музыка душевная! То ровно в церкви пение, а вот, слышь, – жалейка пастушья, скажем…

Охрим. Наша крепостная играет.

Солдат. Это, между прочим, тебя, молодец, сдают в солдаты?

Охрим. Разве меня одного! Сначала думали в солдаты, а теперь уже и Сибири не хватит! Как потурили мы пана да подняли тревогу!

Солдат. Бунтуете до смерти али как?

Охрим. Либо пан либо пропал, господа служба!

Шевченко. Стоп, Охрим! Вот так и сиди. Смотри на Ефрема Ивановича. Хорошо. (Рисует.) Воюем, Ефрем Иванович, пока силы хватит. Пока глаза будут глядеть и руки не ослабнут. Вам, солдатам, стрелять, а нам стоять. От пули не упадем – еще и штыком колете! Так и скажи.

Солдат (курит). Значится, до смерти. Это нам подходяще!

Охрим. Пугать пришли, господа служба.

Солдат. Имей терпение, скажу.

Охрим. Этого добра хватит.

Солдат. Гляжу на тебя, Тарас Григорьевич, чем ты есть государственный преступник?

Охрим. Потому что за народ!

Солдат (люто, возбуждаясь). За народ? А я не желаю за народ! Желаю за себя самого! За жизнь мою загубленную! Десять лет душа горит, думал забуду. Нет, не забывается! В ранах весь. Не могу забыть. Как барин мою невесту украл. Как я к барину в горницу взошел, как топтала меня барская злость. Помню до страшного суда!

Шевченко. Понимаю тебя, Ефрем Иванович!

Солдат. Нет, не разумеешь ты! По зеленой улице тебя не водили! Тысячи шпицрутенов не прошел. Пять раз водой отливали… Выжил я, Тарас Григорьевич! Для чего выжил? Снова по зеленой улице идти?

Охрим. А может, нас поведете по зеленой улице!

Солдат. Молчи, думаешь, солдат – не человек? Не крестьянин? Вот вы бунтуете, а наша рота как в лихорадке колотится. У каждого отец, мать-то есть? Под этой казенной тряпкой собственное-то сердце имеется?!

Охрим. Ваша правда, господа служба.

Солдат. Слышал я, что у вас из-за девки барин мужа ейного убил, крепостным лбы бреет, взяла меня старая кручина. Везде помещичье зверство! И должок солдат усмирять!

Шевченко (рисует). Это уже, Ефрем Иванович, как вам совесть подскажет. Видите, хорошо у нас компонуется: Охрим бунтует, Ефрем подавляет.

Охрим. И верно! Я – Охрим, да и солдат же – Охрим!

Солдат. Кто это в хоромах играет, Ефрем?

Охрим. Молодая вдова, господа служба.

Шевченко. Как она играет!

Солдат (в отчаянии). Что же вы меня в плен не берете, бунтовщики? Думаете, легко в плен идти? Шпицрутены за спиной! Целую ночь по кустам хоронился, только на зорьке пошел к вашим аванпостам. Получайте! (Втыкает винтовку штыком в землю.)

Шевченко. Спасибо! Охрим, бери Ефрема в плен.

Охрим. А зачем?

Солдат. Только свяжите меня покрепче!

Шевченко. Зачем мы тебя, Ефрем Иванович, будем связывать? Нам стыдно тебя вязать. Что же это будет, если свой своего будет вязать? Пускаем на волю!

Солдат. Зачем мне воля?!

Охрим. Нам воля дорога, то и вам не игрушка!

Солдат. Мне воля – опять солдатские щи хлебать!

Охрим. Не хотите брать грех на душу, господа служба?

Шевченко (поднимается). Уже и Оксана кончила музыку. Время идти, Охрим. Нужно подводы готовить, вывозить в лес детей, женщин, стариков.

Солдат. А мне?!

Шевченко. Вы человек казенный, Ефрем Иванович. Возвращайтесь в роту, дядька вам зубы потолчет, пан ротный пропишет шпицрутены, забудете душу, совесть, схватите винтовку и Охрима штыком насквозь – раз и готово!

Солдат (истерично). Слушай! Пришел с открытой душой. Чем могу помочь?!

Охрим. Кулаком, господа служба!

Солдат. Легко говорить! Кто мне поверит в бою?!

Шевченко. Мы поверим, Ефрем Иванович!

Солдат (бьет кивером о землю). Спасибо, Тарас Григорьевич! В таком случае – командуй!

Шевченко (протягивает руку). Здравствуй же, Ефрем Иванович, солдат парода! (Целуется с солдатом.)

Охрим. Здоров будь, Охрим!

Солдат. И ты, друг Ефрем! (Целуются.)

Шевченко (берет винтовку, дает солдату). Наденьте кивер, Ефрем Иванович. Пойдите с Охримом на инспекцию, осмотрите оружие, разбейте людей на батальоны. Разве же я знаю, что там нужно делать?

Солдат (отдает честь). Слушаю, Тарас Григорьевич!

Солдат лихо поворачивается и выходит, Охрим за ним, стараясь шагать по-военному.

Шевченко (достает из кармана книжечку, перелистывает). Ни в какое стихотворение не впишешь. Нужно поэму. Да еще и не простую. Два Охрима добывают одну правду. А когда добудут – считай славянский вопрос решенным. Да, господин Костомаров! «Научно-литературное общество» – дело полезное, но наш путь более верный. Болгары, чехи, поляки – несомненные сообщники, но первое слово принадлежит русским. Братья-славяне присоединятся к нам со временем. В среде славной русской интеллигенции, которая освободила из крепостничества и бедного художника Шевченко, рождаются люди сильные духом, с государственным умом! Молодая воля поднимается над Россией, – кому посчастливится увидеть своими глазами ее лучи? (Перелистывает книжечку)

 
…Страшно быть в оковах, страшно
Умирать в неволе,
Но страшней, куда страшнее
Спать на вольной воле —
Умереть и не оставить
Ни следа на свете,
Чтобы люди – жил ли, не жил —
Не смогли ответить!..
Доля, где ты? Доля, где ты?
По тебе тоскую!
Если доброй жалко, боже,
Дай хоть злую! злую!
 

(Задумался, потом посмотрел в сторону дома.) Оксана! Что ты делаешь! Вытри глаза, слышишь! Вишь, какой твой Гайдн слезоточивый!

Оксана (выходит с поникшей головой). Это вовсе не Гайдн. Что прикажете, Тарас Григорьевич?

Шевченко. Ты не крепостная, чтобы тебе приказывали.

Оксана. Одна честь.

Шевченко. Какая, сестрица?

Оксана. Все равно Ярема из ямы не встанет. Зачем с того света назад меня возвратили?! Положите Оксану к мужу в яму!

Шевченко. Как ты хорошо играла.

Оксана. Позвольте мне умереть…

Шевченко. Не позволю! Революции возрадуешься, Оксана, заплетешь ленты в гривы резвых коней – летите, долгогривые, по барским степям! Везите волю в самые дальние уголки! А кто сестра воли? Оксана. Кто за счастье народа жизнью рискует? Оксана! Кто разжигает факелы восстания?

Оксана. Спасибо. Не женское дело.

Шевченко. Нет, голубушка, женское дело у нас будет не горшки да ухваты, пеленки да барщина! Женщины получат равные права с мужчинами.

Оксана. Тучи разошлись вокруг. Не будет спасения ни человеку, ни скотине. Смерть принимать всем, Тарас Григорьевич.

Шевченко. Хватит тебе смерть накликать.

Оксана. Тараса Шевченко не уберегли. Крепостные бунтуют да за собою и поэта на виселицу тянут! Что нам люди скажут?!

Шевченко. Разве поэты только для свадьбы?

Оксана. Но и не для бунта крепостных!

Шевченко (улыбается), Я не бунтовщик, Оксана. Я скорее усмиритель. Рифмы усмиряю. Вишь, кто я! Нет существа более непокорного, чем рифма! Начнешь ее укрощать, подгонять к месту, а она не хочет, вырывается, хвостом бьет, а потом прыгнет вверх и исчезнет где-то, как привидение…

Оксана (невольно улыбается). Такое скажете!

Шевченко. Или вот краски начнут изменяться, ужас! Ложишь одну – хорошая, яркая, теплая. Отклонился немного, глядь – сгорел цвет! И где он только взялся такой вялый! Схватишь себя за чуб и рвешь!

Оксана (смеется). Оно и видно.

Шевченко. Что видно? Волосы редкие?

Оксана. Нет, что краски вас не слушаются.

Шевченко. Еще и как не слушаются. А ты говоришь, что я бунтовщик. Это у меня такая муза непоседливая. Буря для нее – словно ветер под крылья. Как подбросит вверх да как понесет над белым светом. Жаль, не записываю своих приключений. Когда-нибудь скажут архивные крысы: был себе этакий маляр Шевченко, иногда писал стихи, а больше пил водку да якшался с господами. А где же я якшался, пропади они пропадом! Больше ругался у них же в доме! Да где там, напишут, как им больше понравится! Нет, мол, документов. Черт бы лысый их побрал! Документы Бибиков раньше их прочтет! Да в каталажку меня. В каземат. В солдаты…

Оксана. Откуда это солдат приходил?

Шевченко. Горит земля под ногами царя Николая Тормоза! Его солдаты к нам убегают.

Оксана. Один солдат не войско.

Шевченко. Он стоит войска.

Оксана. Дед Иван!

7

Дед Иван. Рассудил его солдат по-военному. Чем он, говорит, будет нас вешать, давайте лучше, говорит, повесим его самого.

Оксана. Повесили. Говорите скорее!

Дед Иван. Как янгола! Стриженая девка не успела косы заплести.

Шевченко. Что же, это лучший выход.

Оксана. Слава богу. Заработал, старый пес.

Шевченко (кричит за сцену). Остап!

Голос (из-за сцены). Иду, Тарас!

Входит кобзарь Остап, за ним Охрим с солдатом, толпа людей. Петро подходит тоже.

8

Кобзарь. Здоров будь, Тарас.

Шевченко. Здоров и ты, мастер.

Кобзарь. Все ли меня слышат?

Охрим. Все, кому нужно слушать.

Мать. А женщинам можно?

Кобзарь. Позвольте, мир, слово молвить.

Голоса. Говори, Остап.

Кобзарь. Ходил я по всей земле, господа мир. Был даже там, где и мышь не проскользнет. Солдат – тьма. Вот этой рукой к пушкам прикасался. Будут нас из пушек сечь, еще и огнем давить. А кто спасется, того в Сибирь.

Мать. Ой, бог мой милый!

Голоса. Хоть живым в яму ложись!

Дед Иван. Загудели, как перед погибелью.

Голос. Ну да, перед погибелью!

Голос. Молебен еще не начинали.

Кобзарь. Солдаты навострили штыки, набили ружья.

Солдат. Солдату тоже жизнь дорога.

Охрим. Давайте послушаем Остапа, господа мир!

Дед Иван. Чтобы умное слово изо рта вылетало, а глупое – в животе урчало!

Голоса. Га-га-га! Дед скажет.

Кобзарь. Господа мир! Соседи ваши, которых вы на помощь ждали, не могут пройти через солдатские кордоны. Они решили не проливать кровь зря и податься в херсонские вольные степи! Там каждая птичка свободна, там земля без барина, а каждый крепостной – хозяин.

Голоса. Как же они пробьются? Так и мы за ними!

Кобзарь. А и за степями земли немеренные: Ковбань, Капказ.

Дед Иван. На Капказе буду жить!

Кобзарь. Барщины своими силами избавились, то нужно искать землю, где нет пана. Где тихие воды, ясные зори, плодоносные нивы. Останемся здесь – замордуют. Пойдем за людьми – может, спасемся. Разве мы первые? Барин сжег хаты, лишил нас всего добра. Остались люди, как вспугнутые птицы. Полетим волю искать! Нет сил отбиться от барских слуг.

Охрим. Доброе слово молвил кобзарь!

Шевченко. Складно сказал!

Солдат. Позвольте и мне сказать, господа мир!

Баба. Говори, голубчик москалик!

Солдат. Видел я, милые, на степях вольную жизнь. Бывал я в тех местах, господа старики. Трудно будет сквозь войско пробиться, но пробьемся. Дойдем, если скажете!

Охрим. До вечера у нас есть время. Говорите, миряне. Нужно собираться. Мое слово – идти!

Дед Иван. А мое – так и бежать!

Голоса. И так горе, и так беда!

Оксана. Разве Ярема за то жизнь отдал, чтобы мы здесь гибли?

Охрим. Кому охота пробиваться на волю, пускай готовится к ночи! Тронемся затемна! Утром на нас должны солдаты пойти войной, слышите?

Кобзарь. Три села прошлой ночью тронулись. Пойдем через леса, пока войско минуем. Берите бочки для воды, мешки с мукой, зерно для посева. Плуги не бросайте. Посеем пшеницу в степях. Какое твое слово, Тарас?

Шевченко. В добрый путь, люди добрые!

Голоса. В добрый путь!

Петро. Ну да!

Охрим. Давайте готовиться к ночи!

Дед Иван. Да сбросьте же мне лет шестьдесят, дорогие миряне!

Голоса. На Капказ! В степи! На волю!

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Берег Днепра в Киеве. Живописный вид. Днепр, Заднепровье, Подол. Кусты, покрытые осенними листьями. Старая верба. Под ней размытая водой яма, прикрытая хворостом. Стоит корзина, накрытая скатертью, и трактирный большой самовар. Карпо – в рясе и лайковом пояске – держит в руке сапог.

1

Карпо (кричит за сцену). Эй, господин! Найдите себе другое место! Разве мал берег? Вот туда, к Подолу, ступайте, там уютная рощица. Или в другую сторону к Аскольдовой могиле, тоже превосходно. Обратно ж, перевозитесь через Днепр – краса неописуемая!

Кваша-Кашенко(одет франтом, крылатка на плечах, входит). Здравствуй, божий слуга. Я уже слыхал твое первое предупреждение. Зачем ты вторично кукарекаешь?

Карпо. Потому что вы не слушает умного совета. (Отбрасывает сапог в сторону.)

Кваша-Кашенко. Чем же твой совет умный?

Карпо. А тем, господин, что сойдутся мои богомольцы, да и набьют вам оное место!

Кваша-Кашенко. Что?! Да знаешь ли ты, что я лицо десятого класса?

Карпо. Как на меня, барин, так хотя бы и двенадцатого. Мое дело предупредить. (Крестит самовар.) Во имя отца, сына и святого духа!

Кваша-Кашенко. Когда кто-нибудь прикоснется к моей личности хотя бы пальцем, сразу же пойдет в Сибирь.

Карпо. Не знаю, чем они будут касаться и куда потом пойдут, только, на вашем месте будучи, я отошел бы от греха и сотворил, как говорят, благо.

Кваша-Кашенко. Мели, мели!

Карпо. Бежал бы я отсюда, господин, да варил бы уху где-нибудь на той стороне Днепра…

Кваша-Кашенко. Это мои знакомые, даже друзья, болван!

Карпо. Спаси господи, барин, – я не обижаюсь на болвана, стоя на пороге монашеской обители!

Кваша-Кашенко. Радостными восклицаниями встретят меня!

Карпо. Нужно сначала, чтобы я вас встретил.

Кваша-Кашенко. Разве знаешь всех в лицо?

Карпо. А вы, господин?

Кваша-Кашенко. Во всяком случае я не позволю, чтобы ты спрашивал!

Карпо. Я и не набиваюсь! Отец эконом говорили мне и предупреждали относительно какого-то там барина Кваши, что ли…

Кваша-Кашенко. Относительно кого?!

Карпо. Может, это вы и есть Кваша, барин?

Кваша-Кашенко. Не твое дело!

Карпо. Если вы не Кваша, господин, вам все равно, а если все-таки Кваша – пускай помилуют и спасут вас преподобные Антоний и Феодосий Печерские.

Кваша-Кашенко. Говори, не тяни, печерская ты ворона!

Карпо. Слушаю господина! Отец эконом, распорядитель лаврской гостиницы и трапезной, посылая меня, по заказу богомольцев, сюда, велели предупредить одного барина по имени Кваша, если он поткнется, об опасной поведенции. А как я узнаю этого Квашу, на лбу у него не написано, спаси господи и помилуй, если я что-нибудь грешное молвил прегрешными устами…

Кваша-Кашенко. Я тоже видел отца эконома!

Карно. Видать, отец эконом будет молиться за грешную душу Кваши, пане!

Кваша-Кашенко. Черт знает что ты мелешь, ворона! Немедленно говори, я – Кваша-Кашенко! Скорее, а то кто-то идет!

Карпо. Во имя отца, сына и святого духа! Сейчас скажу. Сначала вас заманят на эту гулянку, а затем бац-бац и все…

Кваша-Кашенко. Боже! Как это – бац-бац?!

Карпо. Бревном или из пистоля, отец эконом не знают…

Кваша-Кашенко. Но за что, за что?!

Карпо. Отец эконом сказали, мол, сам ирод ведает. (Крестит рот.) Прости, господи, за черное слово…

Кваша-Кашенко(достает деньги, тычет послушнику). На, дружище, это тебе на свечи, на ладан, на молебен!

Карно. Целых пять рублей! Да я таких денег и отродясь не видел. Тут не то что на свечи, тут и на пиво хватит! Да что пиво – за такие деньги и отроковицы прибегут!

Кваша-Кашенко. Бери, бери. Я потом еще дам. Только сделай так, чтобы я их слышал, а они меня не видели!

Карпо. Ох, грех великий, пане! Выгонят из обители, когда узнают! Попаду в геенну огненную!

Кваша-Кашенко(дает деньги). На еще. Это за геенну. Скорее думай, как меня устроить! Если злые друзья умышляют на мою жизнь, я должен хоть знать!

Карпо. Будете знать, барин. Боже, какое адское искушение! А может, вы бы пошли себе, пане Кваша? На мне каждый рубец дрожит! Идите себе с богом, а деньги я вам потом верну…

Кваша-Кашенко(дает деньги). На, жадюга! За перепуг! Скорее делай, видишь, кто-то идет по тропинке…

Карпо (крестится). Иоанн Креститель, отгони от меня искушение. (Прислушивается.) Нет, не отгоняет. Даже еще сильнее разжигает. Что мне с вами на свете божьем делать? (Оглядывается во все стороны.) Ага, кажется, надумал. (Отодвигает хворост с ямы под вербой.) Сюда, пане. Лезьте поскорее!

Кваша-Кашенко(заглядывает). Тут сыро. Видно, и лягушки есть.

Карпо. Да не шевелитесь. Потому что в этой яме и загребут вас! (Крестит яму.) Отца, сына, святого духа. Пропади, исчезни, нечистая сила! Лезьте, пан Кваша!

Кваша-Кашенко(лезет в яму, съеживается на дне). Пропал новый мундир… Ох, здесь что-то мохнатое!

Карпо. Корней вербы испугались! Тише, подходят… (Прикрывает хворостом яму.) Увидите и услышите, пане… (В сторону.) Черта пухлого увидите! (Берет самовар, быстро относит его в сторону, хватает сапог и начинает раздувать пустой самовар.)

Подходят два молоденьких студента – Андрузский в шинели, накинутой на плечи, и кавказец Вано.

2

Андрузский. Дуешь?

Карпо. Дую.

Андрузский. А дыма нет.

Карпо. Нет дыма без огня.

Вано. Свои. Нас уже там проверяли…

Карпо. Тише. Пане студент, дайте мне шинель…

Андрузский. Пожалуйста! (Дает.) Только самовар на нее не вытряхивай!

Карпо (прикладывает палец к устам). Постойте минутку… (Подкрадывается из-за вербы к яме, осторожно накрывает хворост шинелью. А вслух говорит.) Не кладите сюда, господин! Я в эту яму самовар вытряхиваю! (Отходит прочь.)

Андрузский. Комедия, да и только!

Вано. Винца отведал, кацо?

Карпо. Полиция там сидит! Пришла за нами следить…

Андрузский. Чего же ты смеешься, чертова душа!

Вано (хватается за кинжал). Голову с плеч!

Карио. Спокойно, пускай сидит… Я подумал, что там он безопасен… А пусти его – приведет полно! Ждите за кустами.

Андрузский. Ты, брат, смелый!

Карпо. Не последний в семинарии!

Андрузский. Разве не из Лаврской трапезной?

Карпо. Тот спит у кумушки – это только подрясник его на мне да ремешок…

Андрузский. Что и говорить – хват! Как зовут тебя?

Карпо. Карпо.

Андрузский. Меня – Грицко! Салют, коллега! (Вместе с Вано отходит за кусты.)

Карпо (увидел кого-то и снова начинает раздувать пустой самовар). Девушка! Как это будет по-латыни? Дивина пуелла, или наоборот – пуелла дивина? А о ней кто же это?

Подходит Микола Гулак и Оксана в скромной городской одежде.

3

Гулак. Говорить и тебе пароль, Карпо? Здоров.

Карпо. Знаю и так вас, пане Гулак! Доброго здоровья.

Гулак. А это наша Наталка. Познакомься.

Оксана (протягивает руку). Здравствуйте, я слыхала, что монахам и посмотреть на женщину грех.

Карпо. О день счастливый, о мгновение прекрасное! О юная дева, достойная рая!

Гулак. Осторожно. Ты ей руку оторвешь. Пусти!

Карпо. Простите. От чистого сердца.

Гулак. Успел уже кто-нибудь прийти к твоему ободранному самовару?

Карпо. Двое.

Гулак. Мало.

Карно. Если не считать вас и неожиданной Магдалины.

Гулак. Кого ты имеешь в виду? Смотри мне, боа шуток.

Оксана. Монашеские остроты, нане Гулак! Если женщина, так уже и Магдалина. И вам не стыдно, Карно?

Карно. Господи, сгораю от стыда. Да как вы могли подумать?! Неожиданная Магдалина – это полиция.

Гулак. Как полиция? Ты пьян, калаче?

Карно. Ну, не полиция, так, может, что-нибудь и похуже. Одним словом, пан Кваша собственной персоной.

Гулак. Приходил?!

Карпо. Ну да.

Гулак. Откуда он узнал?

Карпо. Не знаю, папе Гулак.

Гулак. Ну и что же? Сам по себе, и ушел?

Карпо. Где там ушел! Сидит, ждет собрания.

Гулак. Карпо! У тебя есть голова на плечах?! Шпик сторожит, а ты хоть бы глазом мигнул!

Карпо. Мигну глазом, а вы скажете, что это к Наталке!

Гулак. Где Кваша?

Карпо. Вот там под хворостом. Рытвина возле вербы.

Гулак. Нужно было послать куда-нибудь!

Карпо. Посылал.

Гулак. Нужно было припугнуть.

Карпо. Пугал. Он деньги заплатил, чтобы я его пустил туда! Ну, я и пустил. Разве лучше было бы прогнать? Так еще не поздно. Хлюпну кружку воды – мигом побежит.

Гулак. Пускай. Возможно, и на самом деле так лучше. В таком месте он не страшен. Постелю-ка я и свой плащ сверху. (Стелет.) Смотри мне, не проворонь. Остальные придут, сразу же и начнем. Какой знак дашь часовым?

Карпо. Дымок от самовара. В случае опасности – они крикнут нам голосом филина…

Гулак. Молодцы, семинаристы! Из вас будут люди! Хорошая конспирация и охрана – прекрасное начало дела.

Карпо. Тем временем я буду посматривать на мою свинью в свинарнике, пане Микола… (Отходит к вербе, внимательно осматривается, поправляет укрытие, потом останавливается возле самовара, следит за тропинкой.)

Оксана. Не могу опомниться, господин Гулак. Будто во сне все произошло. Обмотали тряпками копыта коням, колеса, чтобы нигде не звякнуло. Через лес да через яры, волы цепляются рогами, дети притихли, никто не заплачет… А сзади гремит бой! Это солдат, который с нами шел, войску голову морочил, глаза отводил.