Текст книги "Яновский Юрий. Собрание сочинений. Том 3"

Автор книги: Юрий Яновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Дед. Мы и сами скажем, ежели понадобится.

Егор Иванович. Боевые?

Устин. Эге, боевые. Голыми руками воюют…

Грицько. Из миски, верно?

Роман. Дядя Егор Иванович, голых по улице гонят!

Партизаны. Где? Где?

Все убежали, кроме Егора Ивановича, Коваля и Романа.

Коваль. Товарищ Егор, какова диспозиция?

Егор Иванович. Деремся с карательным отрядом, как видите. Провозгласили Советскую республику. Красная гвардия – четыреста бойцов. Председатель – Лавро Мамай. Командует Середенко. К несчастью – с махновским душком… Ваше лицо мне знакомо.

Коваль. Был такой момент, товарищ Егор.

Егор Иванович. Момент?

Коваль. Вы были председателем трибунала, а я давал вам показания… об одной обвиняемой…

Егор Иванович. Припоминаю, припоминаю.

Коваль. Ее расстреляли за барахольство…

Егор Иванович. Припоминаю, припоминаю.

Коваль. Она служила у меня в эскадроне.

Егор Иванович. Вспомнил! Вы были в нее влюблены. (Выглядывает на улицу, кричит.) Подойдите, друг, сюда. Куда вы их гоните?

Грицько (несет кучу гимнастерок). Лавро Устинович велел неграмотных отпустить, а которые благородные – порубать в яру.

Егор Иванович. Как же вы узнаете их грамотность?

Грицько. На голом человеке все видать.

Егор Иванович. Новая теория. Никого не трогайте, разберемся!

Коваль. Середенко жив?

Грицько. Утек, прах его возьми… И флаг свой бросил, как пулемет увидел. У него конь такой – не догонишь. (Уходит.)

Коваль. Погодите с пленными!

Егор Иванович. Идем. Без нас им не разобраться. Роман, я тут буду, на улице. (Уходит, Коваль за ним.)

Роман (один). Тато мне обещал что-то занятное с войны принести… Мне бы с мамой на колокольню пойти. Эх, и зазвонили бы мы вдвоем с ней… (Кого-то увидел.) Ну вот, я же говорил! Дяденька! (Тянет пулемет в хату.) Тяжелый…

Грицько (вбегает). Куда тянешь?

Роман. Дядька Середенко в леваде!

Грицько. С отрядом? (Исчезает с пулеметом в сожженной хате, слышен голос его.) Пусть меня достанут отсюда. Люблю такой момент!

Роман (садится в углу). А мне и уйти нельзя… Надо, чтоб в штабе люди были.

Середенко (заглядывает). Привяжите коней… Тут мы Егора и застукаем.

Входит Середенко, в венгерке, под Махно, длинные волосы, кубанка, нагайка на руке, за ним Клеопатра, белокурая, красивая.

Клеопатра (выгибаясь перед ним). Поцелуй меня, Гнат…

Середенко. Он слово скажет, а все ему в рот смотрят, он рукой махнет, и все будто взбесятся.

Клеопатра (бормочет). Поцелуй меня, милый… Середенко. Бабка – ведьма, "от и ворожит ему. Пуля отскакивает, как земли комок, и спереди и сзади… Разве его убьешь?

Клеопатра. Обними свою рыбку…

Середенко. Надо его отравить. (Обнимает Клеопатру.)

Клеопатра. Я тебя поцелую. (Бьет его по лицу, выхватывает револьвер.) Клянусь, набью полон рот нуль! Трус! Баба!

Середенко (отступает). Клеопатра! Опомнись!

Клеопатра. На колени! Молись богу! Расстреляю!

Середенко. Рехнулась, что ли?

Клеопатра. Сам отдал в руки! На вот тебе, Лавро, пушки, на тебе пулеметы, забирай республику, обмундирование! Баба слюнявая!

Середенко. Да ведь его и пуля не берег! Люден моих разогнал всех… Возьмемся с другого бока… Егора заложником. Хочешь?

Клеопатра (прячет револьвер). Клянусь, баба…. Армию какую бы сколотили! Половина деникинцев бы к нам перешла. С самим «батьком» сравнялись бы! А ты, как школьник, – сбежал! Анархист! Пойди ручку Егору поцелуй!

Середенко. Ну, я убью Егора, хочешь?

Клеопатра. Дурак! Это разве смерть для него? Я его на кусочки буду резать… Я из него по косточке буду вынимать… Жизнь мою над могилой поставил… Но я из могилы вылезла… Рану зажала рукой.

Середенко. Ну и целуйся теперь с ним!

Клеопатра (увидела Романа). А ты чего тут? Прочь отсюда!..

Роман молчит.

Середенко. Ты немой, что ли? Пошел прочь отсюда!..

Роман молчит.

Клеопатра. Тебя уже и дети не слушаются…

Середенко. Сейчас послушается… (Хватает мальчика, ставит на ноги.) Ты пойдешь отсюда?

Роман. Нет. Я вас не боюсь, вы – баба…

Середенко. Ах ты… (Замахивается нагайкой.)

Варка (входит). С детьми воюешь, Гнат? Поди сюда, Роман, не бойся, он не ударит.

Роман (садится у хаты). Я и не боюсь…

Варка. Сбежали, голубчики! Черным флагом забавляетесь? А там за вас Лавро воюет, головы не жалея.

Клеопатра. Мадам, вам нужно полечить нервы.

Варка. Ты даже не человек… Слова человеческие от тебя, как от барабанной шкуры, отскакивают… Пускай я мужичка, только сердце у меня не твое.

Клеопатра. Клянусь, она ревнует.

Середенко. Мало я тебя бил, Варка?

Варка. Теперь и на тебя управа нашлась. Солнце ты мне заслонил…

Входят Егор Иванович и Коваль.

Егор Ивановыч. У нас гости в штабе.

Коваль. Паша!

Клеопатра. Коваль?!

Коваль. Жива?!

Клеопатра. Да. Жива. Не удалось тебе закопать…

Коваль. Тебя же расстреляли! Я сам выдел!

Клеопатра. Глупости! Не стоит вспоминать.

Егор Иванович. Это та самая женщина?

Клеопатра. Которую вы осудили на смерть. Теперь вспомнили, кто я, товарищ председатель трибунала?

Варка. Крым и Рим прошла…

Середенко. Передаю приказ Мамая: товарищу Егору идти за мной.

Варка. Куда?

Роман. Дяденька Егор Иванович, я знаю. (Подбегает к Егору Ивановичу, говорит на ухо, но слышно.) Они уговорились убить вас…

Егор Иванович. Спасибо, Роман, знаю.

Клеопатра. Вы исполните приказ председателя республики? Или силой вас заставлять?

Мамаиха (входит). Говорят, кончаем, Егор Иванович. И людям так сказать, что ли? Это я скажу. Ты, Гнат, я знаю, чем на Лавра дышишь. Я всё вижу, смотры у меня. (Берет Романа за руку.) Идем к отцу… (Уходит с мальчиком.)

Колокол загудел тревожно: «бом-бом-бом».

Середенко. Чужих людей сюда навели… Республика собачья!..

Егор Иванович. Вы арестованы, друг мой…

Клеопатра. Что? (Выхватывает револьвер.)

Егор Иванович. И вы тоже арестованы…

Середенко (поднимает револьвер). Эх, не хотелось двор поганить…

Клеопатра. Не смей стрелять! Это не твое бабье дело!

Грицько (сзади – из окна хаты). Руки вверх!!

Середенко и Клеопатра оглянулись, увидели пулемет, подняли руки. Коваль обыскал их, отобрал оружие.

Грицько. Ая сижу тут, в темноте, аж на сон потянуло.

Клеопатра. Стреляйте, проклятые!

Грицько. Успеете. Вперед батьки в пекло!

«Бом-бом-бом» – набат.

Коваль. В эту кузницу их… Окон тут нет? (Заглядывает, потом толкает туда Середенка и Клеопатру.) Ножками, ножками, нам некогда… (Затворяет дверь.)

Варка. Аж сердце Остановилось. Думала, всех побьют.

Грицько выкатывает пулемет.

Против двери поставьте, а то опять убегут.

Устин (тяжело бежит, за нам трое партизан). Дени-ки прорвались в село… Пулемет!..

Рыжий. Мы на тачанке…

Замухрышка. Пять патронов достал. Целый день стрелять буду…

Егор Иванович. Грицько, пулемет на тачанку. С вами поедет вот этот товарищ. (Показывает на деда.) Вы, с лампасами, (Замухрышке) и вы останетесь здесь стеречь важных преступников… Начальник караула Варка. В случае чего – живыми не выпускать… Пойдемте, товарищ Коваль, там стоят кони Середенка.

Все уходят. Остаются Варка, Замухрышка и Рыжий.

Замухрышка. Кто там сидит, Варка?

Варка. Важные преступники.

Рыжий. Деникинцы.

Варка. Похуже.

Голос Гапки. Варка, поди сюда!

Варка. Не могу!

Голос Гапки. От Лавра пришли!

Варка. От Лавра?! (Тотчас бросилась бежать.) Я сейчас… Глаз не спускать!

Рыжий. Ишь как помчалась. (Чистит шашку о землю.) Говорит, шашка у тебя нечищеная. А мы вот в главные люди попали… Важные преступники! Слыхал? Это тебе не польки!

Замухрышка. Пять патронов достал…

Входят двое чубатых.

Первый. День добрый.

Рыжий. Не подходи, мы на посту…

Второй. Кого это вы стережете?

Замухрышка. Важных преступников… А кого – не знаем.

Первый. Ну а пока закуривайте, герои…

Все закуривают, и в это время чубатые обезоруживают часовых, кладут лицом на землю, выпускают Середенка и Клеопатру – молниеносно, молча. Все убегают. Часовые долго лежат, потом молча встают и тоже убегают.

Варка (входит, видит раскрытую дверь). Убежали! Это я виновата… Проклятые! Что делать?.. Куда бежать?.. Лавро передал, чтобы в селе их ловили. Что я наделала!

Роман входит, молча садится на свое место у повети.

Варка. Ох страшно, Роман… Будто падаю… В пропасть лечу.

Роман. Там в клуне мой тато лежит. Поцеловал меня и лежит.

Варка. Да ты не бойся, он поправится, немного полежит и встанет.

Роман. Не встанет – он уже мертвый…

«Бам-бам-бам» – с новой силой загудел колокол, заглушая все. «Бам-бам-бам»! Хлопец сидит, склонив голову на руки. Вдруг звон обрывается и наступает тишина, будто все вокруг умерло.

Варка. Куда ты идешь, Роман?

Роман. Пойду – немного поплачу… Я ведь теперь – сирота.

Уходит. Варка за ним.

Сцена опустела. Тишина. Медленно входит Мамаиха.

Мамаиха. Так тихо да хорошо, хоть мак сей… (Садится.) И Ганна перестала звонить… Пока звонила, и овдовела. На веку – как на току: натопчешься, намаешься, начихаешься и натанцуешься… Будто целый день за плугом ходила… Мрут люди, не удержишь. А мой старик говорил, бывало: пускай мрут – дорогу ведут, и мы сухарей наберем да следом пойдем… Ох, как устала я на Лавровом хозяйстве…

Гапка (входит). Нам бы, мама, надо кутьи наварить поминальщикам, пирогов напечь да свечей насучить покойникам… И кому это я знамя вышиваю? В клуне мрут, в поле мрут – и что это на божьем свете деется… (Уходит.)

Мамаиха. Как они смерти не любят… А без нее не победишь…

Входит Ганна.

Ганна (задохнулась, не может слова выговорить). Насилу добежала. Бегу по селу, а оно как вымерло. Словно и конца ему нет, бегу, бегу… И звонить бросила, скорей сюда бежать.

Мамаиха. Бежать?

Ганна. Бежать, бабушка… Слезы от радости текут, а я бегу… хочется поскорее вам рассказать. Ведь такая радость!..

Мамаиха. Радость, говоришь?

Ганна. Такая радость, что и не высказать… Звоню я, а сама в степь гляжу. Далеко видно. Вся война перед глазами.

Мамаиха. Почему зазвонила поздно?

Ганна. Снарядом колокольню разбило. А я побежала к Покрову. Влезла – вся война перед глазами… Думаю – ведь и мой там… А сама звоню. Аж оглохла от этого звона… Пули в кирпич бьют… Я выглянула наружу, вижу – бегут враги… А мне даже петь хочется. Бросила звонить – и сюда. Радость какая!

Мамаиха. Кому радость, а тебе горе. Ганна.

Ганна (ошеломлена, бросилась к ней). Бабушка, не говорите! Отведите, отгоните! До смерти буду вам служить… Бабушка!.. Не надо горя!

Мамаиха. Не моя воля, делала, что умела. Иди в клуню.

Ганна схватилась за сердце, пошла, еле переставляя ноги.

Вот он, мужицкий двор. Прогнулся даже. Сто годов на нем живут Мамай… Сколько свадеб оттанцевали, сколько слез тут пролито. Сто годов на нем топтались и просвета не видали. А теперь увидят.

Слышно, как вскрикнула Ганна.

Всего было на этом дворе. А как же – кричи… И я кричала в свое время. (Задумалась.) Сколько душ из людей ушло за день… Лавро прилетит, как сокол… Эх, узнаю в нем свою кровь, милые вы мои…

Ганна (лицо мокрое от слез, ведет хлопца). Пойдем, Роман, в нашу опустевшую хату, встретим отца… Его и немцы били и деники истязали, в дальний путь-дорогу послали. И приедет отец на разукрашенном возу в кленовом гробу… Ой, простлалась дороженька, вся слезами залитая…

Мамаиха. Иди, Ганна, домой, ты уже отвоевалась…

Роман. Да хата у нас сгорела, одна поветь осталась… Нет дома.

Ганна. Нет у меня дома без мужа моего… Перед белыми встану, в глаза им плюну, я тоже республика, я тоже коммунистка, и сын мой коммунист, будьте вы прокляты, стреляйте в нас!

Роман. Мама! Разве маленьких принимают в коммунисты?

Женщина пробегает через двор, заломив руки, слышны голоса: «Контузило! Контузило!»

Мамаиха. Кончилось уже? Кончилось?

Со всех сторон хлынули во двор повстанцы, медленно входят во двор Егор Иванович, Коваль, Варка, Грицько, неся на растянутом рядне неподвижного Мамая. Рядно опускают посреди двора.

(Наклоняется к Мамаю, властно призывая его к жизни.) Ты живой, Лавро?!

Мамай (понемногу приходя в себя, покачал головой, поднял руку, наконец сел, уперся руками в землю, взглядом обвел всех, улыбнулся). Первый день республики!

Занавес

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Вечереет. Двусветный зал панского дворца, белые колонны, церковные подсвечники, гранаты на столе. Лавро, Мамай, Варка.

Варка. Я тебе говорю, Лавро, Егор Иванович уехал с отцом куда глава глядят, а ты разве удержишь республику, если контуженный и без ног сидишь?!

Мамаи. Слышишь – село гудит, как рои! Революция в опасности, последняя ночь наступает. Соседние села делегатов прислали – как вы, говорят, так и мы…

Варка. А идти не идут!

Мамай. Егор Иванович с людьми к ним поехал. Его послушаются, не такие слушались… Отец перебитую руку покажет, а кто – рану, а кто – горе…

Грицько (входит с мешком). Насилу часовых у штаба сменил – не хотят, да и только. Разве, говорят, без нас кто устережет штаб?.. Такой момент! Я к ним со словом, а они обрезы на изготовку…

Мамай. Возьми-ка людей да обшарь, где какая стежка, где клуня… Середенко, я знаю, вернется, и нам всем надо быть наготове – встретить и угостить… И сразу мне обо всем, слышишь?

Грицько. Людям-то что сказать? Стоят на площади молчком да, словно волны, то сюда, то туда… Хозяева коней запрягают, хотят в степь удирать, куда ноги донесут… Церковь без присмотра… (Высыпает на стоя свечи.)

Варка. Чего ждем? Зачем окопы роем? Колючей проволокой опутываемся, пушки ставим? Деники отошли!

Мамай. Большую силу соберут, к утру с двух сюром подойдут… А мы на бон поднимемся, подмога придет, всенародное восстание… Рабочие, крестьяне…

Гринько. Скажу, пускай ждут. (Уходит.)

Варка. Ожидаем все, когда деники придут да отступят, а нам пока и дыхнуть не дают?! И счастье наше – дымом, и любовь по ветру? Зачем вернулся, спрашиваю?

Мамай. Я небеспременно вернуться мечтал и увидеть, как солнце для нас восходит, и вольную землю, как солнце встает в степи…

Варка. А я всё ждала, на дорогу глядела, и ты, бывало, пошевельнешься на каторге, а я тут уже чувствую и плачу…

Мамай. И вот республика поднялась над степью, как огонек среди метелицы, а мы раздуем и мы донесем… До весны, до Ленина…

Варка. Все жду и жду, и молодость минула – двенадцать лет, как двенадцать дней… Пришел в хату, а хата сожженная, пришел ко мне, а меня нет, одна тень осталась, только сердце, двенадцать лет, как двенадцать дней…

Мамай. Ну вот, тужишь ты, а чего? Пришла наша доля, республику основали, а ты тужишь?

Варка. Тужу по молодости, прошла она за нелюбимым. А любимый пришел – не признается, желанный пришел – не улыбнется, плачу я по детям, которых не имела, плачу по старости, которой не будет… Может, Середенком укоряешь – говори, не молчи… И песню мою позабыл, ой, не будешь петь ее вовек… (И пошла.)

Мамай. Варя, обожди!

Варка становится за колонной. Ее не видно Мамаю, она плачет, не может идти.

(Делает попытки встать, но каждый раз падает на лавку.) И не пьяный, а ноги словно без костей… (Шатаясь, стоит.) Варя…

Варка еще сильнее плачет.

(Тяжело садится.) В кандалах можно было ходить… К решетке подойти, на свет взглянуть… (Ударил кулаком по столу.) Говоришь, не петь мне ее вовеки? А с нею передо мной стены падали, травы степные являлись на тюремном цементе, параша чебрецом пахла, по каторге, как по степи, шел… Песню пел… (Потихоньку начинает петь, голос все крепнет, крепнет.)

 
Ой, у полі вітер віє,
А жита половіють,
А козак дівчину та вірненько любить,
А займати не сміє…
 

Варка (поражена). Лаврик… голубчик… любишь… (Бросается к нему.) Спасибо тебе…

Мамай. Недолго нам рассиживаться тут, Варя. И соловушка улетел от пулемета. А когда придет время, вишни зацветут, и такая будет весна, какой на свете никогда не было. За селом – ни окопов, ни колючей проволоки, будет земля – теплая, пахучая, трава – шелковая, а мы идем… За селом выходим на курган, а ветер, брат мой… Со всей степи… Со всего света…

За сценой слышны голоса. Входят Рыжий повстанец, Замухрышка, за ними Роман.

Замухрышка (кричит кому-то). Тебе говорят, что мы по делу! Ты от чужих стереги. Пароль «республику» я тебе дал?

Мамай. Ну, что? Уже?

Повстанцы. Уже, Лавро Устинович.

Мамай. Зло на меня имеете?

Повстанцы. Нет, не имеем.

Мамай. Ходить можете?

Повстанцы. Можем, Лавро Устинович.

Мамай. А сидеть?

Повстанцы. Сидеть – нет.

Роман. Их не очень за Середенка и били… Только осрамили на все село… Я видел. Батогом немного дали и отпустили.

Мамай. Ну, вот вам по гранате… будьте людьми. (Дает.) Куда Середенко убежал?

Рыжий. По реке да балкой… Там у них кони были… На Николаев, наверно.

Мамай. Ну, идите. Да в другой раз держитесь! Упустили такую птицу!

Повстанцы уходят.

Роман. Дядя Лавро, а Егор Иванович скоро вернется?

Варка. На что тебе понадобился Егор Иванович?

Роман. А он, когда уезжал, сказал мне: ты тут, Роман, смотри за всем, как хозяин… Вот я везде-везде и смотрю. Люди думают, что я маленький, а я уже коммунист, сказал Егор Иванович…

Мамай. И дело какое у тебя, Роман?

Роман. Егор Иванович сказал, патрон даст, чтобы не страшно. А вы ведь не дадите, дядя Лавро, вам самому нужно.

Мамай. Почему же не дать? (Дает.) Только как ты стрелять будешь без ружья? А?

Роман. Буду стрелять! (Умчался вприпрыжку.)

Варка. Республика! Ну, сожгут еще несколько хат, мужик привычный к этому, больше сотни уже выгорело… Да шомполов всыплют, вот и все… А ты голову сложишь. Опять страдать? Ты свое на каторге принял… Разве мало людей?

Мамай. Революцию нашу, как жар, ногами затаптывают, царские генералы на Москву идут, а Мамаю за юбкой прятаться?! Девять годов и семь месяцев на каторге ждал… Прокляну, Варя, вырву из сердца и прокляну…

Варка. Проклинай, Лаврик, сердце тревожную весть подает, сердце не обманет, пусть я проклята буду, лишь бы ты на свете жил…

Мамай. Летит наша жизнь по-над степью. Как орел, ширяет в небе… И поплывет орел на сто годов вперед или назад упадет на двести годов…

Варка. Сердце мне тревогу подает… и болит, Лаврик, и вздохнуть не дает…

Мамай. Ну так поди и глаза умой, нам надо крепкими быть, кто же, как не мы… До утра нам еще дела, дела!

Варка. Раз гонишь – так я и уйду!..

Пошла, опустив голову, но опять встала за колонной, не в силах идти дальше. Какой-то неизвестный в рясе проходит мимо нее, подходит к Мамаю.

Неизвестный. Узнаёшь, Лавро?

Мамай. Не узнаю…

Неизвестный. А теперь узнаешь? (Откидывает полы рясы – под нею два револьвера, бомбы, карабин.)

Мамая. И теперь не узнаю.

Неизвестный. А ты присмотрись.

Мамай. Смотрю.

Неизвестный(хохочет). Да встань на ноги, поборемся…

Мамай. Петро? Несвятипасха?!

Несвятипасха. Наконец-то! Ха-ха-ха!.. Давай, я тебе молодость припомню… А ну вставай, поборемся! (Тормошит Мамая.)

Мамаи. Погоди, погоди… Ишь какую рожу отрастил…

Несвятипасха(надулся). Ты что же это?

Мамаи. Да вот то же…

Несвятипасха. Вернулся, значит?.. Людей поднял, меня не обождал? У дверей – пароль «республика»…

Мамай. Да еще и какая!

Несвятипасха. На что она тебе сдалась – эта республика? Лишняя морока… Печатка, канцелярия, тьфу! Собрал бы смельчаков – таких, как я, – да бахнули бы кадетов в самую печенку! Га?

Мамай. Ленин говорит, что из искры возгорится пламя, а из республики встанет сознательность! Люди объединяются… Советская власть, социализм.

Несвятипасха. Понимаю. (Садится.) Такую баталию подняли – в голове гудит… А я сижу в убежище, прислушиваюсь и никак не пойму… Гул по степи идет, земля дрожит, скалы отзываются… Мое убежище запорожское – в скалах, где камень когда-то били, на Ингульце…

Мамай. Тесно стало в своей хате?

Несвятипасха. Тесновато… Как обступили да начали пулять в окна, а я отбиваться, да бомбой…

Мамай. От кого отбиваешься?

Несвятипасха. Кадеты, деникинцы… А дело к вечеру, я – в окно и ходу! Хату спалили, сгорела, как сноп. Красного партизана хату спалили!

Мамай. И ты – в скалы жить?

Несвятипасха. Ничего не поделаешь – надо где-то пересидеть, пока опять наша власть будет. Все фронты прошел, немцы меня живьем в землю закапывали, тиф схватил, под дениками остался. А я себе рыбу ловлю да сплю, людям обрезы пилю… Кабы хлеб да одежа – ел бы казак лежа. (Достает из кармана ломоть хлеба, луковицу, бутылку молока, наливает стакан.) За твое здоровье. (Пьет.)

Мамай. Отряд у тебя большой?

Несвятипасха(откидывает полы рясы). Вот и весь отряд. Ха-ха-ха! Старые люди говорят, что запорожцы, бывало, себе соратников по силе подбирали… Трижды вокруг хаты жернов обнести… Так я ношу, ношу этот камень, а больше никто. Ха-ха-ха! Не могу никого подобрать! Не годятся в большевики…

Мамай. Смилостивился бог над раком, дал ему глаза, да не там, где надо. На смех людям твоя программа.

Несвятипасха. Заела попа грамота… Ха-ха-ха! Побачим, чем вас на каторге кормили… Сидишь в этих хоромах, как безногий…

Мамай (пожимает ему руку так, что тот невольно садится). Садись, неугомонная душа!

Несвятипасха. Ну и клешня! Еще в земской школе учились, дак никто твою руку не мог одолеть… (Поет.) Прощай, милка, прощай, любка, я уеду в даль морей!

Медленно входит учитель – маленький, старый.

Учитель. Можно войти? (Закашлялся.) Пароль у двери спрашивают…

Несвятипасха(встает). Матвей Степанович! Дорогой гость! (Прячет бутылку под стол.)

Мамай. Двенадцать годов не видались, Матвей Степанович. Садитесь в нашей хате.

Учитель (садится). Душегубов выучил… Если бы знал… (закашлялся) из школы бы выгнал. Разве я вас этому учил? Из войны не вылезают…

Несвятипасха. Дак положение такое, Матвей Степанович.

Учитель. Положение… Географию, наверное, и до сих пор не знаешь… Ишь, обвешался… (Закашлялся.)

Несвятипасха прикрывает оружие.

Чего стоишь? Садись…

Несвятипасха садится.

Зачем меня позвали?

Мамай. Доля наша пришла к нам, республику основали, стоит посреди степей, Матвей Степанович!

Учитель (закашлялся). Повесят вас, вот что скажу. За шею да на перекладину… Таких героев всегда вешают… (Кашляет.) Простудился. Жена от снарядов в погреб затащила. Ну, здравствуйте, республиканцы! (Пожимает руки Мамаю и Несвятипасхе.) Завещание написать?

Несвятипасха. Завет – на тот свет, а нам – выше марку… давай добрую чарку! Ха-ха-ха!

Мамай. Просим декрет написать. Так, мол, и так… Ради детей, внуков, потомков… Основываем республику бедняцкую, Советскую. В степях, в деникинском тылу… Зовем села – за нами, зовем города…

Несвятипасха. Смерть, напишите, в поводу водим, как конягу!..

Мамай. Бьемся и будем биться, а писать вас просим… Декрет, что у нас народная советская власть… Что землю панскую делим. А кто за республику убит – детям того земли вдвое…

Учитель. Кто же у вас… (закашлялся) министрами сидит?

Несвятипасха(становится в позу). Чем плох министр, Матвей Степанович?

Мамай. Народные комиссары у нас, Матвей Степанович…

Учитель. Егора Ивановича (кашляет) не вижу…

Мамай. Егор Иванович с отцом моим за помощью поехали.

Несвятипасха. Какой Егор Иванович?

Мамай. Уполномоченный ревкома.

Несвятипасха. Ага!

Учитель. Перекинулся словом с Егором Ивановичем… Рабочий, пролетарий… Показал ему сад… Сам, говорю, прививал и выращивал… Снарядом грушу «викторию» разбило. Не жалко? – спрашивает… Такой комик.

Мамай. Егор Иванович шесть раз с каторги бегал, в камере смертников сидел. Егор Иванович Ленина видал!

Учитель. А вы его за собой… (кашляет) на виселицу тянете.

Мамай. Напишите декрет, Матвей Степанович. За что мы боремся… За что жизнь отдаем… Пускай народ, как на праздник, идет.

Учитель. Заодно с вами на веревке висеть? (Закашлялся.)

Несвятипасха. Вы только напишите, Матвей Степанович, никто и не узнает, что это вы…

Учитель. Что? Не узнает? (Закашлялся.) Не перебивайте. (Кашляет.) Народный учитель пойдет с народом… Пускай все знают. Пускай история знает! (Кашляет.) Я пойду писать… (Берет свечку.) А вы тут поменьше стреляйте. Робеспьеры!.. (Уходит, кашляя.)

Несвятипасха(после паузы). Есть у меня пушка – для себя держал… На хуторе в соломе стоит. Коли такое дело – даю пушку! (Достает из-под стола бутылку, наливает.)

Мамай (нюхает стакан). Молоко сам делал?

Несвятипасха. А что, крепок? Это только дух такой страшный, а на градус терпимо. Первачок! До тридцати лет греет жена, после тридцати – чарочка, а потом уже и печь не согреет.

Мамай. Не шуми, разве при таком крике напишешь декрет? Вот я корня у человека доискиваюсь. Какая у него мечта? Долетают ли до нее слова, как голуби, или камнем падут, и не найдешь… Какая у тебя мечта, Петро?

Несвятипасха(задумчиво). Ишь ведь – я двенадцать годов тебя, Лавро, не видал и двенадцать годов никому не признавался… Есть у меня мечта. Днем и ночью о ней думаю. Кадеты в хате застукали, бездымный порох глаза ест, гранаты рвутся, смертью запахло, как гречкой в поле… А мне жалко не жизнь, а мою мечту…

И такая это мечта ты не смейся, не военная и не хлеборобская… Мечтаю я в театре петь. (И отошел к окну, застыдившись.) Вот так – встать и петь. А людей тысячи, и мой голос всем до сердца доходит, и что я захочу, то с ними и делаю… Ученые ли они или вовсе простые одинаково мои, и только… Вот какая мечта!.. У панского пастуха, а теперь красного партизана Несвятипасхи. Все кричат – Несвятипасха! (Взглянул в окно и вдруг иным тоном.) Ты гляди, какую тучу гонит! Полные окопы нальет!

Мамай. Я и отсюда вижу.

Несвятипасха. Боишься с престола встать? Ха-ха-ха!..

Мамай. Вот и думаю, какую теперь мечту революция просит? Республику сердцем отстоять! Понимаешь это слово – республика!

Несвятипасха. А деники издалека встанут и снарядами сожгут и окопы и колючую проволоку… Вся империя – дымом…

Мамай молча смотрит.

Значит, нечего сидеть! Соберем кавалерию да тачанки – и в степь… А деникинцы в село. А мы железную дорогу перережем, эшелоны разобьем, кадетов – в хвост, в хвост!

Ганна (входит). Может, вы бы, Лавро, вышли, посмотрели, хозяйский глаз нужен, накопали этих окопов, аж страшно. Вон и карты на землю у помещика в сундуке нашли, пора уже и делить. (Кладет карты на стол.)

Мамай (берет карту). Ишь ты, и карты нашлись. Я о них на каторге тысячу раз думал. Вот она какая, значит, наша земля… Слезами политая, потом и кровью окропленная. Навеки поделим…

Ганна (Несвятипасхе). И тебя уже тут уродило? Живой?

Несвятипасха(Ганне). Я Лавра двенадцать годов ждал.

Ганна (Несвятипасхе). Рядовой командует – где это видано?

Несвятипасха. Сказать бы – жернов вокруг хаты обнесет? Тогда пускай командует.

Мамай. По этим картам воевать можно. Наш Коваль без карт, как без рук.

Несвятипасха. И опять же – люди попадаются разные.

Входят Мамаиха, Пасечник.

Здравствуйте, бабушка Мамаиха. Помогай бог в вашем лазаретном хозяйстве!

Мамаиха. Остерегись, хлопец, а то кислицы приснятся… А тебе, Лавро, хоть поесть кто-нибудь принес? (Кладет ломоть хлеба и огурец.) Ох, этот лазарет жизни мне поубавит. Фершала своего нынче даже побила… Напился, басурман…

Мамай (ест). Вот спасибо. Бейте его, бабушка, на здоровье.

Пасечник. За хлеб, за картошку будем платить, Лавро Устинович? Или силком брать? Банка у нас нет, а республику еще не все понимают.

Ганна. Тянут меня землю делить, а нешто я землемер? И ведь всем хочется ровной, удобной. На Коваля злобятся – из окопов никого домой не пускает… Старые и малые на площади топчутся, как овцы.

Мамай (ест). Знамя уже кончили вышивать? Ведь нам без него, как без рук.

Мамаиха. Лучше Гапки никто не вышьет. На земство вышивала, панам угождала…

Мамай. Не трогайте мать, пускай поскорей вышивает. (Ест.) Нашего Коваля советую полюбить… А то заплачут у меня такими – с боб… Вот… (Ест.) Декрет пишется, я вас тогда позову. Чтобы армия была накормлена, комиссары! А земля не уйдет, увидим, кто еще за нее биться будет. Тому земля и слава… Нарежем земли после боя.

Ест, все уходят, кроме Несвятипасхи.

Несвятипасха. Какого черта им еще надо? Объясни ты мне!

Мамай. Время придет – увидишь. (Развертывает карту.)

Коваль (входит по-военному). Неизвестные в количестве двадцати сабель с двумя пулеметами скрытно вошли в село… Спрятались в одной клуне. Я приказал окружить, ждать меня…

Мамай. Садись, садись… Хорошо сделал. Коваль.

Несвятипасха(удивленно). Дак это и есть Коваль? А жернов обнесешь вокруг хаты?

Коваль (сердито). В данный момент это вопрос второстепенный.

Несвятипасха(откидывает полы рясы). Ты, может, драться хочешь?

Коваль. Разве без этого не обойдемся?

Мамай. Нашел место, Петро!

Несвятипасха. Минуточку. (Потянул Коваля в одну сторону, в другую – не одолел, отпустил.) Да…

Мамай (ударив кулаком по столу). Хватит, говорят тебе!

Несвятипасха(вздохнув). Обнесет жернов! Ничего не скажешь, обнесет!

Вбегает Роман, за ним трое повстанцев – Замухрышка, Рыжий и дед.

Роман. Дяденька Лавро, вот послушайте!

Дед (басом). Значитца, екстренно дело.

Несвятипасха. Не кричите, декрет пишется.

Дед. Несвятипасха! Ах, нечистая сила! Тебя не повесили?

Несвятипасха. Веревка оборвалась.

Замухрышка (тенорком). Я первый увидал.

Рыжий. Дайте мне хоть слово сказать…

Мамай. Тихо! Говори ты, Роман.

Роман. Они меня хотели догнать, чтобы первыми прибежать… и сказать… А я так шибко бежал…

Дед. Батога бы тебе дать…

Роман. Они грозили уши надрать, если я побегу.

Замухрышка. И надерем, так и знай…

Роман. Меня грех драть… Я – сирота.

Рыжий. Дайте хоть слово…

Роман. Если бы вы знали, дяденька Лавро, как я бежал, чтобы первым! Колючку в ногу загнал. Свиридова собака за рубаху схватила… А я бегу, а я бегу!..

Гапка (входит). Лавро, я хмеликом знамя вышью… Иль, может, пшеничкой лучше? Как ты скажешь, чтобы попрочнее.

Мамай. Вышивайте, мама, вышивайте… Революция от вас все примет – и хмелик, и пшеничку.

Гапка. Так я хмеликом. (Ушла.)

Несвятипасха. Душу из меня вытянут.

Роман. Дяденька Лавро, Середенко вернулся… Кривопатра платком закуталась.

Мамай. Знаю. Двадцать сабель?

Дед. Пулеметы на возах, значитца.

Мамай. Знаю. Два пулемета.

Рыжий. Не те, не те…

Мамай. Тише! Дайте подумать… (Пауза.) Говори, Роман.

Роман. В Свиридовой клуне пулеметы. Кони – за соломой. Сам дядька Середенко пьет самогон, Кривопатра патроны раздает. Я все видел, а Свиридова собака за рубашку как схватит…

Замухрышка. Самогон пьет, подлюга, а нас из-за него батогами!

Дед. Отблагодарим, за все отблагодарим.

Коваль. Середенко в клуне сидит или где?

Роман. Я скажу. Он в хате прячется.

Несвятипасха. Стойте, граждане! Ничего не понимаю. Это про какого Середенка речь? Про Гната?

Рыжий. Про него, идола.

Несвятипасха. Разве он не с нами?

Мамай. Был с нами. Да изменил…

Несвятипасха. Слава тебе боже! А я думал, что он с нами! Я его когда-то водой облил. Он до сих пор обижается, потому что дело было на снегу да на морозе…

Мамай. Помолчи. (Пауза.) Товарищ Коваль, проведите операцию… Без шума…

Коваль. Есть!

Рыжий. Дайте мне хоть слово…

Мамай. Роман, покажи хату товарищу Ковалю. Да сам, гляди, близко не подходи. Тебе еще долго жить надо… Слышишь?

Роман (как Коваль). Есть!

Мамай (Рыжему). Постой, Панас! Говори, что у тебя.

Рыжий. Я могу и помолчать. Мне что…

Мамай (кричит). Говори, раз начал!

Рыжий (торопливо). Середенко сюда придет… Своими ушами слышал. Говорит, хочу его живьем взять, всем народом судить… Там, говорит, мои часовые стоят… А Лавро, говорит, меня боится, я у него, говорит, жену отбил…