Текст книги "В тайге стреляют"
Автор книги: Юрий Шамшурин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)
Телеги одна за другой въехали в лес. Люди негромко переговаривались, посматривали по сторонам. Подросток ясно разглядел незнакомые шапки, винтовки. Невольно ему вспомнилась та ночь, когда они ехали с Павлом. Назарка решил, что эти тоже из города, и плотнее приник к шершавой коре лиственницы.
Постепенно скрип колес затих. Назарка осторожно выбрался на дорогу, посмотрел вслед незнакомцам и громко сказал:
– Однако, худые люди!.. На них собаки так шибко лаяли.
Через полчаса он подходил к незнакомой юрте. Ноги ныли, плечи и поясницу ломило. На Назарку остервенело набросилась свора псов. Пранчик предостерегающе оскалил зубы и прижался к ногам хозяина.
– Кто еще там? – недовольно забурчал хозяин, выглядывая из-за двери.
Увидев парнишку, сердито цыкнул на собак, поманил его к себе. Назарка подошел.
– Чей будешь, нохо [17]17
Обычное обращение старшего к младшему.
[Закрыть]? – обратился к нему владелец юрты.
– Степана Никифорова сын.
– Что-то не слышал о таком.
– Тойона Уйбаана знаешь?
– О, конечно, знаю. Однако, тойона Уйбаана все знают! Богатством прославился почтенный старец!
– Я рядом с ним живу. В хамначитах у него был.
Вдосталь напившись крепкого чая, Назарка с наслаждением залег на орон, поджал под себя ноги, чтобы было теплее, и сразу уснул. Хозяин юрты о чем-то пытался расспросить его, но Назарка уже ничего не слышал.
На исходе вторых суток Марина еле дождалась мужа. Едва Степан переступил порог, жена набросилась на него:
– Где мальчишка? Чего смотрели твои кривые глаза? Ищи парня!
Степана и самого беспокоило отсутствие сына. «Не беда ли какая случилась?» – с тревогой думал он. Еще не бывало, чтобы Назарка пропадал так долго, не предупредив родителей.
Надо идти разузнавать. Засунув в карман кусок лепешки, Степан отправился в путь.
«Сейчас бы коня надо. Старые ноги стали плохо ходить! – рассуждал сам с собой Степан. – Эх-ма, где-то моя добрая бойкая кобыла? Наверное, шкуру уже сняли...»
Ночь выдалась дождливая, ветреная. Протершийся кожух из телячьей шкуры быстро намок и тяжелым грузом давил на плечи. Ноги в худых торбасах цеплялись за высунувшиеся из земли колченогие корни. Промокшие кянчи [18]18
Меховые или суконные чулки.
[Закрыть]с сопением выжимали воду из дыр.
Незаметно Степан отшагал верст двадцать. Он шел напрямик. Испытанное чутье охотника не позволяло ему сбиться с размытых, похожих на ручьи троп. Степан скорее угадывал, чем видел, в темноте обступившие его деревья.
Бывалый, опытный следопыт, он слышал и понимал все многообразные звуки, которыми полнилась поздней ночью глухая тайга.
В ближайших трех юртах Назарки не оказалось. Степан не знал, что и думать. Куда мог деться с пашни ребенок? Неужели заблудился?
«Парнишка вроде взрослый, как мог заплутать? – размышлял Степан. – Никогда такого не было. Тайга кругом знакомая. Тропинки он знает...»
Дальше идти не было смысла. Степан решил заночевать в юрте, где жил закадычный друг Назарки Таппый. Когда он добрел до жилья, обитатели его давно уже спали. В камельке едва заметно тлели угли. С оронов доносился разноголосый храп, невнятное бормотание. Поздний гость не стал тревожить хозяев. Он принес охапку смолистых поленьев и развел яркий огонь, затем разделся и повесил сушить одежду. Усевшись поближе к камельку, Степан раскурил трубку и окутался крепким табачным дымом. Мысли бежали беспорядочно. Куда мог запропаститься сын? Он старательно припоминал, в каком направлении побежал Назарка, куда приблизительно мог выйти...
Вдруг холодная, четкая мысль огорошила Степана так, что кольнуло сердце.
– Нет, нет! Почем они знали? И за что? – испуганно забормотал он и затряс головой. – Что, если Назарку украли?.. Кто ранил мальчишку? Кто проломил ему голову? Почему ничего не сказал Уйбаан, когда привез Назарку? Я отец, мне нужно знать, что случилось с моим ребенком. Почему Назарка молчит, как карась?
Степан очень внимательно осматривал рану. Его не проведешь. Назарку ранили пулей. Да такой, какой стреляют из винтовки-трехлинейки. А кто бил его по голове?
Разве нельзя было тойону Уйбаану честно сказать отцу, что сталось с его сыном? Почему Назарка в бреду ошалело кричал: «Ой, Павел, больно! Вот они! Смотри, вот они стоят! Никому не скажу, Павел!» Почему мальчишка ничего не говорит, когда его начинаешь расспрашивать? Назарка уже большой. Его голова все хорошо помнит. Не мог он заблудиться... Ничего нельзя понять...
Степан не мешкая собрался в обратный путь. Натянул на голову облезлую тарбаганью шапку, которая как следует не просохла. Тужурка тоже была еще мокрая и горячая. Для чего-то вынул и попробовал на ногте нож.
– Они, больше некому! – бормотал Степан, ускоряя шаги. – Назарка не заблудился. Маленький не плутал.
Надоедливый осенний дождь прекратился. В разрывах между тучами яснее обозначилось бледное небо, чуть подкрашенное зарей. Восток розовел, словно наливаясь живительным соком. Умытые дождем деревья выглядели свежими, обновленными. Птицы рассыпали свои прощальные трели в густом подлеске. Но Степан ни на что не обращал внимания.
«Сын!» – стояло в голове.
– Назарка! – стонуще сорвалось с губ. – Сыночек мой!.. Сатана! Мало меня мучил, так еще и ребенка...
В ярости Степан стиснул кулаки и убыстрил ход, часто заскакивая торбасами в наполненные водой колдобины. В лужицах плавали желтые листья, которые напоминали игрушечные берестянки [19]19
Легкая лодочка из бересты.
[Закрыть].
«Приду в юрту, возьму ружье. Или сам пропаду, или найду Назарку! – твердо решил он. – Заставлю Уйбаана рассказать всю правду!»
К полудню обессилевший Степан добрался до своего подворья. Во рту было сухо. В голове беспорядочно вихрились мысли. Он открыл дверь и застыл в изумлении. За столом сидел Назарка. Увидев отца, он соскочил с места и бросился к нему на шею.
– Чуть совсем не заплутал. Пранчик на дорогу вывел... В лесу далеко дымом пахнет... Страшно одному ночью.
Степан без сил опустился на земляной пол и с радостным вздохом произнес:
– А я думал...
Глава третья– За бурундуком побежал и заблудился? Эх ты! А еще говорит: я охотник, взрослый! Далеко ли ушел – и дорогу обратно найти не смог. Свой след искать надо было. Я подумал, тебя лесной дух утащил! – подшучивал Степан, сидя у ярко горящего камелька.
– После болезни я, – оправдываясь, ответил Назарка. – Испугался. Потом темно стало. Я совсем голову потерял. Побежал, а куда – и сам не знаю.
Как славно в родной юрте! Камелек весело потрескивал, веером рассыпая искры. Они, как мимолетные звездочки, уплывали в темноту, за очаг. Около огня собралась вся семья.
Приятно сидеть у жаркого очага, когда за юртой ночь, а в лесу холодно и неуютно. На землю прочно лег густой, отливающий серебром иней. Лужицы уже замерзли, озера покрылись тонкой корочкой льда. А налетит ветер, всколыхнет ледок, и он мелодично зазвенит, плавно перекатывая этот звук из конца в конец.
У камелька неторопливо, с большими паузами, шла беседа. Степан, посапывая трубкой, рассуждал о своих насущных делах. Спешить некуда. Отец скажет слово, стрельнет струйкой дыма, поправит в камельке дрова, подкинет новое полено, подумает, потом опять скажет слово.
Из-за камелька доносилось неумолчное скрежетание: мать ручными жерновами перемалывала ячмень. Завтра она состряпает свежую лепешку. Потом Марина устроилась поближе к огню и принялась чинить торбаса. Работы у нее всегда много, и участия в разговоре она не принимала. Остро пахли невыделанные коровьи шкуры. Когда кожи станут мягкими, бархатистыми, Марина отнесет их наслежному писарю. Если работа понравится, тот ей даст немного продуктов.
Рядом с матерью присмирели сестренки. Они внимательно прислушивались к разговору взрослых, позабыв о своих немудреных игрушках.
Назарка счастлив. Отец решил, что отдавать его обратно к Уйбаану не стоит. Сказал – у себя дела хватает.
У тойона, как ни старайся, все равно ничего не получишь, обманет. Тойон шибко хитрый.
– Если бы тойон добрый был, это было бы хорошо. Легче бы жилось, не увел бы он за долги корову, подождал бы маленько. Но тойон шибко жадный и хитрый, как лисица, – покачиваясь телом в такт словам, говорил Степан. – Только об этом молчать надо. Узнает Уйбаан – беды не оберешься.
Назарка полностью согласен с ним: у тойона хамначитам худо.
– Мой отец в долгу у господина был, я живу, долги ему коплю, и ты будешь. Так все время и идет. Не приведи бог хамначитом быть! Работаешь, работаешь, а ничего нет, – недоумевающе развел руками отец,
– Скажи мне: почему так получается? – полюбопытствовал Назарка.
Степан ответил не сразу. Подумал, придавил в трубке пепел и сплюнул.
– Ты спрашиваешь, почему? Так исстари повелось. Раньше, давно, были тойоны и хамначиты и еще до того тоже были. Всегда так было: кто хамначитом родился, тот хамначитом и умрет. Разве станет кукушка ястребом? – не мудрствуя делился своими соображениями отец. – И русский поп про то же толкует. Людям-де на земле многое перетерпеть положено. Зато в другом мире бедные получат сытость и довольство, а богатые грешники будут мучиться.
– Хабырыыс рассказывал, будто Ленин – Светлый Человек появился. К нам в тайгу новую жизнь принести обещал. Правда это? – с надеждой спросил Назарка.
– Все ждут! – серьезно произнес Степан и, подумав, с грустью добавил: – Обиделся на нас, наверное, Светлый Человек. Долго что-то не идет. Хотя бы знать – далеко ли он кочует?
– Может, нет Светлого Человека? Люди ведь разное болтают! – усомнился Назарка.
– Э, нет! – убежденно возразил отец. – Светлый Человек есть. Может, не скоро придет, но придет к нам обязательно... Один человек обманет, но когда все люди говорят – значит, правда!.. Против тойонов Светлый Человек поднял руку, – понизил голос Степан. – Богатые и жирные не любят его, боятся...
У стола, сделанного без единого гвоздя, ползал лобастый щенок и тихонько скулил. Под оронами было холодно.
– Хорошая собака будет. Тебе, сын, растет!
Назарка улыбнулся, окинул неторопливым взглядом глянцевитые от копоти стены, вдоль которых протянулись ороны. Огонь камелька освещал висевшую над столом потемневшую икону Николая-угодника. За очагом, в темноте, возвышалась массивная, выжженная из лиственничного пня ступка; на полке аккуратно расставлены берестяные чабычахи, чороны [20]20
Якутская посуда.
[Закрыть], покрытые замысловатой резьбой, и другая домашняя утварь. Напротив входа, на видном месте ружье – гордость охотника.
«У моего отца ружье старое-старое, – подумал Назарка, – камнем бьет, но стреляет здорово, метко».
На неошкурованные лиственничные бревна, из которых сделаны степы, колеблющиеся языки пламени отбрасывали причудливые тени сидящих. Тонкие стволы установлены стоймя. Тени как будто самостоятельно, независимо от людей передвигались по юрте, лохматые и бесформенные. Лица домочадцев казались то бронзово-золотистыми, то медно-красными, в зависимости от яркости огня. Время от времени мать прерывала свое однообразное занятие и подкидывала в камелек сухие смолистые поленья. Тогда пламя с новой силой взвивалось вверх. На углях шипели, закипая, чайник и задымленный медный котел, в котором варилась зайчатина. Последний день охоты был удачен, и семья сегодня будет сыта. Зайцы стали уже белыми и прекрасно видны в оголившемся лесу. Благо, в этом году в окрестной тайге их появилось множество.
За последнее время Назарка даже возгордился немного. Как же! Скоро, совсем скоро он станет по-настоящему взрослым. Отец даст ему свою старую кремневку, с которой ходил на промысел еще его дед. Назарка тоже мечтает стать метким стрелком и опытным следопытом. И молчать Назарка умеет.
«Сколько я уже знаю, а никому ничего не сказал, даже отцу, – размышлял он. – Павел ружье обещал подарить. А вдруг забудет? Однако не должен, раз сказал – сделает!»
Не терпелось Назарке поведать отцу про поездку в город, но страшился. Отец пристанет с расспросами: как и что? Если же говорить, то нельзя ничего таить. Назарка не умел врать. Степан и так уже просил сына рассказать о случившемся, но Назарка промолчал.
– А что слышно про вредного тойона Уйбаана? – осторожно поинтересовался Назарка.
– Совсем мало ходит – одряхлел. В юрте сидит. Теперь хозяйничает Байбал, – рассказывал Степан, трамбуя в трубке табак. – Недавно трое русских у него гостевали, гуляли, спирт пили. Потом все они уехали, куда – неизвестно. Слух был, на Мую след потянули, Байбала еще нет.
В постели Назарка подумал: «Даст Павел ружье, сам скажет – за что. Вот удивится-то отец!»
Наступила зима. Выпал снег. Заиграли, закружились в неподвижном воздухе большие мохнатые снежинки. С чуть слышным шелестом ложились они на юрты, на застывшие озера, на отвердевшую землю. Ослепительно белая пушистая поверхность скрыла блеклые краски осени. Усыпанные инеем, в сверкающий наряд оделись деревья. На разлапистые ветви елей и сосенок навалились первые папахи и пригнули их к земле. Тайга застыла в суровой неподвижности. Казалось, все живое исчезло вместе с теплом. Но охотники знали, что и в самые лютые морозы, когда от холода лопаются и гулко постреливают деревья, в лесу ни на секунду не замирает жизнь.
Белка оделась в красивый рябенький мех. На угольниках ушей зверька-верхолаза выросли жесткие кисточки. По сверкающей белизне снега были рассыпаны следы. В богатую зимнюю шубу облачилась осторожная лисица. Нет-нет да и мелькнет она в кустах огоньком. В кочкарниках неустанно выискивал мышей хищный пронырливый горностай, посверкивая черными бусинками глаз... Приспело время охоты.
Как-то вечером Степан снял со стены кремневку, любовно смахнул с нее пыль, пересчитал припасы и крепко задумался. Так сидел он очень долго, уставившись немигающим взглядом в одну точку. Потухшая трубка понуро повисла в уголке рта.
«Хватит зарядов на пятьдесят, а там что?» – задавал он себе в бесчисленный раз один и тот же вопрос. И не мог найти ответа. А тут еще Назарка пристал:
– Белку пора бить. Многие уже в тайгу ушли. Опоздаем...
Отец только сердито отмахивался.
«Что буду делать?» – тысячный раз спрашивал Степан. Голова шла кругом от этих мыслей.
«Не первый год, как-нибудь проживем!» – пытался успокоить себя Степан. Но тревога от этого не проходила. Со свинцом куда ни шло. Беднота научилась беречь его. Нужно так выцелить белку, чтобы пуля, убив зверька, застряла в дереве. А залезть на лесину и выковырять обратно сплющенный кусочек свинца особого труда не составляет.
С наступлением зимы Назарка целыми днями пропадал в тайге. У него были заранее изготовлены черканы, плашки. На заячьих тропах он расставил петли. Из конского волоса сплел силки на рябчика. Забот у Назарки навалилось по горло. Необходимо было своевременно осматривать ловушки, чтобы добыча не пропадала. Он поднимался чуть свет, наспех завтракал, и дотемна его в юрте не видели. Извилистый след широких охотничьих лыж, тонко выструганных из лиственницы, вился за ним по тайге. Неизменный друг Пранчик трусил впереди, принюхиваясь к следам.
Иногда выдавался удачный день. Но чаще заяц миновал почему-то петлю, а рябчик спокойно сидел над силком. В таких случаях Назарку брала досада.
«Ружье бы мне!» – разглядывал он любопытную непуганую птицу.
Рябчик, словно подзадоривая молодого охотника, безбоязненно смотрел на него, склонив набок голову с красными бровями, и шевелил хохолком.
«Совсем забыл Павел про ружье, – огорченно вздыхал Назарка. – Разве сходить к нему?..»
К вечеру Назарка возвращался возбужденный ядреным морозным воздухом, с приятной усталостью в ногах и пояснице. Над землей уже висела плотная туманная синева. Тускло переливались звезды. Полная луна разбросала по снегу зеленоватые блестки. Из-за неподвижных деревьев протянулись к зениту первые сполохи полярного сияния. Потом огромные столбы бледного загадочного света всевозможных оттенков охватывали полнеба.
Весь опушенный колючим инеем, с заиндевелыми бровями, Назарка подходил к юрте, отвердевшие на морозе торбаса визгливо скрипели. Теплом и приветом веяло на добытчика, когда из трубы камелька выскакивал огромный клубок искр и, разбегаясь вширь, исчезал во мраке. Неярко светились окна со вставленными в них льдинами. Назарка не спеша снимал и прислонял к стене лыжи, отряхивался и входил в юрту. Иногда, стараясь казаться невозмутимым, протягивал матери твердых, как кремень, рябчиков или пару зайцев. Раздевался Назарка нарочито замедленными движениями и протягивал озябшие руки к огню.
– Ча-а! – сладостно жмурился он.
– Наш Назарка совсем большой! – с уважением перешептывались между собой сестренки. – Опять принес!
И впрямь Назарка почти взрослый. Он, как с равным, советовался с отцом, один ходил на промысел, умел делать ловушки, расставлять их. По сути дела, он тоже кормилец семьи. Одного лишь не хватало: ружья! А без ружья ох как трудно охотнику в тайге!
Назарка проснулся от холода. Потертое заячье одеяло свалилось на пол. От ледяного окна наносило морозом. Дрова в камельке прогорели. Угли покрылись пеплом, и только в нескольких местах скупо прорывался красный отблеск.
В юрте взрослых не было. Сестренки спали.
– Проспал! – с досадой вскочил он.
Отец, наверно, уже ушел. Он не любит ждать. Назарка быстро натянул на себя штаны из телячьей шкуры, сунул ноги в просушенные кянчи и обул торбаса. Но, как назло, никак не мог попасть руками в рукава рубашки.
«Засмеет теперь отец. Скажет: молодой, а спать шибко способный...»
На дворе сердито залаял Пранчик.
«Нет еще, – вздохнул облегченно Назарка. – Пранчик здесь. Без него отец не уйдет».
Стал одеваться спокойнее. Торопливо сполоснул лицо из старого, почерневшего чайника, который отец приспособил специально для умывания. Чтобы набрать из него воды, нужно взяться большими пальцами обеих рук за носок, наклонить вниз, и упругая струйка польется в подставленные ладони.
Освежившись после сна, Назарка накинул на плечи шубейку, перешитую из материнской, и вышел на улицу.
Крепкий мороз приятно коснулся лица. Назарка остановился с закрытыми глазами, словно его ослепило яркое летнее солнце. Невдалеке с кем-то почтительно разговаривал отец. А глуховатый, надменный голос человека, беседовавшего со Степаном, показался удивительно знакомым. Он открыл глаза, повернул голову... и разинул рот от изумления.
У сэргэ [21]21
Коновязь.
[Закрыть], покрытой искусным орнаментом, стояли легкие санки с высокой плетеной спинкой. В них запряжен был так хорошо знакомый Назарке пышногривый жеребец. На груди у него выделялась тонкая белая полоса. Сколько раз Назарка чистил лоснящуюся шерсть на этом холеном тойонском рысаке! Рядом с отцом стоял коренастый, плечистый человек в дубленом полушубке. Назарке была видна его широкая, чуть сутуловатая спина и циркулем расставленные ноги в длинных белых камусах [22]22
Обувь, сшитая из оленьих лапок.
[Закрыть]. Руки приехавший засунул глубоко в карманы; шапка из подбора лапок чернобурых лисиц сдвинута на затылок. Возле него отец казался маленьким, пришибленным.
«Павел!» – сообразил Назарка, и неприятная дрожь передернула тело.
Отец и гость продолжали оживленно разговаривать.
– Вот и Назарка! – воскликнул Степан, заметив сына.
Человек обернулся. Назарка бросил на него быстрый, как молния, взгляд. Действительно, Павел! Первым безотчетным чувством Назарки было убежать куда-нибудь и спрятаться так, чтобы его не нашли. Как часто он мечтал о встрече с тойоном, с каким волнением ждал того блаженного момента, когда Павел вручит ему ружье! Однако в минуту неожиданной встречи Назарка почему-то оробел. Машинально сделал шаг назад, крепко ухватился за кожаную скобу двери. Ему показалось, что в глазах приехавшего стоял вопрос: «Смолчал, нет? Знает отец?..»
Назарка почему-то почувствовал себя виноватым перед тойоном. Он не выдержал твердого взгляда и поспешно отвел глаза в сторону. Павел отвернулся и продолжал разговор. Степан почтительно слушал, беспрерывно кивая. Он, видимо, забыл, что голова у него ничем не прикрыта. Сын ясно видел, как волосы отца покрывались инеем.
«Неужели ружье привез?» – подумал Назарка и тут услышал голос Павла:
– Ну-ка, Назарка, поди сюда!
Подросток удивился. В голосе тойона не слышалось обычных властных ноток. Павел был весел и приветлив. Назарка несмело подошел, наклонил голову. А у самого, будто расшалившиеся бурундуки, туда и сюда юрко сновали мысли: «Привез – нет?.. Привез – нет?»
Назарке представилось, что Павел догадался о его мыслях. Он еще больше насупился и надвинул облезлый заячий треух на самые брови. Тойон заглянул Назарке в глаза, подмигнул и положил ему на плечо свою цепкую руку в ровдужной перчатке, подбитой мехом. Перчатка плотно обтягивала кисть и была расшита затейливым узором. От Павла наносило винным перегаром. Он заговорщицки подмигнул и спросил:
– Как живешь?
– Ничего.
– Много белок настрелял?
– Ни одной.
Назарка хотел сказать, что у него нет ни ружья, ни припасов, но смолчал.
– Гостинец-то я тебе привез. Ты уж, наверное, думал: «Плохой человек Павел. Обещать-то обещал, а не выполнил». Ошибся, приятель!.. На, держи!
Павел наклонился, откинул с санок доху и вынул маленькое ружье, патронташ с поблескивающими медью гильзами и вместительный узел.
Назарка растерянно попятился. Он переводил недоуменный взгляд с отца на тойона и не знал, что ответить. Лицо его стало серьезно. Он не смел даже притронуться к подаркам.
– Бери. Твое это!
Павел нетерпеливо тряхнул узлом, в котором что-то волнующе-загадочно звякнуло. Назарка посмотрел на глупо улыбающегося отца, потом робко, неуверенно потянул руку, на мгновение в нерешительности задержал ее и опять вопрошающе оглянулся на отца. На губах Степана блуждала бессмысленная улыбка. Он ничего не мог понять.
– Бери, бери! – поторопил Павел. – Тридцать второй калибр. И пулей и дробью стрелять можно.
Назарка кончиками пальцев прикоснулся к ружью. Он все еще не верил, что тойон сдержал свое обещание. Он не озирался больше ни на отца, ни на Павла. Перед его загоревшимися глазами было настоящее ружье, маленькое, новое, от которого еще пахло заводской смазкой. То, о чем он столько мечтал, свершилось!
Отец, видимо, не сразу понял, что происходит, а когда сообразил, низко кланяясь, забормотал слова благодарности. Павел стоял спокойно, чуть покачивая головой. В уголках губ его промелькнула улыбка.
– Спасибо! – дрогнувшим голосом прошептал Назарка.
Он взял дорогие для бедняка подарки так бережно, точно они были хрупкие, как льдистые кристаллики инея. Крепко прижал их к груди и медленно ставшими вдруг непослушными ногами зашагал к юрте. Казалось, Павел вот-вот окликнет его и заберет назад все это богатство.
Однако в сердце Назарки почему-то не было той радости, какая бывает, когда в руки счастливого попадет наконец давно желанная вещь. Подойдя к двери, Назарка оглянулся. Павел смотрел на него. Подростку показалось, что в глазах тойона затаилась усмешка. Назарка проглотил горький комок, внезапно подступивший к горлу при виде склоненного перед Павлом отца.
– Назарка! – крикнул вдогонку Степан. – Скажи матери, пусть готовится встретить гостя. Дорогой гость у нас! Первый раз войдет в нашу юрту!
Павел остановил его движением руки:
– Дай докончу. А это тебе, друг!
Слово «друг» поразило и ошеломило Степана больше, чем внезапная щедрость Павла к сыну. Разве можно было предполагать, что Павел – большой тойон – назовет своим другом хамначита. Прежние господа ничего подобного не допускали.
Павел подал Степану две туго набитые переметные сумы и бутылку спирта. Дрожащими руками тот взял бутылку и бережно спрятал на груди. Пятясь задом к юрте, Степан начал отвешивать поясные поклоны тойону, который ни с того ни с сего сделал его чуть ли не богачом. Сумы остались возле саней, потому что нести Степану их оказалось не под силу.
«Совсем хороший человек Павел. Люди о нем напрасно плохое говорили. Может, корову отдаст...» – с надеждой подумал он, все еще не веря вдруг привалившему счастью.
Пригнувшись, чтобы не задеть головой притолоку, Павел сквозь узкую дверь боком протиснулся в юрту. Какой сплюснутой, жалкой была она в сравнении с новым просторным домом тойона! Павел прошел к камельку, потянул носом спертый воздух и чихнул.
Едва Павел скрылся в юрте, старик вернулся к сумам. Тихонько посмеиваясь и восклицая, волоком потащил их к двери. Назарка смотрел на все происходящее широко раскрытыми глазами. Мысли его потеряли всякую связь.
– Назарка, помоги! – окликнул сына отец.
Убогая юрта наполнилась суетней, хлопотами. Ярко запылал камелек, забулькали пододвинутые поближе к огню чугуны. Павел сидел на ороне, прикрыв нос ладонью. Девочки с любопытством таращились на незнакомого важного человека. Назарка с отцом внесли сумы, принялись разбирать. В них оказались охотничьи припасы, несколько плиток чаю, твердого как камень, сахар, мука, кусок дешевенькой мануфактуры. Затем Назарка открыл свой узелок и вынул из него порох, пистоны, кулек дроби и длинный нож с желобком посредине и рукояткой из березового корня. Попробовал его на ноготь – острый! Хороший нож – гордость каждого якута.
Беспрерывно кланяясь, Степан попросил Павла к столу, усадил его на самое почетное место под иконой. Марина поставила перед тойоном нарубленный мелкими кусками хаях [23]23
Якутское молочное кушанье, подаваемое в мерзлом виде.
[Закрыть], свежую ячменную лепешку. Запах уварившегося мяса приятно щекотал ноздри. При виде этих яств Назарка невольно сглотнул слюну. Не часто появлялось на столе такое обилие кушаний.
Степан откупорил бутылку, со свистом втянул ноздрями крепкий аромат спирта.
– Выпьем за нашего доброго молодого тойона! – торжественно провозгласил он. – Пусть на лугах его всегда растут обильные травы и скот плодится во множестве!
Хозяин разлил по чашкам спирт. Павел высоко поднял надтреснутый фарфоровый бокал и разом опрокинул в рот. Он с шумом выдохнул воздух, сгреб пальцами жирный кусок мяса и принялся есть, отрезая кусочки около самых губ ножом. Второй раз разлили и выпили тоже в молчании. Вскоре глаза хозяина и гостя посоловели. Завязался разговор, нестройный и громкий. Бутылка постепенно пустела. Сначала речь вели о своих будничных делах, затем Павел стал рассказывать последние новости.
– Внимательно слушай, друг! – подсаживаясь ближе к Степану, возвысил голос тойон.
– Друг, друг! – обрадованно закивал Степан. – Всю жизнь у вас работал, к другим не нанимался.
– Ты слышал? – продолжал Павел, не обращая внимания на замечание собеседника. – Или твои уши слышат только песню улара [24]24
Глухарь.
[Закрыть]да крики дятла? Худые вести пришли! Беда будет! Большая беда!
Степан настороженно спросил:
– Какая еще беда?
– Знаешь, кто появился?
Тойон с загадочным видом помолчал, затем приблизил свои губы к уху Степана и громким шепотом повторил:
– Знаешь?
Степан отрицательно мотнул головой.
– Красные идут! Ты понимаешь это или нет? Крас-ны-е! – раздельно произнес Павел и покачал перед носом Степана указательным пальцем с приставшим к нему ошметком жира. – Что это за люди? Совсем плохие, разбойники, грабители! Никогда такой напасти не было. Тайгу спалят, зверей разгонят, разорят всех. Юрты пожгут, скот порежут. Нас всех убьют...
Павел запустил руку в боковой карман сюртука, покопавшись, извлек мятый, протершийся на изгибах листок, расправил его в ладонях.
– Вот, пишут...
Степан боялся и ненавидел бумагу. Когда увеличивали налоги и подати, объявляли дополнительные поборы и повинности, наслежный писарь созывал всех окрестных якутов и разворачивал перед ними бумагу.
Бумага приносила новые заботы и тяготы.
– «В кангаласском улусе пришельцы...»
Много чего перечислял Павел. Вены на лбу у него набухли, глаза налились кровью, волосы разлохматились. Степан внимательно слушал, и в нем возрастал пьяный ужас. Не прерывая собеседника, оглушенный спиртом и россказнями гостя, он испуганно бормотал:
– Постой, постой! Лед идет на реке – шум слышно. Тайга горит – огонь и дым видно. А человек идет – ничего не слышно и не видно. Человек хуже пожара, однако!
– Беда будет! – продолжал гость, все более горячась. – Куда денемся? Кто олонхо будет петь, когда стариков всех перебьют? Лучше умереть у своих юрт, где жили наши отцы и деды. Воевать надо!
Павел вскинул вверх руку. Пальцы были судорожно сведены в кулак. Он бросал слово за словом:
– Мы соберем отряд, будем охранять свои юрты! Нас много. Не пустим красных к нам! Каждый якут, каждый, кто любит свою тайгу и юрту, должен вступить в отряд! Ты тоже поступай, Степан! У нас в отряде хорошо. Чаю, муки – все дадим. Исправно жить станешь!
Против подобных доводов Степан ничего возразить не мог и с готовностью согласился. Павел перевел дух, вытер взопревшее лицо и разлил по чашкам остатки спирта.
– За тебя пью, друг!.. За свободную якутскую землю! А ты, нохо, помалкивай! – вспомнив, обратился Павел к Назарке и подмигнул ему. – Только ты да я знаем...
Залпом выпил пахучую жидкость. Степан последовал его примеру, осушил кружку до дна. Он болезненно сморщился, начал совать в рот подвернувшийся под руку кусок лепешки. Немного отдышавшись, смахнул с ресниц слезу и заорал жене:
– Готовь, старуха, меня в дорогу! Воевать пойду! Чай, мануфактура – все теперь у нас будет. Ладно заживем!
Впервые, как к равному, обратился к тойону:
– Корову дашь?
– Дам! – тряхнул головой Павел.
Назарка из всего этого разговора мало что понял. Ясно было только одно: не так просто приехал тойон и не напрасно привез дорогие подарки.
«Отец ему нужен. Воевать будет!»– определил Назарка, отчетливо не представляя себе значения этого слова.
Он вышел на улицу пострелять из нового ружья, проверить, как оно бьет. Теперь-то он настоящий охотник. Завтра же уйдет в тайгу.
К вечеру Павел уехал, еще раз на прощанье взяв слово со Степана, что тот вступает в отряд.
