Текст книги "В тайге стреляют"
Автор книги: Юрий Шамшурин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
Словно заправский артист, Назарка начал представлять, как он в темноте выискивал сухие поленья, стругал растопку, собирал с пола стружки. В этот момент он и подцепил треухом крючок. Когда он передавал, какая его охватила жуть, лицо выражало такой неподдельный испуг, что красноармейцы расхохотались.
– Стал на улице – не знаю, где моя рука, где голова, – возбужденно продолжал Назарка, усиленно жестикулируя. – Камелек топить надо – ноги обратно не идут. Кричать – глотка чужая стала, и ты, дядя Гоша, не велел. Прямо беда! Долго стоял. Маленько не страшно стало. Думаю: «Белый, поди, хуже черта!» Сено зажег, юрту барда [41]41
Пошел.
[Закрыть]... Какой абаассы! – смешно просто!
– Молодчина, Назарка! – добродушно посмеиваясь, похвалил Тепляков и привлек паренька к себе. – Сумел перебороть страх! В жизни сгодится. Не каждый способен владеть собой... Когда я впервые в шахту попал, тоже чуть было языка не лишился...
– А что такое шахта? – поинтересовался Назарка.
– Как бы тебе попроще объяснить, – замялся Тепляков, попыхивая самокруткой. – Видишь ли, малый, люди – шахтерами их называют—копают специальные колодцы – ямы, глубокие-глубокие. Потом под землей прокладывают длинные норы – ходы. А чтобы порода не придавила, ее подпирают деревянными столбиками – крепят. Там, в лаве, и добывают уголь...
Уголь? Назарка не удержался и прыснул. Какой дурак туда его запрятал? Вон в камельке угля полно. Зачем же в нижний мир за ним лазить, жизнью рисковать?.. Уж не подшутил ли дяди Гоша над Назаркой, чтобы позабавить красноармейцев?
– В шахтах другой уголь добывают – каменный, – терпеливо объяснял Тепляков, по выражению лица паренька догадавшись, что у того появилось чувство недоверия и обиды.
Разговор разговором, а обязанности свои не забывай. И Назарка ежеминутно шуровал в очаге. В юрте было тепло. Примостившись на оронах, бойцы дремали. Дядя Гоша пересел на низенький чурбанчик и щурился от яркого огня. Голова его, озаренная красным, казалась отлитой из меди. Назарка набросал в камелек очередную порцию топлива и пристроился возле Теплякова. Сколько же еще ему неизвестно, неведомо! И как представить себе, нарисовать в воображении то, о чем не имеешь никакого понятия? А знать хочется.
Вот про уголь зашла речь. Сразу уйма вопросов возникла в голове, и каждый из них требует разрешения
Хорошо. Допустим, какому-то чудаку потребовалось прятать уголь где-то далеко внизу. А как ямы копать? Ведь земля твердая, как кость. Много ли она за лето оттает? Тут лопат и кирок не наберешься.
– Я, малый, в науке и сам не очень-то силен. Ну да ладно, как сумею, так и растолкую. – Дядя Гоша потер пальцем переносицу и сморщил лоб, точно мыслить ему стало больно. – Земля постоянно мерзлая бывает только у нас, на Севере. Такое я слышал от сведущих людей. В других краях до самого конца своего она теплая. Копать ее легко, да и машины всякие к этой цели человек приспособил.
– А где конец, дядя Гоша? – не унимался Назарка.
Черные глаза его, вправленные в продолговатые прорези век, так и сверкали. Где же тогда обитают злые чудовища абаассы? Если их нет, то все же где конец? И что там есть?
– На какой глубине конец земли – не знаю, Назарка! – прикинув в уме, признался Тепляков. – Пожалуй, далековато... Никакого подземного мира нет, и злых духов нет! Это я тебе скажу точно. Шаманы все навыдумывали темных людей охмурять да обманывать! – решительно переменил он тему беседы, чтобы самому окончательно не запутаться в своих суждениях. – Я, дорогой мой, молодым с пяток лет в шахте горбатился, в забое, и хоть бы раз самый распоганый чертенок морду свою рогатую выставил для обозрения... Этой нечисти вообще в природе не существует!
– Уголь... камень, он шибко нужен людям? – не отставал Назарка.
– Нужен, малый, нужен! – Теплякову нравилась любознательность паренька, и он терпеливо, как умел, отвечал на его бесконечные вопросы. – Уголь тот хорошо горит и дает много жару. Самое лучшее топливо для машин, для паровозов, например, или для заводов.
Назарка слушал затаив дыхание и зачарованно смотрел на огонь. Прогорая, поленья оседали, превращались в грудки раскаленных углей. По ним, пританцовывая, метались синие трепещущие язычки. Беспокойные косички пламени укорачивались и прятались в очаге.
– Вот так-то, Назарка! Выучишься грамоте, про все на свете знать будешь. Великое дело – знания! Ученых людей мир уважает, – вздохнув, заметил Тепляков и взглянул на часы. – Ого! Пора караулы менять!.. Подъем!
Красноармейцы ушли. Назарка расшуровал камелек и прилег на орон, пристроив под голову шапку, надетую на кулак. Веселый розовощекий старик-шалун Бырджа Бытык вновь завел свою лихую разудалую пляску. Не отрываясь, Назарка смотрел на огонь, и в воображении его рисовалась дорога, та самая, что пролегла от уйбаановской усадьбы к городу. Только колеи у нее были не мягкие, выбитые в грунте колесами повозок, а из железа, из которого кузнецы мастерят ножи, косы-горбуши и прочие необходимые в хозяйстве изделия. И пролегла та тимир [42]42
Железо.
[Закрыть]-дорога далеко-далеко, прямо к Москве, где дома друг на друга поставлены и где живет защитник хамначитов Ленин – Светлый Человек.
По железной колее шибко катит паровоз, удивительно похожий на дом, который построил себе Павел. И ставни, и крыльцо – в точности такие же. Только под домом колес – как ног у многоножки. Из трубы дымище, перевитый крупными искрами, валит, будто лесной пожар разбушевался. За паровозом юрты со всего наслега привязаны. Колеса под ними точь-в-точь как у павловской телеги – с железными обручами...
Странно! Назарка каким-то образом вдруг очутился у машины, представляющей собой дивное сочетание печки и камелька. Он швырял в разверстую огнедышащую пасть уголь-камень, ничем не отличающийся от булыжин, которых полно по берегам большой реки.
Паровоз с грохотом и скрежетом мчал через тайгу. Деревья за окном слились в сплошной неровный частокол. Вот и Москва. В самом деле, дома здесь диковинные. Юрты друг на друга приделаны, а трубы сбоку торчат, кривые, словно сучья у засохшей лиственницы.
«Тебе кого, Назарка?» – спросил человек, как две капли воды похожий на комиссара Чухломина. «Ленина – Светлого Человека повидать надо бы, – степенно ответил Назарка. – Далеко приехал, из тайги. Дело есть».
Повел тот человек Назарку по густотравному аласу. Навстречу им идет мужчина. Глаза у него большие, добрые. Лицо белое, улыбка хорошая. Посмотришь на него – и сам невольно улыбнешься. Одет тот человек в гимнастерку и брюки-галифе. Назарка сразу догадался, что перед ним Ленин – Светлый Человек. Только Назарка почему-то предполагал, что он ростом должен быть бы повыше и в плечах покрепче. «Я к тебе, Ленин – Светлый Человек, на чудо-паровозе из Якутского края, из самой тайги приехал, – с почтительным поклоном произнес Назарка. – Почему так долго к нашему народу не идешь? Худо живут хамначиты. Тебя ждать устали. Когда придешь, большой ысыах устроим». – «Некогда мне, Назарка. Дела всякого больно уж много! – ответил Светлый Человек и с улыбкой погладил его по голове. Странно, Назарка не почувствовал прикосновения руки. – Верных своих людей на выручку вам я послал. Разве не помогают они якутам прогнать объевшихся и заплывших жиром?»
«Здорово помогают! – уточнил Назарка. – Богатеи красных страсть как ненавидят. Войной против них пошли... Я тоже красноармейцем стал, и отец мой с красными ушел». – «Молодцы! – похвалил Ленин. – Завоевывайте счастье своему народу!»
В юрту с шумом ввалились сменившиеся караульные. Дрова в камельке прогорели. Ярко алела груда углей.
– Жмет морозец, язви его в печенку!.. Наш-то дневальный того... – заметил Костя Люн, кивнув в сторону спящего. Он скинул рукавицы и принялся кочегарить в очаге.
Отогревшись, бойцы завалились спать. Немного погодя пришли Фролов и Тепляков. Свертывая папиросу, отделенный качнул головой и с теплинкой в голосе сказал:
– До чего же любознательный парнишка! Все-то ему растолкуй, объясни, что, как, почему, отчего?
Упершись локтями в колени, Фролов задумчиво покуривал, тоненькой струйкой пуская дым к потолку. Отсветы пламени отражались в его глазах капельками расплавленного металла. Рыжеватая щетина густо обметала щеки.
– Верно, славный хлопчик. И мне он нравится, – улыбнувшись, произнес взводный. Помолчал и заговорил о другом: – Сейчас мы совет держали у комиссара. Неважное положеньице у нас. Очень неважное! Беляки прочно оседлали все подступы к городу. Ни туда, ни сюда. Ни сена, ни дров не подвезешь... А у нас силенок... Поподробнее разузнать бы про белых. – Фролов старательно притушил окурок, расстегнул на гимнастерке верхнюю пуговицу и мизинцем почесал рубец на шее, образовавшийся от тугого воротника. – Думка у меня: если Назарку заслать к ним? Как полагаешь, отделенный?
– Назарку? – Тепляков повел глазами на безмятежно посапывающего парнишку и пожал плечами. – В голову далее не приходило.
– Он малый хваткий, понятливый. И с бандитами у него свои счеты, особенно с Цыпуновым. Ублюдок! Да за такое... – Фролов замолчал, сурово вздохнул и продолжал:– В прошлый раз разведка на засаду наткнулась. Благо, не всех положили. А на войне не знать о неприятеле – сам понимаешь...
– Назарка! – негромко окликнул Тепляков и потряс его за плечо.
Назарка вскочил, непонимающе уставился на командиров, озаренных багровым жаром углей. Сообразив, что допустил нарушение, застыдился, низко опустил голову.
– В Москве был, Ленина – Светлого Человека видел, говорил с ним, – шепотом поведал он.
– Вот оно что!
Тепляков привлек паренька к себе, заглянул в глаза. Фролов кинул в очаг пару поленьев. Дядя Гоша пододвинулся и усадил Назарку рядом с собой.
– Назарка, мальчик мой, – проникновенно заговорил он. – Когда ты просился в Красную Армию, сказал, что Павел Цыпунов и прочие беляки твои кровные враги. Так ведь?
Лицо Назарки посуровело. Брови дрогнули и сошлись вплотную к переносице.
– Я убью Павла! – угрюмо произнес он.
– Мы тебе поручим особое задание...
Тепляков медленно, взвешивая каждое слово, объяснил Назарке, чт о он должен будет делать в стане врагов, как вести себя, за кого выдавать. Назарка слушал, не прерывая, и плавно покачивал разлохматившейся головой. Все, что наказывал дядя Гоша, прочно улеглось в его памяти.
– Прогулка опасная и рискованная, – заключил Тепляков. – Пойдешь, не побоишься?..
– Пойду! – твердо произнес Назарка, встал и начал одеваться.
– Нет, нет! Не сейчас, – невольно улыбнулся Фролов. – В Бордонцах у них штаб-квартира. Самый подходящий пункт.
– Пойду! – упрямо проговорил Назарка. – Все сделаю, как велели... Абаассы не испугался, а бандитов...
И он презрительно сплюнул.
Дверь вдруг распахнулась, и в юрту вбежал запыхавшийся Коломейцев.
– Товарищ комвзвода! На опушке белые! – доложил он.
Фролов, Тепляков и Назарка выскочили на улицу. Ночной мрак уже поредел. На востоке ярко сияла Чолбон – утренняя звезда. По дороге на Бордон, у первых деревьев, маячили всадники. Немного погодя они скрылись, словно растаяли в морозном воздухе. Рассыпавшись реденькой цепочкой, дозорные залегли за валом.
Вскоре не различимые в лесу белоповстанцы открыли огонь. Ясно было видно, как появлялись и моментально исчезали желтые огоньки выстрелов. Пули с коротким всхлипывающим чмоканьем впивались в заледенелые балбахи.
Назарка лежал рядом с Тепляковым, уткнувшись подбородком в сложенные накрест руки, и не спускал глаз с опушки. Однако беляки умело маскировались, и он никого разглядеть не мог.
– Дядя Гоша, – тихо спросил Назарка, – а у нас, в Якутии, шахты, паровозы будут, про которые вы рассказывали?
– Не стрелять! – приподнявшись, зычно крикнул Фролов. – Пускай себе тешатся – патроны переводят!
– Будут, милый мой Назарка, – помолчав, убежденно ответил Тепляков. – За то и жизни свои кладем!.. Вот разгромим врагов, и настанет мир. Новую жизнь начнем создавать. Школы откроем, чтобы все якуты– бедняки учиться смогли. Тогда и заводы, и фабрики, и шахты построим, железные дороги проведем... Скорей бы только остатки этих ликвидировать! – кивнул он на опушку.
– Когда к белым идти? – деловито осведомился Назарка.
– Скажем.
Постреляв бесцельно с полчаса, беляки прекратили огонь. Развиднелось уже настолько, что в тайге можно было различить отдельные деревья. Розовеющая заря выделила на опушке стволы берез.
– Конец! – произнес Фролов и встал во весь рост. – Постреляли, чтоб начальство слышало, и досыпать отправились... Никак не уразумею, что они палят в белый свет, как в копейку?.. Отделенный, я к комиссару. Пару часовых оставь, остальных на покой. – Подошел к Теплякову вплотную, вполголоса добавил: – За Назаркой особо досмотри, чтоб отдохнул сполна. И наказ ему в деталях обмозгуй!
Глава втораяЧухломин рассеянно посмотрел на заиндевелое окно, почесал переносицу тупым концом карандаша и раздумчиво протянул:
– Да-а. Шевели, братишка, мозгами! Белобандиты стянули к городу главные свои силы. Это бесспорно. Дороги перехвачены. Что творится в мире, мы не знаем... Сколько собралось мятежников, что они замышляют? Или прямиком на Якутск собираются, оставив нас в тылу, или город захватить намерены? Какое у них вооружение, как с боеприпасами? Кто бы рассказал нам обо всем этом?
– Товарищ комиссар, я же предлагаю, давайте отправим в разведку Никифорова Назарку! – Фролов бросил на скамью свою лохматую папаху, пересел вплотную к столу. – Парнишка сообразительный, смышленый. Он быстренько уяснит, что к чему. Еще поговорим с ним как следует, поподробнее... Кто на мальца обратит особенное внимание?
– Назарку, говоришь? – переспросил Чухломин и вздохнул. – Боязно мне за него. Не совладает – выдаст себя. Про этого бандюгу Цыпунова он даже слышать спокойно не может. Аж затрясет всего.
– Толковали с ним, разъясняли и Тепляков, и я, – настаивал Фролов. – Все понял, хоть сей минут в дорогу. Кого еще пошлешь без риска? Беляки своих наперечет знают. Чужого сразу заподозрят, а расправа у них короткая.
– Вообще-то верно. – Чухломин нахмурился, постучал пальцами по краешку стола и принялся свертывать папироску, искоса поглядывая на командира взвода.
Фролов выжидающе молчал и, выпятив подбородок, сдувал с верхней губы прилипшую пушинку. С окраины города доносились выстрелы. Чухломин прикурил от лампы, глубоко затянулся, выбросил к потолку клубящийся шар дыма.
– Ну, что ж, – кашлянув, произнес он. – Отправляйте Никифорова! Только проинструктируйте его по всем статьям!.. Штаб у них в Бордоне. Пусть туда идет, а дальше будет действовать сообразно обстановке. Важно, чтоб главное выполнил!
– Ясно, товарищ комиссар!
Луна склонилась к закату. Круглая и красная, она заливала белую землю тусклым призрачным светом. Снег сплошь усыпали холодные зеленоватые огоньки. Лес виднелся сплошным бесформенным частоколом. И лишь вершины деревьев на фоне подсвеченного луной неба четко прорисовывались своими пирамидальными макушками. Тишина была цепенящая, мертвая. Из нескольких труб прямо вверх ввинчивались бурые дымы. Где-то у блеклых звезд они скапливались в прозрачное облако.
– Пора! – глянув на часы, отрывисто произнес Фролов.
Назарка встал, посмотрел на спящих красноармейцев и решительно шагнул к дверям. Стараясь не шуметь, они вышли на улицу. Луна уже врезалась в кромку леса, и от домов протянулись длинные до бесконечности тени. Они казались вязкими и тяжелыми, как чугун.
– Все запомнил, Назарка? – тихо спросил Тепляков. – Ничего не забыл?
– Помню. Не забыл, дядя Гоша, – ответил Назарка. Улыбнувшись, по-русски добавил: – Товарищ командир отделения!
Фролов изучающе оглядел паренька и остался доволен. Одет был Назарка в залатанную короткополую шубейку, подпоясанную волосяной веревкой. На голове потертый заячий треух. На ногах – худые торбасишки. Под шубой засаленная ситцевая рубашка с чужого плеча, потрепанные штаны из плохо выделанной телячьей кожи. Самый что ни на есть обыкновенный батрачонок. Если кто повстречается по дороге и пристанет с расспросами, Назарка объяснит, что он был в услужении у купца Голомарева, да только голодно сейчас стало в городе. Вот он и покинул купца, пробирается в родной наслег. А расчет Голомарев обещал дать, когда красных прогонят и война кончится.
Они вышли к полуразрушенному строению, одиноко чернеющему за последними домами. Постояли, прислушиваясь, и скрылись в проеме двери, похожем на бездонную пропасть.
– Ну что? – спросил Фролов красноармейца.
– Ни души, товарищ комвзвода! – ответил дозорный. – Как и приказали, с вечера ведем наблюдение. Хоть бы сучок треснул!
Красноармейцы присели, закурили, пряча огоньки в ладонях.
– А тебе еще рановато бы курить, приятель! – ворчливо заметил командир Назарке. – Сплошной вред!
Застеснявшись, Назарка бросил недокуренную папиросу, пяткой раздавил ее.
– Ну, ступай, Назар! В добрый час! – немного погодя проговорил Фролов и встал.
Тепляков обнял Назарку, потерся щекой о его щеку, легонько подтолкнул к выходу. Назарка заглянул дяде Гоше в глаза, поправил великоватую для него шапку и с посерьезневшим лицом, чуть ссутулившись, пошагал напрямик к лесу.
Жутковато одному в зимней немой тайге. Кажется, будто за каждым деревом притаился кто-то безликий, страшный и вот-вот рявкнет громовым голосом: «Стой! Кто идет?» Впрочем, если Назарка наскочит на засаду, он знает, что следует отвечать: из города красные добром никого не выпускают, он тайком, ночью убежал. И все равно Назарка напряженно всматривался в потемневший лес, невольно вздрагивал, замедлял шаг, заметив какое-нибудь расплывшееся подозрительное пятно. Каким уютным и надежным представлялся ему сейчас дом, в котором квартировала часть их отряда!
Что это? Вроде бы кто-то движется, прячась за лесинками. Назарку неудержимо потянуло повернуть обратно. Заколебавшись, он замедлил шаг, подался было в сторону. Нет, так нельзя! Назарка обещал Теплякову, Фролову, комиссару Чухломину. Он выполнит задание. Павел и все белые – его враги.
Снег был рыхлый, рассыпчатый и глубокий. Пригнувшись, вобрав голову в плечи и увязая в сугробах, Назарка петлял между деревьями, пробирался к дороге. На ходу было жарко. Шапку и воротник сплошь убелил иней. Пушистые снежинки густо налипли на бровях и ресницах. По спине скатывались струйки пота, волосы на голове взмокли. Несколько прядок, выбившихся из-под треуха, примерзли к козырьку, а вот пальцы в дырявых рукавичках зябли, и коленкам было холодно.
Небо на востоке чуть посветлело. Узкая полоса – предвестница дня – постепенно ширилась, изливалась бледным румянцем. Четче обозначились оцепенелые лесины, словно отодвинулись друг от друга. Невидимая в ветвях, тенькнула синица. С мягким шорохом прошелестел по ветвям слежавшийся ком снега. Дятел пронзительно вскрикнул, перелетел на сушину и дробно застучал по ней клювом. С сучьев беззвучно посыпались кухта, хвоя и коринки.
Вскоре Назарка выбрался на наезженную санную колею, облегченно перевел дыхание, счистил с лица колючий куржак и прибавил ходу. Застывшие торбаса колодками стиснули ноги. Подошвы из сыромяти не гнулись, визгливо скрипели и скользили по обледенелой дороге. Мороз все глубже забирался под одежду, будто тисками сжимал тело, до боли напрягал мускулы. Чтобы хоть малость согреться, Назарка побежал, отчаянно размахивая руками. Теперь, когда город остался далеко позади, хотелось лишь одного – поскорее попасть в тепло, сесть на низенькую табуретку перед весело полыхающим камельком и ненасытно вбирать в себя жар раскаленных углей. Из-за деревьев багрово-красное неяркое солнце рассыпало по нетронутой целине тускло мерцающие фонарики. От ближнего разворошенного стога, отбросив от себя длинные – до опушки леса – клинья теней, ползли возы с сеном. Быки лениво переставляли ноги. Назарка остановился. Не в обычае северных людей пройти мимо встречного, не справившись о новостях, о его делах и здоровье.
– Кэпсээнин [43]43
Рассказывай новости!
[Закрыть]! – приветствовал он старика с тощей бородкой, превратившейся в сосульку. Конец ее задорно выгнулся вперед наподобие крючка.
По одежде Назарка определил, что встретившийся не из зажиточных, и почувствовал себя спокойнее.
– Суох [44]44
Нет.
[Закрыть], – не совсем радушно ответил старик и сердито дернул за обледенелый повод. – Откуда, парень?
– Из города, – охотно пояснил Назарка. – У купца работал. Только сейчас плохо у него стало: кормить нас нечем... Коровушкам своим везешь, огонер? – полюбопытствовал он, кивнув на возы.
– Каким коровушкам?! – визгливо закричал старик. – Ничего ты не знаешь, парень? И все вы, городские, ничего не видите!.. Гости у нас. Много гостей! В юрту не войдешь – вот сколько! Лошадей-то их надо кормить? Заставили!.. О, беда, беда! – запричитал старик, страдальчески покривив рот. – Никогда такого не было... Ревком поймали, раздели на улице и водой обливали... Сейчас будто живой стоит. А кому он плохое сделал? Хотел, чтоб по справедливости все было, чтоб покосы без обману делили. С людьми ладно говорил.
– Какие гости, огонер? – осторожно спросил Назарка.
– Какие, какие! – проворчал старик. – Кто их знает – какие! Новая власть им не понравилась. На город собираются... Садись! Замерз, поди!
Назарка быстренько взобрался на рыхлый воз и зарылся в сено. От усталости ныли поясница и плечи. Старик с кряхтеньем устроился рядом, шумно прочистил нос, усыпанный крупными пупырышками.
– Как вас зовут, огонер?
– Э, Мельчесом кличут. О наказанье, наказанье! Сами покой потеряли и других воевать заставляют. Зазря, однако, людей губят... Мясо им дай, масло дай! – сетовал старик, качая головой. – Якутские начальники спирт пьют и между собой спорят да ругаются, а русские замки на амбарах ломают, пушнину таскают.
– Много гостит у вас? – продолжал расспрашивать Назарка.
– Э, полно! В юртах их, как мундушек [45]45
Мелкая озерная рыбешка.
[Закрыть]в морде [46]46
Рыболовная снасть.
[Закрыть]. Три отряда собрались в Бордоне, да в Хатыстахе, да в Чочуе... Против города соединились. Еще ждут кого-то... Хорошо, что ты убежал, парень. Еще застрелят. Они шибко не расспрашивают, красный ты или еще какой. Теперь жизнь дешевле заячьего хвоста. Ну и времена! Человека стало проще убить, чем белку!
Примерно через час подъехали к селению. Юрты, обнесенные легкими изгородями из жердей, без всякого порядка рассыпались по косогору. И над каждой стоял толстый перекрученный столб дыма. На колокольне деревянной церквушки тускло блестел позолоченный крест. Между строениями, пересекаясь, пролегли заполненные тенями тропинки. Вскинув голову, Назарка внимательно смотрел вперед. У юрт виднелись лошади, сани с раскиданными оглоблями. Особенно много их было возле дома с белыми ставнями, что возвышался недалеко от церкви.
«Штаб, наверное», – определил Назарка. Словно подтверждая его предположение, Мельчес заметил:
– Вон начальники живут-гуляют! У них там пулеметов много. Хитрая штука! Шибко быстро стреляет, говорят! Только патронов для них мало. Так мне один человек сказал.
Навстречу подводам с сеном на рысях приближалась группа вооруженных всадников. Назарка предусмотрительно зарылся в сухую, приятно пахнущую траву и притих.
– Не бойся! – заметил Мельчес и язвительно добавил:– С чего тебя-то они трогать станут? Ты же не ревком...
Поравнявшись с первым возом, широкоплечий, неповоротливый в оленьей дохе якут натянул поводья и крикнул старику:
– Никого не видал на дороге?
– А кого сейчас увидишь? Все попрятались, как мыши. Вы только веселитесь-катаетесь!
– Вредный человечишка! – сказал кто-то, и белобандиты засмеялись.
– Вредный человечишка! – когда перестук копыт затих, пробурчал Мельчес. – Станешь вредным... В городе красные тоже все отнимают у людей?
– Нет, красные за бедняков.
– Верно. Сказывали, будто за хамначитов они, – подтвердил старик. – А эти говорят, будто те красные всех якутов перевести хотят – убивают.
– Врут! – убежденно ответил Назарка.
Спохватившись, прикусил язык и мысленно ругнул себя за несдержанность. Фролов же строго наказывал... Мельчес хмыкнул, подстегнул хворостиной равнодушных ко всему быков и внимательно посмотрел на своего случайного знакомого. Уж больно он речист.
– Не скажи этого «гостям»!.. Откуда ты знаешь? – понизив голос, заинтересованно спросил он.
– Купец толковал, – нашелся Назарка. – Красные-де против богатеев. В других местах они уже прогнали экс... экс... – Назарка не смог выговорить мудреное слово и заключил: – В общем, жирных всяких-разных!
– Однако в самом деле: правду в землю не закопаешь! Ревком такое же при всех говорил.
Волы без понукания свернули к юрточке. Мельчес и Назарка спрыгнули на утрамбованный снег. Разминая затекшее от неудобного лежания тело, Назарка вприпрыжку припустил к жилью, открыл скрипучую дверь, обитую невыделанной коровьей шкурой.
В полутемной юрте было полно народу. На наклонных стенах и на подпорках висели ружья, патронташи, одежда. На столе валялись обглоданные кости, рыбьи головы, грязная посуда. На левом ороне несколько повстанцев при мерцающем свете огарка играли в буру. Раздавались возбужденные выкрики и ругань. Вокруг картежников сгрудились любопытные. В тесном низком помещении было душно. Пахло потом, прелью и застоявшейся сыростью. Заплеванный земляной пол был мокрый и скользкий.
Приглядевшись к обстановке, Назарка осмелел, очистил с торбасов снег и прошел к очагу. Запас топлива в загородке иссяк – не осталось ни полена. Назарка щипцами разворошил угли и протянул к ним закоченевшие руки.
Дверь распахнулась. Порог перешагнул какой-то человек в большой, как воронье гнездо, рысьей шапке. В полумраке Назарка не разобрал черты лица, но что-то в движениях вошедшего заставило его насторожиться.
– Сено есть! – громко оповестил тот.
Голос его показался Назарке удивительно знакомым. «Семен!» – кольнула мысль. Но усилием воли он заставил себя по-прежнему стоять у камелька, растопырив над углями пальцы.
– Оглохли, что ли! – крикнул вошедший и язвительно присовокупил: – Или «от коня со ссадиной мошки не отходят» [47]47
Якутская пословица.
[Закрыть]?
– Семен! Семен! – обрадовался Назарка и, позабыв про всякую осторожность, бросился к нему.
Конечно, это был самый настоящий Семен! Они вместе батрачили у Павла, спали в одном углу. Разве такое забудется?
– Тый [48]48
Возглас удивления.
[Закрыть]! – вырвалось у Семена, когда он, вглядевшись, узнал Назарку. – Ты откуда? Как сюда попал? Где отец? Давно из наслега? Моих не встречал?
– Отец с красными ушел, у нас которые ночевали, – шепотом поведал Назарка. – Подожди. Потом все расскажу!
– С красными ушел? – изумленный, Семен присел, разинув рот, и опасливо огляделся.
Мельчес занес беремя дров, накидал полный очаг поленьев. Струйки огня, вытягиваясь, зазмеились кверху.
– Бездельники! – ворчал старик, раздеваясь. – Только карты и знают! Чем они раньше занимались, когда войны не было?
– Пойдем! – потащил Семен за собой Назарку. Вид у него был растерянный. – Как же... Павел говорил, вроде бы вас красные побили. Отец-де против них – вот и отомстили. Они-де всех подряд стреляют, кто им из якутов попадется... Многие после в отряд вступили!
Семен отчаянно затряс головой, словно ему стало невыносимо больно от множества нахлынувших мыслей. Назарка заглянул ему в глаза и зло обронил:
– Врет ваш Байбал! Обманывает вас!
Они прошли к затиши, устроенной из молодых елочек. Длинношерстные заиндевелые лошади с хрустом жевали сено. Семен повалился на растрепанную копешку, поймал Назарку за полу шубейки и усадил рядом с собой. Убедившись, что поблизости никого нет и их никто не услышит, Назарка торопливо поведал Семену, как отец повстречался с красными, как Павел выгнал семью из юрты, плевал в огонь и что произошло перед спуском к большой реке. Семен слушал не прерывая и лишь ошарашенно восклицал:
– Оксе!.. Тый!.. О!
Кончив свое невеселое повествование, Назарка, понурившись, умолк. Подавленный услышанным, Семен покусывал сухую травинку. К подбородку приклеились растертые зубами волоконца. Одно лишь скрыл Назарка – что он тоже стал красноармейцем.
– А может, твоих в самом деле побили красные? Мало ли что? В других местах они якутов тоже стреляли, – нарушил продолжительное молчание Семен и всем телом повернулся к Назарке. Ему, видимо, хотелось, чтобы услышанное от Назарки оказалось неправдой.
– Нет! – убежденно ответил Назарка. – Я смотрел, отец и другие люди смотрели на том месте. Круглыми пулями стреляли, из свинца сделанными. У красноармейцев винтовки!
– Оннук, – подтвердил Семен.
– У вас большой отряд? – коснувшись локтя глубоко задумавшегося однонаслежника, поинтересовался Назарка.
– Большой, – рассеянно ответил тот, рассматривая дырку на рукавице.
– Сколько человек?
– Поди, двести будет.
– И пулеметы есть?
– Пять. Только два не стреляют: поломались. И патронов для них мало. В городе раздобыть хотят.
– А еще какие отряды есть? – допытывался Назарка.
– Эверовские да Таныгинские.
– Много их?
– Чего ты пристал ко мне?! – рассердился Семен. – Пойди и считай, если пальцев хватит. Не лень, в Чочуй заверни. Там Артомонов со своими удальцами. Их-то побольше... Пойдем к нам. Чаевать будем.
– Павел где? – поднимаясь, мимоходом спросил Назарка.
– В Чочуй, кажись, уехал. Приказал быть готовыми, а куда – не знаем!
Они пересекли широкую улицу, направляясь на другой конец селения.
– Куда теперь? – расспрашивал Назарку Семен. – В свой наслег? Хамначитом к старой лисе Уйбаану?
– Не знаю еще куда, – ответил Назарка, зорко посматривая по сторонам. – Не придумал еще.
В Бордоне было оживленно. Навстречу группами и в одиночку шли вооруженные люди. У юрт, обнесенных развороченными изгородями, виднелись груженые сани, беспорядочными кучами сложенные переметные сумы, дуги, хомуты. На колокольне расхаживал часовой. Семен прибавил шагу и повернул к бревенчатому, без крыши, домику. Назарка не отставал.
«Все узнаю и запомню! – думал он, потирая рукавичкой озябший нос. – Семена с собой звать буду. Ему, однако, шибко не нравится у Павла. Бандит! Контра! Кому у него понравится!»
У церкви Назарка вскинул голову и вдруг вздрогнул. Зубы непроизвольно застучали, а под шапкой на затылке что-то колюче зашевелилось. К коновязи, увенчанной резной лошадиной мордой с развевающейся гривой, был привязан совершенно голый человек. Лицо у него было синюшно-белое. Короткие черные волосы прядями пристыли к вискам. Левое ухо с серьгой из крови было прибито к столбу и голова держалась неправдоподобно прямо. Сосульки, бахромой обрамлявшие ее, в лучах солнца отсвечивали холодным рубиновым пламенем. Один глаз был полускрыт синяком, другой незряче продолжал смотреть на мир. Переливаясь, в нем отражались бесцветные блики. Рот изломало в невыразимом страдании.
Назарке на миг представилось, будто струйки воды, журча и булькая, все еще стекают с груди, испятнанной багровыми кровоподтеками, и застывают у ног бесформенными мутными глыбами.
