Текст книги "В тайге стреляют"
Автор книги: Юрий Шамшурин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
– Кто это? – прыгающим голосом спросил он, сворачивая с тропинки в снег, подальше от страшного видения.
– Ревком... Тоже хамначитом был, – отворачиваясь от замученного, шевельнул губами Семен и убыстрил шаг.
Из-за угла ближнего строения вышел плечистый человек в высоких камусах, сбившихся в гармошку. Короткая дошка из неблюя распахнута. Шапка из подбора лапок чернобурых лисиц небрежно сбита набекрень. Назарка глянул на него – и обомлел. В коленях появилась слабость, а лицо будто пламенем лизнуло. Во рту стало до неприятного сухо. К ним приближался Павел. Инстинктивно Назарка попятился и, как за щит, спрятался за спину Семена. Первым его порывом было бежать. Но куда? Кругом враги. Назарка оторвал от мерзлой земли непослушные огрузневшие ноги и надвинул треух на самые глаза. Может, Павел не узнает, пройдет мимо?..
Увидев Назарку, Павел вздрогнул и остановился, точно кто-то невидимый толкнул его в грудь. Глаза тойона расширились. С суеверным страхом глядел он на бывшего батрачонка и беззвучно двигал губами. Мысль Назарки лихорадочно работала. Надо немедленно что-то придумать, схитрить, обмануть убийцу матери и сестренок.
– Назарка... ты... живой, – выдавил из себя наконец Павел и перевел дыхание. Побелевшие щеки его наливались краской.
Назарка хмуро кивнул. Нетерпеливым жестом Павел дал понять Семену, чтобы тот оставил их. Семен молча пошагал дальше, не смея оглянуться. Назарка рванулся было за ним, но тойон пальцами-клещами схватил его за плечо и повел к большому дому с белыми ставнями, который вызывал у Назарки непонятный страх. Павел ни о чем не расспрашивал его, лишь сопел носом и что-то бормотал. От него наносило винным перегаром.
В просторной комнате было людно и шумно. Махорочный дым застил свет. У стола несколько русских о чем-то спорили, яростно потрясая кулаками. Покосившись, Назарка в одном из сидящих узнал павловского помощника. На скамейках и по углам на ворохах зимней одежды спали люди. Из-за плиты торчал ствол пулемета, словно принюхивался к чему-то.
Павел протолкнул Назарку в тесную боковушку, плотно прикрыл за собой дверь, сел на стул и коротко потребовал:
– Теперь рассказывай!
– Чего рассказывай? – не понял Назарка.
– Как к нам попал? Где мать, где отец?
Павел должен поверить ему, иначе отсюда не выбраться. Назарка почувствовал себя спокойно и уверенно. Фролов предупреждал, что цыпуновский отряд может квартировать в Бордоне. Однако Назарка не предполагал, что встреча с Павлом произойдет столь скоро.
– В город мы поехали. Ты же сам велел из юрты убираться! Мать шибко заболела. Боялся, помрет дорогой, – с внезапно прихлынувшим вдохновением сочинял Назарка. – Станок есть на реке, а недалеко в тайге – длинное озеро. Там Платон живет. Старик. У него ночевали. У него и мать оставил. И девочки с ней. Куда мне с ними? Балыксыт маленько кормить их обещал, если рыба хорошо ловиться будет. Тот старик Платон сказал мне: «В город ступай, к купцу Голомареву попросись». Я пошел. У станка на реке тогда здорово стреляли. И как гром было. Только откуда зимой гром? Я шибко испугался, в лес убежал и вроде ум потерял... Чуть не замерз!.. У купца Голомарева работал. Так-то ничего, жить можно было, – рассудительно заметил Назарка. – Только в городе сейчас худо стало – голодно. Голомарев красных боится, потихоньку ругал их, лавку закрыл. Отпустил он меня: делать нечего. Мать попроведать хотел. Может, поправилась. Балыксыту Платону помогать стану... Из города пошел, люди с ружьями повстречались, кричать мне начали, руками махать. Мне боязно стало – в лес побежал. Они стреляли... Долго блуждал. Думал – пропал. Потом на аласе бордонского Мельчеса повстречал. С ним и приехал.
– То-то не в ту сторону повернул! – усмехнулся Павел, но тотчас нахмурился и процедил сквозь зубы: – Ну, ладно, Вася! Кровью блевать у меня ты будешь!.. Степан, отец, где?
– Не знаю! – спокойно ответил Назарка и набил трубку из тойонского кисета.
Сковыривая ногтем застывшие натеки смолы, Павел обошел вдоль стен узкую боковушку. Засунул руки глубоко в карманы, в раздумье постоял у запотевшего окна. Протер стекло рукавом кителя, заляпанного сальными пятнами.
– Помнишь, Назарка, в город мы с тобой ездили? У Макара Ивановича останавливались. Ты его еще юрким человечком прозвал: на ласку он-де походил?
Назарка молча покачал головой.
– Не встречал его?
– Э, купец строгий, со двора никуда не пускал, чтоб не избаловались.
– Куда он запропастился?.. Красных в городе много?
– Кто его знает... Купец не позволял шибко бегать по улицам, ругался!.. Разные ходят.
– Добре, – решил Павел. – У меня пока послужишь вместо денщика. Там видно будет.
Назарка понял, что Павел поверил ему. А может, в самом деле, не он, может, другие расправились с матерью и сестренками. Вон их сколько собралось здесь?
– Есть хочу! – заявил Назарка. – Вчера последний раз ел. И табаку надо. Купец не давал курить.
– У нас не город – жратвы хватает! – ухмыльнулся Павел. – Ступай на кухню. Потом здесь спи, – показал он на скамью, стоявшую возле печки. – Без моего разрешения никуда не уходить! И с солдатней не якшаться!
Назарка вдосталь отведал жирного конского мяса и хаяху [49]49
Якутское национальное блюдо.
[Закрыть], напился горячего чаю. Вознамеревался было отправиться на розыски Семена, но, вспомнив запрет Павла, счел за лучшее пока не нарушать его. В боковушке он прилег на широкую скамью, предварительно раскинув на ней собачий тулуп. Привалился спиной к теплой печке. На душе его были мир и покой. От Павла он всяко удерет. Только надо возможно больше разузнать про белых... Кто же стрелял в мать и сестренок?.. Плохо, что он по-русски еще почти ничего не понимает. Здесь в большинстве разговаривали по-русски.
Кто-то пихнул Назарку в бок, и он открыл глаза. Окна из прозрачных стали черными, словно снаружи их залепили грязью. Под крашеным потолком горела лампа-молния. От неровного, зубчиками, пламени кверху тянулись хвостики копоти. Вокруг лампы многослойной толщей скопился дым. За столом тесно сидели люди и что-то горячо обсуждали.
– Почему все время по-русски толмачите! – недовольно сказал человек, который потревожил Назарку. – Я по-русски плохо слышу. По-якутски надо говорить!
Назарке видна была его отвислая дряблая щека, жирные складки под подбородком и на шее. При каждом движении они студенисто колыхались. Пальцы были короткие и толстые. Они безостановочно шевелились, словно выискивали что-то. От человека едко пахло потом.
– Ты не сердись, Эверов, – миролюбиво заметил Павел. – Наши друзья по-якутски не знают еще. Как быть?
– Как быть? – возвысил голос Эверов. – Земля наша – якутская. Значит, по-нашему должны знать! У нас свое государство будет!
– Ты со своим государством погоди! – сказал кто-то гулким басом и хмыкнул. – Не торопись, господин хороший, за чужой спиной в рай проскочить!
– Тохтоо, догор [50]50
Подожди, друг!
[Закрыть]! – тоном, не допускающим возражения, сказал Павел. – Мы о деле толкуем. Отряд Пешкина давно уже ушел и пушки увезли, а мы все собираемся. Сейчас сил красных против нас совсем мало осталось. Время терять нельзя. И так много бездельничали. Захватить город надо, чтобы ни один красноперый не ускользнул. Наши Якутск осаждают, скоро возьмут его. Тогда и о государстве говорить будем.
– А почему тянете? Почему меня не слушаете?.. От ленивой собаки водяная крыса по земле убежит!
– Не спеши, – заметил Павел. – На днях, однако, Ярыгин со своими молодцами подойдет. Порох, свинец подвезут, патроны для пулеметов. Как следует подготовиться надо... На город, пожалуй, через неделю выступим. Штурмом захватим!
Назарка лежал неподвижно, крепко смежив веки. Жирный Эверов завозился, усаживаясь удобней, притиснул Назарку к печке. Тот не шелохнулся, боясь пропустить хотя бы одно слово из разговора. Между печкой и рыхлой спиной тойона было душно и жарко. Пот струйками стекал с висков. Назарка слизывал с губ соленые капли.
– Солдаты наши совсем разбаловались! – проворчал Эверов. – С утра допоздна знай себе в карты играют, патроны даже проигрывают. И за девками охотятся!
– Пускай их! – ответил Павел и крикнул: – Назарка!
Притворившись спящим, Назарка промолчал.
– Макар Иванович меня беспокоит. Молчит, будто он мертвый. Неужели ревкомовцы что пронюхали?..
– Не штука, если и в расход пустят! – прогудел тот же бас.
– Задумка у меня одна появилась, – продолжал Павел. – Мальчишка, бывший батрачонок мой, случайно к нам попал. От купца из города удрал. Его используем. Обратно отправим. Он видел, знает Болдырева. Вот и разыщет его.
Это же самое Павел повторил по-якутски специально для Эверова. Назарка задержал дыхание. Выходит, Павел намерен послать его в город к юркому человечку?..
– А справится ли твой хамначит? – усомнился жирный.
– Поручать мы ему ничего не будем, – разъяснил Павел свою мысль. – Единственное, что он сделает, – это разыщет Макара Ивановича и, если тот жив-здоров, передаст ему привет. Важно узнать, где он, почему прекратилась связь... Назарка!
Хочешь не хочешь пришлось подниматься. Назарка ногами вперед вылез из-за широкой спины тойона, встал, зевнул, потянулся и начал кулаками тереть глаза. Беляки засмеялись. В этот момент дверь раскрылась, и вошел Артомонов. Он был изрядно пьян и улыбался, обнажив мелкие желтые зубы. Багровое лицо его маслянисто блестело. Серая барашковая папаха заломлена на затылок.
– Я рад вас приветствовать, господа!
– А, штабс-капитан! Проходи. В добрый час... С кем пожаловал?
– Один! Я краснюков не боюсь!
Назарка моментально сообразил, что прибыл большой начальник, и отодвинулся в угол.
– Известно с кем – с Васькой! – добавил Артомонов, скатывая с шеи пуховый шарф. – Господа, я изрядно промерз, а посему не лишне бы подогреться!
Он расстегнул верхние пуговицы на бекеше, бесцеремонно потеснил командиров и сел, зажав в коленях шашку с позолоченным эфесом.
– Сделаем... Где твой Васька?
– Где-то здесь.
Павел выбрался из-за стола, взял Назарку за руку я повел за собой. Глянув на него, Назарка изрядно струсил. На скулах Павла вздулись желваки. Глаза сузились. Ничего доброго это не предвещало. Он-то испытал, на что способен тойон, когда разъярен.
– Спирта и жратвы! – на ходу приказал кому-то Павел и потащил Назарку дальше.
Васька Сыч сидел на кухне у раскрытой плиты и негнущимися пальцами свертывал папироску. При виде артомоновского ординарца Павел пригнулся и сделал к нему несколько крадущихся шагов, напружиненный, как для прыжка. Половицы вразнобой заскрипели под его грузным телом. Васька поднял голову, вскочил и молодецки гаркнул:
– Здравия желаю, Павел Иванович!
– Узнаешь? – не отвечая на приветствие, сдавленным голосом осведомился Цыпунов и вытолкнул вперед Назарку.
Сыч добросовестно вперил взгляд в паренька, близоруко прищурился, покрутил головой и, переступив с носков на пятки, сказал:
– Что-то не припоминаю такой симпатичной мордашки!
– А ты видел этого человека? – обратился Павел к Назарке. – Встречал когда-нибудь варнака?
Назарка молча пожал плечами и недоумевающе глянул на тойона.
– Так вот как ты выполнил мою просьбу!..
На лице Павла проступили красные пятна. Он оттолкнул Назарку и, размахнувшись, ударил Ваську по уху. Тот коротко вскрикнул и отлетел в угол.
– Застрелю, собака! – хрипел Цыпунов, выхватывая наган.
Сыч съежился, в ужасе обхватил голову руками и жалобно закричал:
– За что?.. Павел Иванович, за что?
– Деньги, сволочь, взял! Сполна загреб! Думал, не откроется!
Павел подошел к распростертому, беспомощному, как слепой бельчонок, Ваське. Назарка, ожидая, что вот-вот прогремит выстрел, попятился к двери. Но командир лишь что было силы пнул артомоновского ординарца. Васька ойкнул, пронзительно завопил и тотчас смолк, словно захлебнулся.
– Все до копейки вернешь, бродяга! Я даром деньги не плачу. А нет... – И Павел взвел сухо щелкнувший курок.
– За что?.. За что? – всхлипывая, повторял Васька. – За что, Павел Иванович?
Цыпунов сунул наган в кобуру и перевел дыхание. Расширившиеся крылышки ноздрей усыпали мелкие бисеринки пота. Он резко повернулся, бросил Назарке:
– Жди! В город поедешь!
Павел скрылся в боковушке. Артомонов, расплескивая из кружки спирт, рассказывал анекдот. Собеседники натянуто смеялись. Цыпунов угрюмо покосился на него, взял первый подвернувшийся стакан и опрокинул в рот. Потом присел на краешек скамьи, отрезал кусок конины и нехотя начал жевать.
– Пожалуй, пора проветриться, господа! – выразительно погладил себя по животу Артамонов и затрусил к выходу.
– Значит, решено – мальчишку я отправлю! – возбужденно заговорил Павел. Левую щеку под глазом подергивало. – Найдет Болдырева...
– Сумеет ли? – перебил его Эверов. – Молодой всегда глуп, а рожденный хамначитами – вдвойне!
– Чего тут особенного? Найдет хозяина, передаст от старика Уйбаана привет, ну просьбу еще какую-нибудь пустяковую... Важно узнать, где он. Тогда связь надежную установим. А уж там и город взять – раз плюнуть!
Дверь вдруг с треском распахнулась, и на пороге, касаясь папахой притолоки, застыл Артамонов. Лицо его, налитое кровью, приобрело кирпичный цвет. Губы конвульсивно подергивало. Командиры удивленно повернулись к нему. Артамонов обвел всех помутневшим взглядом и шагнул к Павлу, лихорадочно шаря рукой по ремню.
– Ты... моего адъютанта... Да как ты смел?! – брызгая слюной, прохрипел он.
Артамонов выдернул из кармана гранату и занес ее над головой. Все всполошенно отпрянули от штабс-капитана. Лишь Станов не растерялся, словно заранее был подготовлен к этому. Он по-кошачьи метнулся к Артамонову, обхватил его за шею и что было силы прижал к себе.
– Ты что?.. Ты что, штабс-капитан! С ума сошел!.. Опомнись!
– Уничтожу! – орал Артамонов, вырываясь из объятий поручика. – У меня шестьсот головорезов! Твоих в порошок сотрем! Моего адъютанта... бить! Бить!..
Лицо Павла стало неприятно белым. Он машинально потянулся было за наганом, но, сообразив, что одно неосторожное движение приведет к трагедии, положил руки на стол и широко раздвинул пальцы. Эверов, бессвязно бормоча, втискивал свое студенистое тело под лавку. Остальные оцепенело уставились на тускло поблескивающий цилиндрик, затаивший смерть.
– Успокойся!.. Разберись! – увещевал Станов Артамонова и безуспешно пытался обезоружить его.
– Ты сначала узнай, штабс-капитан, за что я бил твоего Ваську, – глухо произнес Павел. Грудь его ходила, точно он галопом одолел версту. – Садись, штабс-капитан, и спокойно выслушай меня... Ну, взорвешь нас – красные тебе улахан спасибо [51]51
Большое спасибо.
[Закрыть]скажут и награду еще дадут!
В наступившей тишине все услышали, как Артамонов клацнул зубами и застонал. Затем он легко оторвал от себя Станова и пихнул гранату за ремень. Непонимающе осмотрелся. Расслабленный, сникший сел к столу.
– Ух, стерва! – облегченно выдохнул он, подхватил бутылку со спиртом, глотнул несколько раз и тихо, жалобно произнес: – Совсем озверели люди! Антропоиды, папуасы!.. Ладно, потом разберемся. Вообще-то Ваську вот где держать надо! – вскинул он стиснутый кулак. – Выпьемте, господа!
...Ночью Павел разбудил Назарку. Невидимые во мраке, разноголосо храпели люди. Назарка начал медленно, нехотя одеваться. Павел засветил огонек, поманил Назарку за собой. Они прошли на кухню.
– Ешь! – вполголоса приказал тойон. – И слушай, что я буду наказывать.
Назарка подцепил пальцами кусок холодного мяса и принялся лениво двигать челюстью. Есть ему не хотелось.
– Отца твоего, изменника, продажную шкуру, мы поймали, – таинственно понизил голос Павел. – Я хотел застрелить его и бросить на съедение воронам, но встретил тебя и пока оставил живым... Артомоновские, русские, захватили Степана, – для большей убедительности добавил он.
Кусок застрял в горле, и Назарка поперхнулся. Отец его попал в плен? Но ведь он ушел с отрядом Пешкина к Якутску. Как так?.. Однако Назарка не выказал никаких чувств, лишь угрюмо насупился.
– Сейчас тебя увезут к городу. Ступай обратно к купцу Голомареву. Если спросит, почему вернулся, скажи, дескать, мы не пропустили. Они-де блокировали город, – дыша Назарке в лицо, наставлял его Павел. – Запомнил дом, где жил Макар Иванович? Сёп! Пойди туда. Если тебя встретит Макар Иванович, скажи, что отец Павла, старик Уйбаан, велел передать ему привет, низко поклониться. Скажи, еще просил послать табаку. В наслеге-де курить нечего... Если Макара Ивановича не будет, спроси у хозяйки – не забыл ее? – полная такая, белая – где Макар? Может, арестовали?.. Запомнил?
Назарка мотнул головой, пряча глаза.
– Все в точности сделан, как я велел. Через три дня возвращайся. А жадному Голомареву передай, пусть готовится встречать гостей, варит бражку... Только никому ни слова, что у меня был. О чем толковал со мной и что в Бордоне видел – никому не рассказывай! Если не придешь к нам, если не выполнишь мой наказ, с отцом твоим мы точно так же сделаем! – И он недвусмысленно кивнул на чуть засиневшее окно, выходившее к коновязи. – Собирайся... Пора!
Назарка начал натягивать на себя шубенку, а в голове неотступно стояло: неужели отец в самом деле в плену? Может, отряд Пешкина попал в засаду?.. Если Назарка не выполнит задание Павла, отца ждет мучительная смерть, как этого ревкомовца. Но почему Семен ничего не упомянул про него? Неужели не успел?..
– Байбал, – несмело попросил Назарка, – разреши повидать отца!
– Когда вернешься!.. Пошли!
У крыльца стояла лошадь, запряженная в легкие санки с высокой спинкой. Возле них похаживал незнакомый человек в дохе, с берданкой за плечами. По знаку командира он накинул на Назарку собачий тулуп и усадил впереди себя. Павел сунул в карман бывшего батрачонка несколько серебряных монет.
– Через три дня! – напомнил он. – Двигай.
Сытый застоявшийся конь с места взял размашистой рысью.
Глава третьяГлаза у Чухломина были веселые, смеющиеся. От них к седеющим вискам развернутым веером протянулись подвижные морщинки. Жесткие подковообразные складки возле губ смягчились. Комиссар почесывал заостренным карандашом заросшую черными волосинками переносицу и влюбленно смотрел на Назарку. Фролов, заложив руки за спину и развернув плечи, медленно похаживал по комнате, пересекая ее по диагонали. Он старательно выбирал те половицы, которые не скрипели, и ступал на них. Тепляков сидел, привалившись к печке, мусолил погасший окурок. О существовании его дядя Гоша в данный момент, видимо, совершенно позабыл. Улыбка молодила его загорелое обветренное лицо.
Размахивая руками, шмыгая носом, Назарка торопливо, взахлеб говорил. Он рассказывал о своих похождениях в лагере белоповстанцев. Хотелось разом выложить все, что он видел, испытал, пережил в Бордоне, но язык не поспевал за мыслями.
– Первым старик по имени Мельчес... «Вредный человечишка». Белый так называл не меня – старика. Потом Семен. Прямо грех – испугался, удивился!.. Потом ревком. Страшно смотреть. Ухо гвоздем приколотили! – Назарка зажмурил глаза, затряс головой и перевел дыхание. – Вспомню – кажется, сам слышал, как он кричал!
Чухломин плохо еще понимал якутскую речь, и когда не мог уловить смысла в сбивчивом Назаркином повествовании, чуть хмурил лоб и вопросительно вскидывал глаза на Теплякова. Не отвлекая Назарку, дядя Гоша вполголоса переводил.
– Повтори-ка те отряды беляков, которые ты упоминал?– попросил Чухломин, когда рассказчик умолк и потянулся к кружке с водой.
Назарка добросовестно перечислил фамилии белогвардейских командиров, присовокупив, что у них вдоволь мяса, масла, хаяха и прочих продуктов. Комиссар долго писал что-то в блокноте, подчеркивая отдельные места.
– Макар Иванович меня крепко заинтересовал! – сказал Тепляков. Он пересел вплотную к столу, постучал ногтем по спичечной коробке и раздумчиво произнес: – Определенно, дело нечистое... Нечистое! – с нажимом повторил он.
– Тут и сомневаться да гадать нечего. По лбу и по затылку замахнулись нас огреть. С двух сторон давануть – и разом конец. Знакомая тактика! – усмехнулся Чухломин, погладил усы и повернулся к Назарке: – Значит, Цыпунов отпустил тебе три дня сроку? Что же, и на том спасибо! Извлечем из этого максимальную пользу... Вот что, Никифоров! Время терять не будем. Сейчас же пойдешь к Макару Ивановичу и сделаешь в точности, как повелел твой бывший хозяин. Дальше видно будет, куда повернут события. А насчет отца ты, парнишка, не кручинься, не носи камень на сердце. На испуг тебя берут, чтобы послушным стал, исполнительным... Ну, ступай, Никифоров, к своему юркому человечку. Не запамятовал, где этот иуда искариотский обитает?
– Найду, пожалуй!
На перекрестке Назарка придержал шаг, огляделся, напрягая память. Да, тогда Павел повернул направо. Эту вожжу он натянул, направляя жеребца, а той – левой – подхлестнул его. Теперь осталось пройти совсем немного, и Назарка медленно пошел вперед.
Вот и дом под четырехскатной крышей, с кирпичной, выбеленной известью трубой. Высокий глухой забор до половины скрывал выкрашенные белой краской ставни. В крепких воротах, окованных по краям железными угольниками, ни одной щелки.
Назарка долгим, изучающим взглядом обвел заплот, крышу и ворота. Он сразу же определил, что со двора никто не выезжал и в него не въезжали. Испятнанный точечками сажи снег был как взбитая перина – ни складки, ни вмятины. К калитке из массивных досок вела узкая, слабо натоптанная тропка. Определенно, здесь обитали какие-то затворники. Они редко выходили на улицу, и люди не часто навещали их. Помедлив, Назарка взялся за металлическое кольцо, осторожно повернул его. Калитка оказалась незапертой и чуть подалась под нажимом руки. Назарка открыл ее, переступил запорошенный снегом порожек. Тоской и запустением повеяло на него. У крыльца ветер намел сугроб с загнувшимся над перилами гребнем. Весь двор неровными буграми покрывала искрящаяся под солнцем пухлая пелена. Ни одного свежего следа. Только к поленнице дров с ополовиненным рядом лиственничных и березовых поленьев вела утоптанная, наполненная косыми тенями стежка. Под тесовым навесом, где некогда стояла телега Павла, было пусто и заснеженно. Лишь у задней стенки траурной каймой чернела земля.
Настороженно озираясь и ступая на носки, словно боясь провалиться, Назарка взошел на крыльцо, передохнул и сильно постучал.
– Кто там? – спросил через минуту сиплый женский голос.
Назарка намеревался заговорить громко, веско, чтобы произвести впечатление, но сразу же заволновался, начал путать родные якутские и навечно запомнившиеся русские слова, которых знал пока не столь уж много. А от этого и засмущался еще больше.
– Мин... я... Огонер-старик Уйбаан... Отец Байбала, Павла, послал... Город ехал. Улахан, много дела есть!
– Что-что? – озадаченно спросила женщина. – Ничего не разберу. Чего вы хотели?
– Макар Иванович надо! – напрямик заявил Назарка, убедившись, что его путаные объяснения вряд ли будут поняты. – Макар Иванович шибко надо. Дело есть!
С грохотом отодвинулась щеколда, пронзительно проскрипела дверь. Назарка увидел женщину с клетчатым платком на плечах. В вырезе грязноватого халата, где кончается шея, виднелась глубокая круглая ямочка. Он с первого взгляда узнал хозяйку. Лицо у нее было одутловатое, заспанное. Выражение его испуганное. Под глазами набрякли мешочки. Волосы кое-как собраны в пучок. Она нисколько, кажется, не изменилась. Такая же дебелая и пышная. Только вот морщинок прибавилось.
– Старик Уйбаан... Макар Иванович, – стушевавшись, забормотал Назарка. – Наслег пришел...
– Молодой человек, ты знаешь про Макара Ивановича? – воскликнула женщина.
Она мгновенно преобразилась. Куда делась расслабленность и вялость движений. Хозяйка схватила Назарку за руку, сильно сжала ее и потащила парня на кухню.
– Боже мой! Я так переживала! Я чуть с ума не сошла! Я... Где Макар Иванович? Жив-здоров?.. Как я умоляла не ездить в такое проклятущее время! Я готова была пасть перед ним на колени! Нет ведь – упрямец настоял на своем!.. Ну, слава тебе, пресвятая дева Мария!.. Рассказывайте, я умираю от нетерпения!
Хозяйка усадила гостя на скамью, засмеялась, чувствуя долгожданное облегчение. Затем она заговорщицки подмигнула Назарке, порывисто прижала его голову к своей мягкой груди и сказала:
– Я тебя не забыла. Видишь, какая у меня память! С Павлом Ивановичем приезжал. Конюшил у него... Ну, выкладывай, где там мой непоседа Макарушка? Чего задержался? Неужели так трудно дать знать о себе? Красных, что ли, убоялся? Да про них больше распускают всякого, чем они зверствуют.
Назарка мало что разобрал из этих слов хозяйки. Ясно было лишь, что появление его обрадовало, приободрило ее. Немного погодя Назарка сообразил, что хозяйка вроде бы неправильно поняла его. Она, видимо, посчитала, что парнишка послан специально с известием от мужа.
– Макар Иванович мин... мне надо!
Для пущей убедительности Назарка ткнул себя пальцем в самодельную пуговицу на драной шубейке.
– Беда нам с тобой! Я по-якутски ни бельмеса, ты по-русски ни бум-бум! – сокрушенно вздохнула хозяйка и, чуя что-то недоброе, встревоженно посмотрела на беспомощно улыбающегося паренька. – Ну, давай толкуй как умеешь... Может, записку он прислал? Бумага есть? У тебя бумага мне есть?
– Макар Иванович мне, мне надо! – настаивал на своем пришелец. – Макар Иванович тут, дома?
– Макар Иванович тебе нужен, да? – догадалась наконец хозяйка, и на лице ее вдруг выступили пятна.
– Оннук, оннук! – закивал головой Назарка. – Я хозяин, Макар Иванович пришел... тут, дом!
– Как Макар Иванович? Так ведь он... Нет, я вконец все перепутала... Погодь, здесь недалече сахаляры [52]52
Местное название русско-якутских креолов.
[Закрыть]живут. Сбегаю к ним, кликну кого-нибудь. Пусть переводят, что ты толмачишь. Вдвоем мы с тобой до Христова пришествия не дотолкуемся. Ты про Фому, я про Ерему. Сиди и жди! Чайник в печке.
Женщина суетливо накинула на себя бархатную шубу на лисьем меху. Голову повязала пуховым платком и, еще раза три знаками и жестами напомнив гостю, чтобы он не уходил, скрылась за дверью. Разнотонно проскрипели лесенки крыльца, хлопнула калитка.
В кухне вкусно пахло печеным хлебом, смородинным листом и укропом. От громоздкой печи с широким зевом веяло теплом. На стене, посверкивая начищенной медью и серебром, висели диковинные ложки, решетки, рогульки. По шестку деловито сновали тараканы. Встречаясь, они усиленно двигали усами, точно обнюхивали друг друга. Из угла на Назарку скорбно, с немой укоризной смотрела молодая женщина с младенцем у груди. Голова ее была окружена сиянием. Назарка уже знал, что это религия. Над иконой чуть покачивалась паутинка.
Здесь все свидетельствовало о дремотной тишине, устоявшемся покое и обеспеченной сытости.
Поколебавшись, Назарка аккуратно оторвал бумажку, не уронив ни крупицы, насыпал махорки и закурил. Дым выпускал медленно, задрав голову и выпятив губы трубочкой.
«Однако, Макара Ивановича давно дома нету», – размышлял он, припоминая нетоптанный двор и беспокойство хозяйки. – Куда он уехал? Почему про него никто ничего не знает?»
Думы его прервал топот в сенях. В кухню вошли хозяйка и молодой белолицый парень с прямым крупным носом и якутским разрезом глаз. У порога он сдернул с головы шапку и, застеснявшись, переступил с ноги на ногу. Потом истово осенил себя крестным знамением и поясно поклонился.
– Вот он из наслега пожаловал. Что-то про моего Макара толкует, а что именно – не пойму, – показывая на Назарку, плачущим голосом произнесла женщина и развязала платок. – Ты у него выспроси-ка, милый, все как есть. У меня душа изболелась.
Парень понимающе хмыкнул, кашлянул в кулак и сел на табуретку напротив Назарки. Он явно гордился возложенным на него поручением и строго поглядывал на собеседника. Хозяйка поставила перед ним распечатанную пачку легкого табаку и настоящую папиросную бумагу.
Назарка решил не упускать представившуюся возможность. Он затушил свой окурок, спрятал его в карман и свернул новую папиросу. Табаку в такой красивой обертке ему пробовать еще не доводилось.
– Ну, что молчишь? – поторопила женщина переводчика. – Расспрашивай, узнавай!
– Ты, парень, чего хотел сказать-то ей? – певуче растягивая гласные, осведомился сахаляр и кивнул в сторону хозяйки, застывшей в ожидании у печки. – Она по-якутски совсем не слышит. За мной бегала... Муж-то у нее из ссыльных. Она важная, с местными не водилась... Макар Болдырев поболе трех месяцев назад в наслег укатил. Вроде товары на продуктишки менять и запропастился гдетысь. Ты не видел его случаем? Может, он письмо какое с тобой переслал?.. Ишь, притихла баба, вот-вот нюни распустит. Они все такие... Говори теперь ты!
– Нет, не видел я юркого человека – Макара Ивановича! – раздельно ответил Назарка. – Старик Уйбаан, отец Павла, велел передать Макару Ивановичу привет и низко кланяться ему велел. А еще просил табаку прислать. В наслеге курить нечего стало. Фамилия тойона Уйбаана Цыпунов. Верно она сказала: гостевали мы с Павлом у них.
Сахаляр внимательно выслушал Назарку, вслед за ним непроизвольно двигая губами, глубокомысленно хмыкнул и слово в слово перевел. На полных щеках женщины опять высеялись красные пятнышки. По мере того как сахаляр говорил, пятна эти расползались, сливаясь вместе, и багровели. На ресницах задрожали слезинки. Она часто-часто заморгала и низко опустила голову. Назарке стало неприятно смотреть на исказившееся, подурневшее лицо хозяйки, и он стал упорно разглядывать пузатый присадистый самовар. На выпуклых блестящих боках его дробно отражалось солнце, краешком заглянувшее в окно. У Назарки возникло чувство, будто он принес в этот тихий, дремотный дом неизбывное горе, и ему захотелось поскорее уйти отсюда.
Переводчик замолчал. В кухне воцарилась гнетущая немота. Вдруг хозяйка растерянно всплеснула руками и зачастила своей сбивчивой скороговоркой, перемежая ее охами и восклицаниями. Назарка вопросительно поглядел на собеседника, который слушал женщину с застывшей полуулыбкой.
– Болдыриха толкует вот что. К Цыпунову муж ее давно еще отправился, только говорить об этом никому не велел, – вполголоса переводил сахаляр, искоса посматривая на женщину. – Товаров с собой разных брал. Это я уже говорил... Э, дальше неинтересно. Всяко-разно, бабье, жалостливое болтает... Может, дорогой ограбили его? Не слышал? Про убийство народ не капсекал у вас?
На все вопросы Назарка отрицательно покачивал головой, внутренне сознавая, что каждый его кивок стуком отдается в сердце хозяйки. Не решаясь плюнуть на пол, проглотил скопившуюся слюну. После незнакомого табаку во рту было противно. Движениями, вошедшими уже в привычку, скрутил самовертку из махры и жадно затянулся.
Нет, ничего он не знал и не слышал о Макаре Ивановиче и ничем не мог утешить хозяйку.
– Куда же мой Макарушка-то запропастился? – запричитала женщина и, расслабленная, упала на скамью. – Я за ним, как у Христа за пазухой...
