Текст книги "В тайге стреляют"
Автор книги: Юрий Шамшурин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)
Жеребец остановился возле небольшого домика с плотно закрытыми ставнями и сплошным прочным забором. Дом производил впечатление заброшенного, нежилого – ни шороха, ни звука. Однако, когда Павел черенком бича сильно постучал в калитку, вскоре сквозь щели ставней мелькнул свет, заскрипела дверь. Потом послышался длительный, с надрывом, кашель, шаркающие шаги. Дребезжащий мужской голос спросил;
– Кто там?
– Я! – отозвался Павел нетерпеливо.
– Кто это вы, позвольте узнать?
– Цыпунов Байбал!
– Павел Иванович! – обрадовались по ту сторону ворот. – Наконец-то! Сегодня уже и ждать перестал... Сейчас! Сейчас!
Разговор происходил по-русски, и Назарка ничего не понял.
За забором послышались возня и бормотанье. Створки ворот медленно, с визгом разъехались в стороны. Назарка увидел маленького, юркого человека и подумал: «На ласку похож».
– Въезжайте, въезжайте! – кланялся хозяин, освещая дорогу фонарем.
Павел под уздцы ввел жеребца во двор. Юркий человек незамедлительно закрыл на тяжелый засов ворота, мелкой, подпрыгивающей рысцой побежал к двери, рывком распахнул ее и крикнул:
– Марья, ставь самовар, да быстрей шевелись!
Потом засеменил, размахивая непомерно длинными руками, приложил ладонь к сердцу, поздоровался с Павлом и молча повел его в дом. Фонарь мигнул в дверях и исчез.
– Вихря распряги и поставь под навес! – с крыльца приказал Павел Назарке.
У летней печки маленькая девочка уже возилась с огромным пузатым самоваром, старым сапогом раздувала затухающие угли. Из поддувала, точно из трубы камелька, с треском вылетали искры. Иногда они освещали голые тоненькие ноги прислужницы. Назарка искоса наблюдал за ней.
Уставший жеребец нетерпеливо прял ушами, тянулся к сену. Снимая хомут, Назарка шептал:
– Вот и в городе мы. Завтра смотреть пойдем. Хорошо, поди, здесь, не как в нашем наслеге!
Распряженный рысак с хрустом принялся жевать сено. Батрачонок сложил на телегу сбрую, постоял, подумал и нерешительно пошел к крыльцу.
С приездом Павла дом ожил, захлопали двери кладовок. В сенях визгливый женский голос, сиплый со сна, перекликался с мужским. Не решаясь войти, Назарка остановился у порога. Когда голоса стихли, в темноте нащупал холодную металлическую скобу. Яркий свет резанул по глазам. Ослепленный, Назарка затоптался на одном месте, не зная, что предпринять дальше. Постепенно, как из редеющего тумана, перед ним обозначился стол, уставленный бутылками и кушаньями. От них пахло соблазнительно вкусно, и Назарка невольно сделал глотательное движение.
За столом сидели Павел и юркий человек. Назарка сделал несколько неуверенных шагов, надеясь, что, как и на станке, Павел укажет ему место за столом и посоветует наедаться плотнее. За его спиной девочка, согнувшись, пронесла булькающий самовар. Павел, наливая в стакан вино, обратился к ней:
– Накорми его! – и кивнул на работника.
Назарка смущенно топтался посредине комнаты. Его взгляд, точно магнитом, притягивало большое серебристое стекло, в котором отражалась узорная скатерть, тарелки со снедью, сидящие люди и даже лампа, подвешенная к потолку и прикрытая голубым абажуром. Непонятливость батрачонка начала раздражать Павла. Он злобно глянул на него и засопел носом.
– Чего стал?
Назарка открыл было рот, чтобы сказать, что хочет есть, но Павел не дал ему вымолвить слова:
– Иди с девчонкой! Она накормит. Спать ложись на телеге, – и, усмехнувшись, что-то по-русски сказал хозяину.
Хлеб был теплый, мягкий и вкусный. Он очень понравился Назарке. Но, хлебнув две-три ложки щей, он отставил тарелку в сторону. «И зачем люди траву едят, разве еды другой нет?» – с удивлением подумал он и начал прихлебывать чай, чуть-чуть забеленный молоком.
Насытившись, Назарка громко отрыгнул, давая понять, что он вполне доволен угощением, и вышел на улицу. Он подкинул жеребцу сена, залез на телегу и тотчас заснул крепким сном.
Когда возня на кухне прекратилась, хозяин дома Макар Иванович Болдырев отправил спать жену и тщательно прикрыл за ней дверь. Затем подошел к окну и долго смотрел сквозь щель на улицу.
– Такие времена настали! – горестно заметил он. – Всего бойся, собственной супруге не доверяй... Сын пошел на отца, брат на брата. Смута! Лихолетье! Мир возвращается в первобытное состояние.
Убедившись, что кругом тихо и спокойно, он вернулся к столу, налил вина. Чокнулись, выпили.
– Собрались? – после непродолжительного молчания осведомился Павел.
– Сбор завтра на заимке! – свистящим шепотом сообщил Макар Иванович. – Подальше от любопытных глаз...
Он подпер рукой поросший редкими рыжими полосами подбородок и покосился на дверь.
– Рассказывай все по порядку и толково! – потребовал Павел. – Что произошло за этот месяц?.. Я кое– что слышал, но верить слухам особенно нельзя. Люди разное говорят. Как положение в Якутске? Где Коробков?
Макар Иванович еще раз оглянулся, словно опасаясь, что их могут подслушать, и заговорил вполголоса, придвинувшись вплотную к собеседнику:
– Не совсем хороши наши дела, Павел. Прежде всего, в городе, так сказать, новая власть... рабоче-крестьянская!..
– Писал об этом, знаю! – перебил его Павел. – Выкладывай другое!
– В Туйарском наслеге Эверов организовал отряд, вооружил его. Это плюс для нас. Создается еще несколько отрядов. Это будущий костяк повстанческой армии. Я достал оружие: винчестеры и берданы. Патроны есть. Друзья позаботились, – усмехнулся он и неопределенно помахал рукой со скрюченными пальцами. – Впрочем, завтра решим окончательно... Еще я слышал, что новая, так называемая власть трудового народа, или, как ее еще величают, советская, хочет кое-кого из вас потревожить, дабы поделились с ней своими богатствами. Добром не дадите, силой возьмут! – И он загадочно усмехнулся.
– Ну, это ты брось! – не поверил Павел и отодвинул наполненный стакан. – Не может того быть!
– А ты считаешь, что большевики золото вам на подносе преподнесут? Такое золото получишь, что позабудешь, как и зовут тебя... Свои же хамначиты разденут...
Болдырев вскочил, подбежал к печке. Помедлив, он открыл вьюшку и извлек из-под нее сверток, завернутый в испятнанную сажей тряпицу. Развязал ее, взял какую-то бумагу и вернулся к столу.
– Вот, читай! Можешь сам убедиться. Друзья предупреждают! – И он протянул Павлу измятый листок.
– Верю! – сказал Павел и отодвинул письмо.
Он встал со стула, глубоко засунул руки в карманы брюк, большими шагами прошел из угла в угол. Нечаянно задел тумбочку с цветком.
– А, чтоб тебя!..
Макар Иванович следил за ним, щупая взглядом его крепко сбитую, мускулистую фигуру. В прищуренных глазах Болдырева, подвижных как шарики ртути, порой мелькал хитрый огонек.
– Скажи, скажи, что делать! Ты сослан сюда, тут знаешь, как у них там все происходит. Посоветуй, что предпринять?
Павел ожидающе остановился перед Макаром Ивановичем. Раскрасневшееся лицо лоснилось от пота. На лбу явственнее прорисовывались морщины.
– Я последнее время только об одном и думаю: что делать? Или ждать покорно, когда тебя сомнут, разорят до торбасной вязки, или сопротивляться, драться без пощады, или еще что... Нам бы свое государство, якутское, ни от кого не зависимое! Да Россия!.. Если там мужики удержат власть, то и у нас такое же будет. Вон их сколько!
– У Якутии может быть другой покровитель, – уклончиво заметил Макар Иванович. – Чего там скрывать, на такой кусочек многие зарятся, посильнее лапотной России... Выходов много.
– Какие же?
– Можно, например, перебраться за границу, перевести туда заблаговременно капитальчик...
– Что я там стану делать?
– Как что? Жить! – усмехнулся Макар Иванович, трогая тонкими, проворными пальцами острый, выпирающий вперед подбородок.
– Но я же всего не захвачу с собой. Не поведешь ведь табуны лошадей и коров. А землю, а покосы куда девать? Если бы можно было все за несколько дней продать... Но для чего продавать? Разве это не мое? Кто у меня может отнять мое? Закона такого нет и не будет! – распаляясь, доказывал Павел, хотя и сам не верил тому, что говорил. В жизни произошло что-то такое, что пугало тойона, но ни характера, ни величины опасности он еще себе не представлял. Захватили власть большевики. Ну что ж, может, все еще обойдется?..
– Рассусоливать с тобой много не будут, Павел Иванович, – веско сказал Болдырев. – Или безропотно добро свое отдай, или жизнь кончилась. Ты письмо-то прочти. Слышал про Баракова из Западного улуса? Большой делец был. Бодайбинские прииски мясом и маслом снабжал. Обозы по сотне подвод туда отправлял. Красные нагрянули, самого шлепнули, хозяйство разорили. А он товарищам не вредил! Середины нет, Павел!
Павел скрипнул зубами. Лицо его усыпали крупные капли пота и струйками сползали по щекам: Волосы разлохматились, дышал он тяжело, прерывисто, словно пробежал версту. Над столом чуть покачивалась лампа-молния, и тени на стене сдвигались то вправо, то влево.
– Нет, это не выход! – произнес Павел решительно после недолгого размышления.
– Возможно! – стараясь казаться равнодушным, согласно кивнул Макар Иванович. – Я ведь пострадал от царского режима, мне беспокоиться нечего. Меня не тронут, а тебе крепко думать надо. По ихнему понятию, ты эксплуататор, классовый враг, чужим горбом богатство наживаешь... Эверов и не собирается уезжать. Зачем убегать? Он будет бороться, и правильно поступает: свое защищать богом предпослано!
Похоже было, что Павел его не слушал, он нервно катал в ладонях хлебный шарик и шевелил губами.
– Значит, я могу стать хуже последнего хамначита? – спросил Павел и зло крякнул. – Нет, врешь! Своего я не отдам!
Он с грохотом придвинул свой стул ближе к столу, залпом выпил стакан вина и сунул в рот кусок котлеты.
– Откровенно говоря, – вкрадчиво продолжал Макар Иванович, – Эверов делает совершенно верно. Первым не лез, но раз такое дело, он поневоле вынужден ввязаться в драку. Между прочим, запомни, Павел: покорного цыпленка щиплют в первую очередь. Тебя в стороне не оставят ни так ни этак. Выход у тебя один.
– Да, придется, – раздумчиво промолвил Павел. – Я не лез. Меня трогают, на меня наседают, а на обиду я шибко злой.
– Знаешь, легче срубить годичную сосну, чем столетнюю. Молоденькую чт о – одним замахом подсечешь под самый корень. А люди растут быстрей, чем деревья. Если намерен бороться, не медли. Притом учти: помощь может прийти неожиданно, откуда-то со стороны. О нас помнят и беспокоятся...
– Кто?
– Наши верные друзья... И вообще, кому охота лезть сюда, в этакую глухомань. У большевиков в России дел по горло – дай бог им захлебнуться! Главное – с местными справиться. Кроме тебя, пожалуй, некому будет стать во главе движения. Не забывай, Павел, у тебя высокое призвание – возвеличить якутскую нацию.
Несколько минут оба молчали. Павел барабанил пальцами по столу и упорно смотрел в пустой стакан. Заметно было, что гость опьянел. Болдырев опустил подбородок на составленные друг на друга кулаки и, не мигая, глядел на собеседника, словно что-то выискивал в его лице.
– Хорошо! – нарушил наконец молчание Павел. – А если мы не устоим? Может так быть?
– Все может быть, но будет то, что будет! – уклонился от прямого ответа Болдырев. – Откровенно говоря, я боюсь начинать эту кутерьму. Поднять восстание – не шутка. Тут все обмозговать надо, чтоб потом не раскаиваться, не кусать локти.
– Что? Или ветер с другой стороны подул? – спросил насмешливо Павел, наливаясь хмельной ненавистью к этому непонятному человеку. Он был похож на мелкую скользкую рыбешку, которую никак не удержишь. Ссыльные жили бедно, в нужде, прирабатывали кто чем умел, а у Болдырева всегда водились деньги, притом немалые. Не один раз ссужал он ими Павла и других тойонов. Как-то Павел поинтересовался, откуда у него столько денег. Болдырев усмехнулся: «У меня были три тетушки, и все богатые. Они умерли, а наследство досталось мне». Иногда он куда-то надолго исчезал.
– Давно ли ты говорил, что надо непременно воевать, середины нет! – продолжал Павел сдавленным шепотом. – Или думаешь, я забыл? Ненадолго достало твоего пыла! – Павел вплотную приблизил свое побагровевшее лицо к сосредоточенно-спокойному, с застывшей полуулыбкой на губах лицу Макара Ивановича. – Ты эти шутки брось! – забыв про осторожность, возвысил он голос. – Погибать, так погибать вместе! Кашу заварили сообща, а расхлебывать нам! Штабс-капитан Артомонов уже отряд собрал. Ты же подталкивал, торопил, а теперь – взад пятки? Врешь, дорога у нас единая! Вместе пойдем под пули. А нет, так...
Павел рывком приподнялся и, как клещами, схватил Болдырева за высунувшийся вперед кадык. Макар Иванович шарахнулся от него, испуганно заморгал глазами, затем натренированным приемом вывернул руку Павла.
– Чего ты рассвирепел! Разберись сначала. И потише! – возбужденно зашептал Болдырев и указал на дверь, за которой спала жена. – Я эсер. Понимаешь! То есть я идейный противник большевиков. Честно говоря, враг их. Ты просто не понял меня. Я хотел сказать, что действовать надо обдуманно, быстро и беспощадно. Главное – беспощадно. Хамначитов на свете много. Давить их надо, пока не поздно, пока они не разобрались, что к чему.
Он выбросил по направлению к Павлу руку с выпрямленными пальцами и с силой свел их в кулак.
– Вот так! Чтоб вздохнуть им нельзя было! Никакого общения с товарищами. Вдолбить им в головы, будто красные – губители якутов!
Павел криво усмехнулся.
– Ты как лисица, и еще хуже. Натравливать любишь, а сам в сторонку, – сказал он, но уже без злости.
Макар Иванович помолчал, потрогал шею и качнул головой.
– Что делать, подскажи мне твердо!
– Что делать?.. Идти за Эверовым. – Болдырев передохнул. – Собирай отряд. Вам необходимо слиться воедино, создать таежную армию, и чтобы тактика у нее была особая, незнакомая совдеповцам. Но я заскакиваю вперед. Сейчас собирай силы. Ты имеешь влияние, за тобой пойдут.
– Отец мне поперек дороги стал! – жалобно, расслабленно произнес Павел.
– Убери! – жестко посоветовал, почти приказал Макар Иванович.
– Правильно! Раз на то пошло: пан или пропал. – Павел откинул с глаз густой черный чуб, мрачно улыбнулся. – Так и так конец!
– Ты, Павел Иванович, выпил лишнее. Почему конец?– возразил Болдырев. – Можно сделать так, что победа останется за нами.
– Как?
– Послушай – как! В России кругом установилась власть большевиков. Нас мало, но есть верный выход...
Павел внимательно слушал. Макар Иванович замолчал.
– Какой выход – договаривай!
– Можно будет обратиться за помощью к какому-нибудь государству. Только попроси!
Макар Иванович хохотнул и заерзал на стуле. Спохватившись, шлепнул себя по губам. Павел упорно думал, уставившись отупелым взглядом в одну точку. Левая щека мелко дрожала.
– В последнем случае – неплохо, – согласился он. – С теми, однако, сговориться легче, чем с разными босяками. Верно ведь?
– То-то и оно! – засмеялся Макар Иванович.
– По правде сказать, я и сам подумывал об этом... Ты упоминал, будто винчестеры достал? Не выручишь ли?
– Толково решил! – обрадованно потер ладони Болдырев. – Оружие бери хоть завтра. Я его недалеко, на заимке припрятал.
Павел встал, устало потянулся, взглянул на часы, мелодично отсчитывавшие на стене секунды. Позолоченные стрелки показывали без пятнадцати три. Он упруго вскинул вверх руки, с силой согнул их в локтях.
– Хватит! Мирно пожили, теперь повоюем. А оружия завтра же немного возьму, на первый случай.
Макар Иванович приготовил гостю постель. Павел снял сапоги и, не раздеваясь, лег на чистую простыню. Болдырев заметил, как он сунул под подушку нож. «Не доверяет», – подумал он.
– Артомонова мне надо повидать. Ты, Макар Иванович, постарайся это устроить, – попросил Павел.
– Завтра на совете он будет! Славных молодцов навербовал себе штабс-капитан!
Утром Макар Иванович и Павел отправились в город, строго наказав Назарке никуда не убегать.
Назарка покорно залез на телегу и терпеливо стал ждать. На дворе, обнесенном сплошным дощатым забором, было жарко, душно. Легкий ветерок, залетавший невесть откуда, поднимал тучи пыли, гнал ее по улице, горстями швырял в раскрытые окна. Долго сидел Назарка, смотрел на крыши домов, на красные кирпичные трубы, на небо, которое казалось здесь не таким чистым, как над родным аласом. Назарка чутко прислушивался к звукам, доносившимся с улицы. По расхлябанным тротуарам редко пройдет человек. Назарка рисовал в воображении прохожего. Он представлялся ему женщиной, одетой пестро, как шаман.
Было тихо и дремотно. Не слышалось даже привычного собачьего лая.
«Вроде и не город!» – удивлялся Назарка, и ему становилось грустно.
Около крыльца худенькая девочка чистила песком медный самовар, потом перемыла миски и чашки. Иногда из дома выходила заспанная полная женщина с нечесаной головой и, тыча пальцем, что-то выговаривала прислужнице. Та часто-часто мотала косичками и еще ниже склонялась над работой. А когда хозяйка уходила, она с нескрываемым любопытством посматривала на Назарку. Покончив с посудой, девочка подошла к подростку и внимательно оглядела его потрепанный костюм. С коротких Назаркиных штанов бахромой свешивалась растрепавшаяся кожа. Рубашка, давно потерявшая первоначальный цвет, едва держалась на плечах. На девочке было заштопанное во многих местах платьице из синей китайской дабы.
– Ты, мальчик, откуда приехал? – спросила она, хмуря тонкие светлые брови.
Назарка переступил с ноги на ногу и смущенно улыбнулся. Не решаясь выплюнуть, проглотил вдруг накопившуюся во рту слюну.
– Почему молчишь? – удивилась новая знакомая.
Назарка подумал, о чем бы она могла его спросить, и ответил решительно:
– Мин нюччалы бельбяппын! [12]12
Я по-русски не знаю!
[Закрыть]
– А я сирота. Папа у меня умер, и мама умерла, – тихо пояснила девочка. – Бабушка проведает иногда, да только очень редко... А тетя Эльма меня вот так будит.
Она схватила себя за косички и сделала движение, как будто ее приподнимают. Потом болезненно сморщилась и вздохнула.
– Мин нюччалы бельбяппын! – еще раз повторил Назарка.
– А-а! – понимающе протянула девочка.
Стали объясняться знаками. Назарка понял, что ему показывают, где надо взять воды, чтобы напоить лошадь.
Назарка одобрительно закивал головой. Подхватил ведро и побежал к бочке, напоил Вихря. Потом маленькая прислужница попросила его нарубить дров. Назарка охотно согласился. Он широко расставил ноги и энергично принялся махать топором, по-мужски крякая при каждом ударе. Поленья были сухие, смолистые и раскалывались легко.
Но вот девочка ушла, и делать опять стало нечего. Время потянулось еще медленнее. Солнце достигло зенита и палило нещадно. Над мусором роились крупные зеленые мухи. На куче навоза сонно копошились разомлевшие от зноя куры. Свесив гребень, поодаль стоял петух.
Назарка нашел щель в заборе и заглянул через нее на улицу. Но и там было тихо. Дома словно спали, разморенные под лучами полуденного солнца. «А где же русские женщины, как шаманы одетые?» – разочарованно подумал Назарка.
Забравшись в тень под телегу, он прикорнул на сене и незаметно задремал, а когда проснулся, Павел с хозяином уже сидели на крыльце. Покуривая, они негромко переговаривались. Назарка испугался, увидев лицо своего тойона, – настолько оно было угрюмым и злым. Юркий человек, ссутулившись, поглядывал на собеседника. Редкие рыжеватые пряди волос прилипли к узкому, сморщенному лбу.
– Марья! – крикнул он. – Дай-ка еще квасу с ледком.
Девочка подала ему кружку, и он долго жадно пил, запрокинув голову.
– Хорошо. Сегодня возьму! – сказал Павел и спрыгнул со ступеньки. – Назарка, поднимайся, да быстро!
Батрачонок проворно выбрался из-под телеги, разобрал упряжь.
После чая по холодку выехали. Но не домой, как сначала подумал Назарка, а куда-то еще. Он хотел спросить об этом Павла, но воздержался. Тойон сидел, зло сузив глаза. Ноздри его раздулись, словно он к чему-то принюхивался. Когда выезжали за ворота, яростно хлестнул жеребца. Тот от неожиданности присел и дернул так, что Назарка чуть не полетел на землю. Наученный горьким опытом, подросток знал, что если Павел не в духе, то к нему лучше не приставать с расспросами.
Кривая пыльная улица была пустынна. Вдоль глубокой колеи, выбитой колесами, разрослась трава. Юркий человек почему-то на телегу не сел. Он шел сбоку, по тротуару. Слышно было, как скрипят доски под его ногами. Назарка рассматривал узкую, сутуловатую спину Макара Ивановича, бессильно болтающиеся длинные руки. «Куда он?» – подумал мальчик, инстинктивно не доверяя Болдыреву.
У острога свернули на более оживленную улицу. Стала попадаться гуляющая публика. На девушках были длинные цветастые платья, нисколько не похожие на якутские холодаи, какие носили женщины в наслеге. И парни были одеты, на Назаркин взгляд, довольно странно: пиджаки, ярко начищенные сапоги бутылками. На головах набекрень картузы. Слышались громкие голоса и смех.
И тут Назарка забыл, что у Павла плохое настроение. Он запоминал все возгласы, все движения гуляющих. А вон у той русской на голове вроде кочка пристроена. Назарка не удержался и прыснул в кулак. Сколько нового, сколько интересного! Ничего подобного он и представить раньше не мог.
Но как быстро идет лошадь! Угол, поворот – и опять тихая, как будто безжизненная улица. Выехали к реке, от которой потянуло свежестью. На небольшом доме ветер развевал красный флаг. На светлом фоне неба он четко выделялся своим ярким, сочным цветом. Павел покосился на флаг, что-то пробурчал под нос.
Назарка хотел спросить, что это за дом и кто в нем живет – по всему было видно, что Павел об этом знал, – но не посмел.
Макар Иванович сделал знак рукой и прибавил ходу. Павел, наоборот, остановил жеребца, слез с телеги и подошел к заднему колесу. Нагнувшись, потрогал ось, ударил ногой по спицам. Можно было подумать, что с колесом что-то случилось, хотя Назарка был уверен, что оно совершенно целое. Они остановились как раз там, где стояли последние домики. Макар Иванович, не оглядываясь, уходил по дороге. Когда он исчез за дальним поворотом, Павел вскочил на передок и погнал Вихря рысью. Железные ободья пронзительно заскрежетали по прибрежной гальке. Этот визг отзывался неприятным холодком в спине.
Вскоре они догнали Болдырева. Макар Иванович, подпрыгнув, устроился рядом с Павлом, закурил трубку. Долго никто не произносил ни слова. Дорога свернула от реки в лес. Болдырев наклонился к Павлу:
– Ты паренька здесь оставь.
Павел натянул вожжи.
– Подожди нас здесь, – сказал он Назарке.
Тот нехотя соскочил на землю, вопросительно глянул на хозяина.
– Не беспокойся! – ответил Павел на его взгляд. – Скоро вернемся.
Подвода скрылась за деревьями. Постепенно затихли повизгиванье и скрип колес. Назарка присел на придорожную, избитую копытами кочку. Тоскливо посмотрел туда, где скрылась лошадь. Не совсем приятно быть одному в незнакомом месте. Немного погодя Назарка стал внимательно осматривать окрестности.
Прямо перед ним, переливаясь под лучами вечернего солнышка, плавко катила свои прозрачные воды река. Кое-где на ней завихрялись воронки. Изредка проплывали обрывки пены. Закат окрасил их в нежно-розовый цвет, В омуте они сталкивались, крутились, и тогда казалось, что кто-то полощет в воде красную ткань. Отблески заката прыгали по мелкой ряби волн, словно стремились поспеть за быстрыми речными струями, но не успевали, возвращались обратно, расстилая на воде пурпурные полотнища. Тут и там раздавались звучные всплески. Проворные хариусы, выпрыгивая из воды, ловили мотыльков.
На противоположной стороне, задернутые мглистой дымкой вечера, мрачно высились обнаженные скалы. Там, где вода извечно боролась с гранитом, образовались темные провалы, и думалось, что там ничего не осталось, кроме вязкого плотного мрака, стирающего все линии. Создавалось впечатление, будто речная гладь в этом месте бесконечно широка, уходит куда-то под горы. По скалам, цепляясь ползучими корнями за камни, залезая в каждую трещинку, росли низкие корявые ели. А немного выше, где склон становился пологим, тайга властно вступала в свои права. Деревья стояли здесь сплошной перепутанной массой. На самом гребне горы в алом обрамлении зари, точно нарисованные, отчетливо выделялись стройные вершинки лиственниц. Казалось, там огонь пожирал хвою, выбрасывая вокруг гибкие языки пламени, и, гонимый в одну сторону, медленно уходил, оставляя после себя синеву вечера. С востока медленно наползала нетемная якутская ночь. Небосклон загромоздили тучи. Они быстро проносились над землей, будто торопились догнать заходящее солнце.
Назарке стало страшновато. Ведь тайга, река, горы населены разными невидимыми обитателями. Духи только и помышляют о том, чтобы навредить, напакостить человеку. Кто из якутов не слышал про их коварные проделки? Когда жива была бабушка, она рассказывала про духов такое, что у Назарки волосы шевелились на затылке и останавливалось дыхание. Только про духа домашнего очага Бырджа Бытыка и про доброго духа охоты Бай Байаная люди не говорили худое.
Поднимающаяся полная луна причудливо исказила окрестности, и Назарке стало совсем страшно. Сжавшись в комочек, он не смел пошевелиться.
Когда луна поднялась выше и стала маленькой, как блюдце, наполненное топленым маслом, Назарка уловил смягченное расстоянием фырканье лошади, постукиванье колес о корни. Вскоре показалось обезображенное луной лохматое чудище. Два темных силуэта маячили над телегой.
Назарка вскочил, из груди невольно вырвался вздох облегчения.
Павел, не останавливая жеребца, махнул батрачонку рукой и коротко приказал:
– Садись!
Назарка вскарабкался на телегу. Юркий человек возбужденно оглядывался. Назарка обратил внимание, что двустволка лежала у Павла на коленях.
– Вы сейчас здесь сворачивайте, в объезд! – указал Макар Иванович на еле заметную тропинку. – Там выедете. По городу опасно, особенно в ночное время. Посты, караулы... Не приведи господь! Лучше от греха подальше.
Павел кивнул.
– Дорога пустая, никого не встретишь! – продолжал Болдырев, беспокойно ерзая.
– Знаю!
Свернули в сторону от дороги. Телега запрыгала по ухабам. Потом пересекли сырую низинку.
– Ну, я пойду! – Макар Иванович несколько шагов прошел рядом с подводой, придерживаясь рукой за передок. – Счастливо добраться!.. Я скоро к тебе наведаюсь, Павел. Постараюсь все выполнить, что просил. А ты не медли, сколачивай улусных мужиков.
Он исчез за причудливыми тенями леса, словно растворился в туманном мраке.
Павел пустил жеребца рысью.
С невидимого озера потянул пронизывающий ветерок, на березах заколебалась, зашелестела листва. Стало прохладно. Павел накинул на плечи тужурку, подбитую мехом, поднял воротник, Назарка начал зарываться поглубже в сено. Вдруг нога его скользнула по чему-то холодному и гладкому.
«Что это?» – заинтересованно подумал он.
Покосившись на спину Павла, полез под сено рукой. Нащупал несколько гладких отполированных стволов. Полез дальше, нащупал приклады, потом опять стволы. К пальцам липла густая заводская смазка.
«Как много!» – удивился Назарка.
Он осторожно вынул одно ружье, стал рассматривать. Лунный луч блеснул на стволе новенького винчестера с длинным вороненым стволом.
– Оксе! – не удержался Назарка от удивленного возгласа.
Павел медленно повернул голову. Увидев в руках батрачонка оружие, вздрогнул и метнулся к нему.
– Брось! – выдохнул он.
Со всей силой, на какую был способен, Павел схватил Назарку за плечо и пригнул к телеге. Вскрикнув от боли, Назарка разжал пальцы. Винчестер упал, жалобно звякнув. Назарка схватил его, торопливо принялся засовывать обратно под сено.
Павел подхлестнул коня вожжой и предупредил:
– Если кому скажешь, что видел у меня ружья, – убью!
Назарка до отказа вобрал голову в плечи, испуганно глянул на хозяина. Он никак не мог понять, почему Павел так рассердился. Ведь у богатого человека бывает не одно, а много ружей, и самых разных.
– Никому не скажу, даже отцу! – робко, словно умоляя, ответил Назарка. – И огонеру Уйбаану не скажу!
Раз Павел не велел говорить, значит, так надо.
– То-то!.. Если не разболтаешь, я, может, маленькое ружье тебе подарю, – уже ласковее сказал Павел.
Назарка недоверчиво покосился на него. Павлу обещать легко: у него всего полно... Хозяин сейчас казался совсем не сердитым. Он даже чуть-чуть улыбался. Павел в душе смеялся над своим испугом. «Чего это я так? – подумал он, вспоминая, как сильно у него заколотилось сердце. – Трус! А еще воевать собрался! От первого выстрела, пожалуй, поскачешь, как заяц!»
Назарка тихо радовался. Раз человек пообещал, должен выполнить. А у Павла ружей полно. Вон их сколько развешано в доме тойона на сохатиных рогах! Без оружия таежнику никак не обойтись!
Вихрь размашистой рысью пересек алас. На нем местами угадывались огороженные стога сена. Потом въехали в небольшой перелесок. Назарка лежал на спине и не отрываясь смотрел на густо засеянное звездами темно-синее небо. Иногда звездочка срывалась с невидимой зацепки и стремительно неслась вниз, оставляя после себя светящуюся черту.
На душе у Назарки было празднично. Вот удивятся товарищи, когда увидят его с собственным ружьем за плечами! Ух как завидовать будут! Конечно, Назарка всем им даст хоть по разу выстрелить. Если Павел не обманет, Назарку станут считать самостоятельным. Ведь с ружьем он будет настоящим добытчиком. А это в хозяйстве большое подспорье. За пушнину купцы много чего хорошего дают.
Под монотонный скрип Назарка задремал.
Павел, покачиваясь, сидел с опущенной головой. Жеребец замедлил бег, потом перешел на шаг, на ходу пощипывая с обочин траву.
– Хат! – встрепенулся Павел и кнутом подстегнул Вихря.
Вдруг он почувствовал, что впереди кто-то есть. Он ничего не видел, ничего не слышал, но инстинкт охотника подсказал ему, что невдалеке притаились люди. Если человек прячется, выслеживает, значит, он замыслил недоброе. Жеребец, как бы разделяя опасения хозяина, настороженно вскинул морду, шумно втянул ноздрями воздух, захрапел и начал беспокойно прясть ушами.
Павел незаметным движением приподнял двустволку, цокнули взведенные курки. Стал прислушиваться, склонив голову немного набок. Впереди чуть слышно хрустнула сухая ветка, но для Павла и этого было достаточно.
«Там враг!» – уверенно определил он и приготовился.
Показалась разлинованная черными тенями опушка перелеска. Дальше тянулась матовая под лунным светом поляна. Павел буравил взглядом лес, ничего не увидел, но почувствовал, что именно здесь его подстерегает опасность. И вдруг внезапный оклик:
– Стой! Откуда едешь?
– Из города, – помедлив, изменившимся голосом ответил Павел.
– Врешь!
Павел посмотрел, нет ли в лесу еще людей. Убедившись, что только двое, зло произнес:
