Текст книги "Избранное"

Автор книги: Йордан Радичков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

* * *

Когда еж перевернул змеиную шкуру брюхом кверху, он услыхал вдалеке дробный татарский хохоток, а еще до того, как хохоток смолк, кто-то совсем рядом шмыгнул носом. Обернувшись, еж увидал юную ежиху с бледными иголочками. Она стыдливо стояла в сторонке и еще стыдливей шмыгала носом. Еж, недолго думая, ринулся вперед, принялся топтать змеиную шкурку, размахивать ею в воздухе и так увлекся этой забавой, что мигом разодрал шкуру в клочья. Естественно, каждый на его месте тоже постарался бы показать себя… Он подтащил шкуру к юной ежихе, предлагая ей принять участие в игре, но та, видно, застеснялась – шмыгнула носом, повернулась и стыдливо убежала.

Еж ни капельки не обиделся, что его бросили, вновь занялся выползиной и почти весь день тренировался в различных приемах. К вечеру он даже явился в сад к Э. С., волоча выползину за собой. Э. С. поощрил его турецкими восклицаниями за то, что он сумел освежевать змею. Возможно, еж еще долго играл бы драной змеиной шкурой и таким образом навсегда одолел бы свой страх перед змеей, но та не дала ему набраться мужества – уже на следующий день судьба свела их снова.

Пчела только-только проникла в цветущий сад Э, С., мягкое жужжание стояло в воздухе, еж дремал, убаюканный солнышком, как вдруг раздалось чиханье, он открыл глаза и увидал неподалеку юную ежиху. Сон как рукой сняло, еж двинулся к ней, но так и не подошел, потому что из травы высунулась серая змеиная голова. Сверкнуло на солнце желтое горло, проницательные глаза так и впились в зверька. Он бросился на змею, но резкий удар отшвырнул его в траву. Гнев, боль, самолюбие – все смешалось воедино, и еж приготовился к новой атаке. Он слышал, как стыдливо шмыгает носом юная ежиха, но не видел ее – она была у него за спиной. Все его внимание было поглощено змеей. Она залегла в траве, громко шипела и, как плетью, размахивала хвостом. Еж двинулся на нее, следя за серой головой, прижавшейся к земле, и за хвостом, который метался влево-вправо. Пронзительные, немигающие глаза следили за каждым его движением. Еж засопел и через мгновение, будто приведенный в действие пружиной, как у заводной игрушки, ринулся вперед, змея изогнулась, чтобы отбросить его, но не успела – еж вцепился зубами в змеиное кольцо. Он и не видел толком, куда укусил, достаточно было того, что он ощутил во рту теплую, липкую струйку. Все глубже впивался он в змею зубами, а та стремительно помчалась вперед, стараясь стряхнуть с себя тягостную ношу.

Трава, густой кустарник, камни преграждали ей путь, били, хлестали ежа, но он крепко держался, всеми зубами вцепившись в свою добычу. Вдруг змея на ходу свернулась в клубок, покатилась вместе со своим врагом, таким образом оба оказались на краю лужка и вмиг разметали несколько рядов только что скошенного сена. Непонятливый шоп, косивший свой лужок, с косой в руке подошел поглядеть, кто это раскидал его сено, и перепугался, увидав сверкающие змеиные кольца, услыхав злобное шипенье. Его овца тоже подошла полюбопытствовать, в чем дело, но змеиный клубок с вцепившимся в него ежом ударился об нее, и овца, заблеяв, удрала на другой конец лужка. А змея с ежом продолжали кататься по земле. Иногда змеиный обруч ненадолго ослабевал, змея разжималась, размахивалась, точно рука, и ударяла вцепившегося в нее ежа о ствол дерева или о камень, подвернувшийся на дороге. С шумом унеслись они на другой конец лужка, сминая ряды скошенной травы, врезались в кустарник и продолжили поединок там. Еж теперь уже ничего не видел, только слышал, как трещат змеиные кольца и в нем самом тоже что-то трещит. Черная пелена застлала глаза, в ней заплясали оранжевые огоньки, засвистели автомобильные шины, придавливая его своими жестокими лапами, в ушах загудело, а в горле что-то заклокотало. Ему не хватало воздуха, он задыхался, захлебывался – словно лиса опять столкнула его в воду и ждала, чтоб он пошел ко дну или чтоб обнажилось его брюшко. Откуда-то возникли сплющенные ежи и лягушки, они были плоские, как сухие арбузные корки, плясали у него перед глазами и шуршали, как шуршит под ногами осенняя листва. Еж еле дышал, в ушах стоял гул, ему казалось, что он карабкается по какой-то черной ограде, которой нет конца. И вдруг послышался легкий звон, похожий на сладостное, мелодичное кваканье лягушек, юная ежиха с мягкими иголочками призывно шмыгала носом, и он увидел себя самого, как семенит он за матерью, а за ним следом много других маленьких ежат, и у всех мордочки красные от земляники. Он вполз в какую-то дыру, внутри было темно, но и в темноте он ощутил полукруглые стены. Это была ежовая нора – темная, но покойная, устланная мягким тюфячком палых листьев. Он с наслаждением опустился на мягкий этот тюфячок, сплющенные ежи и лягушки, похожие на сухие арбузные корки, замаячили перед входом, стали его звать, но он так устал, что был не в силах подняться и выйти к ним.

Он закрыл глаза, погрузился в темное сферическое пространство своей норы и перестал существовать.

* * *

Чей-то далекий зов манил его, пытался извлечь из тьмы, и он выползал из этой тьмы, как новорожденное существо, которому предстоит впервые выйти на ослепительный свет мира сего, и ослепительный этот свет его страшит. Еж ощущал свет через зажмуренные веки. Пытался дышать – воздух каскадом камней вливался в его легкие, и он с трудом, пыхтя, выталкивал его обратно. Все у него ныло, он не мог шевельнуться, открыть глаза, взглянуть на мир. Единственной его связью с окружающим был слух, ловивший далекий зов металлических лягушачьих голосов.

Когда он открыл глаза, дело шло к вечеру. Металлический зов из болота продолжал звучать в воздухе. Еж все еще не понимал, что произошло. Оглянувшись, он увидал рядом с собой змею – огромную, рваную, мертвую. Еж больше не взглянул в ту сторону.

Два дня лежал он неподвижно, все в нем словно было разбито вдребезги, все болело и ныло. Каждый вечер он слышал, как лягушки зовут его, но только стонал и не двигался с места. Днем он слушал лай Джанки, турецкие возгласы человека в ивовом кресле, голос певицы, которая в отворенное окно пела «Как прекрасен этот мир», автомобильные гудки на шоссе, лисьи проклятья на окраинах поселка. На третий день он не выдержал, попробовал встать, лягушки звали его что было сил. К останкам змеи, облепленным огромными синими мухами, он и не прикоснулся.

Пошатываясь, еж двинулся по знакомой тропке к болоту. Собака Джанка сразу заметила его, еще когда он только вступил в гвоздику, тявкнула, подскочила ближе. Настроена она была вполне миролюбиво, ей просто хотелось поиграть с гостем, и она тронула его лапой. Еж не стал противиться, покорно лег на бок. Джанка удивилась, что он не свернулся в клубок. Оглянулась на хозяина, полаяла, делясь с ним своим удивлением. Хозяин подошел, увидал лежащего на боку ежа, поставил его снова на ноги и предложил шагать дальше. Все так же пошатываясь, еж двинулся навстречу лягушачьему зову.

Он был в полном унынии.

Человек проводил его взглядом, пока он не исчез в высокой траве, и вернулся к своей корректуре. Еж продолжал свой путь, пролез через щель в ограде, дополз до пологого склона, который вел к шоссе. На этот раз склон показался ему страшно крутым, высоким, и он то и дело останавливался, чтобы перевести дух. Наконец он все же дополз до черной полосы асфальта, лягушки кричали без устали, голоса у них были почти металлические. Еж оживился и, выгнув спинку, вступил на раскаленное шоссе. Воздух дрожал от зноя, что-то огромное заскользило по асфальту, но зной размазывал очертания этого огромного предмета. Еж услыхал липкий посвист шин, их было много, они приближались с такой пугающей скоростью, будто собрались преградить ему дорогу к металлическому зову лягушек. Еж выставил иголки, выгнул спину, впился взглядом в чудище, которое на него надвигалось. А чудище летело в дрожащем мареве со свистом, топотом, стонами, словно турецкие разбойники-кырджали минувших времен гнали закованных в цепи рабов, понукая их азиатским воем и ударами бича. Босые ноги шлепали по раскаленному асфальту, ватага турок росла, приближалась, все ускоряя свой бег, и превратилась в бешеный вихрь. Еж мгновенно свернулся в комок, ощутил удар и легко отлетел в сторону и высоко вверх.

Повиснув в воздухе, он видел, как весь караван сбился к обочине, кувыркался, переворачивался, слышались взрывы, стук и гул металла заполнили все пространство вокруг.

Из сада с полевой гвоздикой бежал человек с винчестером, за ним – собака. Добежав до ограды, человек, выпрямившись во весь рост, перелетел через проволоку и выстрелил в воздух. Собака же, плохо рассчитав прыжок, шмякнулась о проволочную ограду и так на ней и повисла…

* * *

Быть может, где-то здесь, дорогой читатель, нам и следовало бы закончить наш рассказ. Еж еще висит в воздухе, подброшенный кверху не то ударом, не то взрывной волной, собака Джанка повисла на ограде, певица своим мелодичным голосом убеждает нас, что этот мир прекрасен, а Э. С. летит, выпрямившись во весь рост, над оградой, бесконечно довольный, верней, бесконечно вдохновленный тем, что его еж вызвал на шоссе шум и кутерьму.

И все будет прекрасно, если мы тем и закончим, предоставим ежу нанести визит лягушкам, а на другой день встретим его в обществе той юной ежихи, которая пришла, надеясь найти его возле дохлой змеи, и теперь кружит по полянке, стыдливо шмыгая носом, преисполненная стыдливых надежд.

И, перескочив через какой-то промежуток времени (дорожные власти за этот промежуток установят на шоссе огромный знак с изображением ежа, предупреждая водителей об опасности), мы увидим, что стыдливая ежиха идет по ягоды, а за ней, ухватив один другого за хвосты, идут цепочкой совсем еще крохотные ежата. Наш знакомец еж, теперь уже в летах, сидит у входа в полукруглый ежиный домик, покуривает трубку, как в детских сказках, а когда застенчивая ежиха возвращается домой, старый еж, попыхивая трубкой, включает телевизор, и маленькие ежата сидят у его ног и смотрят мультфильмы об удивительной и забавной ежиной жизни. Старик еж все попыхивает трубкой, застенчивая ежиха стряпает ужин, в кухне из крана капает вода и т. д. и т. п. Еж, попыхивая трубкой, думает: «Обязательно надо починить этот кран!» И еще он думает о том, что, когда починит кран, надо будет повести ежат на прогулку, объяснить им, что да как устроено на белом свете, научить их японской игре дзю-до, разыскать выползину какой-нибудь большой змеи и наглядно показать им, как всего лучше сражаться со змеями. «Конечно, конечно, непременно надо обучить их приемам дзю-до», – старый еж воодушевляется и еще энергичнее раскуривает свою трубку, так что весь сферический дом заполняется дымом. Застенчивая ежиха застенчиво выплывает из дыма, вытирает руки фартуком и выговаривает ему – нехорошо, мол, курить в помещении, где дети, потому что табак содержит канцерогенные вещества, но старый еж продолжает дымить, барабанит пальцами по столу и вместо того, чтобы ответить ежихе, принимается мурлыкать «Как прекрасен этот мир». Всему этому он выучился у Э. С., пока сидел в укрытии за орешником и прислушивался к происходящему вокруг. Поскольку перед старым ежом нет никакой корректуры, и он не может по примеру Э. С. в нее погрузиться, он, желая все же ему уподобиться, берет газету, разворачивает ее и погружается в чтение. Газета, дорогой читатель, повернута вверх ногами, но какое значение имеет для ежа, что она повернута вверх ногами, тут главное погрузиться в чтение газеты и во всех отношениях уподобиться человеку по имени Э. С.

* * *

Ах, кабы все было так, дорогой читатель, но, как говорил Баурджан Момыш-Улы, все совсем не так.

Давайте-ка снова вернемся назад, на шоссе, где воздух дрожит от зноя и в трепещущем мареве надвигаются на ежа смутные контуры автопоезда. Липучие колеса катятся по асфальту и поют, много колес, больших и могучих, созданных для дальних дорог, для тяжелых грузов. Истинная правда, что для ежа автопоезд мог выглядеть ватагой турок-разбойников, которые гонят перед собой скованных цепями рабов. Истинная правда и то, что, когда громыхающая вереница машин, вынырнув из марева, всей своей мощью обрушилась на ежа, тот свернулся в клубок. Передние колеса, не прерывая своей песни, вонзили в зверька свои кровожадные лапы, остальные колеса довершили начатое дело, и на шоссе позади автопоезда остались лишь ветровые вихри, катившие по асфальту что-то плоское, вроде арбузной корки. Это был наш еж.

Джанка, которая все это видела, выскочила на шоссе, подхватила ежа и бегом потащила к занятому своей корректурой Э. С. Тот урчал «Ревет и стонет Днепр широкий» и был возмущен тем, что его благородный пес подбирает на шоссе старые подошвы. Но возмущение его длилось лишь несколько секунд. Э. С. поднялся с плетеного кресла, несколько листков корректуры упали в траву, но он не стал их подбирать, а поскорей отнял у Джанки плоского, как арбузная корка, ежа. Обвел взглядом сад, соседние дома, природа казалась сломленной от зноя. Вокруг дрожало марево, и сквозь дрожащее марево доносились проклятья, которыми лиса осыпала проклятый этот мир. Стараясь освободиться от колокольчика, она колотила им о каждый камень, который попадался ей на пути, от бесчисленных ударов колокольчик так деформировался, такой был весь искореженный и мятый, что и звуки у него стали злые и искореженные.

Некрасивая гримаса исказила лицо Э. С., в голове у него зашумело, зажужжало, будто внутри заработал движок. Он почувствовал, что приподымается над землей, но нисколько не удивился, потому что ожидал этого и был уверен, что в один прекрасный день он преодолеет силу земного тяготения.

* * *

– Скорей! – произнес Э. С., чувствуя, что уже начал преодолевать земное тяготение.

Он приколол к шляпе куриное перышко, собрал с плетеного стола буквы и знаки препинания, распихал по карманам – не забыть бы, подумал он, какой-нибудь буквы, а позже, по дороге, проверил алфавит и обнаружил, что не достает буквы «Ф». Э. С. спешил попрощаться с Джанкой, та сидела перед ним и жалобно скулила, появилась жена Э. С. с теплой фуфайкой в руках. Подойдя к Э. С. сзади, она накинула на него фуфайку, но тихонько, чтоб он не заметил и не отрывался от чтения корректуры.

Ей и невдомек было, что Э. С. уже нету в ивовом кресле, что там осталась лишь его оболочка. Истинный Э. С. вырвался из телесной оболочки и летел сейчас низко над землей, торопясь попрощаться со всем, что было дорого его сердцу. Стыдливая тараканиха высунула ради него свои усики из трещины в кухонной стене, дом выдохнул полной грудью из дымовой трубы, гора Витоша пригнулась, чтобы Э. С. было легче окинуть ее взглядом. Примчалась лиса с колокольчиком. «Пощады!» – взывала она всем своим существом. Э. С. отвязал колокольчик, и в ту же секунду рыжий лисий хвост взвился точно горящий факел. На Стамбульском шоссе затарахтел мотор, серый пикап «Берлие-РТ-504» свернул с дороги и въехал прямиком к Э. С. в сад. Из пикапа выглянули две французские кикиморы, у обеих на голове было надето по феске «азизие». Кикиморы курили гашиш, глаза у них полезли из орбит, когда они увидали, что Э. С., точно пушинка, порхает в воздухе.

Кузов пикапчика был набит гашишем. Э. С. заглянул в него, одобрил груз французских кикимор, вдруг вспомнил о чем-то, метнулся в дом, позвонил кому-то по телефону и стал горячо излагать в трубку свои взгляды на баллистику. Видимо, на другом конце провода согласились с его взглядами на баллистику, потому что он положил трубку с довольным видом, по дороге налил в стакан какой-то напиток с кусочком льда и выпил, не дав льду растаять. Он летел к пикапу, обе старушки восхищенно взирали на него и что-то восклицали. Он нес под мышкой ежа, а еж в свою очередь нес под мышкой змеиную шкуру и громко сопел. Э. С. поднял колоннады акрополей, разрушенных им в варварские годы молодости, погрузил их в кузов машины, засвистел, и тут вдруг на шоссе появился оранжевый «запорожец». Точно апельсин, катился он по асфальту, тоже свернул с дороги и выехал на луг. Он верещал, как цикада. Раскинув свои железные крылья, чтобы остыть, он шумно дышал через них, как рыба дышит через жабры. К крыше «запорожца» был приторочен большой, вдвое больше самой машины, пергаментный свиток. Э. С. еще раз обвел все вокруг взглядом, проверяя, не забыл ли он чего-нибудь, и, чуть слышно напевая «Ревет и стонет Днепр широкий», посмотрел и на собственную свою оболочку, которая склонилась над корректурой, удобно расположившись в плетеном кресле.

Жена Э. С. тем временем вернулась в дом и поставила пластинку «Как прекрасен этот мир». Певица через окно вышла на веранду, спустилась в сад, рвала цветы и кидала их к ногам Э. С. Но он ни разу не взглянул на нее, застыв в вечном покое – таком же, как и буквы в его корректуре.

– Ладно, – произнес Э. С. – Больше нам тут делать нечего!

Он опустился в кузов пикапчика, тот рывком сорвался с места, в ушах у Э. С. засвистел ветер, змеиная кожа сухо шуршала, извиваясь, как лента. Э. С. обернулся взглянуть, едет ли за ними оранжевый «запорожец» (тот следовал за ними по пятам, везя на спине огромный свиток), и тут заметил в углу кузова косматое черное существо.

– Это ты? – спросил Э. С.

– Я, – отвечало существо и пододвинулось ближе, выплевывая стрекозиные крылья.

Это был дьявол.

Он встал рядом с Э. С., уши откинул назад, чтоб не хлопали на ветру и не снижали скорость машины. Мотор работал без перебоев, кругом, куда ни глянь, – зеленые поля. Потом над полями пополз дым, а немного погодя Э. С. заметил двух человек. Они проворно бежали по воздуху, штаны у них сползали чуть не до щиколоток, они пытались на ходу подтянуть их, чтоб прикрыть срам, но безуспешно, потому что руки их были заняты большими бумажными мешками – они ловили дым и старались затолкать его в свои мешки. Оба волочили за собой по нескольку бумажных мешков с дымом, крепко перетянутых бечевкой.

– Ого! – воскликнул Э. С. – Да ведь это мои акцизные!

Услыхав слово «акцизные», оба обернулись и умоляюще взглянули на Э. С. Тот, однако, не ощутил к ним никакой жалости, наоборот, подумал, что мало тогда проучил их – всего разок хлестнули их по мягкому месту.

– Это вы здорово придумали, – сказал Э. С. дьяволу.

– Стараемся, – ответил тот. – Собирая дым в бумажные мешки, мы стремимся поддерживать чистоту окружающей среды, или, как теперь принято ее называть, «жизненной среды».

– Человек и его жизненная среда – проблема исключительно важная, – сказал Э. С.

– Мы тоже так считаем, – сказал дьявол. – Если вам интересно, могу показать, чем занимаются мои подопечные.

Они свернули в сторону, и дьявол не без гордости показал новые смолоперегонные заводы. Он объяснил, что испокон веков работа велась тут по допотопной технологии, и смола получалась низкого качества. В связи с проблемой охраны жизненной среды возникла необходимость создать новые, современные предприятия. Благодаря им теперь к котлам подается чистейшая, рафинированная смола, не содержащая канцерогенных веществ и, следовательно, не угрожающая жизни грешников.

Э. С. все одобрил, но заметил, что множество грешников снуют возле аппаратуры и котлов и пилят дрова на обычных деревянных козлах, колют топорами суковатые пни на обычных колодах, собственным дыханием раздувают под котлами огонь. Вид у всех изнуренный, глаза слезятся, лица в саже.

– Как жизнь, работяги? – спросил Э. С.

– У работяг жизнь везде одинаковая, – ответили те. – Сами видите, день-деньской дрова колем, огонь под котлами поддерживаем, а богатенький полеживает в смоле в свое удовольствие, иногда разве повернется с боку на бок!

Действительно, было видно, как богачи полеживают в кипящей смоле и время от времени кто-нибудь из них поворачивается с боку на бок. Со всех сторон доносился визг пил и тюканье топоров. Над кострами носились двое акцизных с бумажными мешками и запихивали в них дым. Наполнив полдюжины мешков, они спускались вниз и составляли из них структуралистские фигуры, потом, захватив пустые мешки, опять отправлялись за дымом.

– Раньше, – сказал дьявол, – мы ставили бумажные мешки с дымом в форме египетских пирамид, но с тех пор, как вступили в строй наши смолоочистительные заводы, мы сочли, что структуралистские фигуры лучше. Они дают личности дополнительные возможности для самовыражения и усиливают ощущение современности.

Механик техпомощи высунул усы из окна «запорожца». Он наблюдал за гоночными автомобилями, которые с бешеной скоростью мчались по замкнутому кругу. Машины были охвачены пламенем, автомобилисты пеклись в этом пламени, а за ними изо всех сил катил оранжевый «запорожец», следя за тем, у какой из горящих машин лопнет камера. Едва камера лопалась, механик быстро ставил другую, накачивал, а гонщик тем временем преспокойно сидел среди языков огня, потому что знал: менять камеру – обязанность передвижной станции обслуживания. «У, елки зеленые! – подумал механик, утягивая усы в окно „запорожца“. – И тут, значит, то же самое! Техпомощь – она везде техпомощь!»

Старушки француженки ахали и охали в кабине пикапчика, но Э. С. постучал по крыше, и они снова помчались по зеленой равнине. Вдали показалась какая-то темная полоса, она росла, покрылась зазубринами и постепенно превратилась в крепостную стену. Из-за стены доносились песнопения.

– Райская обитель, – объяснил Э. С. и выпрыгнул из кузова, по-прежнему держа под мышкой ежа, а еж по-прежнему держал под мышкой змеиную выползину.

Старушки француженки опять заахали, Э. С. сказал им: «Пошли!», они тут же вылезли из машины и вмиг окурили все вокруг гашишем. Э. С. тоже закурил гашиш, поискал глазами дьявола, чтобы предложить закурить и ему, но это оказалось лишним – дьявол уже вскарабкался на стену райской обители, шагал по самому ее верху, курил гашиш и пускал дым вниз, на жителей райской обители. Оттуда донеслись возмущенные возгласы. Э. С. вместе с ежом направился к вратам обители, там уже стоял непонятливый шоп со своей овцой. Стражи райских врат втолковывали шопу, что нельзя ему вступить в обитель с овцой, а шоп со своей стороны втолковывал им, что хочет вступить в обитель вместе с овцой. Полуослепшая от старости овца путалась в ногах у своего хозяина и время от времени блеяла. Э. С. у самых врат отпустил ежа, и тот сразу же пустился в пляс, размахивая змеиной выползиной.

Змеиная выползина нагнала на стражей такого страху, что они захлопнули тяжелые врата, еж отошел назад, но выползину оставил у самых врат, чтобы стражи, как откроют врата, опять перепугались.

Э. С. кликнул механика, тот прибежал вместе с пергаментным свитком. Вдвоем они быстренько укрепили на крепостной стене лестницу, помогли старушкам в турецких фесках подняться наверх, старушки уселись на стене и по дьявольскому наущению дымили гашишем, тоже пуская клубы дыма на жителей райской обители.

– Держи! – сказал Э. С. механику и стал передавать ему белые колонны разрушенных акрополей. Механик был сильный человек, он одним махом перекидывал колонны через стену, в обитель. Каждый раз, когда колонна тяжело плюхалась по ту сторону, раздавался визг.

Когда все руины были перекиданы, Э. С. расположил вокруг всей крепости цыганский табор, перед каждым шатром развел костер, велел цыганкам бить в бубны и плясать, и те заплясали, затрясли плечами, острые их груди ходили ходуном. Сам он сидел и смотрел, а по обе его стороны разместились старушки в красных фесках, дьявол и механик с воинственно закрученными усами.

– Варвары! Варвары! – визжала райская обитель из-за стен.

– Сейчас эта обитель падет на колени и будет молить: «Пошли тебе бог долгой жизни, ага, только нас не трожь!» Но не тут-то было! – решительно произнес Э. С. и тоже выдохнул гашиш прямо вниз.

А там, внизу, окруженный подпевалами-угодниками господь бог обиженно кутался в свою хламиду. Угодники, увидав, что господь бог обиженно запахивается в хламиду, тоже обиженно запахнулись в свои хламиды и отвернулись от варваров. Однако, как только они отвернулись, их взгляд наткнулся на белые останки роскошных древних акрополей, соблазнительно улегшиеся на траве. Угодники закрыли глаза руками, побежали было прочь, но споткнулись о руины акрополей и попадали между ними. Оскопленные кабаны благочестиво рылись в жирной земле и искали желуди. «Винчестер забыл!» – спохватился Э. С. Пролетели херувимы – бесшумно взмахивая крылами, они подняли попадавших угодников. Из зелени восстали благочестивые жители райской обители в белых клубах собственного благочестия. Э. С. еще сильнее разжег костры возле шатров, велел цыганкам плясать еще быстрее, сам воодушевился и стал на пару с дьяволом осыпать обитель турецкими восклицаниями. Механик поднялся, расставил пошире ноги, подкрутил усы и принялся читать вслух свой пергаментный свиток.

Услыхав, про что говорится в свитке, еж запрыгал, заплясал, закружился на самом краешке крепостной стены, «запорожец» сам собой рванулся к французской машине, ткнулся в нее рылом, заржал, а потом заверещал, как цикада. А механик чем дальше углублялся в чтение красочного послания жителям райской обители, тем больше распалялся. Французские кикиморы спросили Э. С., что тот читает, и Э. С. объяснил, что механик читает знаменитое письмо запорожцев турецкому султану. При слове «султан» старушки воодушевились, одна из них вынула из-под юбки бубен, купленный на знаменитом крытом рынке в Стамбуле, забила в этот бубен, замахала им в воздухе, а механик все читал и читал, время от времени взмахивая одной рукой – приглашал райскую обитель выйти и сесть на ежа. Черная пелена от костров и гашиша легла на райскую обитель, из клубов дыма вынырнули акцизные с бумажными мешками, Э. С., заметив их, свирепо крикнул: «А ну, давайте сюда, давайте!»

Увидав его, акцизные затряслись, на лицах проступил ужас. С трудом развернувшись, они двинули назад, туда, где дымили новые смолоочистительные заводы, и, чтобы не вылететь из штанов, крепко придерживали их свободной рукой, а один из акцизных сообразил подвязать штаны обрывком шпагата, которым они завязывали мешки с дымом. Даже когда работаешь у чертей, все равно можно словчить и израсходовать кусок шпагата не по назначению. Э. С. по звездам определил, который час, временно снял осаду обители и объявил обеденный перерыв.

Мгновенно наступила тишина и благостный покой.

Э. С. обошел стену кругом и, отсчитывая в уме шаги, сделал на определенных расстояниях отметки, чтобы потом на этих местах разместить метательные машины – он надумал закинуть в обитель искушения. В темноте он вдруг наткнулся на сидевшего у врат шопа. Тот качал головой и говорил сам себе:

– Что я непонятливый – согласен, но эти там, в обители, еще непонятливей меня! Я им толкую, что хочу войти вместе со своей овцой, а они мне – нельзя входить с овцой. А на кой, спрашивается, мы с ней тащились в такую даль, коли нас не пускают вдвоем!

Далеко за полночь Э. С. сидел в своем плетеном кресле перед стенами обители, раскладывал пасьянс из букв алфавита и одной рукой поглаживал свернувшегося у него на коленях ежа. Пасьянс не получался. Но вот подошел дьявол, одним взглядом окинул разложенные буквы и заметил вслух, что не хватает буквы «Ф». Только тогда Э. С. и вспомнил, что в спешке забыл захватить букву «Ф», оттого пасьянс никак и не получался. Дьявол спросил, как он думает вести осаду дальше. Э. С. объяснил, что, когда вступят в действие метательные машины, обитель дрогнет и к рассвету капитулирует.

– Парламентеров примете? – спросил дьявол.

– Да, вот тут и приму, – ответил Э. С., – сидя в этом плетеном кресле. Они явятся сразу, как только высохнет роса.

Дьявол смотрел на него с восхищением. Э. С. полулежал в кресле, прикрыв глаза, положив скрещенные руки на свернувшегося на коленях ежа. Зверек спал глубоким сном и мерно посапывал. А человек не спал, дьявол это видел, – менаду веками светилась узенькая щелочка.

– Восхищаюсь вашей энергией, – сказал дьявол.

Э. С. медленно повернул голову и взглянул на него сквозь узенькую щелочку между веками.

– Вы спите, – продолжал дьявол, – а воображение у вас работает, я слышу это так же отчетливо, как шум моих смолоочистителей.

Э. С. напряг слух – действительно, откуда-то издалека доносился мерный гул. К гулу примешивался иногда резкий шорох, как бывает, когда мнут бумагу, – это были акцизные, они и ночью бродили в пространстве над смолоочистителями и собирали в бумажные мешки дым, заботясь о чистоте жизненной среды. Э. С. вслушался в самого себя и уловил легкое жужжание, как у движка. Тысячи вольт рождались в нем, накапливались, и, когда их оказывалось столько, что одна-единственная искра могла бы вызвать страшнейший взрыв, энергия бесшумно рассеивалась. Циклы накапливания энергии и освобождения от нее ритмично чередовались.

– Ни один человек не сумел завершить свое дело при жизни, – сказал Э. С. – Жизнь наша коротка, мы успеваем только внести в нее неразбериху. Но именно в этом-то и состоит прелесть жизни. Не то мы превратились бы в твоих акцизных – ассенизаторов жизненной среды, которые летают, как насекомые, собирают отходы нашей жизнедеятельности в бумажные мешки и старательно сооружают из них структуралистские фигуры.

Он погладил рукой сопевшего ежа, плотнее прикрыл веки и, казалось, погрузился в сон. Но жужжание, похожее на шум работающего движка, продолжалось. Дьявол зевнул и отправился ловить кузнечиков.

– А пропо [20]20
  A propos – кстати ( франц.).


[Закрыть], – неожиданно обратился Э. С. к дьяволу. – Почему бы вам не заменить эти бумажные мешки цветными полиэтиленовыми? Цветные полиэтиленовые пакеты еще ярче подчеркнули бы структурализм ваших сооружений.

– Просто не догадались, – сказал дьявол, который уже успел насобирать в траве горсть кузнечиков. – В голову не пришло!

Пока он размышлял насчет цветных мешков из полиэтилена, кузнечики повыпрыгивали из его ладони, и кто где упал, так и остались – лежали не шевелясь, чтобы дьявол не заметил, потому что в природе статичность – самое надежное укрытие.

Вместо кузнечиков в траве показались спины метательных машин, окружавших обитель со всех сторон. Э. С. по-прежнему спокойно сидел в кресле, положив руки на спящего ежа, и сквозь сумеречный свет наблюдал за машинами. Машины, похожие на динозавров, росли, увеличивались, потом застыли недвижно, готовые по первому же сигналу человека броситься на крепостную стену и обратить все в руины. Наверху, на зубцах стены, Э. С. заметил соглядатаев – обитель выслала на разведку свои глаза и уши. Чуть позже из-за стены донеслись благочестивые псалмопения и громкие возгласы божьих угодников, которые спешили угодить кому-нибудь еще до прихода утра.