Текст книги "Любовь — последний мост"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

6

– Алло!

– Кто это говорит?

– А кто вам нужен?

– Господин доктор Филипп Сорель.

– А вы кто?

– Меня зовут Якоб Фернер. Я директор филиала банка… (он назвал очень известный банк, главное правление которого находилось в Мюнхене, а отделения – по всей Германии и за рубежом) в (он назвал небольшой городок в Баварии). Вы ведь господин доктор Сорель, не так ли?

– Я Филипп Сорель. Но я никакой не доктор.

– Извините, извините меня, господин Сорель. Я подумал… Боже милостивый, благодарю тебя! Наконец-то я застал вас, многоуважаемый, дорогой господин Сорель! Я уже четыре раза пытался связаться с вами по телефону.

– Мне передали, что вы звонили. Мы с вами знакомы, господин Фернер?

Голос человека, назвавшегося Фернером, дрожал и прерывался, в нем звучали то лесть, а то мольба, смешанные с отчаянием и торопливостью. «Отвратительный тип», – подумал Сорель.

Он сел на краешек постели. На ночном столике рядом с телефонным аппаратом в серебряной рамочке под стеклом – фотография Кэт. Она стояла, улыбаясь, на холме под кипарисом, широко раскинув руки. Светлые волосы, голубые глаза, красивые зубы. «Этот снимок я сделал в нашем раю, – подумал Сорель, – в доставшемся нам по наследству имении в Рокетт-сюр-Сиань. Это единственный снимок с Кэт, который у меня остался. В доме ее родителей висел большой портрет Кэт, написанный известным художником. После ее смерти я перевез портрет в виллу Ирены в Бланкенезе. В тот же день, когда его повесили в моем кабинете, картина упала со стены, полотно порвалось, рама сломалась. И никто не сумел объяснить мне, как это могло произойти. А при переезде из Гамбурга во Франкфурт пропали альбомы с ее фотографиями. «Кто-то, наверное, украл их», – сказала тогда Ирена. Вот так и вышло, что у меня осталась только одна ее фотография – вот эта самая, на ночном столике».

Сорель прокашлялся и покрепче прижал трубку к уху.

– Господин Фернер…

– Да?

– Вы сейчас говорите со мной из вашего кабинета?

– Да разве я из банка звоню вам, уважаемый господин Сорель! Из телефонной будки, и никак не иначе! Я все время звонил вам из разных мест. Сейчас я недалеко от вокзала. Из кабинета в банке – скажете тоже! Это так же исключено, как позвонить из своей собственной квартиры!

– Почему?

– Потому что я в совершенно отчаянном положении, дорогой господин Сорель. Если вы не придете мне на помощь, у меня не останется иной возможности, как убить свою жену, обоих моих детей и покончить с собой. Мальчику девять, а девочке шесть. Но нам всем придется уйти из жизни. Плюс ко всему я очень болен: диабет в острой форме. Вы ведь понимаете, каково человеку в моем положении, когда происходят подобные вещи…

– Да что там у вас стряслось, господин Фернер? Объясните же, наконец, в чем дело?! И перестаньте говорить о том, что вы убьете всю вашу семью! Без мелодрамы, пожалуйста! – Сорель вдруг почувствовал себя прескверно. «Вот оно, опять накатывает», – подумал он. С ним уже не раз случались вещи, о приближении которых он догадывался, ощущая беспокойство и тошноту. – Что случилось? – спросил он громко, твердым голосом. – И чего вы от меня хотите?

– Моей жизни будет положен позорный конец. Вы – моя последняя надежда. Если вы мне не поможете, я уничтожу всю мою…

– Прекратите это немедленно! Что случилось?

– У вас есть сын, господин Сорель. Господин Ким Сорель.

– И что?..

– А то, что господин Ким прожил здесь целый год, это вам известно?

– Нет, не известно! Я годами не знаю, где живет мой сын и где он пребывает.

– Но он жил здесь, дорогой, уважаемый господин Сорель!

– Перестаньте вы повторять это «уважаемый»!

– Как вам будет угодно, господин Сорель!

– Немедленно объясните мне, что случилось.

– Ваш сын взял в банке кредит на триста сорок тысяч марок и не заплатил по нему в срок. Он должен банку эти деньги! Через три дня у нас ревизия. Если к тому времени деньги не будут на месте, и я – сколь трудно это ни было бы – не смогу их оприходовать, я погиб.

«Вот оно что, – подумал Сорель. – Я это предчувствовал».

– В тюрьму я не пойду! Мы здесь живем в маленьком городке… все друг друга знают… бедная моя жена, бедные дети… В чем я провинился, господи? В чем?

– Господин Фернер!

– Я ведь хотел только помочь вашему сыну! Но ведь отец его вы, вы и несете за него ответственность. Вы…

– Господин Фернер!

– Да?

– Сколько человек работает в вашем филиале банка?

– Четверо… Со мной четверо. Я начальник местного отделения банка. Вот уже одиннадцать лет. И никогда никаких нареканий…

– Как вам пришло в голову предоставить ему столь немыслимо большой кредит?

– Я это сделал не сразу.

– Что это значит?

– Сначала он просил только ссуды. Не в таком размере. И возвращал их по частям точно в срок, даже когда он был уже в Турции.

– И тогда вы дали ему кредит?

– Я ведь уже сказал, что да. Он позвонил мне и сказал, что ко мне придет кто-то с доверенностью от него и чтобы я выдал деньги этому человеку. Я ведь хорошо знал его с тех времен, как он жил в нашем городе. Он и его красавица жена…

– Он женат?

– Или это его подруга жизни, не знаю… Он называл ее своей женой. В то время он часто приглашал нас… в самые дорогие рестораны. Делал подарки моим детям, жене преподносил цветы… Мы люди маленькие, господин Сорель, мы не из бойких и изворотливых, мы в свете не приняты, как ваш сын и его жена… или подруга жизни… все равно. Для нас было величайшей честью быть в друзьях у господина Кима, сына такого знаменитого человека, да, быть в друзьях… по крайней мере, мы так считали… И если он ходатайствовал в банке о ссуде, я ему ее предоставлял, тем более что он всегда расплачивался в срок, всегда… даже из Турции…

– Однако если он всегда платил в срок…

– По ссудам, господин Сорель, по ссудам. Но не по кредиту!.. В этом все дело! По договору о кредите он должен вернуть всю сумму до двадцать седьмого июня, до прошлой пятницы, значит. Он ее и до сегодняшнего дня не внес… Не позвонил даже… Я не знаю, где он. А через три дня…

– …у вас ревизия, это вы уже говорили. И суммы огромного кредита, который вы выдали моему сыну, будет не хватать. Вы, наверное, рассудка лишились, когда вообще решили предоставить ему такую сумму в кредит.

– Но ведь он ваш сын, господин Сорель, извините меня, сын такого великого человека! Он сказал мне по телефону, что проект у него абсолютно надежный, да, абсолютно надежный. Но кредит ему, мол, необходим. Я просто не решился отказать ему в кредите! Я ведь маленький человек, господин Сорель, совсем маленький человек, и живу я жизнью маленького человека…

– Фернер! Если вы опять заведете эту волынку, я положу трубку!

И вдруг голос, только что заискивающий, умоляющий, льстивый, голос человека отчаявшегося стал резким, жестким и холодным, как лед:

– Если вы положите трубку, если вы немедленно не переведете мне деньги, будет скандал. Мне придется худо, но и вам тоже. Со мной будет покончено, но и с вами тоже!

«Все верно», – подумал Сорель и сказал:

– Да вы спятили! Уже согласившись выдать моему сыну такой кредит, вы допустили преступную халатность.

– Это ваш сын действовал преступно, а не я!

– Какие же гарантии предоставил вам мой сын?

– Вас.

– Что?

– Он всегда повторял, что вы – гарант его платежеспособности. И что вы за все заплатите, если он сам будет не в состоянии. Все заплатите! До последнего пфеннига! Всю сумму, в любых размерах. Именно потому, что в противном случае именно вы будете замешаны в скандале. Вам несдобровать, если вы откажетесь заплатить. Я могу быть совершенно спокоен, сказал он, вы ни в коем случае не допустите такого скандала, ни за что!

– И поэтому вы ему предоставили такой безумный кредит?

– Да.

– А сколько вы при этом отхватили для себя, Фернер?

Ответ последовал без промедления:

– Тридцать тысяч!

– Поздравляю!

– Но я ничего не «отхватывал», не говорите так. Это комиссионные, которые пообещал мне ваш сын. Тридцать тысяч марок. Плюс проценты на триста тысяч марок кредита – такова его сумма, – все вместе составляет триста сорок восемь тысяч марок.

Сорель вдруг рассмеялся:

– Ну и выдержка у вас. Да и аппетиты, господин Фернер… Тридцать тысяч комиссионных на триста тысяч кредита. И проценты на сумму кредита в придачу…

– Потребовать проценты на сумму кредита – моя прямая обязанность. А комиссионные ваш сын пообещал мне добровольно.

– Какого предприимчивого молодца заполучил в вашем лице ваш банк!

– Это непозволительная дерзость по отношению ко мне. И я не потерплю… Я человек маленький, но…

– Закройте рот, Фернер!

Директор филиала банка умолк. Сорель слышал, как он прокашлялся.

– Мы с вами не знакомы. Вы говорите, будто говорите из вокзальной телефонной будки?..

– Да, и сейчас я должен бросить еще деньги, не то… один момент… – Сорель слышал, как Фернер со стуком опускает деньги в автомат. – Все, можно продолжать. Я звоню вам с вокзала, точно так. Ни один человек не должен знать, в каком положении я оказался из-за вашего сына. У меня ведь тоже есть собственная честь! Если здесь произойдет скандал, если я буду вынужден покончить с моей семьей и с самим собой…

– Замолчите!

Однако Фернер не умолк.

– …то через месяц об этой истории все забудут. Что у меня вообще за жизнь, и чего она стоит? В отличие от вашей, господин Сорель! Если в газете «Бильд» напишут о том, как живет один из знаменитых людей богатого Франкфурта…

– Именно это и объяснил вам мой сын, когда уверял, что я заплачу при любых обстоятельствах?

– Нет. Ну, да… примерно в этом духе…

– И поэтому вы выдали ему деньги?

– Нет. Я хотел помочь ему. Он такой милый человек. И как же ему не повезло в жизни – в том числе и с вами, господин Сорель, с вами и с вашей супругой. Я сочувствовал вашему сыну, господин Сорель… Если бы у него все сладилось с этим проектом, он бы давно расплатился с банком, я в этом убежден на все сто процентов!

– Увы, абсолютно надежный проект лопнул.

– Вот именно, увы. Для злорадства нет никаких причин, господин Сорель. И для цинизма тоже нет никаких оснований.

– Видите ли, господин Фернер, подобные вещи мой сын позволяет себе уже несколько лет. Случались истории и похуже. Куда хуже. Когда речь идет о нем, я больше ничему не удивляюсь. К примеру, запросто могу представить себе, что Ким в настоящий момент стоит рядом с вами, что вы лично ни к какому филиалу банка на самом деле ни малейшего отношения не имеете, а просто вместе с ним вымогаете сейчас у меня деньги.

– Это… это… это чудовищно! Вы надо мной издеваетесь! Надо мной, отчаявшимся, сломленным…

– Фернер! – прикрикнул Сорель.

– Да?

– Прекратите! Перестаньте повторять это! О’кей, допустим мой сын задолжал в вашем отделении банка огромную сумму. И что вот-вот у вас будет ревизия. Как вы утверждаете.

– Так оно и есть.

– А как я могу быть в этом уверенным? Откуда мне знать, кто вы в действительности? И что ваша фамилия Фернер? И что вы директор филиала банка в этом городе? Откуда мне все это известно?

– Можете справиться по телефонной книге. В ней есть мой домашний номер телефона. Только туда не звоните, пожалуйста, – моя жена совершенно не в курсе дела. Позвоните завтра утром в наш филиал банка. У меня отдельный кабинет… На службе я с восьми утра… Спросите директора филиала Фернера… И убедитесь, что я сказал вам правду… Есть у вас дома факс-аппарат?

– Да. – «Все бессмысленно, – подумал Сорель. – Этот человек не лжет».

– Тогда я завтра утром пошлю вам сообщение по факсу, в нем будет сказано все, что я вам сообщил, все о случившемся. И в случае ревизии предъявлю этот факс моему непосредственному начальнику… Это в любом случае будет моей объяснительной запиской, когда меня начнут расспрашивать. Моего положения она не исправит, но вашу жизнь разрушит… а это как-никак…

После долгого молчания Филипп Сорель сказал:

– Вы от меня ни гроша не получите, Фернер. Можете поцеловать меня в одно место. – Он положил трубку, оглянулся и увидел стоявшую у двери в ванную комнату Ирену. На ней было матово-розовое платье, красные туфли, жемчужное ожерелье на шее, она была тонко подкрашена и припудрена. И, как всегда, ее окружало легкое облачно духов «Флёр де Рокай».

– Я не слышал твоих шагов. Давно ты здесь?

– Минут пять, наверное.

– Тогда ты слышала, о чем шла речь.

– Еще бы, – сказала Ирена. – Но пойдем же, в конце концов. Не то ужин остынет. Генриетта уже готова подавать на стол.

7

На другой день, это было во вторник, 1 июля 1997 года, в пять минут девятого утра Филипп Сорель позвонил в филиал банка в маленьком баварском городке. Номер телефона он получил в справочном бюро. Ирена еще спала. Она всегда вставала очень поздно.

Девушке, которая сняла трубку в банке, Сорель сказал, что ему необходимо поговорить с Якобом Фернером.

– Одну секунду, пожалуйста, соединяю вас с господином директором филиала.

«По крайней мере, в этом есть ясность», – подумал Сорель, услышав знакомый голос:

– Фернер!

– С вами говорит человек, которому вы вчера звонили. Немедленно позвоните мне!

– Через несколько минут.

– Хорошо, я подожду.

Через минуту-другую в спальне Сореля зазвонил телефон.

– Я опять на вокзале. Это совсем близко от нас. Мою объяснительную записку я ночью написал. Можете получить копию по факсу.

– Уничтожьте эту записку! Я заплачу.

Фернер, похоже, не удивился.

– Причем сейчас же.

Сорель заметил, что на лбу у него выступил пот. Прошедшую ночь он спал какой-нибудь час, не больше. Голова болела, глаза горели, левое веко дергалось.

– Так что?..

– Вы поручите вашему банку перевести всю сумму на два счета в местный филиал… Я дам вам счет банка и номер счета вашего сына. – Сорель записывал цифры. – На этот счет будет возвращена сумма кредита с процентами… это составит ровно триста восемнадцать тысяч двести двадцать две марки и тридцать пфеннигов… Записали?

– Да.

– А на второй счет вы переведете тридцать тысяч, оговоренную сумму комиссионных. Запишите номер счета! Вот он…

И этот номер Сорель записал. А потом спросил:

– Это номер вашего личного счета?

– Да, естественно.

– И вы хотите получить комиссионные на счет в вашем же банке?

– Я обязан держать свои деньги в нашем банке, господин Сорель! Не у конкурентов же мне их держать! На что это было бы похоже? Да вы об этом особенно не беспокойтесь… Переводы должны быть на счетах сегодня же не позднее шестнадцати часов.

– Они придут вовремя.

– В противном случае…

Филипп Сорель повесил трубку.

Пот заливал ему глаза. Он утирал его тыльной стороной руки. Потом позвонил в свой банк и дал соответствующие указания.

8

«Если он принюхивается к розе, значит, от нее воняет», – подумал Сорель, готовый вот-вот взорваться от ярости.

Доктор Дональд Ратоф нажал на кнопку в левом подлокотнике своего замечательного стула. Спинка откинулась назад. И Ратоф вместе с ней.

– Это чрезмерный риск для фирмы, – говорил он. – И ты давно уже был на грани увольнения. И даже за гранью. Ужасная для тебя история, это я тебе совершенно честно говорю.

«Спокойствие, – думал Сорель, – полное спокойствие. При таком сыне я и впрямь представляю собой чрезмерный риск для фирмы, причем давно. Они просто вынуждены вышвырнуть меня вон. Им давно пора это сделать. Поделом мне, поделом! Только, может быть, Целлерштейну стоило бы все-таки вызвать меня и сказать все это, проявить понимание того, что я в данном случае жертва, а не виновник событий. Не обязательно было натравливать на меня косоротого, чтобы уволить меня. Только не этого человека, который ненавидит меня. Перестань! – оборвал он себя. – Прекрати думать об этом сейчас же, слышишь! Конечно, они должны были натравить именно этого косоротого. Его и никого другого! Разве ты еще не догадался, что это входит в их систему?»

– Скажи мне, в конце концов, что там произошло у них, в этом филиале банка? Мой банк перевел по телеграфу две суммы – во-первых, кредит с процентами на счет Кима и эти комиссионные…

– …на счет Фернера, – хрюкнул Ратоф, повернулся на стуле и расхохотался. – А вышло, что по ошибке кредит с процентами перевели на его счет, а комиссионные – на счет Кима.

– Не может быть.

– Может! И все открылось.

– Но ведь я дал моему банку самые точные данные…

– Что из того… проколы всюду случаются, дело такое… – Ратоф опять засмеялся. – Конечно, Фернер поменял в компьютере платежи местами, и они попали на те счета, что положено. Но вышло у него все как-то неловко. Во время ревизии контролеры отметили какое-то движение в счетах, и оно показалось им нечистым. Ну, они и взяли Фернера в оборот. Как я тебе уже говорил, час спустя он вывалил перед ними всю эту блевотину. И не стал утаивать, что проделывал такие штуки не раз и не два.

– Какие такие штуки?

– Давал кредиты за комиссионные. Молодец какой!

– И что с ним будет, с Фернером?

– Может быть, они убедили его, что лучше всего ему подать заявление об уходе. А может быть, даже этого не будет. Руководство поставит ему на вид какое-нибудь упущение, и дело этим ограничится. Никакой банк не может позволить себе скандала – точно так же, как и мы. Да наплюй ты на этого идиота. Позаботься лучше о себе самом.

– А что будет со мной? Что мне светит? Что вы там на мой счет придумали?

– После всего, что ты сделал для «Дельфи», мы предлагаем тебе самое полюбовное решение из всех возможных. Ты будешь доволен, я уверен. Руководство в высшей степени благожелательно к тебе относится.

«В высшей степени благожелательно, – подумал Сорель. – Анекдот о еврее и об эсэсовце со стеклянным глазом».

– Я тебе сейчас все растолкую. Сначала ты позвонишь своей жене.

– Зачем?

– Потому что само собой разумеется – я хочу сказать, что теперь-то это действительно само собой разумеется! – нам как можно скорее нужно заполучить твой компьютер и все материалы, с которыми ты работал дома. Их нужно немедленно оттуда изъять.

– Изъять? С какой стати?

– Недалеко от вашей виллы на углу Бухенродштрассе стоит машина с двумя охранниками из нашей фирмы. Давай, звони!

– Ирена еще спит.

– Так разбуди ее! Или объясни все домоправительнице. Пусть впустит охранников в дом и проводит их в твой кабинет. Скажи, что тебе все это необходимо для работы здесь. Срочное, мол, поручение. Поэтому-то ты их и прислал. Позвони и скажи это!

– А если я не позвоню?

– Тогда через час у нас в руках будет судебный ордер на обыск и изъятие отдельных вещей. Тогда к вам на виллу заявятся наряды полиции… судебные исполнители… поднимется страшный шум, соседи все увидят… Если ты предпочитаешь такой ход событий…

Филипп Сорель сел за телефон, набрал домашний номер. Через некоторое время домоправительница сняла трубку:

– Да, слушаю!

– Это я, Генриетта.

– Милостивая госпожа еще спит, что-нибудь…

– Нет, все в порядке, – Сорель говорил, с трудом преодолевая волнение. – У нас здесь, в главном здании, срочная работа. Только и всего. Некоторое время мне придется работать только в своем рабочем кабинете. Сейчас приедут два человека из «Дельфи», они предъявят вам свои документы. – Ратоф пододвинул ему через стол бумажку, на которой были написаны фамилии охранников. – Их зовут Герберт Эндерс и Карл Герцог. Попроси их обоих предъявить свои документы… – Ратоф одобрительно кивнул. – Жену не будите! Эти двое все вынесут тихо. Они привезут мне все, что нужно. Вы поняли?

– Конечно, господин Сорель! Только я не знаю, что вам нужно…

– Все. Я вам как будто объяснил уже…

Косоротый снова согласно кивнул.

– Хорошо, господин Сорель. Буду ждать, когда эти господа приедут.

– Спасибо, Генриетта! – Сорель положил трубку.

– Прекрасно, – сказал Ратоф. – Ты все проделал по первому разряду, друг мой. Я тобой восхищаюсь. Я всегда тобой восхищался. И не только из-за твоих дарований. Еще и из-за того, как ты держишься.

– Дональд?

– Да, Филипп?

– Заткнись!

Ратоф рассмеялся.

– Ах, друг мой! Я на тебя не сержусь. И никогда держать зла на тебя не буду. Для меня ты персонаж из античной трагедии. У них есть мобильные, я слышал.

– У кого?

– У Герцога с Эндерсом. – Нажатие на кнопку в подлокотнике. Спинка стула подается вместе с Ратофом вперед. Он набирает длинный номер. Ждет соединения, потом называет свою фамилию.

– О’кей, Герцог. Подождите еще пять минут и поезжайте! Вам откроет домоправительница. Милостивая госпожа еще почивает. Возьмите все до последней записки… Да, да, конечно, я могу на вас положиться, я знаю. Когда закончите, немедленно возвращайтесь и доложите мне! Конец связи, – Ратоф бросил взгляд на Сореля. – Так, с этим покончено. Теперь займемся-ка твоим кабинетом. Только мы двое. Чтобы никто ни о чем не догадался. Ты теперь возьмешь на себя другие дела. Я уже сказал.

– Кому?

– Всем. Твоим секретарям, твоим сотрудникам.

– И что же это за задачи?

– Будешь передавать знания.

– Что-что?

– Будешь передавать знания. Свои собственные! Будешь выступать на конгрессах. Ты ведь все равно собирался в Женеву, да? Вот видишь! Все совпадает так, что лучше некуда! В самом деле! Выступишь на этом самом симпозиуме, как он там называется: «Беседы о будущем» или «Мир в двадцать первом веке», а?

– «Перспективы двадцать первого века».

– Когда это у них начинается?

– Ровно через неделю, пятнадцатого.

– А тебе когда выступать?

– Шестнадцатого.

– Все идет как по маслу. – Нажатие на кнопку. Одна из ножек стула выдвинулась и приподнялась. Ноги Ратофа как бы повисли в воздухе. – С этого дня ты будешь частым гостем на конгрессах и симпозиумах. Будешь выступать с докладами во всем мире.

– И об этом ты сказал моим сотрудникам?

– И секретарям.

– Когда?

– Что «когда»?

– Когда ты им об этом сказал?

– Сегодня утром. Ты ведь обычно приходишь только к девяти. А твои сотрудники появляются раньше. Я должен был проинформировать их раньше, чем тебя. Ведь можно было предположить, что ты… Это было бы естественной реакцией, старина, совершенно естественной реакцией… Но теперь главное позади. Теперь ты осознаешь, что и я, и «Дельфи» только добра тебе желаем – только добра! Несмотря ни на что, у тебя будет много командировок. Будешь выступать с лекциями, понимаешь? Эту идею предложил руководству я. Я твой друг, ты же знаешь.

Сорель молча посмотрел на него.

– Да еще какой друг, нет, честное слово. – Ратоф начал восхищаться самим собой. «Почему он все еще у нас, хотя ему уже пятьдесят один?» – спрашивал я себя. Почему ты еще десять лет назад не показался нам уже слишком старым, выдохшимся? Потому что ты был с нами с самого начала! За последние тридцать лет мы развивались потрясающими темпами. Ты во всем этом участвовал: сначала в «Альфе», потом в «Дельфи». В этом развитии есть и твоя заслуга. Ты ведь еще не забыл эти страшные громадины – компьютеры семидесятых годов, ты сам их проектировал. Ты ведь помнишь еще старые языки программ: Кобол, Ассемблер и так далее… «Не думайте об изобретениях Сореля и только о них! – говорил я. – Вспомните о его знаниях, о его опыте! Второго такого человека нет», – говорил я им…

– Дональд…

– Нет, дай мне выговориться. У нас есть дочерние компании во всем мире. Мы сотрудничаем с предприятиями других фирм. Мы прислушиваемся к тому, что о нас говорят. В том числе и о тебе лично. И поэтому руководство предлагает уладить дело следующим образом. В ближайшие пять лет ты будешь получать всю свою прежнюю зарплату – но только зарплату, без надбавок и премиальных. Когда я думаю о размерах твоей зарплаты, я просто облизываю губы. Но пять лет ты будешь в полном распоряжении «Дельфи». А через пять лет поговорим о новых условиях. И может быть, как сказал я, может быть, Филипп…

– Хм…

– …может быть, даже о твоем возвращении. Но это все в будущем. Откуда нам знать, что будет через пять лет… Все, что следует, записано в соглашении о наших отношениях. О самом договоре ты, разумеется, никому ни полслова. Проронишь хоть одно слово – всему конец! Если ты нарушишь договор, если вступишь в переговоры с другой фирмой, если хоть один-единственный раз откажешь фирме в услуге, о которой тебя попросят…

– Что вы тогда сделаете?

– Тогда нам придется защищаться.

– Каким же образом?

– Ты это на себе почувствуешь, Филипп, и очень, очень скоро. Ты меня понял?

– Хм.

– Нет, не «хм!» Скажи, что ты нас понял.

– Я все понял.

– Официально это будет звучать так: «Филипп Сорель, наш выдающийся сотрудник, уважаемый во всем мире ученый, в ближайшие годы будет работать не в главном управлении фирмы, а займется преподавательской и лекционной деятельностью. Будет читать лекции и преподавать». Как это ты находишь?

Сорель не ответил. Ему вдруг сделалось так нехорошо, что подкатила рвота.

– С Женевы ты и начнешь! – надул щеки Рагоф. – Об опасности, которую представляет собой новый вирус «ява» и об ошибке с тремя нолями тысячелетия. В Международном центре конференций! Бывал ты там?

– Нет!

– Зато я бывал! Ну и здание, доложу тебе, совершенно фантастическое! Дыхание перехватывает! Ты будешь выступать перед лучшими в мире специалистами. Видишь, как удачно все сходится? Согласен? Ну, скажи, что согласен!

– Согласен.

– Ты в Женеве бывал?

– Нет.

– Никогда не был? Ты ведь весь мир объездил!

– А вот в Женеву попасть не довелось. Только на аэродроме был. Когда пришлось пересаживаться на другой самолет.

– Изумительный город, – восторгался Ратоф. – Ты в него влюбишься. Ты ведь любишь Францию. А это почти Франция. Почти. Ты ведь французским владеешь, как немецким. В Женеве ты будешь чувствовать себя прекрасно. Я тебе завидую. – Он вне себя от удовольствия задвигался взад и вперед на стуле, даже отъехал чуть-чуть в сторону. – Когда ты летишь?

– Я собирался уже в четверг. Хотел до начала немного оглядеться…

– Чудесно, чудесно. Поселишься в отеле «Бо Риваж», мы заказали тебе двухкомнатный номер.

– Я уже заказал в «Ричмонде»…

– Наплюй на «Ричмонд»! У тебя будет двухкомнатный номер или «люкс», в «Бо Риваже»! Какой оттуда вид… а какая там в ресторане жратва… а какой сервис! Такой человек, как ты, просто должен жить в «Бо Риваже». Разве ты не должен выступить в Международном центре конференций?

– Да.

– Когда?

– В начале декабря.

– Тогда я имею честь от имени «Дельфи» и, разумеется, за счет «Дельфи» предложить тебе полгода пожить в «Бо Риваже».

– Полгода? – «Они хотят для начала убрать меня из Франкфурта, – подумал Сорель. – Их можно понять».

– Ужасно, правда? Хуже, чем в привокзальной гостинице, а? Бедный мой! Полгода в «Бо Риваже», ухмыльнулся Ратоф. – Можешь, разумеется, взять с собой Ирену, чтобы не умереть от тоски по ней… Мне-то известно, как вы друг к другу привязаны. Мы предоставим в ваше распоряжение рояль.

– Прекрати!

– Ты не обязан брать с собой Ирену! Твоей пианистке ведь совершенно безразлично, где ты и чем занимаешься… Она, конечно, предпочтет остаться у своего инструмента… За полгода у тебя всего два доклада. Ну, разве что ты нам иной раз зачем-нибудь потребуешься. Наслаждайся этим временем! Самим городом и его удивительными окрестностями! Вот увидишь, ты очень быстро обретешь покой, ты будешь чувствовать себя очень вольготно, это я тебе абсолютно честно говорю, ты забудешь о постоянной нервотрепке, об этой постоянной гонке!.. – Ратоф повернулся на стуле вокруг своей оси. – Ну, разве я не шик с отлетом для тебя придумал при данных обстоятельствах?

Сорель промолчал.

Ратоф встал.

– Ну, ладно. В его глазах вновь блеснуло коварство. «Коварные свиные глазки», – подумал Сорель. – Не буду с головы до ног упаковывать тебя в шоколад. Давай, пошли!

– Куда?

– Очистим твой кабинет. Все это нужно будет снести вниз, в сейф. Туда же поместим все, что привезут Герцог с Эндерсом. Только после этого мы успокоимся. В своей голове ты много не унесешь, чересчур сложная все это материя. Ты разочаровал меня, Филипп. Я ожидал от тебя хоть немного благодарности после всего, что я для тебя сделал. – Ратоф направился к двери. – О’кей, ты никакой благодарности ко мне не испытываешь. Переживу. Но это все-таки больно ощущать, мы столько времени проработали рядом. После нашей долгой дружбы, после всего, что мы пережили вместе. Нет, черт побери, это причиняет боль…

– Ты мерзкий, лживый говнюк, – сказал Филипп Сорель.

Дональд Ратоф рассмеялся.

– Вот так-то! – сказал он. – Ты бы еще пинка в зад дал старому другу. Спасибо, Филипп, спасибо большое!

Он вышел в коридор. Сорель за ним.

Было десять часов тридцать пять минут утра.