Текст книги "Любовь — последний мост"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

11

«ЛА ФАВОЛА» было написано на поперечной балке над входом. Справа и слева дома с готическими окнами, лучи солнца падают на булыжники мостовой. Здесь, в верхней части города, прохладно. На каменной стене рядом с красивой пристройкой номер дома – пятнадцать. Дверь ресторана открыта.

– Я пройду вперед, – сказала Клод.

«Ла Фавола» заведение небольшое. На первом этаже зал с четырьмя столиками по правую и по левую руку от прохода. Сейчас здесь много посетителей. На покрашенных в желтый цвет старых стенах висят маленькие зеркала и модные лампы, освещающие зал. Мощные деревянные балки идут по потолку вдоль и поперек, как бы подстраховывая несущие конструкции второго этажа, где тоже есть ресторан и куда снизу ведет узкая крутая лестница. В конце зала Филипп увидел открытую дверь на кухню, где занимались своим делом двое мужчин и одна женщина. Окно кухни тоже было открыто, и в него можно просматривались деревья, кусты и цветы во внутреннем дворике.

К Клод с распростертыми объятиями приблизился стройный мужчина в синих брюках, синей жилетке, белой рубашке и галстуке в крапинку. На лбу у него виднелись мелкие капельки пота.

– Мадам Клод! – он обнял ее. – Как я рад видеть вас! Месье Серж ждет вас наверху!

Клод представила мужчин друг другу.

– Это месье Филипп Сорель, он из Германии, а это – лучший повар в мире, женатый на лучшей поварихе в мире – месье Габриель Мартиноли. Мадам Николетта наверняка очень занята, – она помахала женщине, стоявшей у плиты в тесной кухне. – О-о, какие запахи!

– Ragout de homard et bolets, fondue de poireaux et artichauts[33]33
  Рагу из омаров и белых грибов, тушенное с артишоками и луком (фр.).


[Закрыть].

– Фантастика! – сказала Клод, обращаясь к Филиппу. – Пошли! – она поднималась впереди него по самой маленькой, самой крутой и самой узкой винтовой лестнице из всех, которые ему доводилось видеть. Деревянные ступеньки кряхтели и поскрипывали. Зал второго этажа разделялся на две равные части декоративной опорной стеной, шедшей по центру зала от самой лестницы. И здесь Филипп увидел мощные крепежные балки под потолком и медные светильники на желтых крашеных стенах. За угловым столиком у окна сидел Серж Молерон, который, завидев их, сразу поднялся и пошел навстречу. Он расцеловал Клод в обе щеки и пожал руку Филиппу. Пододвинул стул Клод, подождал, пока она сядет, и предложил Филиппу место рядом с ней. Серж был в черном костюме и черной рубашке.

– Alors, mes enfants[34]34
  Ну, ребята (фр.).


[Закрыть], аппетит у меня сегодня волчий, – сказала Клод.

Элегантно одетый хозяин ресторана принес им меню.

– «Ла Фавола» – это наше тайное место встреч. Я требую, чтобы вы поклялись и впредь о нем никому не рассказывали. Поднимите руку и вы, злосчастный язычник!

– Клянусь! – сказал Филипп, подняв правую руку.

– Потому что мы просто обязаны хранить эту цитадель от набегов туристов и разных пришельцев, – Клод перевела взгляд на Мартиноли. – Мы, как всегда, рассчитываем на ваш совет!

– Alors, мадам Клод, поскольку вы еще внизу отметили, какие вкусные запахи исходят из кухни, и еще потому, что сегодня мы действительно можем побаловать вас чем-то особенным, я предложил бы на горячее рагу из омаров с белыми грибами, луком и артишоками.

– Ну, ребята, разве это не здорово?

– Три порции, мадам Клод?

– Да, для всех, Габриель.

Он был удовлетворен.

– А на закуску? Могу, например, предложить «морского дьявола» в остром маринаде.

– Допустим. Две порции этого морского зверя…

– Почему две? Ах, да. А вам я предложу неаполитанский салат, наш фирменный.

– И еще кое-что! – сказала Клод. – Креветок с ростками чечевицы!

– Прекрасный выбор, поздравляю, мадам! А чего еще пожелают господа?

– Ну, живее, ребята! Я пойду пока помою руки, – сказала Клод.

– Я тоже не отказался бы от ростков чечевицы, месье Мартиноли, – поддержал ее Филипп.

– Да и я, – присоединился к ним Серж.

– Великолепно. Сыры и десерт обсудим позднее. Аперитив? Я предложил бы по бокалу шампанского…

– Прекрасно, – кивнула Клод. – А вино выберет месье Серж.

– Не торопитесь, месье Серж, это дело не терпит спешки, – Мартиноли протянул ему карту вин.

– Постарайтесь разобраться. – И Клод, пройдя через весь зал, исчезла за декоративной стенкой с деревянными полками, на которых стояли винные бутылки.

За соседним столиком сидели четверо мужчин. Оживленно жестикулируя, они рассказывали друг другу, чем их кормили вчера и что они собираются заказать сегодня.

– Мы с Клод знакомы одиннадцать лет, – сказал Серж. – Да, уже одиннадцать. Клод рассказывала вам, что произошло с моей семьей?

– Да, Серж… Я вам очень сочувствую…

– Благодарю. Вам я верю, – добавил он.

Серж, этот большой сильный человек, вдруг весь поник и сидел сейчас, напряженно о чем-то думая.

– Не думаю, чтобы вы до конца осознали, как много в моей жизни значит Клод.

– Мне кажется, я в состоянии понять это. – Филипп при этих словах почувствовал себя очень скверно.

– Нет, нет, вряд ли вам это по силам! За эти одиннадцать лет нам с Клод пришлось столько пережить вместе; мы часто приходили на помощь друг другу. И поэтому я прошу вас, Филипп: относитесь к ней бережно! – Он посмотрел ему прямо в глаза.

– Я не понимаю…

Голос Сержа прозвучал неожиданно твердо и жестко:

– Черт подери! Не пытайтесь отнять ее у меня!

– Просто не знаю, что вам на это ответить, Серж!

– Все вы прекрасно знаете. Послушайте, если вы… – Серж умолк, увидев, что к столу возвращается Клод.

– Между вами черная кошка пробежала? – спросила она. – Какое-нибудь недоразумение? У вас такой вид…

– Внешность бывает обманчивой, – попытался отделаться дежурной шуткой Филипп, и настроение его еще больше ухудшилось, когда он вспомнил, какое унижение должен был испытать Серж, малодушно обратившись к нему с просьбой не отнимать Клод. «Да я и не могу этого сделать. Не могу, не вправе и не хочу, – подумал он, – в моем нынешнем положении и мысли подобной допускать нельзя. Ну, сыграли мы в «наш день». Но это уже позади. Я правил игры не нарушал. А вот смогу ли продолжать в этом духе? Я должен, и все тут, – сказал он себе, – …вот пообедаем и расстанемся. Игре конец! А то ведь я могу и нарушить все правила! Если я буду готов выйти из игры, как на это посмотрит Клод? Одобрит и сама поступит так же? Скорее всего! А если нет? Проклятие! – подумал он. – Вот проклятие!»

Габриель Мартиноли принес фужеры с шампанским.

– Voilà, Messieurs, Dame. À votre santé![35]35
  Предлагаю выпить, дорогие гости! За ваше здоровье! (фр.).


[Закрыть]

«Чертовщина какая-то! Только недавно мы с Клод беседовали о разных разностях перед памятником реформаторам, Лютеру и Цвингли, под «официальным» городским каштаном – и вот, на тебе…»

– Филипп!

Голос Клод прервал его мысли.

– Да, Клод?

Он увидел, что они с Сержем подняли свои фужеры. Он поднял свой:

– Ле хаим!

– Ле хаим! – Клод внимательно посмотрела на него. «Она думает о том же, что и я», – решил про себя Филипп.

– Ле хаим! – сказал Серж и улыбнулся.

Они выпили. Последовало неловкое молчание, и разговор почти иссяк, пока не появился Мартиноли с двумя молодыми официантами, которые принесли закуски. Пока хозяин ресторана обсуждал с Сержем, какое вино лучше подойдет к заказанному блюду, Клод вопросительно посмотрела на Филиппа. «Какого черта я нервничаю, – подумал он, – ведь ничего особенного пока не случилось! Но только потому, что я придерживался правил игры».

– Великолепно! – сказала Клод просиявшему Мартиноли, отведав салата его собственного изобретения.

– Стараемся. Предлагаю белое бургундское, Мерсо, если вам будет угодно.

– Прекрасно! – сказал Серж. – Остановимся на Мерсо. Вот это вино!

– Благодарю, месье! – с выражением полнейшего удовлетворения на лице Мартиноли поспешил к винтовой лестнице.

– Смотрите, Филипп, вы испортите себе аппетит, – предупредил Серж.

– Не понял…

– Да вы почти всю корзину с хлебом опустошили…

– Ваша правда! – Филипп в недоумении уставился на кусок свежего хрустящего белого хлеба, который держал в руке. В небольшой плетеной корзинке осталось всего два кусочка.

– И это все я один… А знаете, в детстве я никогда не ел свежего хлеба, всегда вчерашний или позавчерашний. Потому что он стоил дешевле… Мы были очень бедны, я уже рассказывал Клод. И с тех пор я до свежего хлеба большой охотник… Это вредно, но я ничего не могу с собой поделать.

– Да, да, – сказал Серж. – Я вас очень хорошо понимаю…

Они рассмеялись.

«Слишком громко, – подумал Филипп. – Слишком громко».

Пока они неторопливо, чтобы продлить удовольствие, разделывались с закусками, Филипп, нервничая, рассказал им о своей матери, детстве и годах юности.

«Они оба выслушивают меня как врачи пациенту – думал он. – Зачем я, идиот, затесался в их компанию?» Его почему-то охватило безысходное отчаяние. «Надо побыстрее убираться отсюда, – подумал он. – Они знают друг друга целых одиннадцать лет. Пережили вместе много хорошего и плохого. И в интимной жизни у них наверняка все в порядке. Что мне здесь нужно?» Он ковырял вилкой в тарелке, настроение его было вконец испорчено. «Нет, – разозлился он, – я и не подумаю убираться отсюда! Потому что Клод – та самая женщина, о которой я мечтал и тосковал. И нечего мне теперь валять дурака…»

Четверо гостей за соседним столом громко захохотали. По маленькому залу с корзиной, полной пунцовых роз, ходила пожилая женщина.

Филипп жестом руки подозвал ее.

У нее в корзине был еще блокнот с карандашом. «Она немая», – догадался Филипп. Но заговорил с ней. Она кивнула в знак того, что отлично его поняла, и начала доставать из корзины одну розу за другой. Всего пятнадцать штук.

– Спасибо, мадам, – сказал он.

Ее лицо осветила улыбка, но она не произнесла ни звука.

– Сколько с меня, мадам?

Она достала из корзинки блокнот с карандашом. Быстро написала общую сумму. Филипп достал из бумажника несколько купюр и дал ей на десять франков больше. Скособоченным буквами немая написала на листочке из блокнота: «Большое вам спасибо, месье».

– И хорошо бы, они принесли вазу, – сказал как бы в пространство Филипп. Немая закивала и ушла. «Да пропади все пропадом, – подумал он. – Если Клод не захочет, если она так уж привязана к Сержу, пусть скажет об этом прямо. Между прочим, почему этот Серж не купил ей цветов, он тоже мог бы…» Немая тем временем исчезла за декоративной стенкой.

Очень скоро появился один из молодых официантов с вазой в руках, и вскоре букет из пятнадцати свежих роз украшал их стол. Стоя у винтовой лестницы, немая помахала на прощание Филиппу. «Я единственный, кто купил у нее цветы, – подумал он, наблюдая, как она медленно, с трудом спускается со своей корзиной по крутой лестнице.

– Спасибо, Филипп, – сказала Клод. – Изумительные розы. Вы очень любезны…

– Я рад, что они вам нравятся, – сказал он.

– Как там поживает наше рагу из омаров? – поинтересовался Серж у проходившего мимо официанта.

– Они уже на подходе, месье Серж.

– И можно ожидать их подхода еще сегодня?

– Мотек! – одернула его Клод. – Ты же видишь, они не сидят, сложа руки.

– Да, дорогая, – сказал он. – Нет, правда, розы просто великолепны, Филипп.

«Мотек! – подумал Филипп, которого опять начали мучить угрызения совести. – Надо было мне пойти обедать одному. Нет! – тут же одернул он себя. – Почему это? Я обедаю с ними в «Ла Фаволе». Я покупаю розы для Клод. У Сержа свои проблемы, а у меня свои».

– Расскажи Филиппу о выставке Магритта, которую ты задумал устроить, – сказала Клод, поглаживая бутончики роз. И Серж начал было рассказывать, но тут же сам себя перебил:

– Ну, наконец-то!

Опять появился Мартиноли с двумя молодыми официантами, принесли горячее блюдо. Разложенное на тарелки, оно было прикрыто серебряными крышками, которые в их присутствии были торжественно сняты. Гости, сидевшие за соседним столом, с любопытством смотрели в их сторону.

– Вы сделали прекрасный выбор, мадам, – сказал один из них, обращаясь к Клод. – Я уже однажды пробовал здесь это блюдо. Высший класс! Примите мои поздравления!

– Благодарю! – улыбнулась в ответ Клод и, обращаясь к Сержу и Филиппу, сказала: – Подойдите к принятию пищи с надлежащим почтением и вниманием, ребята!

Рагу из омаров было выше всяких похвал. За столом долгое время никто не произносил ни слова. «Всласть поесть – замечательное дело! – подумал Филипп. – Никто не мелет всякий вздор, никто ни о чем не спорит, никто не старается произвести впечатление на присутствующую за столом женщину. Что за блюдо это рагу из омаров с белыми грибами, – пальчики оближешь!»

Через некоторое время он поднял бокал с вином, остальные тоже подняли бокалы, все чокнулись и продолжали обед – неспешно и обстоятельно. Только когда перед ними поставили блюдо с сырами разных сортов – Филипп и Клод ничего на десерт не заказывали, они пили кофе, – Серж опять заговорил.

– Знаете ли, Филипп, вы можете мне не поверить, но я давно уже интересуюсь компьютерами. Я много читал об этом и разговаривал со специалистами… Эта горгонцола – явно королевского рода, ты должна обязательно попробовать кусочек, Клод! – Она нагнулась к нему, и он подал ей сыр на вилке. Она пожевала, проглотила и кивнула. Серж отпил тем временем несколько глотков красного вина из бокала. – В большинстве случаев они были одного мнения. Компьютеры будут становиться все совершеннее. И программы к ним тоже. А какие появятся роботы! Они будут зрячими, научатся говорить и, в известном смысле, думать, будут способны выполнять любую работу, в том числе и сложную, их обучат писать и считать, в шахматы они будут играть лучше гроссмейстеров. Они все будут делать лучше, все… Боже мой, что за камамбер!.. И поэтому их будут производить все больше и больше – для промышленности, для учебных заведений, для работы в архитектурных мастерских, словом – они найдут применение повсюду… потому что с их выносливостью они будут в состоянии работать днем и ночью. У них не будет профсоюзов, и никто никому не станет угрожать забастовками или требовать прибавки жалования. Для предпринимателя – благодать! Их не будут больше заставлять предоставлять рабочие места безработным, рационализация производства сократит число рабочих до самого минимума. Прибыли многократно увеличатся, число безработных тоже, и дело дойдет-таки до социальных потрясений. Подавлять их будут тоже роботы, специально этому обученные и для этого дела предназначенные. – Серж опустил десертный нож на тарелку с сыром. – У нас появятся миллионы и миллионы безработных. Те девятнадцать миллионов, которые мы уже имеем в нашей славной объединенной Европе, – это еще мелочи жизни! То ли еще будет! Политикам это известно, экономистам это тоже известно, только они в этом открыто не признаются. А кое-кто этого не знает. Это те идиоты, которые думают, будто от них зависит все, что только они все и определяют. – Серж подлил в пустой бокал вина из кувшина и снова отпил. Щеки его порозовели, Клод смотрела на него озабоченно, а Филипп думал: «А ведь он прав и даже очень!..» Серж никак не мог остановиться: – И будет так, дорогие мои, что придет день, когда компьютеры и роботы возьмут на себя управление этим маленьким и жалким миром – причем повсеместно и всецело! Все будет делаться только по их предписанию – везде! Начнутся войны, конечно, причем войны страшные, зверские! Это будет «электронное самоубийство», запрограммированное научными работниками по приказу военных, боссов промышленности, политических и религиозных преступников и фанатиков. И вскоре уже не люди, а компьютеры будут решать, о чем надо думать, и о чем надо говорить, о чем следует мечтать, а что следует отвергать напрочь, и за что положена смертная казнь! Можно предположить, что компьютеры постараются навсегда лишить людей таких чувств, как надежда и вера в себя и в окружающих, избавят людей от желания смеяться, любить и дружить, от желания испытывать счастье или, например, получать удовольствие от рагу с омарами, белыми грибами, луком и артишоками, приготовленного мадам Николеттой, ибо это будет лишено всякого смысла в компьютерном мире, в этом прекрасном новом мире, по сравнению с которым мир, описанный Оруэллом в его утопии «1984» – не более чем милый, душевный детский сад… Извини, Клод, я веду себя ужасно… глаза его повлажнели.

Клод спокойно посмотрела на него.

– Успокойся, – сказала она. – Уймись, успокойся.

«Нет! – подумал Филипп. – Игра окончена и пора положить ей конец! Мне не стоило начинать ее. К чему это в результате привело? К тому, что я самому себе кажусь вором, готовым причинить боль отличному человеку. Я собираюсь причинить этим людям боль и страдания. Хватит! Все! Кончено!»

– Как вы считаете, Филипп, похоже на правду то, о чем я говорил? Или я паникую? – спросил Серж.

– Многое из этого я вполне могу себе представить, – сказал Филипп, причем ему показалось, что это не он, а кто-то другой говорит. – Достаточно страшно уже то, что вы сказали о безработных. Римский клуб[36]36
  Международная неправительственная научная организация, объединяющая ученых, политических и общественных деятелей многих стран. Деятельность Римского клуба направлена на решение глобальных проблем. – Прим. ред.


[Закрыть] сорок лет назад предсказывал, что близятся времена, когда очень много людей останутся без работы, и призвал политиков и мыслителей задуматься и начать поиски новых путей – с тем чтобы в двадцать первом веке людей можно было обеспечить работой и накормить досыта… Его предостережениям не вняли! Великие и могучие – я говорю о тех, кто себя таковыми считает – продолжали хитрить, изворачиваться, словом, делать все для того, чтобы потуже набить свои кошельки! И ничего другого у них на уме нет!..

Серж долго смотрел на него, потом перевел взгляд на Клод.

– А он молодец, наш новый друг, – сказал он. – Рассуждает, как я. Прими мои сердечные поздравления, Клод!

«Прочь отсюда! – в который раз уже подумал Филипп. – Мне суждено продолжать мою проклятую жизнь с Кимом и Иреной, с Ратофом, будучи цепью прикованным к «Дельфи». И ни на кого я не смею посягать, тем более на Клод, и никого не смею оскорблять, тем более Сержа!»

А тот продолжал:

– Вы ничего не делаете, потому что не видите решения этой проблемы. Честно говоря, я тоже ничего другого, кроме грядущего компьютерного мира, себе не представляю… Ах, Габриель, это был не обед, а райское наслаждение! Благодарим вас от всего сердца за ваше неизменное к нам внимание!..

Это к столу подошел Мартиноли спросить, не желают ли гости чего-нибудь еще. Серж перебил его на полуслове, попросив записать стоимость обеда на его месячный счет. Потом встал, обнял хозяина, который со своей стороны рассыпался в благодарностях, закончив словами: «Вы для меня самые желанные гости, вы ведь знаете… Вот я принес бумагу для цветов…» Он вынул розы из вазы, завернул их и передал Клод.

По пути на улицу они опять заглянули в крохотную кухню, где Николетта Мартиноли с двумя поварами стояла у плиты. Когда ей представили Филиппа, она сказала:

– Заходите к нам еще, месье Сорель! Мадам Клод и месье Серж для нас все равно что члены семьи.

И Филипп, твердо решивший никогда здесь больше не появляться, пообещал. Выйдя, наконец, из ресторана, он поблагодарил Сержа за приглашение.

– Мы скоро увидимся. – Серж пожимал ему руку на прощание.

– Обязательно, – сказал Филипп и подумал: «Никогда мы больше не увидимся, никогда! Если это только будет зависеть от меня. Не тревожься, друг мой, и не опасайся меня!»

– Мне сегодня вечером нужно лететь в Рим, у меня там встреча с одним антикваром. Знаете, Филипп, я уже больше года пытаюсь заполучить для выставки две картины Рене Магритта. И теперь, когда дело уже на мази, откуда ни возьмись появился другой галерист, который заинтересовался Магриттом, так что мне стоит поторопиться, пока он не предложил более выгодные условия. О галерее тем временем позаботятся Моник и Поль, мои молодые служащие.

– Счастливого полета и удачи! – сказал Филипп. «Конец, – подумал он. – Всему, даже самому хорошему, приходит конец».

Серж обратился к Клод:

– Ты еще заглянешь в галерею, дорогая?

– Конечно. И в аэропорт тебя провожу. Ты иди пока. Я только довезу Филиппа до отеля.

– Отлично. – Серж сунул руки в карманы куртки, и широко и тяжело ступая направился в сторону узкой боковой улочки. Там лучи заходящего солнца уже не падали на булыжники мостовой.

– Пойдемте, Филипп, – сказала Клод, державшая в руках букет роз.

В старой «лагуне» было очень душно; Клод забыла оставить стекло приспущенным. Некоторое время они постояли рядом с автомобилем.

– Серж мой лучший друг, – сказала она. – И он никогда меня не потеряет. Не смотрите на меня так! Садитесь в машину!

Из центра Старого города они спустились в новый центр Женевы и проехали по шикарной улице Роны, где вплотную друг к другу стояли модные магазины, бутики и магазинчики ювелиров.

– В бардачке у меня солнцезащитные очки, – сказала Клод.

Он нашел их – большие, с затемненными стеклами и широкими дужками.

– Спасибо. – Она надела их. – А то солнце слепит.

– Это не из-за солнца.

– Допустим, что не из-за солнца. И что?

– Наш день был замечательным, Клод. Ничто в моей прежней жизни с ним сравниться не может.

– Я чувствую что-то похожее, – тихо проговорила она.

– Но двадцать четыре часа – и те давно прошли. Мы истратили их… до конца… во время этого обеда…

– Господи! – вдруг встревожилась она. – Прекратите это! Вы у Сержа ничего отнять не можете!

– Сейчас речь не о Серже, – сказал он.

– Тогда о ком?

– Обо мне, – сказал он.

– Что это значит?..

– Вы ничего обо мне не знаете…

– Ваша правда. Вы, очевидно, обратили внимание на то, что мне свойственно врожденное чувство такта, и оно-то не позволяло мне задать вам хоть один вопрос о том, как вы жили раньше. О себе я рассказала предостаточно.

– Но не все, – сказал он. – Далеко не все. Однако вы правы, вы почти все время были очень тактичны и предупредительны. Спасибо вам за это. Не то «наш день» подошел бы к концу куда раньше. А вот с моей жизнью и с моими проблемами я, увы, не могу или, вернее, не имею права поступить так, как мне больше всего хотелось бы.

– Почему же?

– Вы знаете почему.

– До чего же мы с вами оба деликатны, просто блеск! – Она нервничала все больше. – Какие мы обходительные! Какие чуткие! А я что же? Кукла? Предмет, который принадлежит Сержу и который хотели бы заиметь вы? Я пока что принадлежу сама себе. И поверьте мне, в конце концов вы ничего у Сержа не отнимаете!

– Да боже ты мой! А вы можете мне поверить, что я не из-за Сержа говорю, что наше время истекло! Не из-за Сержа! А из-за моей жизни! – Последние слова он выкрикнул.

Она посмотрела на него в некотором недоумении. А потом, словно приняв неожиданное решение, проговорила:

– Погодите, я хочу вам показать еще кое-что интересное.

Они оставили улицу Роны, свернули направо, и вскоре ехали уже по набережной озера. Здесь, неподалеку от моста Монблан, Клод опять свернула в боковую улицу. Они прошли немного пешком.

– Зеленый! – воскликнула Клод и потянула его за собой через улицу ко входу в парк, который тянулся вдоль озера.

– Это Английский сад, – объяснила она, когда они с освещенной ярким солнцем дорожки свернули в тень могучих деревьев. – Ну, как вы это находите?

Он увидел перед собой зеленую лужайку, а на ней часы диаметром не меньше двух метров. Помимо стрелок, часы были словно нарисованы живыми цветами. Идущие по кругу цифры плотно обведены внешними кругами из настурций и внутренними – из красных пеларгоний. Земля кое-где была тщательно вскопана, как раз сейчас трое садовников пересаживали цветы. Работали они босиком. Каждый час выделялся дополнительно низкорослым видом роз, а соответствующие цифры складывались из светло-синих цветочных полосок. В центре «циферблата» росла зеленая заячья капуста, посаженная в форме четырехлистного цветка клевера, а стрелки – имелась даже секундная – были металлическими, покрашенными в белый цвет. Цветущие кустики, словно заборчик, оберегали этот «инструмент времени».

– Три часа двадцать восемь минут. – Клод бросила взгляд на наручные часы, чтобы проверить. – Точно, минута в минуту. Каждый месяц здесь сажают новые цветы. Однако я привела вас сюда не для того, чтобы показать вам эти часы.

– А для чего же?

– Потому что я хотела кое-что сказать вам, но не могла сделать этого в машине, на ходу. Вон там скамейка, пойдемте сядем!

Скамейка стояла прямо напротив часов.

Клод сняла солнцезащитные очки и посмотрела на Филиппа.

– Вы были правы, когда совсем недавно сказали, что я очень мало рассказала вам о себе, – далеко не все. Это чистая правда! У меня есть свои проблемы. Вы помните, как я вела себя вчера ночью. В последнее время я и впрямь не всегда владею собой. Думаю, это пройдет. Надеюсь… Когда мы с вами встретились, я подумала, что вы могли бы мне помочь…

– Чем?

– Одним своим присутствием… мы так хорошо понимаем друг друга… Вы со мной считаетесь, понимаете, что у меня могут быть серьезные проблемы…

– Я больше не прикасался к вам, Клод!

– Вот именно. И не спросили меня, что это со мной и почему… Поэтому я и хочу, чтобы мы встречались и впредь… с вами мне даже смеяться удается…

– Посмеяться вы можете и с Сержем.

– С Сержем… – она встала. – Я должна сказать вам это, хотя мне очень тяжело…

– Тогда не говорите.

– Нет, я должна. Мотек… Я не случайно называю его так: Мотек, Дружок…

– Или Сокровище…

– Да, это он так перевел… Но прежде всего – Дружок… Друг… добрый друг… лучший друг… Однако… – она покачала головой, снова надела очки и заговорила неожиданно быстро. – За десять лет до того, как мы с Сержем познакомились, ему было тогда девятнадцать, с ним произошел несчастный случай… Ужасная катастрофа… Он ехал по Парижу на таком, знаете, тяжелом мотоцикле, по Булонскому лесу. И вдруг на повороте прямо на него вылетела тяжелая легковая машина, он попытался увернуться, но не справился с мотоциклом, упал, и его с силой ударило о стоявший неподалеку грузовик, прямо о радиатор… – Она опустила глаза и умолкла, не в силах продолжать рассказ. Но через некоторое время овладела собой… – Он был изранен весь, весь!.. И самые тяжелые раны были в нижней части тела… За три года его прооперировали одиннадцать раз… я говорю только о нижней части тела… На первых порах дело обстояло так плохо, что врачи сомневались, удастся ли им вообще спасти его… Через три года они добились того, что он смог самостоятельно мочиться… не испытывая при этом особой боли… Этого они добились… врачи… они действительно замечательные, но большего им сделать не удалось… Серж… с тех пор не в состоянии спать с женщинами… это совершенно исключено для него… И никогда не сможет… и он, конечно, никогда не спал со мной…

– Печально, – сказал Филипп.

– Но мы стали добрыми друзьями, мы с Мотеком. Да, именно с Мотеком. Конечно, у меня за эти одиннадцать лет были разные связи… но мы никогда не теряли друг друга из виду, какими бы эти связи ни были, удачными или никчемными… Мы всегда оставались друзьями с ним, с Мотеком… Он, ясное дело, жил в постоянном страхе, что потеряет меня… в его ситуации… что вот, мол, появится в моей жизни мужчина, и тогда я забуду о нем думать… Вы же сами свидетель…

– Я не слепой, – сказал он. – И я его понимаю. Кого я не понимаю, так это вас. То вы просите, чтобы я к вам не прикасался, вы говорите, что у вас сердечные проблемы… полагаю, что по этой самой причине, из-за отношений с мужчинами…

– Вы попали в точку, – сказала Клод. – Я и мысленно не могу себе представить, что меня хватает руками какой-то мужчина…

– Только Серж.

– Серж – это Мотек, – она проговорила это очень жестко. – Он не мужчина!

– Вы, значит, избегаете связи с мужчинами! Вам отвратительна сама мысль, что кто-то из них хотя бы касается вас, не говоря уже о том, чтобы поцеловать, прижать к себе крепко, переспать с вами…

– Да, да, да, все так! И я не могу вам этого объяснить, никоим образом, по крайней мере сейчас… Я об этом даже Мотеку ничего не сказала… Когда-нибудь позже, в другое время и при других обстоятельствах я смогу объяснить это… вам… я сразу так подумала, еще при нашей первой встрече… Поэтому-то мне так хочется, чтобы наши встречи продолжались… И тогда все будет хорошо и у меня… и у вас… и у Мотека…

– Нет, вы все-таки не хотите меня понять, – проговорил он тоже достаточно резко, – хотя я выразился вполне определенно. Я не могу больше встречаться с вами!

– Почему не можете, Филипп? Почему?

– Вы сказали, что природное чувство такта не позволило вам расспрашивать меня о подробностях моей жизни, о моих проблемах. О, они у меня есть, и очень серьезные. Настолько серьезные, что я вынужден расстаться с вами. Прямо сейчас, немедленно.

– Все так плохо?

– Да, очень, – сказал он.

Она резко встала.

– Конец так конец! Больше чем умолять вас остаться, я сделать не в силах… да и не хочу. Если все до такой степени плохо, покончим с этой историей здесь и сейчас.

Он тоже встал.

– Вы разозлились.

– Нет… или да. – Она покачала головой. – Незачем вам лишний раз мучить себя. А мне себя. Желаю вам всех благ, Филипп!

Она надела свои большие солнцезащитные очки и пошла к выходу из парка.

Он видел, как она при зеленом свете светофора пересекает улицу. Потом она исчезла за поворотом, направляясь к своей машине.

Сорель долго стоял, не сходя с места. Потом прогулялся еще по Английскому саду в сторону моста Монблан. Неподалеку от берега стояли выкрашенные в красный цвет вагончики детской железной дороги. В открытые окна было видно, как множество взрослых с детьми сидят на деревянных скамейках внутри вагончиков. Машинист паровоза как раз потянул за шнур, и паровоз три раза подряд свистнул. Мимо пробежала девчушка с огромным красным бантом в волосах, в белом платьице, белых носочках и белых туфельках. Задыхаясь, она кричала на бегу:

– Мама! Мамочка! Я так долго делала «пи-пи». Скажи ему, чтобы он подождал! Ну, пожалуйста, мама!

Из оконца первого вагона высунулась молодая женщина и что-то крикнула машинисту. Тот закивал головой, и Филипп увидел, как маленькая девочка села на скамейку в вагоне рядом со своей мамой и как она, счастливая, смеялась. Паровоз протяжно засвистел в последний раз, и поезд пришел в движение; вскоре он исчез за цветущими кустами.

Филипп перешел через мост. Он несколько раз сталкивался со встречными прохожими, но не заметил этого. На другом берегу он сразу свернул направо, на набережную Монблан. Прямо перед ним возвышался «Бо Риваж», а оглянувшись, он мог увидеть множество парусных яхт и прогулочных катеров на озере и фонтан. Но он всего этого не замечал.

Вот он опять прошел мимо маленькой бронзовой памятной доски на набережной. Она напоминала, что 10 сентября 1898 года на этом самом месте от руки заговорщика погибла императрица Елизавета Австрийская. «Какая все-таки маленькая памятная доска!» – опять подумал Филипп, и в который раз все настоящее словно отлетело куда-то на мгновение, и он отчетливо, даже с чрезмерной резкостью, увидел перед собой картину из давно минувших времен.

Рокетт-сюр-Сиань! Он увидел это небольшое селение в окрестностях Канн, дом, доставшийся Кэт по наследству, бассейн, густой низкорослый лес, округло остриженные кусты, зеленую траву лужаек, желтый цветущий дрок, перекатывающееся на солнечном ветру море цветов, трав и листьев. Он видел высокие пальмы и черные кипарисы, узкие и словно устремленные в небо, а за поляной, густо поросшей ромашками, – холм, на котором возвышался одинокий кипарис. В его тени он рядом с Кэт увидел себя; стоя здесь, можно было разглядеть в море три географические точки: гавань Порт-Канто, маленькие островки Сент-Онорат и Сент-Маргерит и Напульскую бухту. Он словно услышал голос Кэт: «И вся благодать мира».