Текст книги "Любовь — последний мост"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

Часть IV

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Во второй половине дня 4 сентября Филипп Сорель сидел в кабинете профессора Джонатана Клагера, директора по науке и технике крупнейшего в Германии ускорителя частиц. Он стоял, что называется, посреди чистого поля севернее аэропорта Дюссельдорф-Лахаузен и территориально подчинялся властям городского района Дорнбах. Администрация расположилась в отдельном здании по соседству с огромным корпусом ускорителя. Филипп видел эту громадину из окна кабинета Клагера. На незастроенном пространстве произрастал рапс, рельсы подъездной железной дороги упирались чуть ли не в сам куб ускорителя.

Профессор Клагер оказался мужчиной лет сорока, высоким, стройным, с руками пианиста и тонкими губами, с голубыми глазами за стеклами очков без оправы и каштанового цвета волосами. На нем, как на враче, был белый халат. Кабинет обставлен в английском стиле: много книжных полок вдоль стен, громадный письменный стол и уголок для переговоров, в котором могло, тем не менее, усесться с полдюжины человек.

Кроме Клагера и Филиппа здесь присутствовали Дональд Ратоф, доктор Хольгер Ниманд, прокурор из Берлина, и криминальоберрат Гюнтер Паркер из специальной комиссии «12 июля». Ратоф, как и обещал, ждал Филиппа у аэровокзала в тяжелом «мерседесе», за рулем которого сидел водитель, внешне напоминавший борца-профессионала; сначала заехали в отель «Интерконтиненталь», где Филипп принял душ и переоделся в другой костюм. После чего они продолжили поездку к ускорителю. За все время оба не проронили ни слова. Лысый, тучный и как всегда элегантно одетый бывший шеф Филиппа сидел рядом с ним, уставясь на шоссе и разветвлявшиеся по обе стороны от него дороги и виадуки, так и летевшие, казалось, им навстречу. Сразу по прибытии Филиппа в аэропорт Ратоф сказал ему:

– В дороге молчок! Шофер из команды управления ускорителя. Поговорим, когда приедем.

После обмена рукопожатиями приглашенные заняли свои места в «углу переговоров», и первым взял слово Паркер. Увидев его, Филипп глазам своим не поверил. Совсем еще недавно такой энергичный и загорелый, с коротко остриженными светлыми волосами, криминалист за это недолгое время словно состарился на много лет и выглядел больным и измученным. Лицо посерело, губы казались бескровными, глаза безжизненными. Говорил он запинаясь, но силился соблюдать все формальности:

– Позвольте, господин профессор Клагер, для начала ввести господина Сореля в курс дела. Мы занимаемся вместе с ним раскрытием одного компьютерного преступления, вот почему господин Сорель знаком и со мной, и с доктором Нимандом. Все говорит о том, что и ваш ускоритель подвергся подобной вирусной атаке.

– Ни о какой вирусной атаке, тем более удавшейся, не может быть и речи – у нас! – с жаром возразил ему Клагер. – Это совершенно исключено. Вирусы! За кого вы всех нас принимаете! Этот ускоритель – не площадка для детских игр! Компьютер ускорителя оснащен самыми надежными защитными программами в мире.

– К сожалению, вынужден вам возразить, господин профессор, – сказал Паркер. – Конечно, вы оснастили компьютер самыми лучшими защитными программами. Но они, увы, тоже не совершенны! Да, это так, и не будем спорить! Конечно, они от многого дают защиту, от очень многого – но не от всего! Пока нет. Те, кто предпринял эти атаки, обладают серьезными знаниями и самой свежей информацией. Они отлично осведомлены о слабых местах в этих защитных программах. И знают, как вопреки всему ввести вирус в операционную систему компьютера. Вот именно, вопреки всему!

– Нет! – воскликнул Клагер. – Не верю я в это, вот и все!

– Однако, это так и есть, господин профессор. Вы должны нам поверить, пусть вам и не хочется. Мы со всем этим столкнулись во время берлинской катастрофы. У вычислительного центра в Эттлингене тоже, разумеется, были самые лучшие защитные программы. И тем не менее преступнику удалось внедрить в их программу свой вирус. Тем не менее, да. Поскольку после берлинской катастрофы многое говорит о том, что мы имеем дело с той же преступной бандой или с тем же преступником, берлинские органы юстиции предложили местным органам юстиции использовать при расследовании преступления меня и господина прокурора. При этом специальная комиссия «12 июля» будет теснейшим образом сотрудничать с прокуратурой Дюссельдорфа, – Паркер, вид у которого был хуже некуда, обратился к Ратофу: – Вы еще не проинформировали господина Сореля о случившемся?

– Ни слова не сказал, господин криминальоберрат, как вы меня и предупреждали, – Ратоф подтянул выше штанины, чтобы не смялись складки, и бросил быстрый взгляд на свои сшитые на заказ туфли от Феррагамо. – Нет, правда, честно.

– Тогда я попрошу вас, господин профессор, объяснить господину Сорелю положение дел, – сказал Паркер, опять запинаясь, и Филиппу показалось, что тот словно ищет внутреннюю опору и не находит ее. «У этого человека какие-то неприятности», подумал он. – Он еще в Эттлингене был чем-то подавлен…» Филипп вспомнил о своем телефонном разговоре с репортером уголовной хроники Клаусом Маске, который он вел из отеля «Кемпински», и сразу переключил свое внимание на профессора Клагера.

– Этот ускоритель, – начал он, поблескивая очками, причем в голосе его звучали металлические нотки, – был построен совместно несколькими немецкими университетами девятнадцать лет назад и запущен пятнадцать лет назад, то есть в 1982 году. На нем все университетские центры Германии, а также других стран, могут ставить свои эксперименты самого разного характера: от анализа термоядерной реакции до изучения свойств ядра атома. – Клагер сплел длинные пальцы рук и захрустел ими. – Сегодня у нас две опоры. Одна – это точные измерения качественных характеристик ядра, а другая – междисциплинарные исследования для прикладной ядерной физики, от высокоточного материального анализа до определения возраста и состояния грунтовых вод или каменистой почвы, для подтверждения отдельных физических свойств. В общем плане материальный анализ, проведенный с помощью ускорителя, ознаменовался такими успехами, что мы постоянно завалены заказами промышленных предприятий, а также археологов и медиков, если говорить о науке. Чтобы провести все эксперименты, о которых я упоминал, – для чего в первую очередь и был построен ускоритель, – и вдобавок к этому удовлетворить все заявки промышленности и науки, установка вон в том зале должна работать практически круглые сутки. Без заказов от промышленности нам не обойтись. Они приносят нам почти треть той суммы, которую поглощает эксплуатация ускорителя. Чистая наука нам таких средств не дала бы – особенно сейчас, когда все без исключения государства резко сократили расходы на академическую науку, – профессор Клагер встал и подошел к высокому окну. – Вы видите подъездные пути перед зданием. Мы получили огромный заказ от Немецких железных дорог. С помощью ускорителя частиц мы в состоянии произвести проверку колес и подвесок железнодорожных вагонов на предмет усталости металла. Об этой проверке мало кому известно. Материал, который должен пройти проверку, нам доставляют в открытых грузовых вагонах и на платформах из Дюссельдорфа, с вагоноремонтного завода. Зачастую ночью, а потом, тоже большей частью ночью, они отправляются обратно. Я вынужден сообщить об этом вам, господин Сорель, потому что при этих испытаниях, ну, при проверке, один человек погиб, а двое получили тяжелые увечья. Я, конечно, сразу отдал распоряжение остановить ускоритель и дал знать в прокуратуру. Господин доктор Ниманд и господин криминальоберрат Паркер исходят из того, что имело место компьютерное преступление. Извините, если я повторю: это исключено! Несчастный случай мог произойти в результате обыкновенной ошибки, допущенной на ускорителе, а не в результате диверсии.

– Мы не исключаем никаких возможностей, господин профессор, – сказал Ниманд, до сих пор хранивший молчание. Он был, как всегда, тщательно, может быть, даже подчеркнуто тщательно, одет, а губы у него, как всегда, были синими, бескровными. Несмотря на летнюю жару, он был в красном кашемировом пуловере под пиджаком. «С Коломбо ни малейшего сходства, – подумал Филипп. – Он под него работал в Эттлингене, когда совершенно мне не доверял».

– Поэтому, – продолжал Ниманд, – мы предложили господину Сорелю приехать сюда и присоединиться к группе экспертов из специальной комиссии «12 июля», которые прибудут сюда в ближайшие часы. Господин Сорель хорошо известен и у нас, и за рубежом как выдающийся знаток своего дела.

– Господин Сорель будет работать здесь в качестве сотрудника «Дельфи», – поторопился добавить Ратоф. Он скривил рот даже сильнее обычного. – Как никак этот ускоритель построен нашей фирмой. Необходимо как можно скорее выяснить, по какой причине произошел несчастный случай. Речь идет о репутации «Дельфи».

– Как видите, все связывают свои надежды, равно как и опасения, с результатами предстоящей проверки, – проговорил Паркер, внешний вид которого производил тягостное впечатление. – Полиция, прокуратура и руководство ускорителя условились, что без нашего ведома и нашего разрешения никакой – я подчеркиваю, никакой – информации о происшедшем средствам массовой информации передано не будет. Это положение станет действовать до тех пор, пока мы совместно не примем иного решения, – голос его становился все тише, он прокашлялся и утер носовым платком пот со лба.

Филипп озабоченно смотрел на него. Ему снова вспомнился репортер уголовной хроники из берлинской газеты Маске и то, что он рассказал ему о сыне Паркера.

Клагер предложил:

– Думаю, лучше всего будет, если мы сейчас пройдем к ускорителю. Я, естественно, готов оказать вам посильную помощь, хотя вновь и вновь подчеркиваю, что не допускаю и мысли о компьютерном преступлении.

Неожиданно взорвался Ратоф:

– Это вы подчеркиваете в моем присутствии уже в третий раз! Если вы желаете таким образом внушить нам мысль о том, что в несчастном случае повинна аппаратура, изготовленная под наблюдением «Дельфи»…

– Замолчите оба! – все с удивлением воззрились на прокурора Ниманда, которому было холодно в жару. – Никто никому ничего не инкриминирует! Не отравляйте и без того отравленную атмосферу!

Ратоф тут же дал задний ход:

– Ради всего святого, уважаемый господин прокурор! У меня и мысли такой не было! Однако я представляю здесь фирму, интересы которой распространяются на многие страны, не так ли? И каждый поймет, почему этот несчастный случай меня так удручает, разве не так? Скажите честно, вы бы не возмущались?

2

Очень большой зал с бетонированными стенами. Посреди него стальная громадина в несколько этажей высотой.

– Это и есть ускоритель, – сказал профессор Клагер. – Двадцать пять метров в длину, диаметр – пять метров. Здесь мы можем разгонять электрически заряженные частицы со скоростью, в десять тысяч раз превышающей звуковую.

Они шли вдоль так называемой «пушки», к которой тянулись лестницы. За платформами, которыми она была огорожена, возвышались бетонные стены, с пропущенными через них металлическими пластинами.

Клагер объяснял:

– Ионные лучи через бетон не проникают. Поэтому все важные приборы и, главное, центральный компьютер, находятся в помещениях за этими стенами.

Пока он говорил, мимо прошла платформа с грузом. За ней другие.

– Перед нами, на ближнем к нам конце ускорителя, вы видите четыре лаборатории, в которых и производятся все эксперименты и проверки. Лаборатории отделены одна от другой бетонированными стенами, они открыты в сторону ускорителя. После несчастного случая мы удалили из помещений всех, кого могли. В этих же четырех лабораториях мы проверяли колеса и подвески вагонов на возможную усталость металла. Вся нужная для этой цели аппаратура тоже защищена бетонными стенами. Еще раз повторяю: лучи сквозь бетон проникнуть не могут.

– Как колеса и подвески попадают в лабораторию? – Ниманд надел плащ и тем не менее зябко потирал стынущие руки.

– Потолки у лабораторий раздвижные. Материал подается вовнутрь с помощью установленных на платформах кранов, – объяснил Клагер. Стекла его очков без оправы поблескивали так сильно, будто их тоже возмущало само предположение, что причиной несчастного случая могла явиться какая-то манипуляция с главным компьютером.

– Понимаю, – сказал Ниманд, складывая скрещенные руки на груди.

– Объяснить, как функционирует этот ускоритель, дело простое, – не без высокомерия проговорил Клагер. – В принципе, он действует примерно так же, как и телевизор. В каждом телевизоре есть светящийся катод. Он излучает электроны, а эти электроны…

Минуточку, пожалуйста! – перебил его Ниманд. – Что такое светящийся катод? И откуда берутся электроны?

«Как в Эттлингене, – подумал Филипп. Он должен во все вникнуть. Теперь начнется!»

У Клагера было лицо мученика, пока он отвечал прокурору:

– Металлы обладают той особенностью, дорогой господин Ниманд, что их электроны очень подвижны.

– Это те самые электроны, которые есть в атоме?

– Верно.

«Сейчас опять начнется игра в «вопросы-ответы», – подумал Филипп. – Этот высокообразованный чудак мне нравится!»

– «Очень подвижны» – что это значит?

– Если вы подогреете металл, например, вольфрам, то вокруг него образуется как бы облако электронов.

– А где в телевизоре есть такой металл, как вольфрам?

– В катоде, господин прокурор, в светящейся трубке.

– А как выглядит сам светящийся катод?

– Как маленькая металлическая пластинка, или как проводок в лампочке накаливания. Вы ведь наверняка не раз видели эти проводки из вольфрама и даже держали их в руках?

– Да, держал в руках. Выходит, когда я включаю электрическую лампочку, я тем самым подогреваю эту пластинку или проводок, он начинает раскаляться, светиться, а то, что это свечение создает, – это электроны, которые очень быстро двигаются, когда разогреваешь, например, вольфрам.

Человек, который с рождения страдал малокровием, засмеялся, как ребенок. И этим опять напомнил Филиппу Коломбо.

– А кто разогревает эту лампочку накаливания, э-э… светящийся катод в телевизоре?

– Тот, кто его включает.

– А что при этом происходит с электронами? Это из них получается телевизионная картинка?

– Нет, в этом состоянии электроны беспорядочно носятся по телевизионной трубке.

– Но ударяются при этом, конечно, и об экран. Миллионы и миллиарды электронов. Я вот что хочу сказать: что это закрытое пространство, понимаете?

– Да, они ударяются при этом об экран, верно. Это вам наверняка не раз приходилось видеть, когда вы включали телевизор, а программа, которую вы хотите принять, не работает. И тогда вы видите…

– Будто экран запорошился снегом. И при этом слышится такой специфический шорох. Это от ударяющихся по трубке электронов?

– Да, это от касания электронов, мчащихся по кривой. Если передающая станция подключается не сразу, экран может весь запорошить, как снегом.

– А когда станция подключается?

– Когда передатчик подключается, он посылает электромагнитные волны, господин Ниманд. У вашего телевизора, то есть принимающего и воспроизводящего сигналы устройства, есть антенна. Или он подсоединен к кабелю. Через антенну или через кабель электромагнитные волны передающей станции попадают в ваш телевизор и направляют – скажем для краткости беспорядочно мечущиеся электроны на те места на экране, где им положено быть, чтобы получилась картинка.

– И миллионы и миллиарды таких электронов эту картинку и образуют?

– Правильно, господин Ниманд. Однако прошу не забывать: электромагнитные волны передатчика не имеют никакого отношения к тому, что накаленный катод распространяет электроны.

– В вашем ускорителе есть нечто вроде накаленного катода, я правильно понял?

Голос Ниманда выдавал его нетерпение. «Счастливый человек, – подумал Филипп. – Он счастлив, потому что способен понять и разобраться. Счастлив… А что сейчас делает Клод? И где она в настоящий момент?»

– Точно так, это металлические стержни. Они раскаляются и испаряют ионы.

– Ионы? А это что?

– Ионы… Прежде чем мы углубимся в детали, господин Ниманд, я позволю себе – опять-таки для краткости – выразиться так: в рамках моего сравнения с телевизором ионы – это заряженные частицы, образующиеся из атома и молекулы. Эти ионы «испаряются» из разных элементов и потом при напряжении в ускорителе, достигающем около тридцати миллионов вольт, «выстреливаются» в противоположную сторону ускорителя. Там они пробивают углеродную пленку толщиной в несколько миллионных долей миллиметра. После взаимодействия со слоем углерода они получают положительный заряд, притягиваются к задней стенке ускорителя и со скоростью многих тысяч километров в секунду «отстреливаются» в одну из этих четырех лабораторий – причем в форме невероятно мощного, связанного ионного луча.

Пока Клагер объяснял все это, он и его посетители дошли до конца ускорителя, который здесь становился тоньше, и теперь они стояли перед разделенными бетонными стенами четырьмя лабораториями.

– Ионный луч попадает – я говорю о проверке колес и подвесок железнодорожных вагонов – на металл, делает его радиоактивным и, таким образом, возникают гамма-лучи высокой концентрации, очень опасные, надо всем сказать…

Ратоф пробормотал что-то, неразборчивое.

– Не понял? – раздраженно переспросил его Клагер.

– Да нет, ничего, – сказал Ратоф. – Продолжайте, прошу вас!

Клагер некоторое время молча смотрел на него.

– Высокой концентрации и очень опасные, – повторил он. – Поэтому при работе ускорителя никто не должен находиться в лаборатории, когда туда попадает ионный луч. На какую лабораторию будет направлен луч, решает главный компьютер, в котором подытожены все необходимые данные и все сделанные распоряжения. В каждой лаборатории вы видите по две зафиксированные видеокамеры. Они передают все в помещения, находящиеся за толстой бетонированной стеной. Там эксперты могут наблюдать за происходящим на экранах мониторов, там же регистрируются все полученные данные измерений и проверок – в нашем случае с помощью гамма-лучей. Вот эти самые данные проанализируют ученые и с большой степенью точности будет установлено, что с металлом колес. Ведь они могут быть сделаны из множества разных сплавов, продлевающих износостойкость деталей.

– И общий анализ дает полное представление о состоянии колес или подвески, то есть «устал» уже металл или еще послужит?

– Все именно так, господин Ниманд.

– Вы сказали, что ионный луч обладает огромной силой и что возникающие при столкновении гамма-лучи очень опасны?

– Ионный луч очень опасен, и гамма-лучи тоже, и если они пересекутся, «столкнутся», это будет представлять смертельную угрозу для людей, находящихся в этот момент в лаборатории, тем более – если лучи в них попадут или хотя бы заденут. Теперь, я полагаю, вам известно достаточно, чтобы понять, что произошло. В лаборатории номер один – вы видите большие цифры: от единицы до четверки – итак, в первой лаборатории в момент проникновения в нее сильного ионного луча, возбудившего гамма-лучи, находилось три человека. Студент и два аспиранта. Прежде, чем ускоритель начинает работать, раздается громкий колокольный звон, после которого все сотрудники, в какой лаборатории они ни находились бы, обязаны покинуть зал. Но эти трое остались в первой лаборатории.

– Но почему? – удивился Паркер. – Ведь им было известно, какую угрозу представляет собой ионный луч вкупе с гамма-излучением. Тогда почему они остались?

– Ионный луч попал не в четвертую лабораторию, как было предусмотрено планом, а в первую, чего никогда согласно плану не происходило, и что никогда прежде не вводилось в программу компьютера. Это единственный в своем роде случай, и я считаю, что причиной тому – какая-то ошибка в ускорителе, я повторяю: какая-то ошибка в ускорителе, а вовсе не в действиях некоего вируса.

– Никакой ошибки не было и нет! – вскричал Ратоф.

– Не кричите! – сказал Паркер. – Пожалуйста, не кричите, господин Ратоф!

– Прошу прощения, – сказал Ратоф. – Я взволнован, я переживаю…

– Но не так переживаете, как я, – недовольным голосом проговорил Клагер.

– Если эти трое из лаборатории номер один сигнала не слышали, – тихо сказал Ниманд, – то это произошло либо в результате преступного замысла, либо по их собственной ошибке. Доза облучения огромна. Один уже умер, двое – в тяжелом состоянии. Даже если их спасут, исключительно тяжелых последствий этого облучения им не избежать.