Текст книги "Любовь — последний мост"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

16

Створы большой стеклянной двери разъехались. Филипп вкатил тележку со своим багажом в зал прилетов аэропорта Куантрен и остановился. В стороне от толпы встречающих своих друзей и близких он увидел стоящую в одиночестве Клод. Она была в синем брючном костюме и в синих туфлях без каблуков. Теперь и она заметила Филиппа. Подняла руку. Он пошел ей навстречу. В зале было как всегда шумно, слышался плач детей, музыка и объявления дикторов по аэровокзалу. Оба они шли навстречу друг другу немного скованно, неуверенно. Вот она замедлила шаги. А потом вдруг Клод побежала, и он тоже бросился к ней на встречу. Они крепко-крепко обнимали друг друга, шептали слова любви, целовали друг друга в губы, в щеки, в глаза, и у Филиппа появилось такое чувство, будто они с Клод не разлучались вовсе.

– Любовь моя, – говорил он по-французски. – Светлая моя любовь… Как я тебя люблю!

– Дорогой, – улыбаясь сквозь слезы отвечала она по-немецки. – Дорогой мой, наконец, наконец-то!

Он снова и снова целовал ее губы, лоб и щеки.

– Пойдем, – предложила она, когда кто-то из пассажиров толкнул их и даже не извинился.

На улице их ждал Рамон Корредор, молодой водитель-испанец, который встречал Филиппа, когда тот впервые прилетел в Женеву.

Рамон поклонился им.

– Как я рад снова видеть вас в Женеве, месье Сорель!

Он принял у Филиппа тележку и покатил ее вперед через «зебру» в самый центр большой парковки, на которой стоял его синий «ягуар». Уложил в багажнике чемодан и сумку Филиппа, а сверху – его светлый плащ. В Мюнхене шел дождь, а здесь светило солнце, и снова Филиппу бросилось в глаза море цветов, на сей раз осенних, ими были покрыты склоны холмов, они вовсю цвели на лужайках и в огромных каменных вазах перед зданием аэровокзала.

– Да, о твоем приятеле, Рамоне, – сказала Клод, крепко державшая Филиппа под руку. – Я вчера вечером встретила его перед «Бо Риважем», когда шла в парикмахерскую. Я сказала ему, что ты прилетаешь сегодня, и тогда он сразу предложил мне свои услуги: отвезти меня в аэропорт, где мы тебя и встретим. Ты не против?

– Очень удачно все сложилось, – ответил он, приятно удивленный теплым и ласковым воздухом этого воскресного дня. – Он хороший парень, двух мнений быть не может.

Потом они сидели на заднем сиденье «ягуара», а Рамон гнал машину по широкой улице, идущей под зеленым сводом, образованным смыкающимися кронами деревьев аллеи. Мимо пролетали белые виллы, парки с клумбами, на которых еще цвели розы. Вот снова появилось озеро с пассажирскими судами и яхтами на нем, на его берегу тоже цвело множество пестрых цветов; Филипп целовал Клод, вдыхая запах ее кожи и туалетной воды «In Love again».

– In Love again, – сказал он.

– In Love forever, – сказала она. – Forever and a day[94]94
  Люблю навсегда. Отныне и навеки (англ.).


[Закрыть].

17

В квартире Клод они, взявшись за руки, прошлись по всем комнатам и остановились перед камином. Маленькая девочка с огромными глазами очень серьезно смотрела на них с портрета.

– Мама тоже счастлива, – сказала Клод, – видишь, как она на нас смотрит!

Он принялся вглядываться в картину, и ему показалось, будто в серьезных глазах маленькой девочки и на губах у нее вдруг появилась улыбка. «Какая ерунда», – подумал он. «А почему бы и нет?» сразу одернул он себя.

Он пошел следом за Клод на кухню. Здесь у нее в большой кастрюле были нарезанные для салата овощи, яйца вкрутую, оливки и маленькие початки кукурузы. Она взяла из холодильника блюдо с копченым лососем и бутылку белого вина, поставила на стол масло и положила свежие багеты. Посреди стола стояла ваза с тремя бутонами орхидей.

После еды они перешли в большую гостиную с черно-белым мраморным полом и сели перед телевизором.

– Конечно, и здесь, и в Италии я видела много репортажей с места катастрофы, – сказала Клод. – О том, как самолеты столкнулись в воздухе и рухнули, о погибших, о тяжелораненых и обо всех спасателях. А вчера вечером я видела тебя во время этой пресс-конференции в Кёльне. Я слышала все ваши выводы и объяснения. Как все это страшно!

– Да, – сказал он. – Очень страшно.

– Но сам ты, вернувшись из Германии, даже не попытался объяснить мне суть происходящего.

– Я не хотел, чтобы ты знала ужасную правду.

– Вот-вот! Я так и подумала. Но теперь с этим покончено. Ты расскажешь мне все, что тебе об этой истории известно: всю правду, до конца!

– Я просто вынужден тебе все рассказать, – проговорил он.

И затем со всеми подробностями он рассказал ей о катастрофе на комбинате лекарственных препаратов в Берлине, потом о несчастье в Дюссельдорфе – тоже не утаивая никаких деталей, – и, наконец, о рухнувших вблизи Ингольштадта самолетах.

У Клод было много вопросов к нему, и они несколько часов просидели перед открытой дверью на балкон. Солнце уже садилось, а он все говорил, спустились сумерки, а он продолжал свой рассказ, и только когда стало совсем темно, он остановился.

– В конечном счете все прояснится, – проговорил он. – Только главного у нас пока в руках нет, того, что могло бы спасти нас.

– О чем ты говоришь?

– О совершенной антивирусной защитной программе, – сказал Филипп. – У нас есть отличные программы, однако они не вполне совершенны. И вопреки всем защитным программам преступники всякий раз изыскивают путь, чтобы ввести в нашу систему свои вирусы. Однако отныне мы объединим наши усилия в самых разных странах, чтобы создать совершенную защитную программу. Конечно, «Дельфи» заинтересована в таком сотрудничестве. Потому что и там довольно давно работают над чем-то подобным.

– И ты считаешь, что вообще возможно – ответь мне, как на духу, Филипп! – создать программу, которая со стопроцентной надежностью не допустит в систему вирус?

– Это невероятно сложно, но такой шанс есть. Возможность стопроцентной защиты от проникновения вируса в принципе дана.

– И каковы ваши шансы?

– Они велики, дорогая. Я ведь сказал уже, что сейчас над этим будут работать лучшие специалисты во всем мире. Поверь мне, пожалуйста!

– Я тебе верю. Вы должны суметь остановить этот террор, – сказала Клод.

Они еще долго молча сидели на диванчиках, Клод включила телевизор, и они просмотрели передачи новостей по разным каналам. И повсюду комментаторы говорили о компьютерных преступлениях, о ходе расследования и о том, что эксперты разных стран совместно работают над тем, как с помощью идеальных защитных программ в будущем избежать новых несчастий.

Полночь давно миновала, когда они, наконец, пошли в спальню. Ими овладело желание, но у них ничего не получилось, и под конец они, нагие, сидели с подложенными под спину подушками у изголовья постели, и Клод, положив голову на плечо Филиппа, сказала, что им не стоило и пытаться после всего того, о чем они перед этим говорили – так они переволновались, – а он сказал:

– Да, после того, о чем мы говорили и после того, что произошло.

Их руки сплелись, она поцеловала его в губы, и он ощутил биение ее сердца, а сквозь открытое окно они оба видели огромный фонтан на озере, который ночью подсвечивался скрытыми прожекторами, так что струи его напоминали жидкое золото. Фонтан бил на высоту в сто сорок метров и в высшей своей точке струя раскрывалась, как огромный цветок, и миллионы капель падали обратно в озеро: pennies from heaven[95]95
  Монетки с неба (англ.).


[Закрыть].

Сейчас, около двух ночи, машины внизу проезжали лишь изредка, их шум не проникал в спальню и только по потолку время от времени пробегали причудливые тени.

Конечно, Клод опять заговорила о произошедших катастрофах, ужасаясь, что столько людей уже погибло, и нет никакой уверенности в том, что это не повторится. Она расплакалась, и он чувствовал, как по его груди катятся ее слезы. А что, если у них на самом деле ничего не получится?

Он смотрел поверх ее подрагивающих плеч в сторону больших белых судов на озере, на верхних палубах которых кружились в танце парочки. Музыка оттуда к ним не долетала, не было слышно ни звука. Она сказала:

– Любовь моя, у меня есть только ты, а у тебя – я. И ты должен мне говорить обо всем. И всегда одну правду. Никогда не ври мне. Прошу тебя, Филипп! Ну, пожалуйста!

И он подумал, что никогда впредь не обманет ее и не умолчит о чем-то важном, никогда, и поэтому сказал, что хотя у них есть шансы добиться успеха, существует, тем не менее, опасность, что им не удастся предотвратить очередное преступление.

– Ты и такое допускаешь?

– Да.

– То, что можно допустить или представить себе, то и случается, – сказала она. – Значит, так оно и будет. Во всем мире. И может случиться с каждым. Может коснуться всех и каждого? Скажи, Филипп.

«Не лги ей, – подумал он. – Никогда больше ее не обманывай». И поэтому сказал:

– Да, это может коснуться всех и каждого.

– В любой момент?

– В любой момент.

– Повсюду?

– Повсюду.

Она еще теснее прижалась к нему всем телом.

– И может случиться с нами тоже?

– И с нами тоже.

«Никогда больше не лгать ей. Никогда».

– Сможем мы от этого уберечься, Филипп? Может от этого кто-то уберечься?

– Если очень повезет, – сказал он.

– «Если очень повезет», merde![96]96
  Здесь: проклятие (фр.).


[Закрыть]

Он поцеловал ее веки, из-под которых сочились слезы.

– Сколько времени мы можем этого не опасаться? – спросила она.

– Пока мы будем любить друг друга.

– Тогда это продлится долго, – сказала она.

18

На другое утро они полетели в Ниццу.

Филипп позвонил Максу Меллеру, и тот сказал, что с нетерпением ждет их. В аэропорту они взяли напрокат машину, и Филипп сел за руль. Здесь, у Средиземного моря, было еще очень жарко, и когда они проезжали по дороге Корниш Литтораль, Филипп показал Клод средневековый замок Эз-сюр-Мер и деревеньку Эз на высоком крутом утесе. Вскоре перед ними открылись каменные джунгли небоскребов Монте-Карло с «Отель де Пари» и дворцом князей Гримальди[97]97
  Княжеская династия в Монако. – Прим. пер.


[Закрыть] на высокой скале. Через полчаса они уже ехали по Набережной Солнца, проходившей совсем близко от моря и тянувшейся до самой Ментоны, и Филипп сказал, что Ментона – это всемирная столица производителей лимонов и что во время карнавалов здесь проводится знаменитый «Праздник Лимона». Весь город встречает его в совершенно особом наряде, который просто необходимо хоть раз увидеть, по его улицам шествуют процессии, на телегах и повозках возвышаются кучи лимонов, на которых восседают местные красавицы. По пятнадцать тонн лимонов уходит на эти рукотворные лимонные пирамиды. Впоследствии эти лимоны развозят по больницам или перерабатывают в повидло.

– Сколько ты всего знаешь, – улыбнулась Клод.

– Это все мне Макс рассказал, – ответил он. – Он здесь живет уже довольно долго.

Филипп во время поездки говорил, не умолкая, потому что чувствовал, что Клод постоянно думает о вирусных атаках, уже случившихся и еще предстоящих, и ему хотелось отвлечь ее от этих мыслей.

Он рассказал ей, что здесь, как и на территории Женевы, обитали римляне и что бухту, у которой выросла Ментона, они называли Pacis Sinus.

– Залив Мира, – перевела Клод. Голос ее дрожал, она отвернулась и смотрела в сторону мерцающего вдали моря.

В конце Набережной Солнца у маяка, что рядом с молом, начинается въезд в Старую гавань, в которой на мягких волнах покачивались баркасы рыбаков и яхты.

Здесь Филипп припарковал взятую напрокат машину. Прихватив свои маленькие чемоданчики, они поднялись в Старый Город и оказались на площади Св. Михаила перед самой большой и красивой барочной церковью в этих местах. Площадь была вымощена белыми и серыми камнями так, что они образовали герб князей Гримальди. Эта площадь напомнила Клод итальянские пьяццы, о чем она и сказала Филиппу, а тот добавил, что здесь по вечерам часто бывают концерты: и акустика под открытым небом здесь особенная, и вид на море чудесный. Когда они проходили по Длинной улице – Rue Longue – Филипп сказал, что она проходит на месте античной дороги Юлии Августы – Via Julia Augusta, – которая когда-то была главной улицей Ментоны.

По лестнице они поднялись на холм Воспоминаний, поросший старыми лаврами и олеандрами. Им навстречу выбежала большая кошка с черной блестящей шерсткой и светящимися светло-зелеными глазами. Кошка замяукала и начала тереться о ноги Клод, а когда та нагнулась и погладила ее, заурчала.

Вслед за кошкой появился высокого роста худощавый мужчина. Кожа его лица казалась выдубленной солнцем, морской водой и ветром. Он был в сандалиях на босу ногу, белых холщовых брюках и синей рубашке навыпуск. Широко улыбаясь, он обнял своего старого друга Филиппа и совершенно непринужденно, будто хорошо был знаком с ней долгие годы, Клод, поцеловав ее в обе щеки.

– Добро пожаловать, дорогие мои, – сказал по-немецки шестидесятишестилетний Макс Меллер. Они ответили на его приветствие, а черная кошка начала издавать звуки, говорящие о том, что она требует к себе внимания. Макс Меллер поднял ее, посадил себе на плечо и представил:

– Это Клеопатра. Пригласи Клод и Филиппа посетить наш дом, моя красавица!

Кошка по имени Клеопатра посмотрела на них своими светло-зелеными глазами и что-то негромко проурчала – наверное, пригласила в свои владения.

Сделав всего несколько десятков шагов, они оказались у входа в дом Макса Меллера, который стоял посреди запущенного сада, в котором росло много оливковых и лимонных деревьев. Терраса дома была обращена к морю.

В доме царила прохлада. Стены комнат уставлены высокими книжными шкафами, обстановка старая, солидная. На письменном столе Макса стояла менора, а слева на стене висела репродукция картины Шагала.

Из библиотеки они прошли на террасу, где стояло несколько удобных плетеных кресел и вазы с живыми цветами. Отсюда открывался вид на весь город, на старую и новую Ментону, а за ним расстилалось море, и было видно побережье – от мыса Мартина до итальянского городка Вентимилья в дали. На севере бухту окаймляли высокие седые горы, которые защищали Ментону от злых ветров.

Ниже террасы находилось Старое кладбище с захоронениями на четырех уровнях, и Макс Меллер сказал:

– Это Старое кладбище – самое утешительное и самое успокаивающее место из всех, что я встречал на своем веку. Может быть, из-за него я в свое время и купил этот дом. На этом кладбище лежат англичане и русские, немцы и французы, итальянцы и американцы, люди из самых разных стран, жившие некогда в Ментоне, а теперь эта земля стала местом последнего упокоения для всех – и для каждого из них. Вон там, на его южном окончании, буду лежать я, – я уже купил землю для могилы.

– Эх, старик, – расчувствовался Филипп, – знал бы ты, как я рад видеть тебя.

– А обо мне и говорить нечего, – улыбнулась хозяину Клод. – Вы мне очень понравились, Макс. Вы позволите мне называть вас так?

– О-о, пожалуйста, – Макс Меллер положил руку ей на плечо и опять расцеловал в обе щеки, а потом предложил: – Пока мы не расплакались от умиления, давайте-ка пообедаем. Евфимия приготовила для нас что-то особенное.

Они перешли в столовую, стены которой совсем недавно побелили, и сели за большой и крепкий крестьянский стол. Скатерти не было, зато посуда оказалась очень красивой.

Женщина невысокого роста, с виду немолодая, умудренная жизнью крестьянка, которую Макс представил им как Евфимию, свою домоправительницу, подала сначала Клод, а потом Филиппу загрубевшую от постоянной работы руку, обнажив в улыбке свои вставные челюсти. Макс сказал, что Евфимия живет в десяти минутах ходьбы от его дома, что у нее есть три кошки и что она заботится о нем вот уже шестнадцать лет, – при этом он погладил ее по седой голове. Евфимия, просияв, спросила, можно ли уже подавать на стол.

– Пожалуйста, Евфимия, – сказал Макс, – окажи нам эту любезность.

19

Еда была вкусной, вино превосходным, и они просидели за столом почти два часа. Поблагодарив Евфимию, Макс заметил, что самое время de faire dodo[98]98
  Здесь: придавить подушку (фр.).


[Закрыть], то есть основательно отдохнуть. Он проводил Филиппа и Клод в гостевую комнату, где стояла большая старая кровать, и оставил их. Раздевшись они любили друг друга, и это было неизъяснимым блаженством. Они уснули, тесно прижавшись друг к другу. Голова Клод покоилась на правой руке Филиппа.

Она проснулась, когда спускались сумерки. Филиппа рядом не было. Она нашла его на балконе, где он беседовал с Максом.

– А вот и вы! – воскликнула она и, обращаясь к Филиппу, добавила: – Не очень-то это вежливо оставлять даму в одиночестве. Вдобавок, я наверняка не ошибусь, если скажу, что вы перемывали мне косточки.

Макс встал и обнял ее.

– Да, мы только этим и занимались, дорогая моя.

– Приятно слышать, – ответила она с улыбкой. – И как это Филипп при его скрытности…

– Должен же был он рассказать мне, где и когда вы познакомились, что вместе пережили. И вообще – какая вы удивительная. Я, конечно, захотел узнать о вас побольше – ведь он мой старинный друг.

– И теперь вы полностью в курсе событий.

– Да, – с серьезным видом кивнул Макс. – Теперь я знаю, что о лучшем подарке судьбы, чем вы, Филипп и мечтать не мог. Я поздравляю его – и вас тоже! Потому что Филипп у нас тоже не из последних.

– Что правда, то правда, – согласилась Клод. – Встречаются субъекты куда хуже.

Они рассмеялись, и Макс снова обнял ее, а потом Евфимия принесла кофе и попрощалась с ними до завтра. Клеопатра прыгнула на колени Макса. Он почесал за ушками, и она мягко замурлыкала от удовольствия.

Филипп начал рассказывать о том, с чем пришлось столкнуться после трех вирусных атак. Времени было вдоволь, и он не опускал подробностей, а Макс слушал его с подчеркнутым вниманием.

Тем временем спустилась ночь, и внизу, в долине, и в домах на горных склонах зажглись тысячи огоньков. Макс зашел в дом и принес оттуда три теплых свитера и бутылку превосходного вина. Они выпили совсем понемногу, и Макс заговорил, обращаясь сначала к Филиппу:

– Когда в последний раз ты звонил мне из Мюнхена, я сказал, чтобы ты поскорее приезжал сюда, ибо происходит нечто такое, что не поддается осмыслению, и что обсудить это мы должны не по телефону. Припоминаешь?

– А как же, – ответил ему Филипп.

– В Китае я встретился со многими умными и знающими людьми, причем не только с китайцами. Мы дни и ночи напролет говорили о том, что ко всеобщей радости рухнул коммунизм, а вместе с ним Советский Союз и весь Восточный блок. И что мы оказались в совершенно изменившемся мире, в мире глобального капитализма и объединенной Европы, в которой ведутся войны и происходят забастовки, где расовая ненависть смыкается с враждебностью к иностранцам, где сейчас девятнадцать миллионов безработных. Как известно, каждый, не нашедший работы в своей стране, может работать в любой другой стране Европейского Союза, потому что границ в их былом понимании больше не существует. Правда, в других странах тоже нет свободных рабочих мест…

Клод несколько наклонилась вперед, внимательно слушая Макса Меллера.

– И в этом прекрасном новом мире гиганты промышленности объявляют, что за прошлый год им вновь удалось вдвое увеличить свои доходы, а также сократить десять тысяч рабочих, после чего индекс акций этих корпораций на бирже резко подскочил.

– Об этом, – Клод вынуждена перевести дыхание, – как раз об этом я однажды говорила Филиппу.

– Я знаю.

– Откуда? – удивилась она. – Это вам Филипп рассказал?

– Нет, – ответил Макс. – Но когда я сегодня увидел ваше лицо, я все понял, дорогая моя. Я, увы, старый человек, и жизнь меня научила читать по лицам, а особенно по глазам, и я совершенно уверен, что именно такой разговор должен был состояться у вас с Филиппом, потому что вы тоже возмущены, как и я…

– Дальше! – сказал Филипп. – Продолжай, Макс!

– Так вот, – проговорил Макс, – новая валюта и ЕС – это, конечно, вещи прекрасные – для индустрии, для банков, для страховых компаний. Вы можете быть совершенно уверены в том, что экономика и армия – никогда не забывайте о любимой армии! – от реформ последних лет нисколько не пострадают…

Филипп с усилием сглотнул.

– И поскольку такие сказочные доходы получают очень многие гиганты индустрии в самых разных странах, не извлекая при этом уроков из истории и существующих экономических законов, произошел крах сначала на японской бирже, а затем и на биржах государств, которые своим богатством обязаны использованию детского труда. Крах дальневосточных бирж отозвался и на биржах Европы, Северной и Южной Америки, потому что мир наш очень невелик, и все мы друг от друга зависим. Ну а уж последствия этих биржевых потрясений были по-своему восприняты глобальным капитализмом, который считает, что отныне для него никакой закон не писан и что считаться ему не с кем. Было положено начало новому развитию: разного рода слияниям. Разные фирмы сливаются прямо лихорадочно…

Клод снова закивала.

– Корпорации объединяют свои империи с империями других гигантов, – продолжал Макс. И это в мировом масштабе. «Мы должны стать самыми великими», – говорят себе корпорации. – Мы должны обладать абсолютной властью, каждый в своей области! И тогда абсолютная власть в этом прекрасном новом мире будет в наших руках». В былые времена подобным действиям противостояли законы о картелях, существовали подробно расписанные законы о том, какая часть рынка может принадлежать одному предприятию – а уже от этого зависело и то, каким будет его влияние в данной сфере экономики.

Клеопатра громко замурлыкала, выражая этим на своем кошачьем языке удовольствие и благодарность за то, что ее гладят и почесывают за ушками.

– Да, моя красавица, – приговаривал Макс, – тебе нравится, когда тебя гладят по шерстке. Сегодня корпорации плевать хотели на всякие там постановления картельных ведомств. В конце концов и сами картельные ведомства сдались на милость победителей, ибо кто только сегодня не объединяется! Крупнейшие концерны, выпускающие лекарства – на всех континентах. Самые крупные страховые компании. Крупнейшие химические корпорации. Банки в Германии – внутри страны. И зарубежные банки тоже. Это же относится к гигантам сталелитейной промышленности. Крупнейшие производители легковых и грузовых автомашин занимаются этим уже давно, а в последнее время начали сливаться и самые большие медийные концерны, возникают целые империи, издающие книги, газеты и обладающие собственными телекоммуникациями. Пять американских инвестиционных банков, среди них «Голдман-Закс», «Мэррил Линч» и банк «Дж. П. Морган Банк», производят этот «процесс реконструкции», как это принято называть. И лавина покатилась. Каждый день празднуются «свадьбы» во все новых экономических отраслях. Менеджеры, получающие немыслимо высокое вознаграждение за свои услуги под лозунгом «Корпорации всех стран, объединяйтесь!», всегда имеют в запас самые убедительные аргументы: например, необходимость сокращения накладных расходов. Потому что при любом подобном слиянии сокращается число рабочих мест – на десять, двадцать, тридцать тысяч. Люди, занимавшие их, оказываются на улице. И самое главное: теперь никакого краха биржи не предвидится, потому что с ростом курса акций растут и капиталы крупнейших корпораций. Злые языки пророчат, будто эти корпорации создали нечто вроде чудовищных размеров вавилонских башен, и неизвестно еще, какая судьба их ожидает. Но все это, конечно, пустая болтовня, в которую не стоит вникать! «Майкрософт еще крупнее «Эксона», – объяснял мне один немецкий банкир в Пекине. Каждый кивает на другого, когда задаешь каверзные вопросы. И примет ли тот или иной менеджер участие в слиянии двух концернов, ни малейшей роли не играет. Не пожелает – его место с радостью займут сотни других. Вот как он выглядит, этот прекрасный новый мир глобального капитализма! У пятнадцати процентов людей будут скапливаться огромные деньги, от миллионов до миллиардов, пятьдесят процентов будут лихорадочно пересчитывать каждый грош, чтобы выжить, а тридцать пять процентов людей будут влачить жалкое существование.

– Именно так все и будет, – подтвердила Клод. – Это и есть глобальная война богатых против бедных.

– Она уже ведется по всем законам военного времени. Однако если в мире тридцать, пятьдесят или даже сто миллионов человек окажутся без работы и потеряют всякую надежду эту работу обрести, если они будут вынуждены подчиняться диктату этого нового миропорядка и будут жить, вернее, влачить жалкое существование, подчиняясь его законам, ибо этого только и требует глобальный капитализм, – то дело может дойти до восстаний, не правда ли? Может случиться так, что бедные возмутятся и расколотят мраморные скульптурные группы в парках супербогачей. Вспомним о третьем мире! Не думаете же вы всерьез, что Африка еще долго будет безучастно наблюдать, как умирают с голода ее дети? Или вы полагаете, будто насилие, которому подвергали природу, останется без последствий? Эти прекрасные места на Лазурном берегу скоро превратятся в выжженные солнцем степи. Будут вестись войны за каждый значительный источник пресной воды, но к тому времени все основные источники окажутся захваченными теми же корпорациями. В Сибири льды растают и обнажатся гигантские месторождения полезных ископаемых – а кому они к тому времени будут принадлежать? Эти корпорации не кретины, они себе на уме. Они уже сейчас отдают себе отчет, что придет время, когда награбленное добро им придется защищать силой. И поэтому они уже сегодня создают про запас то, что может им понадобиться в будущем, чтобы держать в страхе и ужасе миллионы людей. А если потребуется, сотни и тысячи подохнут у них, как собаки.

– Нет! – вырвалось у Филиппа.

– Это так, – сказал Макс. – Это так и есть, друг мой! Уже проведены первые вирусные атаки, одна страшнее другой. У вас в «Дельфи» работают над безупречной защитной программой. Повсюду работают над безупречными защитными программами. И никто не в состоянии ее создать. Никто ее и не создаст.

– Почему это? – испуганно встрепенулась Клод.

– Потому что это равносильно чуду. Судите сами: в медицине тоже нет защиты от всех вирусов. В настоящее время нет антивируса СПИДа. Если «Дельфи», как и другие фирмы, работают над созданием такой идеальной программы, это значит, что пока ее нет. А будет ли она создана, неизвестно. Корпорации, во всяком случае, на это ставку не делают. Ибо в противном случае они не смогут ввести в намеченную систему вируса-диверсанта. А ведь придет время, когда это им потребуется! Ты должен признать, Филипп, что это отнюдь не тема для телефонного разговора.

– Но ведь если никогда не будет создано идеальной защитной программы… – подавленно проговорила Клод.

– Может быть, ее и удастся создать, – сказал Макс. – Когда-нибудь. Однако даже если все фирмы, подобные «Дельфи», будут работать над этим, совершенно не ясно, когда она будет создана и произойдет ли это вообще. А до этого корпорации могут поручать своим специалистам проводить вирусные атаки против любого противника или конкурента. Любого! Вы знаете, что эти вирусы способны натворить. Вот ты, Филипп, каких только преступлений ты не мог бы совершить, пожелай ты только? Если от вирусов нет полноценной защиты, а? Подумай! От целых городов остались бы одни руины да пепел, шлюзы каналов отказали бы, и целые страны оказались бы затопленными, самолеты стали бы летающими гробами, морские лайнеры – тысячами новых «Титаников». А массовые болезни, от которых пока нет вакцин? С их помощью можно отправить на тот свет целые народы. Нет таких катастроф, которые нельзя вызвать с помощью вирусов, и тебе это известно, друг мой.

– Да, теперь я знаю об этом, – согласился с ним Филипп.

– Надо сказать также и о том, что мира и согласия между корпорациями нет. То, что один из них может уничтожить другого, надо на сегодня считать добрым предзнаменованием. Да, такова реальная картина. А ты, мой друг, для них тот самый человек, который им нужен, чтобы оправдываться перед обществом: вот видите, дескать, с нами сотрудничает такой эксперт, как Филипп Сорель, который до сих пор всегда находил вирусы – какие бы преступления ни совершались. И все потому, что на данный момент ни «Дельфи», ни кто-либо другой совершенной защитной программой не обладают. Существуй она, даже ты никакого вируса не обнаружил бы, ни его самого, ни его частиц, которые всегда свидетельствуют о том, что здесь имело место компьютерное преступление.

Макс взял со стола книгу.

– Вот что я тут нашел, – сказал Макс. – Это томик Гёте. В нем есть стихотворение, которое очень подходит к твоему нынешнему положению, Филипп.

Он перелистал книгу.

– Вот оно, – сказал он. «Полное собрание сочинений И.В. Гёте. Юбилейное издание издательства «Артемис». Страница девяносто вторая. – Читая вслух, он повысил голос:

 
«Объявление»
26 мая 1811 года.
Кто тут песика искал,
Чтоб не лаял, не кусал,
Рюмки битые сжирал
И брильянты высерал?
 

Макс ткнул пальцем в плечо Филиппа.

– Вот ты и есть этот самый песик! Конечно, за тобой повсюду следят. А ты на них не лаешь и их не кусаешь, а твои поиски для корпораций – бриллианты чистой воды. Умный песик, ищи вирусы, ищи, ищи получше!

Филипп вдруг вскочил.

Лицо его было мертвенно-бледным, левое веко подергивалось.

– Что случилось? – воскликнула Клод. – Что с тобой, дорогой?

– Во Франкфурт! – выкрикнул он вне себя. – Мне немедленно нужно во Франкфурт!