Текст книги "Любовь — последний мост"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

12

Они поднимались в старом лифте, который трясся, скрипел и кряхтел, пока не остановился на пятом этаже, где жила Клод. Водитель поставил большой чемодан Сержа и маленький старый чемоданчик в круглой прихожей, оклеенной синими обоями. Им пришлось включить свет, потому что жалюзи повсюду были опущены. Они их подняли и распахнули окна настежь, но задернули занавески. Пока мужчины занимались этим, Клод сбросила туфли и босиком побежала в ванную комнату. Филипп услышал, как она пустила воду; сам он, стоя у окна, не сводил взгляд с озера с бегущими по его волнам судами и бьющим в синее небо фонтаном, он видел потоки машин, кативших по набережной мимо клумб с цветами. Здесь, наверху, уличный шум так не досаждал, и хотя солнце стояло над домом в зените, в квартире с ее просторными комнатами и высокими оштукатуренными потолками было прохладно.

В спальне Клод, теперь ярко освещенной, стояла кремового цвета кровать с такого же цвета покрывалом и наволочками на подушках. На золотисто-коричневых деревянных консолях в венецианском стиле, выступавших из стен по обе стороны кровати, лежали беспорядочно набросанные книги и журналы. Вдоль стен, оклеенных кремового цвета обоями, над консолями висели похожие на огромные раковины светильники в древнеримском стиле. Напротив кровати стояло кремового цвета кресло, а рядом с ним – венецианский стол с золотисто-коричневыми интарсиями восемнадцатого века под стать консолям. Золотом отливали и вставки на многочисленных дверцах встроенного шкафа, закрывающего большую стену в комнате, и выпуклая ручка на входной двери. Филипп вошел в огромных размеров гостиную. Квадратные плиты из белого мрамора на полу отделялись одна от другой тонкими черными мраморными пластинами, на черных книжных полках вдоль стен стояли книги в переплетах всех цветов радуги. Обои и занавески на окнах – белые. Семь черных деревянных стульев с мягкими сиденьями и спинками были расставлены вокруг большого низкого стола и двух приставных столиков. Большой стол стоял у открытой балконной двери, его поверхность была покрыта вырезанным точно по его размерам листом темного стекла. И столы, и стулья были в стиле Людовика XVI.

Под самым потолком висели три люстры. Обстановку комнаты завершал большой черный телевизор. Над камином из черного мрамора в черно-белой рамке висел портрет красивой маленькой девочки, писанный маслом; она была в простом платье и сидела, сложа руки на коленях. У девочки были черные волосы и черные глаза, которые очень серьезно смотрели на Филиппа. Ему даже казалось, что где бы он в гостиной ни стоял, взгляд девочки будет направлен на него. Над самой головой ребенка в синем-синем летнем небе парил красный ослик.

– Ты сядь! – сказал Серж, поняв, каково ему, попавшему сюда впервые. – Шикарная лачуга, а?

– Даже очень шикарная, – отнюдь не для вида согласился Филипп, опустившись на один из мягких стульев. – Сколько книг!

– Их еще больше в столовой и в фотоателье Клод. Видишь встроенные в стену динамики справа и слева от картины над камином? Такие есть во всех комнатах. Хитроумная стереоустановка, к которой все они подсоединены, находится в задней комнате фотоателье Клод. Это ее затея. Там же она решает, что когда записать и что когда транслировать. Включается и выключается эта система, в том числе и телевизор, с помощью вот этого самого пульта, – он поднял и показал продолговатую металлическую коробочку с кнопками.

– А кто эта маленькая девочка? – спросил Филипп, указывая на портрет над камином.

– Мать Клод.

– Что?

– Мать Клод. В возрасте трех лет от роду. Эту картину художник сделал по заказу Клод с фотографии. Хороший художник. Я видел фотографию. Как ты знаешь, родители Клод были очень бедны.

– Да, – сказал Филипп. – Это мне известно.

– Снимков здесь не увидишь, они есть только у нее в фотоателье. И других картин тоже нет. Она говорит, что ей хватает тех картин, что висят у меня. А что до фотографий… – он умолк, потому что в комнату вошла Клод. Они оба поднялись с мест.

– Не вставайте, друзья! – сказала Клод. Она была босиком, в махровом халате, очень коротком, так что можно было сколько угодно любоваться ее красивыми ногами. Она принесла серебряный поднос с тремя высокими рюмками и ведерком со льдом, в котором стояла бутылка шампанского марки «Редерер-Кристаль». После душа у нее на голове был высокий белый тюрбан. Она улыбалась, и, казалось, сбросила с себя напряжение последних дней и тяжелого перелета. «Это только кажется, – подумал Филипп, – вон у нее какие темные круги под глазами».

Клод поставила поднос на стол и села.

– Ах, ах! Открой бутылку, Мотек! Нам повезло, что в холодильнике нашлось шампанское.

Когда Серж разлил вино, они чокнулись бокалами.

– Ле хаим, ребята! – сказала Клод. – Будем здоровыми и сильными, и доживем до ста двадцати! – Ле хаим! – сказал Серж.

– Ле хаим, – Филипп не сводил глаз с Клод. «Как она хороша, – думал он, – как она хороша!»

Серж снова наполнил бокалы.

Он сидел в черной рубашке, расстегнув верхнюю пуговицу.

– Сними ты, наконец, свой пиджак и распусти хотя бы галстук, господин генеральный директор, – последние слова он произнес по-немецки, и Филипп, разведя от неожиданности руками, подчинился.

Вдруг Клод охнула:

– Что с тобой? – испугался Филипп.

– Идиотка я, вот что! – она быстро вышла из комнаты и вернулась с шарообразной вазой с орхидеями и поставила ее посреди стола.

– Спасибо тебе, Филипп, – поблагодарила она. – Спасибо!

Он не сводил с нее глаз. Нет, она совершенно спокойна.

– А теперь рассказывай! Как оно было, в Эттлингене, а потом в Берлине. Расскажи все без утайки! Нам важно это знать.

Филипп рассказал им обо всем – на это ушло довольно много времени. О числе Апокалипсиса он упоминать не стал.

Клод подытожила:

– Как все это страшно! Жутко, чудовищно!

– Я же говорил, мы еще не то увидим! – сказал Серж. – Помните, во время нашего незабвенного пиршества в «Ла Фаволе». Кстати, нужно в ближайшее время опять заглянуть туда. Я, увы, оказался прав… Но это только начало… – Он нагнулся к Филиппу. – А ты, добрый папаша, вытащил, значит, своего беспутного отпрыска из тюрьмы?

– А что мне оставалось? Вспомни о Симоне и о ее угрозе.

– Кусок дерьма! – выругался Серж. – Ободрали тебя, как липку, да? Ничего, эта парочка еще отблагодарит тебя, не сомневайся!

– Не каркай, Серж! – Клод положила ноги на черное стекло стола. – Придержи язык, понял?

– Да я же не со зла, боже мой! Филипп – мой друг… наш друг! Я беспокоюсь о нем!

– Я тоже беспокоюсь, – сказал Филипп. И посмотрел в глаза Клод, которые под тюрбаном казались еще больше. – Но только не сегодня. И завтра тоже не буду. Как я могу о чем-то всерьез тревожиться, когда вы опять рядом? – Он сказал «вы», а смотрел лишь на Клод.

– А мы кое о чем забыли, – сказал Серж.

– О чем? – спросил Филипп.

– Выпить за наше благополучное возвращение. – Он снова наполнил высокие бокалы, и они выпили. А ведь еще самая малость, и никакого счастливого возвращения не было бы и в помине, сказал Серж.

– Что это значит? – встрепенулся Филипп.

– Потому что могло произойти самое страшное.

Веко Филиппа задергалось.

– Во время налета в джунглях?

– Да?

– Что это было? Да не тяни ты!

– Вообще-то она могла погибнуть, наша Клод, – Серж сильно побледнел, и Филипп заметил, что у него даже руки задрожали.

– Погибнуть?

– Да?

– Как это? Да говори же!

– Не будь на ней амулета, она погибла бы.

– Без такого, какие есть и у нас?

– Да. Мы с Клод носим амулеты на шее, а ты – в кармане, – сказал Серж и, взмахнув рукой, опрокинул бокал. Немного шампанского пролилось на темное стекло. – Покажи ему, Клод!

Она распахнула халат, так что можно было увидеть ложбинку между грудями. Филипп встал и подошел к ней, чтобы рассмотреть амулет получше. Увидел прогнувшийся кусок черно-серого металла. Клод сняла с себя амулет и протянула Филиппу. Он был еще теплым от ее тела.

– Это было во время ракетной атаки… – сказала Клод. – Когда они начали стрелять из бортового оружия… что только не летало по воздуху… щепки, камни… и сталь…

– В Клод попал стальной осколок. Небольшой, видать… Попал в амулет, понимаешь, и не пробил его…

– Да, все так и было, – подтвердила Клод. – Я до сих пор не в силах этого осознать. Серж прав, амулет спас мне жизнь. Вот и не верь после этого в разные чудеса…

– Действительно, – согласился с ней Серж. И очень тихо добавил: – Подари я такой амулет моему другу, он бы не наступил в Югославии на эту мину.

Клод подошла к Сержу, обняла его.

– Не надо, – сказала она. – Прошу тебя, Мотек, не думай опять об этом.

– Ладно, – ответил Серж. – Прости! Ты права, нельзя так распускать нервы… – Он обнял Клод. – Тебя во всяком случае амулет спас. И это самое главное. Завтра ты получишь от меня новый экземпляр. Я хотел сказать: от нас с Филиппом. Я правильно говорю, Филипп?

– Да. Завтра мы с Сержем пойдем в Пти Пале и купим для тебя новый.

– Никакой новый амулет мне не нужен, – отказалась Клод. – Ни при каких обстоятельствах! Я буду носить этот. Пойду к Давиду Левину, он мне его выпрямит и отполирует.

– Но ведь подписи на нем больше не разберешь.

– Это не имеет значения, Филипп. Мне известно, что там было написано.

– Она права, – согласился Серж. – Она у нас очень мудрая, Филипп. И она просто обязана носить этот амулет и не имеет права менять его на другой. Ведь этот уже доказал свою чудодейственную силу!

– В этом все дело, – проговорила Клод. – А теперь, доложу я вам, ваша заботливая хозяйка страшно устала, и ей надо поспать. Вам это тоже не помешает. В конце концов, нам давно не двадцать лет!

– Когда мы увидимся?

– Предлагаю завтра! Завтра я в вашем полном распоряжении. Завтра я буду в полном порядке. Но не звоните мне по телефону! Я вам сама позвоню.

Серж с Филиппом встали. Клод проводила их до двери и поцеловала на прощание.

– Не забудь своего чемодана, Мотек! Я свои вещи разберу потом. Сейчас меня и впрямь ноги не держат. Пока, друзья! И оставьте в покое молоденьких девушек! Будьте паиньками! А если это вам не по силам, будьте, по крайней мере, осмотрительны!

13

– Я до сих пор не могу в это поверить, – говорит Филипп. Он прошелся с Сержем по набережной Монблан до «Бо Риважа», и теперь они сидели под синим тентом в уличном кафе «Набережная, 13» и пили кофе. – Меня прямо в жар бросает, как только об этом подумаю.

– А каково было мне, когда я нашел ее в этом маленьком госпитале во Франсевиле, и врачи объяснили мне, что к чему, представляешь? Я с ней и словом перемолвиться не мог, врачи для начала дали ей очень сильное снотворное.

В это время они были единственными посетителями в кафе «Набережная, 13» Молодые официанты накрывали столы к ужину.

– Сначала Клод выглядела очень прилично, – сказал Филипп, – и в настроении была, смеялась, шутила… а под конец еле на ногах держалась, и не только от усталости, да?

– Нет, не только от физической усталости, – согласился Серж. – То, что ей довелось пережить в джунглях, – страшная история. В первые дни в больнице Либревиля, куда мы ее доставили, она несколько раз пыталась рассказать об этом… немного бессвязно, она не доводила свою мысль до конца, обрывала фразу на полуслове… Знаешь, чаще всего она упоминала убитых детей, да, и еще Генри Уоллеса, этого репортера. Он стоял рядом с ней, когда осколком снаряда ему срезало голову.

– Ужас!

– Да, ужасно! Наше счастье, что в Либревиле она попала в руки хороших врачей. Среди них был даже психолог, и все они уделяли Клод много внимания. Долгий крепкий сон, покой и лекарства поставили ее на ноги… Боюсь, она еще не совсем здорова. Знаешь, у нее такая профессия, что она много всякого насмотрелась, но ничего подобного все же не было. Она больше не рассказывает о пережитом, вот уже несколько дней, но, безусловно, думает об этом не переставая. Она женщина сильная и старается нервы не распускать; сейчас она счастлива от мысли, что мы опять вместе. Но мы должны обращаться с ней осторожно, Филипп, очень осторожно…

Они встали.

– Сейчас я чувствую себя вконец разбитым, сам не знаю почему, – признался Серж. – Думаю, самое время хоть немного поспать. Советую тебе сделать то же самое, старик! Это самое лучшее, что мы можем придумать сегодня. Завтра будет другой день, как говорила Скарлетт О’Хара.

Подойдя к краю тротуара, он остановил такси. Филипп помахал ему и через ресторан прошел в свой отель.

14

– У нас есть письмо для вас, месье Сорель, – консьерж передал Филиппу конверт.

– Спасибо, – поблагодарив, тот поднялся к себе в номер.

Шаркая ногами и чувствуя себя неимоверно усталым, он вышел на балкон и сел в одно из широких плетеных кресел. Надорвал конверт. Из него выпал факс, отправленный в двенадцать часов дня из лондонского аэропорта Хитроу. Филипп прочитал написанный от руки текст: «Дорогой отец, мы благодарим тебя за все, что ты для нас сделал. Обещаем, что подобное больше никогда не повторится. Обнимаем тебя, Ким и Симона».

«Почерк Кима», – равнодушно подумал Филипп. Вернувшись в салон, он бросил листок в корзину для бумаг. Потом принял переменный душ, горячий, а потом ледяной, снял с постели тяжелое серебристого цвета покрывало и лег голый на прохладную простыню – несмотря на включенный кондиционер, в спальне было жарко. Он вспомнил о том, что рассказал ему Серж о смерти Генри Уоллеса, и у него снова появилось ощущение, нет, уверенность в том, что смерть вездесуща. Jamais deux sans trois. Да, где двое, там и трое. «И относится это не только к самолетам, например, – подумал он, – но и к землетрясениям, извержениям вулканов, смерчам и катастрофам на море – ко всему, что я теперь переживаю, это тоже относится. Это закон. Если погибнут двое, обязательно погибнет и кто-то третий, да что там – погибнут еще очень многие…» С этой мыслью он уснул. Из путанных снов его вызволил резкий телефонный звонок.

В комнате было темно, в окне он увидел много огней и даже не сразу понял, где находится. Сначала он нащупал кнопку на настольной лампе, потом снял трубку.

– Да? – он прокашлялся.

– Я тебя разбудила? – услышал он голос Клод.

– Да.

– Извини!

– Нет, нет! Я рад, что ты позвонила, Клод! А который час? – принимая душ, он снял в ванной комнате часы.

– Без четверти десять, – ответила она. – Я проспала целых пять часов. И сейчас я как новенькая. А ты?

– Я тоже. Как ты себя чувствуешь, Клод?

– Нервничаю, – сказала она. – И даже очень. Я хочу что-то сказать тебе, Филипп, но не по телефону, так не получится, ты должен быть рядом, когда я скажу тебе это. Это что-то необычное и очень приятное. Давай встретимся в «Библиотеке»?

– Когда угодно.

– Через двадцать минут?

– Через двадцать минут, – он уже встал с постели.

В это позднее время «Библиотека» была почти пуста. Филипп пришел раньше Клод, и Робер Арто, обходительный хозяин бара, приветствовал его, а сидевший за роялем светловолосый Жорж начал наигрывать «Сэ си бон».

– Я провожу вас к вашему столику? – проговорил Робер и пошел рядом с Филиппом в нишу, где они с Клод сидели перед ее отлетом в Конго.

Филипп мысленно поздоровался с рыжим сенбернаром, изображавшим Генриха VIII, с принцессой пуделихой и с бассетом, принцем-супругом, вислоухим, с большими грустными глазами, и тут на него повеяло сквозняком. Оглянувшись, он увидел направляющуюся к столику Клод. На ней опять был облегающий брючный костюм из черного шелка с глубоким вырезом, на ногах – черные кожаные туфли на высоком каблуке. Она подкрасилась, губы ее алели, а черные волосы блестели.

– Добрый вечер, дорогой, – она поцеловала его, а Жорж сразу начал наигрывать другую мелодию и напевать:

– Every time it rains, it rains pennies from heaven…

– Наша песня, – сказала Клод.

– Да, наша песня.

Когда Робер подошел, чтобы поздороваться с Клод, она сказала ему:

– Мы были в отъезде. А теперь опять долго будем в Женеве.

– Заходите к нам почаще, прошу вас… – улыбнулся Робер. – Как только сможете.

– Обещаем! И, чтобы отметить наше возвращение, принесите-ка нам, пожалуйста, два…

– «В постели»!

– Вы не забыли!

– Как я мог забыть, мадам, – улыбнувшись, хозяин бара исчез.

Клод посмотрела на Филиппа.

– Ну как?

– Что?

– Не чувствуешь? Ну, поцелуй меня еще раз!

Он поцеловал ее.

– Ого! Моя туалетная вода!

– Это твой запах – теперь. Когда я наряжалась, я увидела этот небольшой пакет, открыла флакон и попрыскала немножко «In Love again» себе на руку. – Она прильнула к нему. – И потом… потом я подумала об этом названии. Я действительно опять хочу любить, Филипп! Помнишь, я рассказывала тебе об этом англичанине, который изнасиловал меня в джунглях? Там валялось множество красных плодов, испускавших сладкий и вместе с тем терпкий запах…

– Be sure that your umbrella is upside down…[71]71
  Убедись, что твой зонт перевернут (англ.).


[Закрыть] – пел Жорж.

– …и я сказала тебе еще, что не могу забыть этот запах, что он повсюду меня преследует… А теперь он пропал, этот запах! И ты принес мне «In Love again» – ты понюхай, понюхай!

Он обнял и поцеловал ее, вдыхая этот запах вместе с запахом ее кожи, и она тоже поцеловала его, и им было безразлично, что несколько посетителей, сидевших за соседними столиками, с любопытством на них уставились.

Робер принес заказанное спиртное, а Жорж запел:

– If yon want the things you love, you must have showers…[72]72
  Если ты хочешь получить то, что ты любишь, стой под дождем (англ.).


[Закрыть]

– Ле хаим, – сказала Клод.

– Ле хаим! – согласился Филипп.

И они выпили.

– Это безумие, – произнесла после этого Клод. – Чистое безумие, Филипп! Но у меня такое чувство, будто я спасена. Какое восхитительное слово «спасена». Правда? И никакое другое мне сейчас на ум не идет. Я окончательно спасена от того, что было тогда… Ты дал мне время, ты не торопил меня, ты ждал, и ты принес мне освобождение от моих внутренних тягот этим «In Love again»… и этот запах новой любви возбуждает и тревожит меня, Филипп!

– Меня тоже. Очень.

– Тогда давай уйдем отсюда, прямо сейчас. Я ни о чем другом больше думать не могу.

15

Они засыпали и просыпались вновь и любили друг друга еще и еще с отчаянной страстью и со всей страстью отчаяния. И снова забывались коротким чутким сном. На этот раз они проснулись от того, что кто-то настойчиво звонил в дверь квартиры.

– Кто бы это мог быть? – спросил он. – Серж?

– Ни в коем случае.

– Тогда кто?

– Представления не имею, – сказала она, прижимаясь к нему. – И знать не хочу, – и она стала целовать его, но стоявший за дверью звонил, не переставая. В конце концов Клод встала и вышла из спальни, уже освещенной солнцем, набросив на плечи короткий махровый халат, потом сняла трубку домофона. Слышно было, как она открыла, а затем закрыла входную дверь. Она вернулась в спальню с большим букетом роз на длинных стеблях. Улыбаясь во весь рот, Клод сказала.

– Сумасшедший ты!

– Господи! Я сам купил их вчера и просил принести их тебе на квартиру утром! – вспомнил он. – Но часов в десять, не раньше, чтобы тебя не разбудили.

Эти слова развеселили Клод.

– Чтобы меня не разбудили! Знаешь, сколько сейчас времени?

– Ни малейшего понятия.

– Пол-одиннадцатого.

– Скажи пожалуйста!

– И вот я, бедная и несчастная, стою с букетом из тридцати роз – на голодный желудок, между прочим, потому что у нас с тобой не было и крошки во рту.

– Ты, бедная и несчастная, стоишь не с тридцатью, а с сорок одной розой в руках. А что на голодный желудок – я не виноват.

– Сумасшедший! – кричит она. – Сумасшедший!

– Если они тебе не нравятся, можешь их выбросить.

– Еще как выброшу! – и бросает розы на постель, а сама падает рядом с ними. – О-о, Филипп, Филипп… иди ко мне! Иди скорее!

И они любят друг друга на постели, где лежит столько роз с длинными стеблями.

16

Приняв ванну, он помогает ей на кухне приготовить завтрак: достает из холодильника апельсиновый сок, яйца, ветчину, джем и сетку с хрустящими булочками из шкафчика, они еще теплые.

– Они подвешивают сетку с булочками на дверную ручку, понимаешь, дорогой, они привозят их каждый день, когда я дома.

Пока он жарит на плите яичницу с ветчиной, она идет в комнату, наливает воду в высокую напольную вазу и ставит ее с розами на черно-белый мраморный квадрат пола у камина.

Потом они переносят все, приготовленное для завтрака, на большой стол, покрытый тонированным стеклом, который стоит у окна. Филипп в рубашке, Клод – в коротком халате, оба босиком.

Они сидят рядом на диванчике, едят яичницу с ветчиной и хрустящие булочки, намазанные маслом, пьют апельсиновый сок и крепкий черный кофе. Филипп ест с аппетитом, несколько раз его взгляд останавливается на портрете маленькой девочки с большими глазами, который висит над камином. Он тихо говорит:

– Твоя мать…

Клод вопросительно смотрит на него.

– Серж мне рассказал все об этом портрете.

– Она была очень красивым ребенком, моя мать, – говорит она. – Я когда-нибудь покажу тебе снимок…

– А глаза у нее такие же большие, как у тебя. Или, скорее, наоборот. И такие же черные. И такие же серьезные…

– Они были очень бедными людьми, мои мать и отец.

– Как и мои, – говорит он. – Они были бедными и постоянно болели.

– Да, мои тоже подолгу болели, – говорит Клод. – Но маленькой девочкой мама была очень красивой. Поэтому я и заказала этот портрет, понимаешь?

– Конечно, – говорит он.

Звонит телефон. Клод поднимает трубку.

– Доброе утро, моя красавица, – говорит Серж. – Хочу поздравить тебя с наступлением нового дня. И моего друга Филиппа тоже, если он уже проснулся. Сейчас двенадцать, и я подумал, что вы, наверное, уже на ногах.

– А то как же!

– Хорошо выспались?

– Не очень-то, Мотек. Поздно заснули. А ты?

– Спал как убитый. И как вы теперь себя чувствуете?

– Не будь пошляком!

– Прошу прощения. Завтракаете сейчас, да?

– Тут ты попал в точку, Мотек.

Филипп встал.

– Ты что? – спрашивает Клод. – Тебе захотелось в туалет?

– Нет, но, может быть, вы хотите обсудить что-то личное, и я не намерен…

– Сядь сейчас же на место, дурачина! – говорит Клод в трубку. – Говорит, что если мы обсуждаем что-то интимное, он не желает, мол, нам мешать.

– Даже не верится! Да он у тебя и в самом деле дурачина. Я ведь ему уже все объяснил однажды… и очень подробно. Ему что, надо все повторять по сто раз? Или он ничего не понял. Спроси его!

Клод смотрит на Филиппа.

– Серж говорит, что он уже объяснял тебе однажды, как обстоит дело насчет нас троих. Понял ли ты его и все ли ты понял?

Филипп кивает.

– Он кивает. Он у нас теперь онемел.

– Ладно уж, – говорит Филипп, – будет вам надо мной смеяться! Да, я все понял, все до конца. Я тоже люблю Сержа.

Клод гладит его по голове, говоря в трубку:

– Он говорит, что тоже любит тебя…

– И оба мы любим тебя, наше волшебное создание, – говорит Серж. – Если вы как раз сейчас завтракаете, то у вас, наверное, не будет желания в самое ближайшее время пообедать. Верно я рассуждаю?

– Абсолютно верно! Надо сперва проголодаться, а до этого еще далеко.

– Я так и подумал. Но надо же нам отпраздновать нашу встречу?

– Просто необходимо!

– То-то. Поэтому я уже провел совещание с хозяевами «Ла Фаволы». Николетта Мартиноли приготовит нам такой ужин, что закачаетесь. Предложение принимается?

– Ни одного против и никто не воздержался.

– Ты будешь во всем белом, хорошо?

– Как скажешь.

– И мы, мужчины, приоденемся.

– Ну уж постарайтесь!

– Можно, я буду в смокинге?

– Считай, что тебе разрешили.

– А он? Спроси, есть ли у него смокинг?

– У тебя есть смокинг?

Филипп снова кивает.

– Он опять кивнул.

– Я его понимаю. Для него это все внове. Да это и вообще необычно и непонятно для посторонних, для чужих нам людей. Но мы-то сами… Для нас это единственный выход. Скажи это ему!

Клод повторила его слова.

– Безусловно, – соглашается Филипп. – Конечно, Серж уже объяснил мне однажды все. Он… он прав.

– Он говорит, что ты прав. И он тоже будет в смокинге. Боже мой, какой вид у нас будет, как на светском приеме! Даже маленькие собачонки и те будут лаять при нашем появлении.

– Не только домашние собачки!

– Привет тебе, Серж!

– Значит, до вечера. Можно мне поговорить с Филиппом?

Клод передает трубку Филиппу.

– Серж хочет тебе что-то сказать.

Он колеблется.

– Да бери же ты, он ждет!

– Я… но, в самом-то деле, Клод…

– Дурашка!.. Ты все еще сомневаешься, да?

– Да. Из этого ничего хорошего не получится.

– Хочешь поставить точку?

– Ни в коем случае!

– Тогда поверь нам с Сержем: все должно получиться! Возьмешь ты, наконец, трубку!

Он берет ее.

– Доброе утро, Филипп, – говорит Серж. – Мне необходимо кое-что обсудить с тобой. Срочно. Скажи, когда я могу приехать в «Бо Риваж»?

– А в чем вопрос?

– Ну, а как ты думаешь? Я уже говорил тебе вчера, что Клод пока не все преодолела. И ты должен быть внимательным и бережным по отношению к ней. Хочешь помочь ей – вместе со мной?

– Еще бы!

– Тогда через полчаса у тебя в отеле?

– Да, через полчаса, Серж. – Он протянул трубку Клод и встал.

– Что ты собираешься делать?

– Пойду оденусь. Мне… мы встречаемся с Сержем.

– Ну, если ты любишь его больше, чем меня, она видит его обескураженное лицо и хохочет. Ну, ты же не принял моих слов всерьез, Филипп? Конечно, раз вы с Сержем договорились. Ты ведь потом вернешься сюда. Но смотри, не задерживайся по другим причинам! Любовь этого не прощает. Если ты не вернешься через два часа, я тебе такую сцену устрою!

Они оба смеются, а он думает: «Все это чистой воды безумие, и добром это не кончится. Это должно плохо кончиться. Но пока все замечательно. Пока все чудесно».