Текст книги "Любовь — последний мост"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

3

Наконец, Паркер хрипло проговорил:

– Итак, вся эта троица находилась в первой лаборатории, куда ионный луч никак не должен был попасть. Он должен был попасть в четвертую лабораторию. А сотрудники четвертой лаборатории, где они были в момент несчастного случая? Если они ожидали, что ионный луч попадет в их лабораторию…

– Они, конечно, ее покинули, – взволнованно сказал Клагер. – Еще до включения ускорителя, как и предусмотрено инструкцией. Сразу после того, как пробил колокол.

– Повторим еще раз с самого начала! – не допускающим возражения голосом проговорил Паркер. – Так что же, сотрудники оставались в лаборатории, несмотря на прозвучавший сигнал?

– Нет, те, из четвертой, оставили ее.

– Потому что ждали попадания луча, понятно. А в остальных трех, выходит, остались. Я не ошибаюсь?

– Да, все это так, – сказал Клагер. – Но я вот что хочу подчеркнуть: никто не мог предугадать, что луч попадет не в четвертую, а в первую лабораторию. Разумеется, все сотрудники лабораторий номер один, два, три и четыре обязаны были покинуть помещения. Однако войдите в положение, в котором мы оказались, господин криминальоберрат! Ведь работали люди круглосуточно! Целыми неделями! Знаете, сколько колес и подвесок к нам поступило из вагонного парка железных дорог? Это потребовало от наших сотрудников чрезвычайного напряжения сил, на них давили, их подстегивали. Если бы мы не управились в срок, с нас содрали бы штраф, – Клагер приходил во все более сильное возбуждение. – Мы перешли на трехсменный график! Перерывы у сотрудников становились все короче, выспаться толком никому не удавалось… Поточный метод производства! Повторяю, во всех четырех лабораториях работали днем и ночью. Перед тем, как подключить к проверке ускоритель, сотрудники исследовали детали, которые подавались кранами с платформ, подручными методами. При таких огромных заказах без этого не обойдешься! А что оставалось делать? Времени в обрез, договорные сроки подгоняют, железные дороги требуют и требуют. А люди нуждаются в деньгах, которые они получают за эту чертову работу плюс внеурочные, они не из богачей, господин криминальоберрат.

– А я этого и не говорил. Я только отметил, что во всех лабораториях оставались люди – за исключением той лаборатории, куда, собственно, должен был попасть луч. Попади он во вторую или третью лабораторию – и там погибли бы люди. Или получили бы сильные дозы облучения.

– Да, – согласился Клагер, – да, господин криминальоберрат. Я вам объяснил, в каких условиях приходилось работать нашим сотрудникам. В качестве директора этой установки я принимаю на себя всю ответственность за несоблюдение инструкций. Мне следовало вмешаться. Я не сделал этого – по известным вам причинам. Огромный заказ, а нам тоже нужны деньги, нам тоже! И за все то время, что я здесь работаю, ничего такого не происходило. Никогда, ни разу! Я знаю, это извинением служить не может.

– Да, – сказал Паркер, – это извинением служить не может. И в том случае, если «ошибся» ускоритель, и в том, если окажется, что кто-то запустил в вашу программу вирус – и не говорите, пожалуйста, будто это невозможно!

4

Утром 4 сентября трое специалистов по компьютерным вирусам из специальной комиссии и четверо из «Дельфи» со своими приборами и вирусными поисковыми программами собрались в здании дирекции ускорителя, где к ним присоединились два главных инженера проекта, отвечавших за строительство чудовищной «пушки». До позднего вечера они совещались в помещении, отведенном им профессором Клагером. Они разложили на больших столах конструкторские планы аппаратов. Не прерывая ни словом, с напряженным вниманием вслушивался в их объяснения Ниманд, с недовольным видом – Ратоф, сцепив зубы – Паркер. Около двадцати двух часов совещание было закончено. Они договорились встретиться для продолжения работы на другой день утром, заранее обсудив порядок действий.

Ратоф с подавленным видом на «мерседесе» проводил Филиппа до отеля «Интерконтиненталь», располагавшегося недалеко от аэропорта Лохаузен.

Водитель помог им обоим выйти из машины. Ратоф положил руку Филиппу на плечо, сопровождая его к отелю.

– Я знаю, и ты, и все остальные сделаете все, что в ваших силах. Вы первоклассные специалисты. А ты лучший из лучших, это я тебе абсолютно честно говорю, нет, правда, Филипп, не смейся, это чистая правда! Сделайте, ради бога, все, на что вы способны, чтобы обнаружить этот чертов вирус! Вы просто обязаны его найти!

Филипп внимательно посмотрел на Ратофа.

– Что с тобой?

– Боюсь, ты сошел с ума. Вы придумываете защитные программы, одну за другой. Вы намерены создать безупречную защитную программу, через которую в систему не проскользнуть ни одному вирусу, даже если за это возьмется самый одаренный злоумышленник – и тут же умоляешь меня этот самый вирус отыскать. Большего бреда я ни от кого не слышал, а из твоих уст и вовсе услышать не ожидал…

Близкий к истерике Ратоф перебил его:

– Именно из моих уст, дружище! И никакого бреда тут нет. Это самая естественная вещь в мире, что я тебя в данном случае умоляю обнаружить вирус. Бог свидетель, у меня самые честные намерения.

– Но почему, Дональд, почему?

– Потому, что этот ускоритель построила «Дельфи», идиот! Потому что эта установка унесла человеческую жизнь, и неизвестно, выживут ли остальные двое. Это, это… я учитываю порядок приоритетов, только и всего… Да, мы пытаемся создать безупречную защитную программу. Но пока что у нас ее нет. В данной ситуации я могу сказать – и слава Богу, что нет.

– Ты все-таки спятил!

– А вот и нет, а вот и нет! Ибо если бы эта программа у нас уже была бы, она никакого вируса не пропустила бы, и тогда мне конец. Однако, к счастью, все имеющиеся у нас программы не без изъянов, и вирус вполне мог проникнуть в программу ускорителя, он просто должен был проникнуть в нее, и ты должен его обнаружить, ты должен сделать это, Филипп, ну пожалуйста! Не то они меня…

– Тебя? Почему тебя? С какой стати?..

– Да пойми же ты, дружище! Я – директор исследовательского центра фирмы. А кто-то всегда во всем виноват. Так было во все времена, так оно и будет. Я не имею ни малейшего отношения ни к созданию этого ускорителя, ни к созданию вычислительного центра в Эттлингене, я не конструктор, но я отвечаю за все, что создано нашей фирмой. Если вы никакого вируса не обнаружите, если станет известно, что «Дельфи» делает установки с серьезными изъянами, опасными для жизни персонала, то никто и не подумает придираться к главным конструкторам и ведущим специалистам, – в фокусе всеобщего возмущения окажусь я – не возражай мне! – да, я, и никто другой. И они будут вынуждены вышвырнуть меня – «под давлением общественности»! Я стану козлом отпущения. Со мной будет покончено раз и навсегда, Филипп, если ты не найдешь вирус, если это свинство действительно произошло по нашей вине. Времена, когда увольняли стрелочников, миновали. Общественность требует крупных жертвоприношений!..

– Послушай, Дональд…

– Не перебивай меня! Если они выгонят меня и устроят вдогонку целый трамтарарам, ни одна собака ко мне и близко не подойдет. И о работе мне придется забыть навсегда. И тогда мне конец. Бедная моя жена, бедная моя дочка Николь – какой позор их ожидает! Мы так счастливы, что Николь эти полгода будет жить у нас, потому что ее послали на стажировку в Университет имени Гёте, она будет ассистенткой у знаменитого профессора, я тебе уже рассказывал…

– Да, рассказывал уже. Но послушай…

Ратоф не стал его слушать. Со смешанным чувством удовлетворения и отвращения, но без злорадства Филипп думал: «Вот ты каков. Кто ниже, того топчи, а кто повыше, перед тем прогибайся. Пусть хоть все вокруг сгинут, лишь бы тебя самого, твою жизнь и твою замечательную дочь Николь эта судьба миновала!»

– Если мне дадут пинок под зад, – сказал косоротый, – если я стану для них козлом отпущения, тогда…

«Ну? – подумал Филипп. – Ну, и что тогда?»

– …тогда я покончу с собой!

– Прекрати городить чушь, дружище!

– Я покончу с собой, это я тебе честно говорю.

«А есть ли у тебя эта самая честь?» – подумал Филипп, у которого все больше портилось настроение при виде этого представителя расы господ.

– Знаешь что, давай не будем, – сказал он. – Это должен быть вирус. И мы его найдем. Не беспокойся на этот счет! Для тебя все кончится хорошо. Мы сделаем все, что сможем, все.

– Благодарю тебя, – забормотал Ратоф. – Спасибо тебе, спасибо, – он даже отдал Филиппу поклон. В последнюю секунду Филипп успел отдернуть руку – не то Ратоф поцеловал бы ее.

– Нет, ты все-таки спятил!

– Да, со страха, правда, честное слово!

– Возвращайся в свой отель и выпей для храбрости! Тебе ничего не угрожает. Поверь мне.

– Благодарю! – бормотал Ратоф. – Благодарю! Я тобой восхищаюсь… Я перед тобой преклоняюсь…

«И выгнал меня из фирмы», – подумал Филипп.

Наконец, Ратоф сел в «мерседес», и машина отъехала. Когда Филипп вернулся в отель, ночной портье поторопился дать ему ключи от номера. Он поднялся в свой номер на пятом этаже, из окон которого сейчас был хорошо виден ярко освещенный аэропорт.

Он сел за письменный стол у открытого окна и набрал номер телефона Клод. Было около одиннадцати вечера, и он почти не рассчитывал, что ему ответят. Но вот в трубке зазвучал записанный на пленку голос Сержа: «Вы набрали номер…» – и последовал женевский номер телефона Клод.

– К сожалению, абонента в данный момент нет дома. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение после гудка, мы вам перезвоним!

«Клод уже наверняка спит, – подумал Филипп. И тут он ощутил приступ ревности. – Почему это на автоответчике записан не ее голос, а голос Сержа? Разве это он напустил для Клод ванну теплой воды с пахучей солью, разве он выбрал для Клод музыку Сати, разве это Серж массировал ноги Клод, разве это он готовил для нее разные вкусные блюда? Что они там друг с другом обсуждают? Сидит ли Серж на краю ее постели? Или спит на маленьком диванчике? Остался ли он у нее на ночь? Сколько всяких вопросов… Что бы они там ни говорили, а все-таки…»

Сигнальный гудок на автоответчике уже отзвучал. Он еще раз набрал тот же номер телефона и наговорил на автоответчик свой номер телефона в «Интерконтинентале».

– Пожалуйста, позвоните мне, – говорил он, – и дайте знать, где и во сколько я могу вас застать.

Подумав немного, добавил:

– Будьте живы и здоровы! Спокойной ночи!

Положив трубку, он тут же снова схватил ее и набрал номер телефона ночного портье.

– Чем могу служить вам, месье Сорель? – тотчас же отозвался он.

– Я хотел бы завтра утром, как можно раньше, послать через «Флойроп»[80]80
  «Флойроп» – европейская торговая компания, с помощью которой в Европе можно послать цветы по адресу как внутри страны, так и в любую другую страну. – Прим. пер.


[Закрыть] розы в Женеву. Тридцать пять красных роз на длинных стеблях.

– Очень хорошо, господин Сорель. Куда послать розы?

– Мадам Клод Фалькон.

– Ее адрес?

– Цветочный магазин в Женеве должен выяснить по телефону, где даме будет угодно получить букет. Либо у себя дома… – он назвал номер телефона и адрес, – либо в Пти Пале…

– Пти Пале, – повторил ночной портье.

– Пти Пале в Женеве каждый знает. В субботу там открывается выставка, и мадам Фалькон наверняка будет в музее.

– Понимаю, господин Сорель. Все будет сделано. Желаете передать какое-нибудь письменное сообщение?

– Да, – сказал Филипп. – Je t’aime. Philip[81]81
  Я тебя люблю. Филипп (фр.).


[Закрыть].

– Je t’aime. Philip, – повторил ночной портье. – Благодарю вас, месье Сорель. Желаю вам спокойной ночи.

– Спасибо! – Филипп опять положил трубку. Посидел без движения, глядя на далекие огни аэропорта. Самолеты в это время суток не взлетали и не садились.

Глаза его закрылись сами по себе.

5

Ночь в Местре. Вокзал недалеко от Венеции. Теплый, липкий воздух. Вонь от нефтеперегонного завода и от уборных. Он ждет поезда на Милан, ему необходимо попасть в Милан, это вопрос жизни и смерти, но поезд все не приходит, он ждет его уже год, десятилетия. Он весь в поту. Вот уже десятки лет он ходит по перрону взад и вперед. Колокол в церкви пробил четыре раза. В предутренней тьме светятся тусклые лампочки. Он мечется по перрону. Рестораны и все магазинчики закрыты. Несет гнилью, это отвратительная сладковатая вонь, а в конце перрона на старом чемодане сидит Смерть. Вот он, наконец, подходит к ней.

Смерть поворачивается к нему спиной.

– Вы никогда отсюда не уходите? – спрашивает он Смерть.

– Никогда.

– Вы всегда здесь?

– Всегда, – отвечает Смерть. – Я чувствую такую усталость.

Смерть поворачивается к нему, и он видит, что у нее лицо криминальоберрата Гюнтера Паркера.

6

На другое утро Филипп попросил собравшихся экспертов предоставить ему слово.

– Я тут кое над чем поразмыслил, – сказал он, обращаясь в первую очередь к прокурору Ниманду. – Прежде, чем объяснить, я хочу вызвать в вашей памяти наш разговор в вычислительном центре Эттлингена. Тогда я сказал вам, что в Эттлингене работают с нейронными сетями, то есть с компьютерами, которые обучаются на примерах.

– Я ничего не забыл, господин Сорель.

– Хорошо. А здесь мы имеем дело не с нейронными сетями, а с программами, имеющими в своей основе принцип «если – то». То есть: «Если случится то и то, это будет иметь вот эти и эти последствия».

Ниманд кивнул.

– Тогда вы должны помнить и о том, как я сказал вам, что в процессе поиска вируса, который после выполнения своей задачи саморазрушился или спрятался, у нас есть еще одна, последняя возможность доказать, что он находился в нашей системе или находится в ней до сих пор. Я объяснял вам, что в случаях вторжения вирусов почти неизбежно остаются частички, – говоря попросту, обломки, состоящие из единиц и нолей, – которыми охотно пользуются программисты, потому что они отлично зарекомендовали себя как переносчики, «транспортировщики», вирусов.

– Припоминаю, – бледный прокурор с бескровными губами был, кажется, доволен, что со своими объяснениями Филипп обращается непосредственно к нему. – Вы тогда сказали еще, чтобы я не забывал о вирусе СПИДа. Тот постоянно меняет свои поверхностные очертания, однако в ядре его есть частицы, остающиеся постоянными, не подверженными никаким изменениям.

– Правильно, господин Ниманд!

Ниманд поспешил уточнить:

– Значит ли это, что вы намерены и в главном компьютере ускорителя искать эти обломки-переносчики? Вы все помните, что преступник – или группа преступников – после вирусной атаки на берлинском комбинате лекарственных препаратов оставил на винчестере компьютера вычислительного центра в Эттлингене некое число апокалипсиса в цифровом коде: шестьсот шестьдесят шесть, три шестерки подряд. О чем мы решили ни в коем случае не оповещать общественность.

– Это пока что догадка, – сказал Филипп, обращаясь ко всем. – Может быть, это выстрел в «молоко», но мы должны попытаться и здесь обнаружить цифровую цепочку из трех шестерок. – Он повысил голос, чтобы перекрыть ропот удивленных донельзя экспертов. – Это, повторяю, пока что лишь догадка, допущение… Однако если исходить из того, что мы имеем дело с тем же преступником, то вполне возможно, что он оставил это страшное предостережение, чтобы окончательно запугать нас…

– Однако, даже если мы и обнаружим цепочку шесть-шесть-шесть, как в Эттлингене, – сказал один из экспертов специальной комиссии, – это еще не будет неопровержимым доказательством того, что угол облучения ускорителя изменен вирусом. Эти три шестерки докажут лишь то, что кто-то оставил нам свою метку, или, – это крайне маловероятно – что эта цифровая цепочка случайно появилась на винчестере.

– Верно, – сказал Филипп. – Однако если мы трижды обнаружим цепочку из трех шестерок и найдем эти частицы-переносчики, это будет окончательным доказательством того факта, что в программу был внедрен вирус. А теперь за работу, коллеги!

Два часа спустя они с помощью поисковых программ нашли в главном компьютере ускорителя частицы-переносчики, а на винчестере – бинарный ряд 110011001100, что в переводе в десятичный код трижды давало число 666.

7

Пятница, 5 сентября 1997 года, пятнадцать часов.

– Это непостижимо, – сказал профессор Клагер. На его лице отражалась мучительная работа мысли, на подбородке через короткие промежутки времени дергался мускул. – Непостижимо. Просто не укладывается в голове, – положив на стол свои очки без оправы, он массировал крылья носа.

– Всем придется примириться с мыслью о том, что вы стали жертвой компьютерного преступления, господин профессор, – сказал криминальоберрат Паркер, вид у которого по-прежнему был прескверным.

В «уголке для совещаний», обставленном английской мебелью, собрались те же специалисты, что и утром.

– Я до сих пор не понимаю, как это могло произойти – при наших программах защиты.

– Вопреки всем вашим программам защиты, поправил его Паркер. – Я ведь вам уже говорил, что эти программы пока далеки от совершенства.

– Господин профессор, – спросил Филипп, – ваша установка связана с сетью?

– С тремя независимыми одна от другой системами! – воскликнул Клагер. – Со всеми университетами Германии, с так называемой «индустриальной сетью» и с внутренней, домашней сетью.

– Вот вам и ответ на вопрос, откуда к вам мог попасть вирус. Нет ничего проще, чем ввести в программу вирус из университетского компьютера. Ну, может быть, из больницы еще проще. Несмотря на все защитные программы. Вы назвали три типа сетей. Есть и другие, например, телефонные сети, по которым звонят ваши сотрудники и коллеги. Есть – и это особенно важно! – Интернет. Через интернет и попадает в сети большинство вирусов.

Клагер опустил голову и промолчал. Его высокомерие и несколько пренебрежительное отношение к присутствующим исчезло без следа.

Паркер сказал:

– Господин Сорель объяснил вам, почему должно было иметь место компьютерное преступление. Трижды обнаруженное апокалипсическое число шестьсот шестьдесят шесть на винчестере компьютера и присутствие маленьких частиц, которые обнаруживаются почти всегда, когда компьютеры становятся жертвами вирусного преступления, – эта комбинация дает совершенно неопровержимые доказательства. Какой-то вирус в вашем компьютере привел к тому, что ионный луч попал не в ту лабораторию, где его ожидали, отчего один человек погиб, а двое находятся в весьма тяжелом состоянии. При этом, – Паркер повысил голос, – самое страшное состоит в том, что этот вирус выдавал на экраны главного компьютера и компьютеров в лабораториях данные верные, те, которые были заложены вашими сотрудниками, все их распоряжения и приказы, а в результате был достигнут противоположный результат, чего ни один сотрудник не заметил.

Наступила тишина.

Но вот Клагер поднял голову. Его голос прозвучал тихо и как бы просительно:

– Я это признаю. Я вынужден все это признать. И только одного я не понимаю: теперь, когда нам известно, что произошло, вирус вторично нанести свой удар не может, потому что теперь мы его знаем и найдем на него управу. Какой тогда смысл запускать в программу вирус, способный причинить вред один-единственный раз, чем вы это объясняете?

– Вирус, ставший причиной катастрофы в Берлине, тоже мог нанести один-единственный удар, – сказал Паркер.

– Да, и что? Значит, есть два аналогичных случая.

– Господин профессор, – устало проговорил Паркер. – Как я понимаю, смысл этих вирусных атак не в том, чтобы наносить все новые удары, которые приведут к новым жертвам.

– А в чем же?

– Объясните это, пожалуйста, господин Сорель, – сказал Паркер.

– Смысл компьютерных преступлений, – начал Филипп, – состоит, по-видимому, в том, что, во-первых, некто желает удостовериться, можно ли обнаружить присутствие вируса после проведенной атаки – сам вирус или эти постоянно остающиеся после его применения частицы, которые доказывают его присутствие, а, во-вторых, преступники, наводя нас на след цепочки шесть-шесть-шесть, которую мы дважды обнаружили на разных винчестерах, рассчитывают посеять в обществе страшную панику.

Прокурор Ниманд, который вопреки тому, что весь кабинет был залит солнечным светом, сидел в плаще и с синим шарфом на шее, сказал:

– Наше предположение о том, что в данном случае мы столкнулись со вторым из целой серии задуманных и уже осуществленных преступлений, нашло подтверждение. Мы вынуждены считаться с возможностью повторения этих акций агрессии, как ни тяжело это признавать. И никакой защиты от них в данный момент нет.

– Страшное дело, – сказал Клагер. Он снова надел очки и захрустел суставами длинных, как у пианиста, пальцев.

– Вы дали нам слово, господин профессор, что сведения об апокалипсических числах отсюда никуда не уйдут, – сказал Паркер. – Психологически злоумышленник рассчитал все правильно. Но мы обязаны не допустить паники! Как и в Берлине, на пресс-конференции мы не станем упоминать об этих цифровых цепочках.

– На пресс-конференции? – Клагер был потрясен. – Вы намерены провести пресс-конференцию?

– А вы разве нет? – спросил в ответ Ниманд.

Высокий мужчина, еще вчера выглядевший таким высокомерным, напыщенным и агрессивным, вдруг сник и пробормотал:

– Вообще-то нет… Пожалуйста, не поймите меня превратно, господа! Вы должны учесть, что я всемерно помогаю вам в работе… что я во всем иду вам навстречу, что я постоянно готов к тесному сотрудничеству…

– Но что же? – перебил его Ратоф.

«Вот это ему по душе, вот это его греет! – подумал Филипп. – Сейчас он на коне. Да здравствует «Дельфи»! Вот всем повинен вирус, а не одна из установок «Дельфи», теперь это непреложный факт!»

Клагер перевел взгляд на Ратофа.

– Однако прошу вас все же учесть, что этой установкой вправе пользоваться все без исключения университеты Германии. Наш институт пользуется широчайшей известностью. У нас работали ученые из самых разных стран.

– И что же? – опять перебил его Ратоф. – Какое отношение это имеет к данному несчастному случаю? Причина его – в вирусе. Вас лично никто не обвиняет. Вы ни в чем не повинны. И помешать преступным действиям вы были не в состоянии. Никому и в голову не придет бросить на вас тень… – И, явно желая обидеть Клагера, закончил: – А то, что ваши сотрудники не обращают внимания на важнейшие инструкции по эксплуатации – это для вас, конечно, большой минус…

– Господин доктор Ратоф, – перебил его вечно мерзнущий прокурор. – Довольно! Я хорошо понимаю профессора Клагера, для него предстать перед судом общественности – дело очень и очень нелегкое. Вы, конечно, довольны. Причина катастрофы в вирусе, a не в конструкторских неполадках изделий «Дельфи». Я понимаю, что как представитель «Дельфи» вы вполне удовлетворены. Но – довольно!

– Что это вы себе позволяете? – Ратоф даже встал с места. – Я ничего подобного выслушивать не намерен. Еще немного, и – если вас послушать – окажется, виноваты не убийцы, а пострадавшие от их преступления. – Он умолк и поклонился в сторону побледневшего Клагера. – Прошу прощения, господин профессор.

Клагер отвернулся.

Паркер сказал:

– Мы вынуждены провести пресс-конференцию по очень простой причине, господин профессор. Вчера вечером в полицей-президиум звонили журналисты из многих центральных и провинциальных газет, а также из ДПА[82]82
  Deutsche Presse-Agentur (DPA) (нем.) – Центральное информационное агентство Германии. – Прим. пер.


[Закрыть]: они требовали сообщить им, что случилось в вашем институте и почему один человек погиб, а двое тяжело ранены. Этих звонков можно было ожидать, господин профессор. От них, журналистов, ничего не утаишь. У этих троих есть родственники, не так ли?

– Есть, да… Разумеется, им была предложена денежная компенсация… если о чем-то подобном вообще можно говорить… Мы рассчитываем с каждой семьей договориться отдельно… И считаем, что таким образом можно будет до минимума сократить число людей, посвященных в эти трагические события…

– Это невозможно, – сказал Паркер. – Газетчики от нас не отстанут. Сегодня, я уверен, объявятся и телевизионщики. Мы вынуждены провести пресс-конференцию, и чем раньше, тем лучше. Мы все будем отвечать на вопросы: вы, господин прокурор, эксперты из специальной комиссии, эксперты господина доктора Ратофа и, прежде всего, вы, господин Сорель. Я предлагаю провести пресс-конференцию уже завтра в полицей-президиуме, в десять утра. Не возражаете?

Никто не возражал.

– Итак, завтра в десять, – подытожил Паркер.

Наступившую после этих слов тишину прервал Ратоф. Он пророкотал:

– Что касается несчастных родственников погибшего, господин профессор, то я уполномочен уже сейчас заверить вас от имени «Дельфи» – исключительно из чувства человеческой солидарности, и ни в коей мере никем к этому не понуждаемые, мы готовы предоставить родственникам убитого и раненых необходимые финансовые средства… в достаточных размерах… так что ваш институт никак не пострадает, по крайней мере – в финансовом отношении.

Филипп вернулся в «Интерконтиненталь» около семи вечера. Вместе с ключами портье дал ему конверт. В лифте он открыл его и достал бланк со штампом «Прием сообщений». Ниже было напечатано:

«В 11.37 звонила мадам Фалькон из Женевы. Ей можно позвонить после 17 часов по домашнему телефону. С наилучшими пожеланиями». И подпись сотрудницы отеля.

Лифт остановился. Филипп вышел, положив конверт с запиской в карман. Войдя в салон своего номера, он увидел на письменном столе у окна вазу, в которой было много роз на длинных стеблях. Около вазы лежала маленькая открытка. Незнакомым почерком – наверное, рукой продавщицы из цветочного магазина в отеле – было написано: «Pour toute la vie, Claude»[83]83
  Навсегда твоя, Клод (фр.).


[Закрыть].

Он сел и долго смотрел на розы, перечитывая открытку.

Потом набрал ее номер телефона.

Клод сразу взяла трубку.

– Филипп, наконец-то!

– Я только что вернулся в отель, сердце мое. И я тебя люблю, и я навсегда твой.

– Какие дивные розы ты мне прислал… спасибо, Филипп, спасибо! Мне сегодня днем принесли их в Пти Пале, мы там с Сержем работали. Завтра в десять утра выставка открывается. Наша выставка!

– Ваша выставка.

– Нет, наша! Ты тоже помогал. По-моему, вышло удачно, все так говорят. Когда я поехала домой, я, конечно, взяла твои розы. Они стоят у меня на большом столе у окна.

– И твои стоят передо мной, – сказал он. – Какой от них аромат!

– А что произошло в Дюссельдорфе? Что-нибудь серьезное?

– Да.

– И… и опять погибли люди?

– Нет, – солгал он и подумал: «Мне нельзя говорить ей о страшных вещах».

– Хотя бы без жертв, – сказала она. – Когда ты возвращаешься? Пожалуйста, приезжай поскорее! Я без тебя не могу. Ужас! Я и не представляла себе, что у меня будет что-то подобное с мужчиной… после всего… Днем я с головой ухожу в работу. А ночью…

– Да, – сказал он, – ночью…

– Когда ты вернешься?

– Думаю, в воскресенье. Завтра у нас пресс-конференция.

Она радостно рассмеялась.

– Выходит, послезавтра?

– Да, сердце мое, – сказал он. И ему вспомнилась Смерть. Смерть из Местре.

– Ты должен сообщить мне, каким рейсом. Я тебя, конечно, встречу в аэропорту. То есть мы с Сержем!

– Как только буду знать точно, сразу позвоню. Если тебя не будет дома, наговорю на автоответчик.

– Подожди! Я чуть не забыла!

– Что?

– В среду у Сержа день рождения.

– О-о, – только и смог протянуть он, сразу приревновав ее. «Бессмысленная, пустая ревность. И неоправданная притом. Однако я ревную ее – ничего не попишешь, – подумал он. – Как быть?»

– День рождения, да. Знаешь, мне пришла в голову одна мысль.

– Какая? – полюбопытствовал он.

– Слушай внимательно! Осенью здесь бывают густые туманы, иногда целыми днями. Не в Женеве. На самом озере и за ним. Вообще-то они чаще бывают в ноябре. Но сейчас погода повсюду сходит с ума. Со вчерашнего дня на французской стороне озера туман. И над озером, и на берегу. Я позвонила месье Жакье, хозяину гостиницы. Он знает, как я люблю Ивуар осенью и зимой, когда там нет туристов, и гостиница пустая. Помнишь, я тебе говорила?

– Еще бы.

– Серж никогда не бывал в Ивуаре. Ты единственный мужчина, которого я туда возила.

– А теперь решила взять с собой Сержа.

– Он никогда не говорил об этом, но я знаю, он всегда хотел побывать вместе со мной в Ивуаре. Мы поедем туда втроем и отпразднуем его день рождения! В тумане. Хорошая идея?

– Классная!

– Правда? Ему стукнет сорок. Это просто необходимо отпраздновать, да?

– Всенепременно! – сказал он. – Причем в Ивуаре.

Она опять рассмеялась.

– Я уже знаю, что мы ему подарим. Суда туда ходят при любом тумане. Да, и в Ивуаре еще цветут все цветы.

– Ивуар, – повторил Филипп. – В Ивуаре, и больше нигде…

– Ты просто чудо! Ты знаешь об этом?

– Знаю. Все женщины от меня без ума.

– Филипп… ах, Филипп… где ты сейчас сидишь?

– Что?

– Я спросила, где ты сидишь сейчас в своем номере?

– Перед твоими розами. У окна.

– Я тоже. Небо над озером на западе багровое! Солнце теперь садится раньше. Ты тоже смотришь на небо?

– Да, – ответил он. – На небо над аэропортом. Там оно тоже багровое.

– Мы оба смотрим на небо, – сказала Клод, – да?

– Да, – сказал он.

Оба умолкли. Филипп слышал в трубке потрескивания, связь не прекратилась. Небо на западе еще сильнее побагровело, а на востоке потеряло все краски.

– Я твоя на всю жизнь… – сказала Клод.

И повесила трубку.