Текст книги "Любовь — последний мост"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)

Коридорная обменялась несколькими словами с девушками. Одна из них сразу исчезла в ванной комнате, а вторая помогала мадам Донадье менять постельное белье.

– Позвольте мне, по крайней мере… – сказал он, вкладывая ей в руку стофранковую купюру.

– Ни в коем случае! – Она немедленно вернула ее Сорелю. – Возьмите, месье. Это противоречит нашим правилам.

– Пожалуйста, – сказал он. – Передайте деньги девушкам, если вам ничего брать не полагается…

– Для девушек, так и быть, возьму. Большое вам спасибо, месье, вы очень добры!

Совсем молоденькая темнокожая девушка, стоявшая рядом с ней, изобразила нечто вроде реверанса.

– Спасибо вам, месье, от меня и от Жанны.

Женщины быстро заправили постель свежим бельем.

– Мы уже почти готовы, месье Сорель! – громко проговорила из ванной комнаты мадам Донадье, и через несколько секунд она уже присоединилась к темнокожей девушке.

– Спокойной ночи, месье Сорель, – сказала на прощание коридорная.

Они обменялись несколькими словами с девушкой, приводившей в порядок ванную комнату, и вскоре дверь номера закрылась за ними.

5

Воздух липкий, духота стоит страшная, он весь вспотел, мотаясь взад и вперед по изгаженному вокзальному перрону. Четыре раза пробили часы на башне близлежащей церкви. В четыре часа утра он на перроне вокзала в Местре, неподалеку от Венеции. К поезду он опоздал, теперь ждет следующего; все рестораны давно закрыты, слабые лампы тускло освещают железнодорожные пути, стены пакгауза и перроны, со стороны нефтеперерабатывающего завода ветер доносит сладковатый, приторный запах гнили; он ждет здесь уже много часов, дней, месяцев и лет, хотя ему давно пора быть в Милане. А поезд все не подходит. Он вынужден ждать этот поезд, который доставит его в Милан, ему надо было быть в Милане уже много часов, дней, недель и лет назад. Это вопрос жизни и смерти, а поезд все не идет. Поезда нет и нет, вот он и мотается взад и вперед по вокзальному перрону, в конце которого на старом чемодане сидит одинокий молодой человек. Он вглядывается в его лицо и ужасается – потому что молодой человек – его родной сын, он вглядывается в его красивое лицо, но сейчас его красивым не назвал бы никто, это лицо человека совершенно опустошенного, человека порочного, вдобавок оно обезображено кровоподтеками и нарывами, а его глаза это глаза мертвеца.

От него исходит запах гнили, в тысячу раз более омерзительный, чем тот приторный запах, который ветер приносит со стороны нефтеперегонного завода. Он ощущает мерзкий запах гнили от дыхания Кима и слышит его хриплый голос: «Сейчас ты умрешь, отец…»

6

Он резко повернулся в постели, закашлялся, весь в поту. На озере мелькали огни прогулочных судов, синие, красные, зеленые, желтые – их было великое множество, этих разноцветных лампочек и фонарей. Он нажал на кнопку ночника на тумбочке и заметил, что рука у него по-прежнему дрожит, и даже еще больше, чем… чем когда? Он задумался. Когда здесь была коридорная? Когда именно это было? Вчера? В дни его молодости? Когда умерла его мать? Когда?

Он снова лег на спину, его бил озноб и в то же время он был весь в поту… «Сколько может быть времени?» – Он поднял дрожащую руку и взглянул на часы на запястье. Без десяти два. Он проспал больше пяти часов. Ночной ветер тихонько теребил занавеску на открытом окне.

«Мне приснился кошмарный сон, – подумал он. Это дурное предзнаменование, я знаю. Я предчувствовал это, еще входя в галерею Сержа Молерона, нет, даже раньше, когда мне повстречалась та самая пожилая женщина, которая прокляла меня и предрекла, что мне суждено умереть не то проклятым, не то в муках. Нет, еще раньше, – когда я в отеле получил факс от Кима с вырезкой из «Зюддойче цайтунг» о том, что Якоб Фернер застрелил свою жену и детей, а потом застрелился сам. С этого самого часа мне известно, что смерть постоянно и ежечасно подкарауливает меня, что вокруг меня умрет еще немало людей. «Где двое, там и трое» – примерно так звучит эта французская поговорка. Или так: «Не бывает, чтобы было двое и не было третьего». Так что можно почти не сомневаться, что если упал один самолет, вскорости за ним последует другой, а там уже – непременно! – и третий. И это касается не только самолетов, это относится и к землетрясениям, тонущим кораблям, песчаным бурям… и к истории вообще. И к той жизни, которой я живу, в частности. Этот закон гласит: «Что случилось дважды, непременно произойдет и в третий раз». Не может быть, чтобы погибло двое, а третий не погиб; вздор! – чтобы не погибли многие, очень многие, и я в их числе».

7

Зазвонил телефон.

Филипп взял трубку мобильного телефона, лежавшего на столе.

– Да?

– Доброе утро, Филипп, – услышал он голос Ратофа.

– Доброе утро, – хриплым со сна голосом проговорил Сорель.

– Я тебя не разбудил?

– Нет, нет. Я уже завтракаю. На балконе.

– Нам необходимо поговорить. И как можно скорее.

– А что случилось?

– Не по телефону. Постарайся как можно скорее приехать ко мне.

Сорель пролил немного кофе из чашки, которую держал одной рукой. «Нервы ни к черту, – подумал он, – надо взять себя в руки. Пока не поздно, как говорится».

– Филипп!

– Да, Дональд. Если так важно, конечно, приеду немедленно. Я возьму билет на ближайший рейс.

– Да я не во Франкфурте. Я здесь.

– Ты? Где?

– Здесь. В Женеве. В парке Лагранж. И говорю с тобой по мобильному телефону с другой стороны озера. Увы, в это воскресенье я вынужден потревожить тебя за завтраком. Честное слово, мне совестно. Ты уже одет?

– Сижу в халате.

– Тогда одевайся! Возьми такси и приезжай! В парке Лагранж есть большой высокий павильон. Буду ждать тебя у входа.

– Но в чем дело…

Ратоф отключил свой мобильник.

Десять минут спустя Филипп вышел из отеля. Было начало девятого, а уже достаточно тепло. На улице и у перекрестка почти никакого движения. Филипп поискал глазами такси. Он хотел уже вернуться в отель и попросить консьержа вызвать ему машину, как вдруг увидел Рамона Корредора, водителя, который встречал его в аэропорту. Он был в черном костюме, белой рубашке и черном галстуке. Молодой смуглолицый испанец, который мечтал обзавестись собственным такси, приветливо ему улыбался.

– Доброе утро, месье Сорель. Не могу ли я чем-нибудь помочь?

– Мне нужно в парк Лагранж.

– Это не проблема, месье. – Рамон уже распахнул перед ним дверцу большого синего «ягуара», стоявшего справа от входа в отель. – Садитесь, прошу вас!

– Спасибо, Рамон, – сказал Филипп. Они быстро тронулись. – Вы по вечерам работаете и даже утром в воскресенье… не устаете?..

– Арабы, месье! Все дело в них! Из-за них в городе настоящее столпотворение. Но для меня это удача. Можно кое-что заработать. Чем больше гостей в городе, тем для меня лучше. – Молодой испанец широко улыбнулся. – Мои родители… люди бедные, я рассказывал вам, когда…

– Я помню.

– Я хочу купить для себя и моей младшей сестры приличную квартиру.

– Вы хороший сын и брат.

По голосу Филиппа словоохотливый шофер догадался, что тому сегодня не до праздных разговоров. Они быстро ехали по почти пустым улицам Женевы, больше ни о чем не говоря. Переехали через мост, снова выехали на набережную – на противоположном берегу озера. Филиппу по-прежнему было не по себе. Что занесло Ратофа в Женеву? Что стряслось? Или это очередная западня? «Глупости, не валяй дурака!» – приказал он себе.

– А вот, месье, и парк Лагранж.

Филипп вышел из машины и дал молодому испанцу двадцать франков.

– Что вы, месье! Это будет записано в ваш счет в отеле.

– Это вам лично, Рамон.

– Спасибо, месье, тысяча благодарностей! Желаю вам приятно провести день.

– Взаимно! – сказал Филипп. Он подождал, пока Рамон в своем «ягуаре» отъедет на порядочное расстояние. Затем через высокие кованые ворота вошел в парк у озера, безлюдный в этот ранний утренний час. В огромном восьмиугольнике, напоминающем разрезанный на дольки торт, росли в низине тысячи роз. За этим рукотворным чудом природы Филипп увидел белый павильон. Прислонившись к барьеру, на балконе стоял низкорослый толстяк Ратоф, а рядом с ним – высокий и стройный незнакомец. Ратоф помахал ему рукой. Филипп ответил ему тем же. Но кто был этот второй?

Лавируя между клумбами с розами, Филипп быстро шел к павильону.

– Привет, – сказал Ратоф, когда Филипп подошел к ним. Подал ему руку, вялую и безжизненную, как всегда, да еще и влажную вдобавок. – Хорошо, что ты подъехал так быстро. – Он представил своего спутника, на котором был элегантный летний костюм бежевого цвета.

– Это господин Гюнтер Паркер, криминальоберрат[41]41
  Старший криминальный советник (нем.).


[Закрыть] и руководитель комиссии «12 июля».

– Рад познакомиться с вами. – Паркер крепко пожимал Филиппу руку. Лицо у него было узкое, загорелое, светлые волосы коротко пострижены, глаза светлые, брови густые и пушистые. «Такой молодой, – подумал Филипп, – а уже криминальоберрат». Неизвестно почему, Паркер с первого взгляда показался ему человеком весьма серьезным и грустным. Сам себя он почувствовал глубоким стариком.

Жирный косоротый Ратоф с черепом, гладким, как бильярдный шар, сказал:

– Тебе известно, что произошло в Берлине.

– В Берлине?

– Вчера днем в Шпандау. На комбинате лекарственных препаратов. Там пар вырвался…

– Ну конечно… – Филипп сразу вспомнил все, что видел вчера по ЦДФ и что говорил об этом телекомментатор – это было перед тем, как появилась Симона. – Из котла высокого давления вырвалась струя хлористого газа. Жертв – целая куча. Сотни людей отравились. По телевидению постоянно идут спецвыпуски… И вы здесь по этому поводу?

– Да, господин Сорель, – сказал Паркер, в руке которого был чемоданчик-дипломат. – Поэтому-то мы и здесь. С тех пор, как вы могли видеть последний репортаж с места событий, умерло еще четырнадцать человек.

– Мрак! – прочувственно проговорил Ратоф, разглядывая свои сшитые на заказ туфли от Феррагамо. Они были серебристо-серого цвета, в тон его костюма. Рубашка синяя, галстук – серебристый в голубую полоску. – Полный кошмар! Не забывай, что вычислительный центр там построили мы.

– И что с того? – удивился Сорель. – Произошла ошибка в расчетах?

– Этого мы не знаем, – сказал Паркер. – Расследование ведется лишь со вчерашнего дня. Но одно мы знаем определенно: это не несчастный случай, это диверсия террористов.

– Чудовищно, Филипп! Жуткая, чудовищная история, по-другому не скажешь, – проговорил Ратоф. – Господин криминальоберрат запретил передавать средствам массовой информации какие-либо сведения. Поэтому я позвонил тебе прямо отсюда, когда мы уже разместились в номерах. Здесь мы можем беседовать, не опасаясь, что нас подслушивают.

– Как это вы так рано прилетели в Женеву, господин криминальоберрат? То есть, я хотел спросить, каким рейсом?

– Мы прилетели на самолете чрезвычайной комиссии «12 июля», – быстро проговорил Ратоф. – Примерно с час тому назад.

– Умрет еще много людей, – сказал Паркер. – Сейчас очень многие в критическом состоянии. У нас есть разные версии случившегося, и все рассматриваются самым тщательным образом. Пока реальных результатов нет. Кто бы за этим ни стоял, все продумано до мельчайших деталей.

– «Дельфи», разумеется, готово оказать господину Паркеру любую помощь, – сказал Ратоф. – Мы в вашем распоряжении круглосуточно. Не могу вам передать, до чего я этим потрясен, честное слово.

– Ну, а я-то чем могу вам помочь, господин Паркер? – спросил Филипп.

– Под вашим руководством был сооружен этот вычислительный центр в городе Эттлинген.

– Его системы безопасности, – сказал Филипп.

– Да, его системы безопасности, – кивнул Паркер. Они прогуливались между клумбами с розами. – Вот именно.

– В каком смысле «вот именно»?

– Этот вычислительный центр в Эттлингене – один из двадцати, которые были сооружены под вашим руководством – по поручению «Дельфи», конечно, – у нас в стране?

– В Германии – да. А по всему миру мы построили их штук пятьдесят. Господин Ратоф вам это наверняка сказал, – внутренний голос подсказывал Сорелю, что он должен тщательно подбирать каждое слово.

– Понятно. Я хотел только удостовериться, что вы отвечали за установку систем безопасности остальных вычислительных центров, господин Сорель.

– В большинстве случаев – да, господин Паркер. – «Ни одного необдуманного слова!» – подумал Сорель.

– И в центре в Эттлингене вы прежде всего запустили установки комбината лекарственных препаратов?

Филипп кивнул.

– Это верно. В Шпандау работало несколько инженеров, знакомых с технологией запуска таких установок. Все системные специалисты находились в Эттлингене и участвовали во вводе в эксплуатацию, отвечая за совмещение всех математических процессов в системе безопасности, – и занимаются этим по сей день. Соответствующие центры связаны с предприятиями посредством ISDN online. – «Следить за каждым словом, за каждым!»

– ISDN – Integrated Services Digital Network[42]42
  Цифровая сеть с интегрированными службами телекоммуникационный стандарт цифровой связи, введенный телефонными компаниями. – Прим. ред.


[Закрыть], – c готовностью пояснил Ратоф.

– Это мне известно. – Паркер попытался изобразить на своем разнесчастном лице некое подобие улыбки. – По каналам ISDN можно вести телефонные разговоры и передавать цифровые данные, необходимые предприятию. Ваши компьютеры круглые сутки контролируют все процессы, происходящие на предприятии. Мне это несколько раз продемонстрировали. Все идет через «шины данных»[43]43
  Канал информационного обмена. – Прим. ред.


[Закрыть].

– Только у нас путешествуют данные, а не люди, – сказал Ратоф. – Вычислительные центры скоро станут неотъемлемой частью каждого крупного предприятия. Они будут гарантировать… – Он осекся и умолк.

– Да, – сказал криминальоберрат. – Это самое я и имел в виду, когда сказал «вот именно», господин Сорель.

Филипп остановился.

– Не хотите ли вы этим сказать, будто катастрофа в Эттлингене произошла из-за ошибки в системе безопасности? «Теперь до тебя дошло! – подумал он… – Они в «Дельфи» ищут козла отпущения».

– Господин Паркер не хотел этого сказать, – пробормотал Ратоф. – Но он обязан проверять все мыслимые варианты… В том числе, конечно, и возможность сбоя в системе безопасности.

– Вот именно, – еще раз сказал Паркер. – Теперь вы понимаете ход моей мысли, господин Сорель?

Со стороны набережной донеслись детские голоса и веселый смех, и вскоре в парке Лагранж появились мальчики и девочки под наблюдением двух взрослых.

– Воскресная экскурсия, – невесело проговорил Паркер. – Красиво это выглядит – много ярко одетых детей… Извините, господин Сорель! Мы приехали к вам, чтобы заручиться вашей поддержкой при проверке и контроле системы безопасности в вычислительном центре.

– Я поеду с вами в Эттлинген, тут двух мнений быть не может, – сказал Филипп.

– Благодарю, господин Сорель. Господин Ратоф сообщил мне, что вы приехали в Женеву, чтобы выступить здесь с докладом.

– Да, в среду.

– Мы ничего менять не будем. Ни в коем случае не должно сложиться впечатление, будто в нашем расследовании мы основное внимание сосредоточили на вычислительном центре. Да мы и не делаем этого! Мы рассматриваем разные возможности. Но если бы вы все-таки нашли время помочь нам – после доклада, разумеется! – это было бы весьма кстати.

– Я сожалею, что мы вынуждены дергать тебя, едва ты здесь устроился. Мне правда очень жаль, честное слово, но по-другому не выходит, старик, – сказал Ратоф.

«У меня в договоре сказано, что в течение ближайших пяти лет я целиком и полностью в вашем распоряжении, – подумал Филипп, – и тебе это известно, косоротый!»

– После доклада я сажусь на самолет и сразу к вам! – сказал он Паркеру.

– Позвольте нам обо всем позаботиться Мы закажем билет, пришлем за вами машину, мы доставим вас в Эттлинген и разместим в люксе в «Наследном принце», это лучший отель там.

– Я бывал в «Наследном принце», – сказал Филипп.

Дети под деревьями громко смеялись над чем-то.

У Паркера зазвонил мобильный телефон. Он достал его из нагрудного кармана рубашки, выслушал короткое сообщение.

– Спасибо, – сказал он и после паузы объяснил: – Это из Берлина звонили. Умерли еще пятеро. Так что погибло уже сорок шесть человек.

8

Паркер с Ратофом вызвали по мобильному телефону такси и поехали в аэропорт. Криминальоберрату нужно было немедленно вернуться в Германию.

Филипп медленно прогуливался вдоль озера и наконец оказался в Английском саду у больших цветочных часов. Сел напротив часов на ту же скамейку, на которой сидел с Клод. «Известно ли Паркеру, что Ким арестован? Все ли ему известно о наших с Кимом отношениях? Все ли ему выложил Ратоф? В «Дельфи» Паркеру дали ознакомиться с моим личным делом или еще нет? Если выяснится, что события в Эттлингене произошли в результате нашего прокола, какие последствия это будет иметь для «Дельфи»? Будет ли крахом для фирмы, если – к примеру, только к примеру, – окажется, что установка высокотехнологичной аппаратуры, произведенная «Дельфи», со всеми ее системами безопасности, акциям террористов в конечном счете не препятствует? Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы хоть тень вины упала на «Дельфи», – подумал Сорель, – в худшем случае виноват во всем окажется один из сотрудников фирмы, например я сам… Минуточку, минуточку! Паркер просил меня приехать в Эттлинген, чтобы помочь разобраться, действительно ли там совершено преступление. Сделал бы он это, зная всю мою подноготную? Или Паркер по договоренности с Ратофом именно поэтому и зазывает меня в Эттлинген?»

Филипп поднялся со скамейки и пошел по Английскому саду в направлении моста Монблан. «Привидения, – подумал он, – мне повсюду мерещатся привидения. Почему именно Эттлинген мог вызвать особый интерес террористов? Кто мог произвести эту вирусную атаку? Бессмысленная, по сути дела, затея! Или я ошибаюсь? «Дельфи» тесно сотрудничает с тяжелой промышленностью, с военными, с правительством. У фирмы есть могущественные союзники и, конечно, могущественные противники. Кому, например, на пользу и кому во вред этот террористический акт?»

Он покачал головой, как бы желая прогнать эти мысли, перешел через большой мост, миновал автобусный парк и автовокзал. Там он купил все имеющиеся в киоске воскресные газеты. В «Вельт ам зонтаг» под двумя снимками с места страшной катастрофы – интервью с Гюнтером Паркером. Криминальоберрат заявил накануне в Берлине, что расследование только начинается, что версий несколько и предстоит проверить каждую из них. Ни о «Дельфи», ни об Эттлингене в интервью ни слова.

Филипп бросил газеты в урну, стоявшую перед английской церковью Святой Троицы, из которой доносилось песнопение, и зашагал в сторону своего отеля.

Тем временем стало очень жарко, но воздух оставался чистым и прозрачным, очертания всех предметов были четкими, и Филипп как вблизи – протяни руку, дотронешься! – увидел снег на Монблане.

9

В его номере было прохладно и уютно, и он сразу подумал о том, каково сейчас приходится Киму. «Если я не смогу помочь ему, ему никто не поможет, – размышлял он. – У Кима никого нет, кроме Симоны, а она существо такое же порочное и никчемное, как и он сам, ничем ему помочь не может. И хотя я был бы рад, если бы он получил то, что ему положено по закону, я сам оказался бы полностью раздавлен. Я просто не могу себе позволить не помочь ему, хотя он – постоянная угроза для меня. Может быть, это звучит парадоксально, но то, что случилось, не случиться не могло, и я должен был это предвидеть. Так что, давай, помогай этому сыну, – сказал Филипп самому себе, – который никогда не оставит попыток сломать и разрушить твою жизнь. «Ни дня без добрых дел», как сказано в уставе скаутов-следопытов.

Необходимо нанять адвоката для Кима, причем немедленно. Никто не знает, что случится через час», – подумал он. Комиссар Барро написал ему на листе бумаги фамилии нескольких адвокатов с их адресами и телефонами. Филипп рассчитывал, что хоть одного из них ему удастся застать дома и сегодня, в воскресенье. Он позвонил одному, другому, третьему, но либо трубку не снимали и вообще не отвечали, либо автоответчик сообщал, что адвокатская контора будет работать со стольких-то часов в понедельник. Но вот после четвертой попытки мужской голос ответил ему:

– Алло! Слушаю вас!

– Это мэтр Раймонд Марро?

– С кем я говорю?

– Меня зовут Филипп Сорель. Комиссар Барро из управления полиции любезно порекомендовал мне вас, заметив при этом, что вы в том числе занимаетесь людьми, замеченными в незаконной торговле наркотиками.

– Это верно, месье Сорель. В чем суть дела?

– Речь идет о моем сыне. Он арестован. Торговля героином. Мне срочно необходим адвокат для него. Можно ли встретиться с вами прямо сегодня?

– Позвольте, месье, я взгляну на свой календарь… В шестнадцать часов вам удобно?

– Отлично.

– Я буду ждать вас в моей адвокатской конторе. Улица дю Левант, четырнадцать. Вы сами где находитесь?

– В «Бо Риваже».

– Это в десяти минутах ходьбы. Консьерж объяснит вам, как пройти.

– Весьма признателен вам, мэтр.

– Не стоит благодарности. Итак, в шестнадцать часов.

Короткая улица дю Левант действительно находилась совсем близко от отеля. Раймонду Марро было лет под пятьдесят. Более тучного человека Филиппу видеть еще не приходилось. Он открыл ему дверь своей адвокатской конторы, находившейся на третьем этаже здания старой постройки. В его кабинете мягко урчал кондиционер. От него прямо в открытое окно шел толстый пластиковый шланг. Гардины задернуты, включено несколько электрических светильников. Кабинет обставлен старомодной тяжелой мебелью. Марро, весивший явно больше ста килограммов, был одет в черный костюм, сшитый на заказ. Его квадратная голова с густой черной шевелюрой, казалось, росла прямо из плеч, у него было розовое, как у младенца лицо, округлый рот. Щеки свисали на ворот рубашки, тоже пошитой на заказ – при его габаритах подходящую в магазине подобрать трудно. Ноги у Марро были короткие, маленькие, но передвигался он, подобно многим толстякам, удивительно легко, чуть ли не пританцовывая. Филиппу до сих пор не встречался человек более тучный – и он ни у кого не видел таких умных и проницательных глаз. Они сидели друг против друга у большого дубового стола.

– Я сегодня без секретарши, – объяснил колосс. Голос у него был низким и звучным. – Вы не против, если я включу магнитофон? – Он нажал на кнопку, потом сплел пальцы – розовые, короткие – на животе и кивнул Филиппу: – Для начала, пожалуйста, расскажите о вас и о вашем сыне, а потом обо всем, что относится к делу.

Филипп начал говорить. Марро слушал его, закрыв глаза. Равномерно урчал кондиционер. Филипп говорил почти целый час, адвокат дважды перебивал его, задавая наводящие вопросы. Он рассказал о своих отношениях с Кимом, о том, что ему довелось пережить из-за сына, объяснил вкратце, чем занимается в «Дельфи». Не стал скрывать и того, что из-за поведения Кима его положение в фирме заметно ухудшилось – или осложнилось! – и это заставило адвоката, словно вырезанного из огромного куска сала, но одетого в высшей степени элегантно – в узле красного фулярового галстука даже была жемчужина, – задать ему третий вопрос:

– Это все, что вы можете сказать о «Дельфи» и о себе, месье? Не причинил ли вам сын особых неприятностей в самое последнее время? Поймите, вы должны рассказать мне все.

Когда он закончил, Марро открыл глаза.

– Ваш сын вас ненавидит.

– Да, мэтр.

– Из-за него вы попали в ужасное положение.

– Да, мэтр.

– Он будет и впредь…

– Конечно.

– А меня вы просите сделать все, что в моих силах, чтобы вытащить его… Я правильно вас понял?

– Да, мэтр. Это все потому…

– …потому что вы его любите, – сказал Раймонд Марро. – И вам не стыдно признаваться в этом, месье? Отцовская любовь, которая заставляет все понять и все простить… То самое всесильное, всепобеждающее чувство родительской любви… – Он говорил с деланным пафосом, словно выступая перед присяжными. – Человек неумный мог бы сделать вывод, будто вы боитесь своего сына. Но нам-то лучше знать! Это любовь к нему привела вас ко мне, потому что ненависть это смерть, а любовь – это жизнь. Не будем помимо прочего забывать вашу покойную жену, мать Кима. Вы ведь ее любили. Разве не в память о ней пришли вы сюда?

– Я…

– Не тратьте слов понапрасну. Тем более если слова эти причиняют вам боль, месье! Я вас хорошо понял. Полагаю, на этом мы можем закончить наш разговор.

– Однако…

– Я говорю о данном моменте, месье Сорель. К времени надо относиться бережно. У меня дел по горло, я очень занят. Я догадываюсь, о чем вы бы хотели еще рассказать. Я постараюсь как можно скорее связаться со следователем, который ведет дело, и с комиссаром Барро. После всего, что я от вас узнал, дело вашего сына выглядит не так уж плохо, да, не так уж плохо.

– Вы действительно считаете…

– Ну конечно же! Вы упомянули, будто вам на некоторое время придется уехать?

– Да, в среду, мэтр. Однако если потребуется, я в любой момент вернусь в Женеву.

– Хорошо. Может, и потребуется. Вы хотите, как говорится, чтобы дело уладилось? Да?

– Да, мэтр.

– Похвально. Тогда аванс не будет лишним, месье Сорель.

– Разумеется. Но наличных у меня при себе нет. Я мог бы выписать вам чек…

– О, это меня вполне устроит.

– Какую сумму я должен проставить? – Филипп достал из кармана чековую книжку.

– Думаю, пятьдесят тысяч франков меня в данном случае устроят.

«При таких гонорарах я тоже согласился бы работать по воскресным дням», – подумал Филипп. Он заполнил чек и протянул его через письменный стол.

– Большое спасибо, месье Сорель. – Марро внимательно ознакомился с чеком и, как видно, остался доволен. – Теперь вы еще подпишете и доверенность на ведение дела и сообщите мне, где будете находиться, чтобы я в любой момент мог с вами связаться. А в остальном, дорогой месье Сорель, ни о чем не беспокойтесь!

– Вы совершенно уверены?

– А как же, месье! Мне случалось и не такие дела улаживать. Вы будете постоянно информированы о ходе дела, будете знать обо всех, даже мельчайших подробностях. Разрешите сопроводить вас до двери? – спросил он, когда Филипп передал ему листок со своим адресом и номерами телефонов в Женеве и в Германии. – Интереснейшая у вас профессия! Мне очень хотелось бы поговорить с вами о ней подробнее. Но не сейчас, конечно, а когда у нас будет больше свободного времени. А современный джаз вам интересен?

– Не очень-то.

– Жаль.

– Почему?

– Это моя слабость! Я играю на кларнете, и кое-кто говорит, что очень недурно. Два раза в неделю я играю в одном музыкальном клубе с профессиональными джазменами. Когда покончите с делами, милости прошу к нам в гости. Созвонимся и отправимся туда вместе. Уверен, вы станете нашим афисионадо, то есть горячим поклонником!