Текст книги "Любовь — последний мост"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

20

С аэродрома Филипп на такси поехал в санаторий «Лесное умиротворение», расположенный в лесопарке Франкфурта, где он заблудился в тот день, когда Дональд Ратоф объявил ему, что он представляет для «Дельфи» фактор риска. «Минуло уже почти три месяца», – подумал он, вступая в приемный покой санатория. – Сколько всего за это время случилось!»

Подойдя к столу охранника, он назвал себя.

– Здравствуйте, господин Сорель. Господин доктор Ландер ждет вас. Один момент, пожалуйста. – Охранник набрал номер телефона, обменялся с кем-то несколькими фразами. Вскоре открылась дверь лифта, и к Филиппу уверенно зашагал молодой подтянутый врач в белом халате, белых брюках, белой рубашке и белых туфлях.

Он сердечно приветствовал Филиппа:

– Пожалуйста, пройдемте ко мне, господин Сорель! Я вчера побеседовал с господином Хоппе. Он готов встретиться с вами и рассказать обо всем, что ему известно по этому делу.

– Мне хотелось бы извиниться за мое невольное вторжение к вам – тогда, в июле…

– Да что вы! Это нам следовало бы принести вам свои извинения… но при тех обстоятельствах…

– Само собой разумеется. Вы не могли отреагировать иначе, доктор Ландер. Я благодарен вам за то, что вы сразу откликнулись и позволили мне побеседовать с вашим пациентом. Для меня это очень важно.

– Видите ли, Томас Хоппе – не наш пациент. То есть, строго говоря, он ничем не болен. Господин Хоппе находится у нас лишь потому, что дома за ним нет никакого ухода. Он человек пожилой, он забывчив и к жизни не приспособлен, а после смерти жены он постоянно пребывает в крайне угнетенном состоянии… Мы приняли его к нам после долгих обсуждений – в качестве гостящего пациента. На содержание в хорошем доме для престарелых у него нет средств. Здесь о нем заботятся, у него отдельная комната. А то, что ему приходится жить среди наших пациентов, – этого мы избежать не могли.

В продолжение этого разговора они прошли мимо целого ряда дверей. Наконец молодой врач открыл одну из них.

– Пожалуйста, входите. Господину Хоппе передали, что вы приехали. Он вот-вот будет здесь. Вы, конечно, желаете побеседовать с ним наедине. Я вас оставлю.

– Нет, пожалуйста, доктор, не уходите…

– Извините меня, но в настоящее время у нас по разным причинам отсутствует половина персонала. Мне непременно нужно успеть к осмотру больных. Всего хорошего, господин Сорель! Надеюсь, вы узнаете все, что хотели. – Он пожал Филиппу руку и вышел из палаты.

Филипп огляделся. Стены палаты светлые, приятные для глаз, стол и стулья тоже из светлого дерева. На стене фотографии пляжей и укутанных снегами гор.

В дверь постучали.

– Войдите! – громко проговорил Филипп.

Вошел Томас Хоппе, тот самый человек, который так перепугал его в прошлый раз. На нем был синий костюм, скорее всего его выходной. Светлая рубашка, галстук – все, как положено. От него даже исходил запах приятной туалетной воды. Единственное, что совпадало с воспоминаниями Филиппа о том Томасе Хоппе – толстые стекла в очках и выражение бесконечной печали на лице.

– Спасибо вам, господин Хоппе, за то, что вы согласились встретиться и поговорить со мной, – сказал Филипп. – Присядем! Хотите сигарету?

– Спасибо, я не курю. – Они сидели по разные стороны стола. Хоппе сплел пальцы рук.

– Мне так совестно, – сказал он.

– Но отчего же?

– За то, что так некрасиво повел себя в прошлый раз, – проговорил старик, который сегодня вел себя совершенно нормально, как сосед по купе в вагоне поезда или за столиком в ресторане.

– Тяжелый у меня тогда выдался день… это у меня иногда бывает…

– На самом деле это у меня тогда выдался тяжелый день, господин Хоппе!

– И потом эти отвратительные субъекты в приемном покое… Когда они понесли всякую околесицу… я перенервничал и почему-то решил сорвать свою злость на вас…

– Не будем об этом! Господин доктор Ландер сказал мне, что вы после смерти вашей супруги совсем осиротели и помощи вам ждать не от кого…

– Да, моя Ольга умерла… – сказал Хоппе, и слезы потекли по его морщинистому лицу. – Мы были так счастливы вместе, это правда, господин Сорель. Мы прожили вместе тридцать восемь лет и любили друг друга, как в первый день. Она была для меня самой лучшей женщиной в мире, и вот… – Он снял очки, вытер глаза, высморкался, снова надел очки и сказал: – Раз в неделю я хожу на могилу Ольги. Это здесь рядом. Кто-нибудь сопровождает меня, чтобы со мной чего не случилось – движение здесь знаете какое! Врачи и санитары тут очень предупредительные. Моя добрая Ольга… – он опустил глаза.

Филипп терпеливо ждал, пока старик несколько овладеет собой.

– Итак, господин Сорель, чем я могу вам помочь? Господин доктор Ландер сказал мне, что времени у вас в обрез, вы уже взяли билет на самолет. Вас интересует, отчего вдруг я тогда болтал что-то о песике, да?

– Да, господин Хоппе. Да, этот самый песик меня очень интересует. Помните, что вы тогда говорили? «Ищи, песик, ищи, хороший песик!» или «Плохой песик, не хочешь искать? А должен, должен!» – примерно так, не поручусь, что это слово в слово…

– Нет, правда, господин Сорель, вы даже не представляете себе, до чего мне стыдно перед вами. Я сам родом пусть из бедной, но очень приличной семьи. Когда-то я был даже главным бухгалтером на большом заводе, я знаю, как должен вести себя воспитанный человек. И вдруг такая выходка…

– Господин Хоппе, вас тогда просто заразила всеобщая нервозность. Однако мне вот что хотелось бы узнать: с чего вдруг вы со мной заговорили подобным образом? И откуда взялись эти слова о послушном или непослушном песике?

– Полнейший идиотизм! Когда я сегодня вспоминаю об этом, мне все это кажется каким-то кошмарным сном. Но когда моя сестра рассказала мне об этом, мне это показалось очень смешным и остроумным. А Кларе вовсе нет. Она рассказала мне об этом только потому, что такие вещи бывают в «Дельфи» крайне редко, а уж среди высокопоставленных господ особенно…

– Вашу сестру зовут Кларой, и она работает в «Дельфи»?

– Работала, господин Сорель. Она часто навещала меня после службы, и всегда приносила мне фрукты и шоколадные конфеты, потому что я ужасный сладкоежка. – Он грустно улыбнулся. – И еще газеты и книги… А потом мы сидели с ней здесь, в этой комнате, господин Сорель, и Клара рассказывала мне обо всем, что происходило в «Дельфи». Ну, то есть о разных мелких происшествиях, потому что, будучи официанткой, она ни о чем другом представления не имела…

– Ваша сестра работала в кафе «Дельфи»?

– Я уже упоминал об этом, господин Сорель. Вы наверняка ее не раз видели, она была такая маленькая, щупленькая. Но вы, скорее всего, просто не обращали на нее внимания, когда она подавала вам в верхнем кафе для руководящего состава фирмы. Туда имели доступ только начальники отделов и спецслужб. Вы, например… и другие… и господин доктор Ратоф, конечно. И всегда, когда вы с господами начальниками уходили из кафе, вы сперва прощались с ней за руку и только потом давали чаевые. Вы один давали персоналу на чай, никто другой этого не делал. Вы не вспомнили Клару?

– Нет, господин Хоппе, весьма сожалею. Видите ли, там всегда собиралось много народа, и болтали мы без умолку. А обслуживание в кафе всегда было на высоте – вот это я помню.

– Спасибо, господин Сорель. Это обрадовало бы Клару.

– Обрадовало бы? Почему? Она, что…

– Да, господин Сорель. Второго августа. Сердце. Мгновенная смерть. Всем нам так умереть бы, да… Теперь у меня нет никого на всем белом свете, и никто меня не навещает… – Хоппе снова умолк. Но потом собрался с мыслями. – Каждый должен нести свою ношу до конца. И вы, конечно, тоже… Вы теперь в «Дельфи» больше не служите, да?

– Не в центральном управлении… Я теперь работаю за рубежом…

– Да, да, я понимаю… Так насчет песика! Это я вам очень быстро объясню. Моя сестра Клара, она, значит, накрывала на стол в кафе. Как и каждый день в обеденное время. Однажды, это было примерно за две недели до того, как вы случайно забрели к нам… в тот день вас за обеденным столом не было. Были только господин Ратоф и еще трое господ из дирекции… и когда Клара подвезла к столу тележку с горячими блюдами, господа громко смеялись над чем-то…

– Смеялись?

– Да, один из господ отпустил какую-то шутку, смысл которой как-то задевал вас… Клара сказала, что господа несколько раз упомянули вашу фамилию, пока она расставляла перед ними тарелки, и выкрикивали, перебивая друг друга: «Ищи, песик, ищи, ищи, ищи!.. Послушный песик, ищи! Ах, ты не хочешь искать, злой песик! Но ты должен, должен!..» И вас при этом называли по имени. Еще несколько раз упомянули о песике и о вас – и все!.. А потом господа продолжали разговаривать друг с другом спокойно и вразумительно, как обычно… Вам, господин Сорель, эти разговоры хорошо знакомы, не так ли? Вы же часто принимали участие в таким совместных обедах…

– Да, – сказал Филипп. – Я знаю, о чем за такими обеденными столами говорят.

– Конечно, моя бедная Клара никогда ничего не понимала из этих разговоров… ученые слова, термины один за другим, наши и заграничные – тут черт ногу сломит. И только когда они заговорили о песике, а потом назвали вас по имени, она навострила уши потому что очень вас уважала. Ведь только вы сперва прощались с ней за руку и лишь потом давали чаевые. Смысл шутки господина Ратофа насчет песиков она не поняла, откуда ей, правда? Но навещая меня здесь, она рассказала мне об этой истории – кроме кафе, в котором она работала, ей в жизни мало что пришлось видеть своими глазами, так что эта сцена была для нее целым событием… Ну, вот, а две недели спустя я был в помещении приемного покоя одновременно с этими отталкивающими типами, и вдруг там же появились вы со всклокоченными волосами и в перепачканном костюме – вы, по-моему, заблудились в лесопарке. Это же мне недавно и доктор Ландер сказал… А вы тогда представились ему и назвались Филиппом Сорелем. Правда ведь? И тут я почему-то на вас напустился с теми же словами, которые слышала Клара от господ, обедавших вместе в кафе «Дельфи», – ну, насчет послушного песика, который должен искать… Вот теперь вы знаете, как все было, и откуда мне было известно, что вы – господин Филипп Сорель… Больше я вам ничего сказать не могу, а Клара, моя сестра, умерла… – он умолк и нервно сжимал и разжимал пальцы.

– Я вам очень благодарен, дорогой господин Хоппе, – сказал Филипп, поднимаясь.

– Не очень-то вам помогло то, о чем я вам рассказал, правда? – спросил Хоппе, тоже вставая из-за стола. Пожимая старику на прощание руку, Филипп, скрывая некоторое разочарование, сказал:

– Нет-нет, для меня очень важно и интересно то, о чем вы рассказали. Желаю вам всего хорошего.

– И вам всех благ, господин Сорель! – Хоппе зашаркал ногами, направляясь к двери. Филипп смотрел ему в спину. «Я мог бы и не наносить этого визита», – подумал он, и тут старик, уже взявшись за ручку двери, оглянулся и провел рукой по лбу.

– Боже мой, я чуть не забыл! Память у меня… совсем худая стала… Там же еще кое-что было… Вот почему мне показалось смешным то, о чем рассказала Клара…

– Что именно, господин Хоппе?

– Ну да, в самом начале, вспомнила Клара, господин доктор Ратоф сказал: «Ищи пылесос, послушный песик! А потом все повторили это и ужасно смеялись при этом».

– «Ищи пылесос» – именно это сказал господин Ратоф?

– Да, господин Сорель! «Ищи пылесос»!

21

– Будь оно все проклято, – выругался Макс Меллер. – Как же они обманывали тебя, как отводили глаза, сбивали на ложный путь! А мои глаза куда смотрели? Я и в мыслях ничего подобного не допускал!

– Да в чем дело? – встревожено спросила Клод. – «Пылесос»? Что такое «пылесос»?

– Слушайте меня внимательно, – сказал Макс. – Еще в Ментоне я говорил, что будет неимоверно сложно создать совершенную защитную программу, что это очень плохо, но таково истинное положение дел. Безусловно, «Дельфи» и другие фирмы работают над чем-то в этом роде, но пока что до конечного результата далеко. И тогда они в «Дельфи» создали для глобальных корпораций нечто иное: совершенную «оболочку».

– «Оболочку»! – переспросила Клод. – А зачем эта «оболочка» нужна?

– Филипп вам наверняка рассказывал, что такой вирус вводится в систему с помощью особой программы, своего рода «оболочки», частицы которой впоследствии обнаруживаются с помощью защитных программ – это после того, как вирусы свой приказ выполнили и сами себя разрушили или скрылись где-то в лабиринтах компьютерной системы.

– Да, Филипп упоминал об этих частицах, которые он в последний раз обнаружил в системах управления полетами в Мюнхене и в погодных радарах – благодаря поисковым программам ваших французских коллег.

– Вот видите! Это частицы той самой программы, способствующей проникновению в чужеродную систему и наведению на цель, которые помогают вирусу обойти «огненные валы» и «сторожевых псов»… Я называю эту программу «оболочкой», а эти свиньи из «Дельфи» называют ее «пылесосом», понимаете?

Клод кивнула.

– Они безусловно хотели бы создать безупречную защитную программу – пока, увы, без видимого успеха, – зато теперь они сосредоточились на чем-то принципиально ином: на создании совершенного «пылесоса». Хитрые они, собаки! Потому что этот «пылесос», если он действительно безупречный, не только «всасывает» себя самого и таким образом самоуничтожается. «Пылесос»! Какое замечательное словечко подобрали! С помощью совершенного «пылесоса» можно совершить практически нераскрываемое, совершенное, так сказать, преступление – такое, при котором ничего не докажешь. Потому что ни одной из этих частиц не обнаружишь – их нет, и все!

– Еще позавчера Филипп объяснял мне, – прошептала Клод, – что во всем мире фирмы, подобные «Дельфи», работают над совершенными защитными программами…

Они сидели в гостиной номера Филиппа в «Бо Риваже». Это было почти через час после того, как Филипп прилетел вечерним самолетом из Франкфурта. Макс, который сопровождал в Женеву Клод, снял для себя небольшой номер по соседству. Все светильники в номере были зажжены, потому что над озером висели темные дождевые тучи, и снаружи свет был серым, сумеречным.

– Да, я говорил тебе об этом, – сказал Филипп. – И очень надеялся на удачу. Я надеялся на нее все последние годы.

Клод, похоже, его не слушала, она продолжала говорить с дрожью в голосе:

– …а вместо этого они работают над этим «пылесосом», совершенным оружием уничтожения!

Филипп вскочил с места.

– До сегодняшнего дня я об этом не знал! – воскликнул он. – И никто об этом не знал и даже не догадывался. Ни Макс. Ни даже прокуратура… Кроме самого узкого круга посвященных – никто!.. Не считаешь же ты, Клод, будто я тебе лгал… Неужели ты думаешь, что у меня нет ни капли совести!..

– Все, хватит! – тихо, но серьезно проговорил Макс. – Не хватает только, чтобы вы начали орать друг на друга и обмениваться оскорблениями. Никто из тех, кто занимался этой чертовой работой, никто из «послушных песиков», которых заставляли искать вирусы, ничего об этом не знал и не ведал. А то, что Филипп обнаружил с помощью сверхчувствительных французских защитных программ отдельные частицы, доказывает только, как далеко они от нас ушли в деле создания «пылесоса».

Клод встала и подошла к Филиппу.

– Прости меня, – сказала она, – пожалуйста, прости.

– Не надо, Клод. Твое возмущение вполне объяснимо. Я ведь все время уверял тебя в противоположном. Однако, черт побери, я сам верил в то, о чем говорил тебе.

– Я тобой горжусь.

– Брось ты, не надо…

– Нет, – покачал головой Макс, – ты заслуживаешь всяческого уважения. И в то же время ты по уши в дерьме.

– Это ясно, как день, – сказал Филипп. Его левое веко подергивалось.

– А почему это он по уши в дерьме?

Тучи над озером так сгустились, что за окном стало совсем темно.

– Потому что теперь он знает, что происходит на самом деле. И потому что они – эти свиньи из «Дельфи» и иже с ними – знают, что ему это известно. Я ведь вам говорил уже, что за Филиппом велась слежка с того самого момента, как он приземлился в Женеве. А может, и еще раньше. Он и шагу не мог ступить без того, чтобы об этом не стало известно. Конечно, кому надо уже доложили, что Филипп сегодня побывал во Франкфурте в некоем санатории, и с кем он там говорил… и они, безусловно, знают, что этот пожилой человек… как его зовут?

– Томас Хоппе.

– Что этот самый Томас Хоппе рассказал ему о «пылесосе» и приступах бурного веселья у некоторых господ в кафе «Дельфи». Те, кто следят за тобой, Филипп, – профессионалы. Ты в течение трех месяцев не замечал, что за тобой постоянно ведется наблюдение. Да, это первоклассные профессионалы.

– Тогда у меня, чего доброго, будет на совести жизнь этого самого Хоппе!

– Это не обязательно, друг мой. Об истории с песиком и о «пылесосе» Хоппе было известно уже довольно давно.

– Да, но теперь он рассказал об этом Филиппу! – воскликнула Клод. – Это не может не обеспокоить профессионалов, верно?

– Конечно.

– Выходит, он все-таки в опасности!

– Он с самого начала был в опасности, – Макс повернулся лицом к своему другу. – До сих пор ты был послушным песиком, Филипп. Всегда послушно искал вирусы и их частицы – и находил их! Это доказывало им, что их «пылесосы» еще не совсем совершенны. Не забывай о заказчиках «Дельфи»! Эти господа вознамерились владычествовать над половиной мира, да что там – над всем миром! Эти Всемирные Игроки хотят посеять повсюду страх и ужас, хотят, чтобы людей парализовала паника, чтобы люди стали беспомощными перед ними – владетелями совершенного «пылесоса», который уничтожает все частицы, все до единой! Чтобы никто ничего этим господам доказать не мог. И именно поэтому они до поры до времени нуждаются в тебе – ты самый талантливый вирусолог в мире!

– А с другой стороны, – проговорила Клод, руки ее дрожали, – они могут опасаться, что Филипп обратится в органы полиции, где выложит все, что ему известно, что известно теперь вам, Макс, и мне тоже.

– Того, что нам известно, они нисколько не опасаются, – возразил Макс. – Они боятся только неопровержимых доказательств. Какой-то старик передал, мол, Филиппу то, что рассказала ему его сестра – будто Ратоф и несколько крупных боссов из «Дельфи» громко хохотали, повторяя шутку о послушном песике и о «пылесосе» – это что, доказательства? Доказательства чего? Если Филипп обратится в органы юстиции – чего я ему в настоящий момент решительно не советую, – эти, из «Дельфи», вас на смех поднимут. Ну, предположим, кто-то глупо пошутил. Подумаешь, важность какая! Ты и есть нечто вроде пылесоса, Филипп! Ты ищешь частицы и «всасываешь» их. А то, что они говорили о «пылесосе» в переносном смысле, они тебе первым делом скажут, не сомневайся, нет, нет, дружище, так легко мы им тебя не отдадим!

– А если они своего добились или добьются, и совершенный «пылесос» уже создан, и Филипп действительно никаких частиц больше не найдет, какая его тогда ждет судьба? – спросила Клод.

В этот момент зазвонил телефон.

Филипп попросил Клод снять трубку. Дрожащим голосом она проговорила:

– Слушаю…

Тучи над озером стали совсем черными. На улицах города зажглись все фонари.

– Кто?.. – переспросила Клод. – Кто?.. – и опустилась в кресло. – Да, да, конечно… Пожалуйста, пусть он поднимется к нам в номер.

Она не успела сразу положить трубку, которая дважды выскальзывала у нее из руки.

– Что такое? Что с тобой, Клод? Кто к нам идет?

– Серж, – сказала она.

22

В этот момент раздался стук.

– Войдите! – воскликнул Филипп. Клод, поднявшись с места, стоит, не шелохнувшись, между двумя мужчинами.

Дверь открывается, и в номер входит Серж Молерон. Он в помятом черном костюме, черной рубашке и покрытых пылью черных туфлях. Вид у него жалкий. Лицо нездорового желто-серого цвета, щеки запали, в зеленых глазах неописуемая усталость, густые волосы свалялись. Нижняя губа подрагивает.

Он смотрит на них троих и не произносит ни слова. Они тоже смотрят на него и ни о чем не спрашивают.

Первой не выдержала Клод.

– Серж!

Она бросается к нему и обнимает его так бурно, что он чуть не падает. Она крепко прижимается к нему, нагибает его голову, и покрывает поцелуями его губы, щеки, лоб и глаза. Она с такой силой вцепилась в его пиджак и рубашку, что верхние пуговицы рубашки отлетели.

– Мотек! – восклицает она и начинает громко всхлипывать. – О, Мотек, Мотек! – она держит его голову в своих ладонях и продолжает целовать его, целует и плачет, плачет и смеется, и целует, целует его. – Мотек! Ты снова с нами! Ты снова с нами!

Филипп, подойдя к ним, думает о том, что это для Клод момент полного счастья и безграничного отчаяния. Она счастлива, потому что Серж вернулся, и насмерть перепугана тем, что услышала от них с Максом. Два чувства словно слились в состоянии счастливого отчаяния.

Наконец, она отпускает Сержа. Его обнимает Филипп, которому сразу становится ясно, до чего тот устал – он держится буквально из последних сил. На глазах у Сержа появляются слезы, когда он тихо, едва слышно произносит:

– Филипп, друг мой…

Макс Меллер направляется к двери.

– Я помешал вашей беседе, месье! – выдавливает из себя Серж. – Пожалуйста, извините меня! Я позвонил тебе домой, Клод, и когда никто не ответил, попытал счастья в «Бо Риваже», и администратор сказал мне, что вы здесь, наверху, в номере… Я не мог больше ждать ни минуты, мне так захотелось увидеть вас всех сразу, немедленно, и я поднялся к вам… Извините меня, месье, – сказал он по-французски. – Если вам нужно поговорить, я подожду внизу, в холле…

– Что вы, к чему это! – возразил Макс Меллер, пожимая ему руку. – Меня зовут Макс Меллер. Я старинный приятель Филиппа. Я много слышал о вас, месье Молерон. Я, разумеется, сейчас оставлю вас и перейду в свой номер.

– Нет, нет, нет! – Серж пытается удержать Меллера. – Ни в коем случае, месье Меллер! Это я уйду! Меня здесь никто не ждал…

Макс усадил высокого, крепкого мужчину в кресло, будто перед ним был ребенок.

– Вы так долго отсутствовали, – сказал он. – Мне все известно. И вот вы вернулись. Видите, как они оба счастливы вашему возвращению. До встречи! – и он идет к двери.

– Спасибо, Макс, – говорит ему вслед Клод.

Дверь за ним захлопывается.

Клод садится рядом с Сержем на диван, гладит его руки, плечи и говорит, чуть ли не задыхаясь, как раньше:

– Мотек! Мотек! Я так тебя искала… Боже мой, как же я тебя искала… повсюду… Один из наших друзей из «Оджи» сказал, что видел тебя в Риме… ну, я и полетела сразу в Рим и искала тебя там… повсюду… столько времени. Мы не можем без тебя, Мотек, это невозможно!

– Поэтому я и вернулся, – говорит Серж. – Потому что и я не могу обойтись без вас. Я попытался тогда, в Ивуаре, уйти… как самонадеянный дурак…

– Перестань ругать себя! – с чувством произносит Филипп. – Нам про тебя все понятно, – он улыбается. – Мы тебя понимаем, но не советуем еще раз с нами такие шутки шутить!

– Да, мы понимаем тебя, – поддерживает Филиппа Клод. – Да, но как же нам быть? Мы ничем тебя не обижали и не обидим, Мотек, – никогда, слышишь! Веришь ты нам или нет?

– Конечно, верю, – Серж, как и Клод, понемногу успокаивается. – Я все понимаю. Теперь я понимаю все… Я перегнул палку, когда ушел от вас… Это было чересчур… для нас всех… Знаете, каково мне пришлось… одному? Я решил было не возвращаться. Никогда. Только ничего у меня из этого не вышло. Вы для меня все равно что последний мост. Никогда больше я не поступлю так, как в Ивуаре, клянусь. Давайте будем вместе и будем любить друг друга, каждый по-своему, как умеет, как ему сердце подсказывает! Я постараюсь сделать все, чтобы от моей любви в вашей жизни было больше тепла. Так оно будет лучше и для меня – только не нужно ничего усложнять и ничего такого выдумывать… Все может получиться. Как вы думаете, может, а? – и он со страхом переводит взгляд с Клод на Филиппа.

– Что тут думать! – говорит Клод. – Ты остаешься с нами, и никогда больше нас не оставишь – поклянись, Мотек!

– Я обещаю.

– И мне тоже! – просит Филипп.

– И тебе тоже, – Серж жмет руку Филиппу. И смеется – очень коротко, будто смеется первый раз в жизни.

Они обнялись, и Клод смеялась и плакала одновременно, и целовала их обоих, и они оба целовали ее, а за окном на улице лило как из ведра.

Крупные капли били в окно, как градины. Все трое только сейчас заметили, что начался ливень, хотя тучи давно собирались над озером. Ливень был такой сильный и плотный, что все огни в городе и на другом берегу озера стали неразличимы. Ветви старого каштана сильно раскачивались на ветру, и Филипп видел, что Серж едва держится на ногах от усталости.

– Сейчас каждому из нас не повредит рюмка коньяка! – предлагает Филипп.

Он подходит к столику с напитками, берет бутылку и наливает понемногу в коньячные бокалы, протягивает их Сержу и Клод, все они обмениваются улыбками и сдвигают бокалы, говоря: «Ла хаим!»

– Где ты пропадал, Мотек? – спрашивает Клод.

Серж качает головой.

– Ну, скажи, Мотек! Ты был в Риме?

– И там тоже.

– И там тоже?

– Где я только не был, – говорит Серж. – И куда бы я ни попал, всюду было ужасно! Мне не хочется говорить об этом, особенно сейчас, когда вы меня простили…

– Простили? – Филипп подступает совсем близко к нему. – Выбрось эти мысли из головы, слышишь! Мы опять вместе, и, значит, все будет хорошо.

– Да, – Клод переводит взгляд с Филиппа на Сержа, – все будет хорошо.

– Все и так хорошо, – говорит Серж. – После того, как я переступил порог этой комнаты, все сразу стало хорошо.

– Вот и славно, – радуется Клод. – Вот и славно, Мотек!

Он встает с места, расправляет плечи, и в его зеленых глазах опять появляется знакомый и привычный блеск, он смеется – громко и долго.

– Сядь ты! – говорит ему Клод.

– Нет, – отвечает он. – Сейчас душа моя успокоилась: вы здесь, а я с вами рядом. И теперь я пойду.

– Куда, Мотек, куда?

– Домой.

– Никуда ты сейчас не пойдешь, Мотек! Оставайся здесь!

– Я… я больше не могу, Клод, – говорит он. – Меня больше ноги не держат… Перелет, а потом еще поезд… нет, мне самое время прилечь, отдохнуть.

– Так в чем же дело? Ложись на мою кровать, – предложил Филипп.

– Ты не понял, – говорит Серж. – Мне надо побыть одному. Как раз сейчас, когда я знаю, что вновь обрел вашу дружбу.

– Куда ты пойдешь в такой ливень? Посмотри, что творится…

– Я тебя понимаю, Мотек. Но Филипп прав: этот жуткий ливень…

– Я на машине… Поеду домой и высплюсь всласть. Завтра буду как новенький. Приезжайте завтра ко мне завтракать…

– Это ты к нам приезжай! Ну, в нашу квартиру, – тут же уточняет Клод.

Серж смеется.

– О’кей, о’кей! Но вечером я вас приглашаю в «Ла Фаволу», идет? На шикарный ужин! И чтобы ты опять была в белом платье, а мы с Филиппом в смокингах. Ты опять повяжешь нам бабочки…

– Да, Мотек, да!

– Но ваш друг… Вам наверняка нужно еще обсудить с ним что-то важное.

– И даже очень важное, Мотек. Сейчас ночь. Мы с ним продолжим нашу беседу. А завтра Макс улетает к себе в Ниццу.

– Где твоя машина? – спрашивает Филипп.

– На улице Альп, это сразу за монументом герцога, а отсюда рукой подать…

– Рукой подать! – Филипп выглядывает в окно. На оживленном перекрестке с его светофорами и «зебрами» машины так и разбегаются в разные стороны. Их много, очень много…

– На улице Альп движение не такое сильное, там я быстро проеду. А завтра мы весь день будем праздновать – начиная с самого утра, с завтрака, и так целый день. И послезавтра тоже. Ох, и отметим же мы нашу встречу!

– Возьми, по крайней мере, это! – Филипп бросает ему свой светлый плащ, который взял из шкафа. – Не хватало тебе еще подхватить воспаление легких! – и он помогает Сержу надеть плащ и поднимает его воротник. Тот улыбается, целует Клод на прощание и идет к двери, а там еще раз оглядывается.

– Это был самый счастливый день в моей жизни, – говорит он. – Спасибо, мои дорогие!

И дверь за ним закрывается.

– Чтобы теперь ни произошло, – говорит она, – мы снова вместе. А еще у нас есть Макс.

– Да, – соглашается Филипп. – Мы с ним все обсудим. Он найдет какое-то решение для нас. Умнее его я человека не знаю.

Они подходят к большому окну, и Клод распахивает его – но очень ненадолго, потому что дождь так и хлещет. Ей приходится закрыть окно.

– Вон он, – говорит Филипп.

Они видят, как Серж приближается к перекрестку, обходя машины. На темном фоне четко выделяется светлый плащ Филиппа. Серж в одиночестве стоит на «зебре», мимо проезжают легковые машины и такси, пешеходов поблизости нет – еще бы, в такую погоду! И вдруг один за другим раздаются два выстрела. Сержа отбрасывает в сторону, он падает на спину и остается лежать. Он не шевелится.

– Мотек! – кричит Клод.

Она бежит к двери, бросается к лифту, за ней Филипп. Они спускаются в холл, где тоже были слышны выстрелы, там люди что-то горячо обсуждают, а консьерж вызывает полицию. Они оба выбегают под дождь и протискиваются между машинами, остановившимися у перекрестка, чтобы попасть на «зебру», где, раскинув руки, лежит Серж. Глаза его открыты, дождь бьет его по лицу.

– Мотек! – надрывно зовет его Клод.

Она стоит рядом с его телом на коленях, она склонилась над ним и шепчет:

– Мотек! Скажи что-нибудь!..

Губы его шевелятся, и он шепчет:

– Клод, я тебя…

И тут Серж умолкает. Рот его остается открытым, а дождь лупит по его глазам.

Филипп тоже опускается на колени, он держит Сержа за руку, люди выходят из автомобилей и из отеля, вокруг них образовалось плотное кольцо любопытствующих. Никто не произносит ни слова, не задает никаких вопросов, и вот раздаются сирены патрульных машин и «скорой помощи». Чиновники полиции пробивают себе дорогу через толпу. Синие огни на крышах их машин продолжают мерцать. Полицейские оттесняют толпу подальше: «Проходите! Проходите!» Торопливо подходит врач в белом халате, опускается на колени рядом с Филиппом, чтобы осмотреть тело Сержа. Клод поднялась. Филипп тоже. Они видят, как врач расстегивает плащ. Костюм Сержа и его черная рубашка в крови.

Врач поднимает голову, смотрит на Клод и покачивает головой. Затем отворачивается. Подходят санитары с носилками. Клод хочет подойти поближе к Сержу, однако Филипп удерживает ее, а полицейские продолжают оттеснять любопытствующих.

Вдруг появляется Макс. Он поддерживает под руку Клод, которая, похоже, больше ничего не видит и не слышит, и говорит:

– Вот, возьми! – и он протягивает Филиппу тонкую золотую цепочку с амулетом. – Я сначала прибежал в твою гостиную, там он и лежал на полу, этот амулет… цепочка порвалась… Клод с такой силой обняла Сержа, что тогда это, наверное, и случилось…

Филипп видит порванную золотую цепочку с амулета Мане-Каца, на одной стороне которого десять заповедей на скрижалях, а на другой Моисей со свитком в руках и это дивное дитя, которое Мане-Кац так часто изображал, хотя никто не знает, почему…