Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Янка Купала

 
Ручеек расспрашивал
Вербу сиротливую,
Что над ним закинула
Голову шумливую
И, склоняясь ветками
Прямо в воду светлую,
С ветерком полуденным
Зашепталась, сетуя.
«Ты скажи мне, вербочка,
Ты ответь, унылая,
Что ты все печалишься,
Жалуешься, милая?
До поры, до осени,
Горем утомленная,
Все роняешь листики,
Венчики зеленые?
И о чем ты шепчешься
С ветерком так жалостно,
Будто ищешь гибели,
Сотрясаясь яростно?
Кудри твои пышные
Жолкнут, высекаются,
А листы упавшие
На земле валяются.
Ты скажи мне, вербочка,
Ты ответь мне, милая,
От какого горюшка
Ты так обессилела?»
Зашумела тихо Верба-сирота:
«Горько мне, любимый,
Горько неспроста!
Тяжко моим ножкам,
Камень их сдавил,
Ты своей водою
Корни мне подмыл.
Землю под ногами
Взрыл ты, раскопал.
Сок из сердца выпил,
Все себе забрал.
Зря я загубила
Молодость свою!
Ох, зачем так крепко
Я тебя люблю?»
 

‹2 апреля 1910 г.›

 
Встал месяц круглый, меднолицый,
Созвездье робкое зажглось.
Как косы, вспыхнули зарницы,
Как будто в небе сенокос.
Бурлит криница огневая,
И мнится: грозный вихрь рукой
Швырнул, гремя и завывая,
Огнистый гравий за рекой.
Дневных забот умолкнул голос,
Затих пичуг болотных свист,
На ниве чутко дремлет колос,
На ветке не шелохнет лист.
Люблю я ночи час тот дивный,
Когда простор, объятый сном,
Разбудит голос переливный —
Далеких туч могучий гром,
Когда протяжно загрохочет
И ухнет в небе тяжело;
И лес, взметнувшись, забормочет,
И в доме задрожит стекло.
А туча грозно наседает,
Вся в лентах молний золотых…
А ночь… а ночь еще не знает,
Что грянет буря через миг!
 

‹17 июня 1910 г.›

 
Ты сошел с дороги жизни,
Свет погас твой чудный.
Что сказать и как поверить
В сон твой непробудный?
Ты сошел с дороги жизни,
И мрачнее стало
Царство ночи, что над нами
Крылья распластало,
Царство зла, – все, с чем ты бился
В гневе благородном!
Ты сошел с дороги жизни
Славным и свободным.
Ты сошел с дороги жизни,
Но всегда душою
С нами будешь, чтобы честных
Звать на битву с тьмою.
 

‹11 ноября 1910 г.›

 
Янке приговор читает
Член окружного суда:
«Суд законным полагает
За проступок, что Дуда
Совершил по доброй воле,
В твердой памяти, в уме,
За покражу хлеба в поле —
Год держать его в тюрьме.
А когда тюрьму отбудешь, —
Добавляет член суда,
Чтоб кольнуть его больнее, —
Помни, прав иметь не будешь,
Даже сотским не посмеешь
Избираться никогда!»
Поклонившись, осторожно
Янка хочет разузнать:
«А нельзя ли, пан вельможный,
Те права и с сына снять?»
 

‹1910›

 
Был одинок я. Братья, сестры,
Друзья забыли обо мне.
И боль была смертельно острой
В моей душе на самом дне.
И в этот горький час утраты,
Когда поник я головой,
Со мной один был провожатый,
Со мною был городовой.
Да в стороне, играя усом,
Помощник пристава следил
(Что Никодим за Иисусом!),
Как «нижний чин» меня тащил.
Приволокли, в острог впихнули,
В сырую яму, к черту в пасть!
И тяжело они вздохнули,
Как будто горя взяли часть.
На этом я расстался с ними,
И мне подумалось тогда:
«Пускай вас водят так слепыми,
Как вы вели меня сюда!»
 

‹1910›

 
Их надолго осудили,
Тяжко покарали,
Обездоленных, несчастных
В камеры загнали.
Где их детушки, где семьи?
Нынче из острога
И старухам и молодкам
В каторгу дорога.
И не знают горемыки,
На какой край света,
И куда загонит доля,
Где пройдут их лета.
И не знают, что их встретит
На пути кандальном,
Сколько им бродить под стражей
По этапам дальним.
На челе их знаки скорби
Горе написало, —
Жизнь поругана, разбита,
Ни за грош пропала!
А в глазах тоска немая
Навсегда скипелась;
Горем тяжким, горем горьким
Сердце изболелось.
Все растоптано, распято,
Жизнь – как ночь глухая,
И над будущей судьбою
Тоже тьма без края.
И, как сон, житье былое
В мыслях пронесется,
И от тех видений сердце
Больно всколыхнется.
Встанет в памяти деревня,
Хатки дорогие,
Тропки все, где пробежали
Годы молодые.
Вспомнят родственников кровных —
Близких и далеких.
Ну, а их помянут дома —
Бедных, одиноких?
Вдруг в толпе примолкшей кто-то
Грустно запевает,
Песня тихими слезами
Душу наполняет.
«Я умру, – тоскует голос, —
Труп мой не обмоют,
И далече на чужбине
Кое-как зароют.
И не будут знать родные,
Где моя могила…»
Льется песня, плачет сердце
О сторонке милой.
Сколько их, сиротских песен,
Слышно на дорогах,
Сколько силы, сколько жизней
Губится в острогах!
 

‹1910›

 
Чинит сыну свитку
На скамейке матка:
Завтра утром в школу
Побежит Игнатка!
Ярко пень смолистый
На шестке пылает.
На колодке батька
Лапти доплетает.
Он дровец подбросил —
Огонек на диво!
За его работой
Сын следит пытливо.
Светлая головка
Мыслями объята,
И от этих думок
Блеск в глазах Игната.
Ну, Игнат, гляди, брат,
Не балуй, учися.
Хватит жить без дела —
За букварь возьмися.
Будь, сынок, прилежным,
Подрастай скорее.
Будешь ты читать нам, —
Мы ведь не умеем.
Что мы в мире значим,
Кто мы в мире этом?
Ведь темны мы сами
И не видим света.
Слушай, что учитель
Говорить там будет
Про науку в книге
И о темных людях.
А прилежным будешь,
Мой сынок, наследник,
Я продам коровку
И кожух последний,
Чтоб ты шел в науку,
Только б не ленился,
Чтобы ты к ученью
Всей душой стремился.
На игру пустую
Ты махни рукою,
Чтобы мы гордились
С матерью тобою».
На наказ отцовский
Отвечал Игнатка:
«Буду так учиться,
Как велишь ты, батька!»
А как спать улегся,
Мысли поневоле
В грезах говорили
Мальчику о школе.
 

‹1910›

 
Не в солдаты провожает
Мать родного сына,
Не на заработки к пану —
Едет в суд детина.
Знает мать, что там не шутят, —
Судьи судят строго,
Хоть сынок ее не грабил
По глухим дорогам.
Не убил, не обесславил —
Нет, помилуй боже!
Он сказал, – но что же в этом? —
Что так жить негоже.
Жить и гнуться пред богатым,
Ползать червяками,
Что достаточно терпели
Долгими веками.
Что давно пора за разум
Бедным людям взяться,
Что порядков справедливых
Нужно добиваться.
И чтоб справиться с неправдой
Да с бедою, нужно
Всем подняться неимущим
На богатых дружно.
Конь запряжен. Все готово.
Смутная дорога.
От нее седой старухе
Лишь одна тревога.
Закипают в сердце слезы:
«Что же, что же будет?»
В уголок зашла и плачет,
Чтоб не знали люди
Ни печали материнской,
Ни кручины лютой.
«С богом, милый! Пусть пошлет он
Добрую минуту».
Конь пошел, и заскрипели
Сани полозками.
Посмотрел назад бедняга
Грустными глазами —
У двора стоит старуха,
Головой кивнула
И непрошеные слезы
Рукавом смахнула.
Вот и поле. Конь – рысцою.
Ветер поддувает.
Оглянулся парень – хата
В далях пропадает.
И слезу смахнул скорее
Горькую украдкой:
Ох, не скоро ведь увидит
Он родную хатку!
 

‹1910›

 
Скоро вьюги на раздолье
Загуляют, зашумят,
Белой пылью задымят
И застелют луг и поле,
Чтобы в холоде-неволе
Всходы яркие примять.
Ночь свои распустит косы,
Разметает над землей,
Сядет панной-госпожой,
А мороз беловолосый
Проведет по ним прочесы,
Сам в одежде ледяной.
И взметнется гомон дикий,
Загудят кусты, леса
На все тоны-голоса.
И начнется бал великий —
Завыванье, грохот, крики
Полетят под небеса.
Ты же сядешь, мать родная,
Будешь тихо кросна ткать,
Будешь сына вспоминать,
Что в тюрьме сидит, страдая,
Что ходил, не отступая,
Волю вольную искать.
За окошком, за стеною
Будет злобно ветер петь,
Будет белый снег лететь,
И, окутано тоскою,
Словно эта полночь мглою,
Сердце будет плакать, млеть.
 

‹1910›

 
Черт не так уж страшен,
Как его малюют.
Пусть порою люди
Злятся, негодуют, —
От собак от злобных
Палка есть отбиться,
От стражников-гадов
Можно откупиться!
От мундиров синих
Можно дать и драла,
И твоя свобода
Не совсем пропала;
И с людьми лихими
Можно столковаться,
И от кредиторов
Способ есть скрываться;
Ноги есть – и можно
Там и тут носиться, —
От себя же только
Никуда не скрыться!
 

‹1910›

 
На большой дороге,
Где стоит камора,
Я на свет родился
Под глухой шум бора,
Позднею порою,
Осенью гнилою.
По дороге торной
Днями и ночами
Люд спешит рабочий,
Пеший и с возами,
Словно кто их гонит,
Вся дорога стонет.
В разные сторонки
Мимо той сторожки
Серой паутиной
Разбрелись дорожки,
Узкие, глухие,
Стежечки кривые.
И моя, как осень,
Доля беспросветна,
Взгляд куда ни кину —
Глухо, неприветно,
Даль-то не видна мне,
Лишь коряги, камни…
И меня людская
Буря подхватила,
В омуте глубоком
С силой закружила
И несет с собою
Тяжкою волною.
Не на путь открытый
Ставит мои ноги,
Узки мои стежки,
Заросли дороги.
Я иду, хромаю,
А куда – не знаю!
 

‹2 января 1911 г.›

 
Эй, скажи, что это значит,
Ты, кого в ярмо впрягают,
Чью свободу попирают!
Сам тоскуешь, доля плачет,
И повсюду недостача…
Сеешь в поле ты немало,
Хоть и скупо всходит нива,
Отвечай же мне правдиво:
Что тебя здесь приковало?
Иль других путей не стало,
Или мир тебе закрылся?
Иль ты слеп и глух, как прежде?
Ребра видны сквозь одежду,
А сквозь шапку чуб пробился;
Что ж, ты век терпеть решился?
Не слыхал о лучшей доле?
«Ой, пустился б я в дорогу,
Только слез ведь пролил много,
Только пота море пролил
Там, где всходят песни боли;
Только твердо верю в то я,
Что посев наш в поле диком
Гневом вырастет великим
И затопит он все злое,
Все несчастье вековое».
 

‹28 февраля 1912 г.›

 
Ты не гнись, мой брат, в ненастье
Высохшей травою, —
Выкуй собственное счастье
Ты своей рукою.
Хоть толкуют, что с поклона
Голову не ломит, —
Знай, с татарского полона
Слово это ходит.
Не проси и не надейся
Вовсе на подмогу:
Сам с судьбой-злодейкой бейся,
Сам ищи дорогу!
Хоть помогут тебе люди
Отыскать дороги,
А собьешься – снова будешь
Обивать пороги.
Не ласкайся к сильным, милый,
Лестью честь не купишь:
Будешь жить чужою силой —
Честь свою забудешь.
А едва начнешь шататься —
Люди отшатнутся,
Лучше вольным, брат, сломаться,
Чем терпеть да гнуться!
 

‹1912›

 
Ночь наступает, и тучи встают,
Лозы тревожно беседу ведут,
Шепчутся робко листы меж собой,
Спрятался месяца рог золотой.
Начали грозно зарницы играть,
Гром посылает могучую рать.
Тьма подступает мрачней и мрачней…
Грянь же ты, буря, да грянь посильней!
 

‹1912›

 
Был я малым, часто думал,
Как нагреют спину:
«Подождите, и на вас я
Припасу дубину!
Дайте мне войти в годочки
Да ума набраться!»
А покуда всем, кто старше,
Должен покоряться.
Так и рос я помаленьку,
Отдали учиться.
А учитель был сердитый —
Знал одно: браниться.
Хорошо, когда сходила
Криком заваруха;
Худо то, что паи учитель
Часто драл за ухо.
«Ну постой же! Вот избавлюсь
От твоей опеки,
Я тебе мученья эти
Не прощу вовеки!»
Так за партой размышлял я,
Ухо оттирая,
И тайком кулак в кармане
Стискивал, вздыхая.
Что ж поделать – молча терпишь,
Отомстить мечтаешь.
Дни идут, а ты в неволю
Больше попадаешь.
Вырос я, усы под носом
Тенью пролегают,
А меня честят, как прежде,
Все клюют, шпыняют.
И на сердце накипело,
Злости полны кости.
Не стерпел я, распрямился, —
Я вам, егомости!
Подождите ж, коли этак!
Я ведь не кусался!
Хватит кривды! Хватит гнета!
Взял да взбунтовался
Против власти и порядков!
Хуже всех я, что ли?
Пусть себе на вид невзрачный,
Да желаю воли!
Власть взъярилась не на шутку,
Погнала в три шеи:
«Знай, мужик, почем фунт лиха
У царя в Расее!»
Так трясли и колотили —
В чем душа осталась!
Наконец в острог загнали! —
Мол, опомнись малость.
Вот сижу я за решеткой,
Тут с уменьем мают:
Из одной норы в другую
С сенником гоняют.
Я иду, куда прикажут,
Рассуждаю тихо:
«Ничего. Переживу я
И такое лихо».
До сих пор за мной обида
Знай шагает следом,
И кулак держу в кармане
И зимой и летом.
И дают мне, как и прежде,
В ухо, в шею, в спину.
Как тут быть? Видать, потомкам
Передам дубину.
 

‹1913›

 
Ты приди, весна желанная,
Приди!
Песней жизни, песней воли
Загуди!
На пригорки, на ложбиночки
Взгляни,
Сон тревожный, сон тяжелый
Разгони.
Ты нам силушку и радость
Подари,
Нашу темень вековую
Скорей,
Обласкай теплом несчастных,
Обогрей.
Нашу жизнь и долю трудную
Узнай,
Буйным дождичком над нивой
Просверкай.
Прогреми в бездольной выси
Голубой,
Принеси дары чудесные
С собой.
Осчастливь посевом добрым
Бедный край,
На приволье с нами дружно
Запевай.
Струны сердца всколыхни, весна,
Живей,
Чтоб на свете жить нам стало
Веселей.
Ты иди скорей, желанная,
Иди,
Раскачай ты нашу дрему,
Разбуди!
 

‹1913›

 
Кто нам скажет, кто ответит,
Чем грядущий год нас встретит,
Что в подарок принесет?
Год минувший не удался,
Трясся мир, и содрогался
Закопченный небосвод.
Нажитое стало прахом,
Беспощадным, страшным взмахом
Смерть коснулася земли.
На сиротских наших нивах
На места снопов счастливых
Кости грудами легли.
Вышли в поле батареи
И снаряды, не жалея,
Щедро сеяли весь год.
Отмечая путь крестами,
Разбегался, со слезами,
С мест насиженных народ.
В белорусские пределы
Злое горе залетело,
Край родной опустошен.
Чем же год нас встретит новый?
Кончит с бурею суровой?
Что несет с собою он?
 

‹29 декабря 1915 г.›

 
Не видать межи в полыни,
Травы буйные кругом,
Поутру хозяин ныне
Не идет в поля с конем.
Пахота – не бабье дело,
Поцарапали едва,
И в сиротские наделы
Глубоко вросла трава.
Третье лето миновало,
А хозяев нет и нет,
Голоса-то их, бывало,
Далеко слышны чуть свет.
Где ж вы, где, селяне-братцы?
Вас не слышно, что стряслось?
Межи тихие боятся,
Не ответят на вопрос.
Смотрит поле сиротою,
Сорняки цветут везде.
От вопроса нет покоя:
«Где хозяева-то, где?»
Шелестит в полях тревога,
Пашни тихо шепчут мне:
«И калек, и пленных много,
И убитых на войне».
 

‹27 августа 1916 г.›

 
Гуси, гуси, стая вольных!
Грустен крик ваш, гуси:
Вас уводит путь раздольный
Прочь из Беларуси.
Запечалятся болота:
Отшумело лето;
И проплачут отчего-то
Лозы до рассвета.
Бобыль-ветер раным-рано
Зло в полях засвищет.
Что, бездомный, за курганом
В голом поле ищет?
Вы ж за облаком высоким
Крыльями взмахнете,
Чтоб не видеть, как осоку
Ветер гнет в болоте.
Что ж, летите! Крылья служат
Смелым для свободы.
Осень… осень… Дали тужат,
Грустно стынут воды,
И горюет сиротливый
Лес, в багрец одетый…
Ой вы, гуси! Унесли вы
Солнечное лето!
 

‹22 сентября 1916 г.›

 
Зачем же кровь лилась людская?
Зачем губили мирный люд?
И все добро родного края,
И поколений многих труд?
Народ, как от чумы, помчался,
Себя не помня, в белый свет,
И горький дым столбом поднялся,
И все кресты росли вослед.
А сколько наших деток милых
У тех дорог войны лежит!
Тиха земля на их могилах,
И разоренный край молчит.
Теперь же вы, убийцы, каты,
Не прочь о мире поболтать,
Но кто же в вас решится брата,
Скажите, каины, признать?
Теперь иссякли ваши силы
В войне, что сами вы зажгли,
Руины вас страшат, могилы,
Неудержимый крах земли.
Народов праздник – день расплаты!
Пожар войны не вам залить.
Так руки прочь, убийцы, каты!
Не вам о мире говорить!
 

‹2 декабря 1916 г.›

 
Край лесов, край болот
И туманов гнилых,
Хоть ты беден и глух
И хоть в лозах твоих
Ветер осенью злобно шумит, —
Все же мил ты мне. Чем?
Я не знаю и сам,
Но твой образ моим
Пригляделся глазам
И к тебе мое сердце лежит.
Я люблю твой простор
И болота твои,
Где шуршат тростники,
Где бубнят бугаи
И где травы, как море, легли.
Если лес там – так лес!
В десять дней не пройдешь.
А простор – так простор!
И конца не найдешь,
Не охватишь и взглядом земли.
Я люблю твой покой,
Ясность тихих деньков,
Золотистый убор
И полей и лесов,
Что под солнцем осенним горит.
Я теперь далеко
От полесских равнин,
Но люблю я тот край,
Я родной его сын,
И о нем мое сердце болит.
 

‹1916›

 
Пред нами славная дорога,
К труду зовет родимый край.
Пришла весна, работы много —
Науки семя засевай!
Туда, где тьма царила злая,
Несите правды свет живой,
Чтоб озарил он, пробуждая,
Нее уголки земли родной.
Пусть будет жизнь светлей и краше!
Не плеть царя, не панский кнут —
Пускай навек в отчизне нашей
Владыкой станет вольный труд!
 

‹1917›

 
Гей, чистые сердцем!
Гей, души живые!
Идите вы долю ковать!
В груди вашей силы кипят молодые,
И есть у вас крылья летать.
Но зорко смотрите: болотная плесень
Обманной красою манит;
А гнилью затянет – душа не воскреснет,
В лазурный простор не взлетит.
Вы слышите гул молодого прибоя?
Вглядитесь-ка: ясные дни
Встают из тумана чредой золотою —
То нового мира огни.
Спешите же, братья, росою лучистой
Умыться в просторах родных,
Вдохнуть в себя воздух звенящий и чистый!
Лесов и криниц голубых.
И помните крепко: на совести вашей
Лежит еще долг вековой,
Тот долг пред народом, – ведь полною чашей
Вы черпали опыт живой
Из мудрого клада души его светлой,
Хоть был он унижен и гол.
То он, незаметный, наш труженик щедрый,
На гору вас молча возвел.
Вскормило вас потом политое поле,
Земля валунов и песков,
Вас кормит сермяга, что ласки и доли
Не знала от века веков.
Как добрые дети к народу идите,
Зовите сплотиться в борьбе,
В глаза ему правду прямую скажите
О жизни его, о судьбе!
 

‹11 июня 1921 г.›

 
Коса ли звенит на покосе стальная,
Иль девушка песню поет,
Проносится ль ветер от края до края,
Иль буря ночами ревет.
То ль гром в небесах перебранку заводит,
Потоки ли катятся с гор —
Все отклик в широких просторах находит,
Всему отвечает простор.
И ты, коль про горе людское узнаешь,
Скорей отзовись, отвечай!
И ты, если кривду людскую встречаешь,
Быстрее свой голос подай!
А радость увидишь – надежды взовьются,
И птицей они полетят,
Пускай твои струны тогда засмеются
И песнею счастья звучат!
 

‹20 ноября 1921 г.›

 
День добрый вам, холмы и долы,
Просторы вольные земли!
Я к вам вернулся, пущи, села,
Полоски ржи и конопли.
Я рад вам, как родным и близким,
Тропинка в поле, серый стог,
И вам, под небом нашим низким
Следы несчитанных дорог;
Над речкой желтому песочку,
Где три сосны стоят кружком,
Березам в крапинках и в точках,
Бегущим рядом с большаком;
Лугам с ромашкою и мятой,
Дубам у дедовской избы,
Усадьбе аиста богатой
У обвалившейся трубы…
То здесь, то там лесок синеет,
В ложке, струясь, ручей журчит,
Везде, везде покоем веет,
Травинка каждая хранит
Следы задумчивости мудрой,
Простой и скромной красоты,
И песня жаворонка утром
Колышет травы и кусты.
А тучка в небе по-над полем,
Качаясь, медленно плывет.
И забываешь поневоле
Тревоги будничных забот.
В родных полях и в небе ясном
Все дышит дружбой, добротой,
Твое грядущее прекрасно,
Край горемычный, край святой.
 

‹1921›

 
Уходи, мороз-дедуля!
Слышишь, старый, или нет?
На пригорках «гули-гули» —
То весна нам шлет привет.
Льется, весело играя,
Ручеек – гонец весны.
На него, как мать родная,
Солнце смотрит с вышины.
Он смеется, он трепещет,
Он сверкает и дрожит,
А другой ему навстречу
С шумной радостью бежит.
Ты послушай, дед суровый,
Посмотри на небеса!
Песней радостною, новой
Льются, плещут голоса.
А зима аж почернела —
Хватит здесь ей кросна ткать!
Детвора, из хаты смело
Выходи весну встречать!
Возле хаты, у калитки,
Славно бегать и играть.
Собирай, зима, пожитки,
Полно нас в плену держать.
Молодая весна,
Золотая пора!
Будь красна и ясна,
Не жалей нам добра.
Словно мать, приласкай,
Силой нас наливай,
Чтоб росли и цвели
Дети нашей земли.
Мы венок заплетем,
Тебе песню споем.
 

‹1922›

 
Что за ночь! В тишине
Травы засыпают.
Ясный месяц в вышине
Сказку начинает.
Небо слушает тот сказ,
Тучки не качнутся,
Лишь порой – в который раз? —
Звезды улыбнутся,
Чтобы сказочнику их
Было веселее,
Чтобы в небе в этот миг
Делалось светлее.
Только он от похвалы
Что-то застыдился:
Сторож ночи, сторож мглы
Потемнел и скрылся.
Потемнел, увял, поблек
В тучках молчаливых,
И на землю гуще лег
Сумрак сиротливый.
 

‹1922›

 
Буря дол и небо застилала дымом,
Вы навстречу буре шли неудержимо.
Бушевало море, волны рокотали,
Вы вперед шагали, вас манили дали.
Раскалялись пушки, грохотали громы,
Вы их не слыхали, шли сквозь буреломы.
Разрывали цепи, вековые путы,
А за каждой кочкой – враг жестокий, лютый.
Города горели, полыхали хаты,
Не хотел сдаваться старый мир проклятый.
Корнилов, Каледин, Колчак и Деникин
Вас сломить пытались в ненависти дикой.
Суда и десанты слала заграница,
Не прошли убийцы, не смогли пробиться.
Ваша сила вражий натиск тот сломала,
На дорогах трудных вас легло немало.
А дороги ваши – горы, перевалы,
Вы их одолели, смерть вас не пугала.
Пройден путь почетный, пройден путь заметный,
Пусть враги грозятся, их потуги тщетны!
Пусть войну готовит Чемберлен за морем,
Брошено по свету много наших зерен.
Зерна правды, света проросли не втуне,
Стали близкой явью думы о коммуне.
 

‹1927›

 
Еще колючки проволочных заграждений
Торчат в земле – проклятый след войны!
Еще на кладбищах кресты видны
Над головами жертв кровавых столкновений,
Еще не вспаханы поля былых сражений,
Валы окопные не снесены.
А вы, прислужники кумира золотого,
Острите вновь концы своих клыков
И пеной брызжете из злобных ртов…
Вам кровь нужна! Возжаждали ее вы снова!
Вам нестерпим расцвет союза трудового,
Где всем владеет мир былых рабов.
Ну что ж! Пускайте в ход и клевету и подкуп,
Науськивайте псов под хрип ворон!
Вам не сломить бунтующих колонн!
Нет сил у вас сдержать могучую походку
Свободной массы, сбившей с ног своих колодку,
Чтоб новой жизни возвести закон!
 

(К процессу над «Громадой»)

 
Мы знаем, братья, всё:
Неравное сраженье —
Ведь против вас и штык,
И тюрьмы, и мученья,
Шпиков продажных легион,
Господ-властей синедрион —
Комедия суда,
Над истиной глумленье.
Но вы – не горсточка:
Нас, братья, миллионы!
Несем панам правдивые законы:
Историей осуждены паны,
И не загладить им вины!
Мейштовичи страшны
В дни травли исступленной,
Но дни их сочтены,
Положен срок не длинный.
Дрожат, дрожат паны,
Как горькие осины!
А слово смелое на них наводит страх…
Страну терзал кумир
На глиняных ногах, —
Теперь он рушится
В кровавые пучины!
А Польша – не паны
Грабительской закваски,
Пилсудчики лгуны,
Прислужники-подпаски, —
Есть люди гордого полета,
Осушат грязное болото,
Приблизят панству миг развязки.
Тогда, паны, тогда, пилаты,
Нагрянет грозный час расплаты!
 

‹1928›