Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Янка Купала

 
Едва умолкли разговоры
Мартин явился из каморы.
Таким же самым лесником,
Как все, служил он, но притом
Между делами был обязан
От пана разносить приказы.
Издалека, почти у Клина
Антоний разглядел Мартина.
«Ну, прется уж сюда с приказом!
Сгорел бы ты, панок, с ним разом!» —
Так пану пожелав «удачи»,
Все ждали, что несет Мартин.
«С какой вы ныне к нам задачей?»
«Приказ принес я для васпана,^{7}
Чтобы Антоний утром рано
Шел рубку намечать в бору.
Михал же должен поутру
К поселку лыжи навострить
И рыбки малость наловить…
Бери там невод с рыбаками,
Панов порадуй окуньками.
Им голодать, сам знаешь, вредно.
А может, им приелись, бедным,
Колбасы разные, котлеты —
От них и сохнут, как скелеты,
Их ветер с ног чуть не сбивает», —
Мартин тут перцу подсыпает.
«Ну, вот навесил пан мне грыжу!»
«Ты недоволен этим, вижу?
Постой, брат, до конца дослушай,
Потом уж отведешь ты душу.
Еще тебе урок приятный:
Крупнее рыбу отберешь
И в замок сам ее свезешь —
Друзьям лесничего… Понятно?»
«Приказ хороший для начала!
Вот, брат, какая жизнь настала!
Пан разве жалость к людям знает?
Двоих на службу запрягает:
Меня – на рыбу, брата – в бор!
Когда же их прихватит мор —
Всех этих иродов пузатых,
Вельможных прихвостней проклятых!
Нет, видно, присказки вернее:
«Кляни ты пана – пан толстеет». —
Михась, озлобясь, бушевал
И пана «Рака» проклинал. —
По горло дела, сеять время,
А на тебя тут валят бремя —
Г они коня за столько верст
И все бросай коту под хвост!
Беда тебе, коль ты бедняк!
А жил бы сам, все шло б не так!»
«Вот тут-то, брат, и горе наше,
И тем удел служебный страшен,
Что не за что нам зацепиться,
И мы со злом должны мириться,
Под дудку панскую плясать,
Любую дурь их исполнять.
Тебя ж стригут, ну, как барана! —
Доставши трубку из кармана,
Мартин продул чубук сердито
И развернул кисет расшитый. —
Тьфу, всех подряд костит и лает,
Себя ж царем воображает,
Так нос дерет пред нашим братом,
Что не достанешь и ухватом!
Всегда косится вроде волка!
И придирается без толка!
Дождались пана мы, Михась!
Что делать, коль пришла напасть,
Жить надо, как там ни гляди!
На свете не впервой, поди,
Имеем дело мы с панами!
Пусть лучше сдохнут они сами,
Пусть прах их ветер разметет!
Сироты, что ли, мы без роду?
И пан, коль повезет народу,
Под нашу дудку запоет!
Придет, придет такое время!
Навеки сгинет злое племя!»
Они еще потолковали
И малость злость свою согнали.
Но от проклятий этих толку
Не прибыло и на иголку.
С тех пор, как белка в колесе,
Михал замучился совсем:
С рассвета дотемна обходы,
И что ни шаг – везде невзгоды:
Там срубят дуб, березу свалят,
А там и лес, глядишь, подпалят
(Чтоб навредить панам проклятым),
Траву сожнут на корм телятам.
Народ голодный, стиснут очень,
Готов золой засыпать очи.
И свой же брат – лесник – кусает,
Пред паном выслужиться хочет, —
В глаза тебе одно лопочет,
А в мыслях петли расставляет.
И случая не упускает
Хоть чем-нибудь тебя донять
И этот горький хлеб отнять.
А сколько беспокойства летом!
Гляди, чтоб бабы без билета
Грибов и ягод не сбирали^{8}
И хворост даром не таскали.
Не видишь света от забот,
А пан-лесничий жмет да жмет.
Уж должен сам ходить с корзиной,
Носить ему грибы, малину.
Хоть разорвись, ему плевать,
Одно он знает – шкуру драть.
То пастуха ему найди,
А то служанку приведи!
А как нагрянет косовица,
Вставай, чуть небо прояснится,
Ищи и косарей и жней.
Ни в чем отказывать не смей!
Все делай быстро, гладко, чисто,
А ведь погода норовиста!
Бывает, в самую страду
Обложит небо, на беду,
И невода за неводами
Растянут тучи над лугами
И дождиком, летящим косо,
Зальют и копны и прокосы.
А за дела Ильи-пророка
Пан на тебя прищурит око.
Служи, трудись на пана-ката,
Сам не управишься, так брата
Бери себе ты на подмогу, —
В одном ярме шагай с ним в ногу,
Трать заодно с ним сил остаток.
Где ж справедливость? Где порядок?
И как ни гнись, ни лезь из кожи —
Ничем ты угодить не сможешь,
Найдет придирку, обругает
И кулаками намахает.
Друзья мои! Кто ж катам этим
Дал силу всю и власть на свете?
На что земля их только носит?
Ой, кто от них не заголосит?
И где на них искать управы?
Ведь суд наш «скорый», суд наш «правый»
Панов за подлости не судит!
А кто же нам защитой будет?
Кто выручит народ в беде?
Кому пожаловаться, где,
Чтоб хоть маленько полегчало?
А миру между нами мало, —
Один другого не покроет,
Один другому яму роет,
Готовы лиха прикупить,
Чтоб побольнее укусить!
А пан лишь этого и ждет —
Он нас по очереди жрет.
«Ну и «Рачок»! Ведь всех мордует!
Чего он так, злодей, лютует? —
Не раз говаривал Антось. —
И как тут быть? Хоть службу брось!
Ну, может, стоило б смириться,
Будь урожайная землица,
А что у нас? Тоска-забота:
Шесть десятин! Чего? Болота!
Вон Лихтаровичу в Затоках
Земли отпущено – волока.
Отдельно и живет и служит,
Как пташка вольная, не тужит.
А ты трясись, как хвост овечий,
Да подставляй невзгодам плечи!
Нет, хуже службы не найдется,
Здесь каждый бес к тебе суется».
«А вы и сами виноваты,
Покорно катитесь из хаты,
Как только пан куда пошлет.
Какой за это вам почет?
Так что ж на вас и не налечь,
В телегу почему не впречь!
А надо часом огрызнуться,
Иначе будешь вечно гнуться
И вечно отдыха не знать!» —
Решительно сказала мать.
«Ого! Смела ты возле печи,
И мудры все твои здесь речи,
А вот сама бы послужила,
Тогда б не то заговорила, —
Ответил ей Михал сердито. —
Губа к губе была б пришита!
Где правду ты на свете сыщешь?
Кому пожалуешься? Нищим?
Судиться будешь с ним? За что же?
И кто тебе в суде поможет?
Иль пан тебя не отпускает?
Служить насильно заставляет?
Не хочешь службы? Поругайся!
Сбирай манатки, убирайся!
Кому ты мил, когда в беде!
Эх, не приклонишься нигде!
Дроздом запрыгаешь, блохою,
Коль нет угла с своей землею.
А коль узнают это люди,
Отбою тут от них не будет.
Чего ж ему не козырять, —
Не побоится и прогнать».
«А зря ты трусишь! Ты ведь нужен,
И уж хомут не стянешь туже.
И кто же так, как ты, радеет?
О каждом пустяке болеет,
Не спит, не ест и ног не чует,
В лесу и днюет и ночует!
Кому, кому, а уж Антосю
Сказать бы можно, коль пришлося,
Ведь он служить не нанимался».
«А думаешь, я испугался? —
Ответил дядя, в хате храбрый. —
Чуть что – так я его за жабры!»
«Послушать вас – смелы и хватки,
А при лесничем – сердце в пятки.
Весь пыл ваш мигом пан остудит.
А крик – как был, так криком будет!»
«Пусть он кричит, и ты кричи!»
«Как жаба у пенька в ночи?
С таким же толком и успехом?» —
Спросил Михал жену со смехом.
И так не раз вот говорили,
Над горькой долею тужили,
А прок один – растравишь раны
Да гуще свет заткут туманы!
«Рачок» за службу прытко брался,
По лесу целый день метался,
Чтоб отыскать где непорядок, —
На это был лесничий падок.
Когда ж проигрывал он в карты,
Бывал в особенном азарте.
Тогда его остерегайся,
Как от заразы злой скрывайся.
Однажды рыскал пан весь день
И, не найдя грехов нигде,
В Поречье прискакал, как черт.
Михала требует, орет.
«Откуда там следы скота?» —
Кричит он с пеною у рта,
Скривив лицо, насупив брови.
«Ходили панские коровы!..»
Ох, как лесничий тут озлился!
Волчком на месте закрутился!
Кричит и топает ногами,
От злости машет кулаками,
Глаза сверкают, как у змея,
От гнева став еще чернее.
Последними словами лает,
Из хаты выгнать угрожает.
Михал молчал, да вдруг нежданно
И сам накинулся на пана!..
(Лесничий сразу испугался.)
«Чего пан этак раскричался?
За что меня хулит, ругает?
Пусть эта служба пропадает!
Пускай сгорят и двор и дом
С неправдой панской и ярмом,
Со всею долей распроклятой!
Замучили, загрызли, каты!»
Михал тут плюнул, отвернулся, —
Хоть раз, да славно огрызнулся!
 

 
Поречье – славный уголок,
Пригожий летом и веселый.
Как море – лес, как небо – долы,
Цветами светится лужок.
А сколько по реке смороды!
А как гречиха пахнет медом,
Когда начнет она цвести!..
Ну, как тут пчел не завести!
Им столько выгод здесь и места!
Весной, во время переезда,
С собою взяли пчел колоду,
На всякий случай, для разводу,
И пчелы начали роиться.
Нашлись охотники – сложиться:
Кто ульем в складчину ссужал,
А кто под мед и денег дал.
Ну, как же тут откажешь людям?
Не примешь – меду не прибудет,
Накличут всяческого зла:
Не любит зависти пчела.
В том предприятии пчелином
Антось был высшим, главным чином,
Хоть эта новая наука
Далась ему с немалой мукой, —
И первой вылазки своей
Не позабудет он, ей-ей!
То было время солнцепека,
Выходит рой, гудит высоко,
Летит на вербу и садится.
Никак к нему не приступиться!
Антось берет дымарь и сито,
Глядит на этот рой сердито —
 

Новая земля

 
Вот на тебе, еще беда!
Загнал же черт его куда!
Антось по лестнице добрался
К ветвям и там обосновался, —
Скатерку приоткрыл над ситом,
За ложку взялся деловито.
Но только чуть затронул рой —
Гудит пчела над головой, —
Другая – в ухо жалит метко.
Качнулся дядя наш на ветках,
Невольно хвать за толстый сук!
А сито выпало из рук!
Пошла у пчел тревога тут,
Звенят, как ангелы, поют,
Но жалят дядю, словно черти.
«Чтоб вам сгореть! Язвят до смерти!»
Пригнулся дядя – вот напасть!
На землю вся свалилась снасть.
Антось за нею, будто сноп,
Туда ж с вершины вербы – хлоп!
Поднялся дядя, побежал,
Так, словно разум потерял,
В шалаш укрылся под застреху.
И горя было тут и смеху!
Потом Антось наш научился,
К повадкам пчел приноровился,
Стал скоро бортником завзятым,
Хоть не сравнить его с Кондратом.
Прошел и спас. Кончалось лето.
Пылает лес, в багрец одетый,
Трепещут в золоте осины,
Свисают гроздья у рябины.
Пчела уж меньше занята,
Пожива ей теперь не та,
К тому ж и ульи не пустые,
Рои окрепли молодые
И малость меду наносили.
Вот кумовьев и пригласили
На выбор меда в добрый срок.
Веселый, тихий был денек.
Мужчины на заре поднялись,
Подмолодить себя старались:
В корытах головы помыли,
Усы повыше закрутили
Да мылом их понатирали,
Чтоб крепче были, не свисали.
А для гостей, на праздник этот,
Надели новые жилеты
И сапоги так налощили,
Что просто шляхтичей затмили.
«Ты, дядя, в зеркало взгляни:
Ну, хоть в бумажку заверни!
Такой красавец, что держись!» —
Дразнить мальчишки принялись.
«А ты не смейся, дуралей,
Утри-ка лучше нос живей,
Сопля уж губы запирает», —
Алеську дядя подсекает.
Алесь затих, потупил очи,
На шутки что-то неохочий
Сегодня дядя, – смотрит вбок.
Алесь – смышленый паренек!
Он молча Костусю кивает,
Из хаты выйти приглашает, —
Договориться им пора
О том, что мучит их с утра:
Кому и где пасти скотину?
«Я вот, брат Костусь, как прикинул:
Коров мы выгоним вдвоем,
Под старым вязом попасем.
Когда ж они чуть пополнеют,
Бока их малость округлеют,
Мы их запустим на болото,
И закипит у нас работа!
То ты, то я – на перемену!
Куда вот только мед я дену?
Живот здесь надобно, браток,
Как у Баландихи мешок».
И хлопцы, кончив договор,
За речку устремляют взор,
Туда, где пролегла дорога, —
Гостей сегодня будет много,
Родных, знакомых и соседей.
Быть может, кто-нибудь уж едет?
А малыши в дому резвились,
Близ мамки, как всегда, крутились,
По временам ей помогали,
Но больше все-таки мешали.
Одна всех дума занимает:
Что день сегодня необычный,
От всех он праздников отличный, —
Такой лишь раз в году бывает.
На этот день молодцевато
Принарядилася и хата:
Все выскоблено добела,
А стены красного угла
Увиты зеленью кленовой,
И стол накрыт скатеркой новой;
Святых украсить не забыли,
Цветной бумагой обложили, —
Они взглянули веселее,
Их лики сделались добрее.
Алесь и Костусь в этот час
Гостей под дубом поджидали
И меж собой шутя гадали:
«Узнай, Костусь, кто из гостей
Приедет первым? Ну, скорей!»
«Ну, кто? Конечно, Юрка, друже».
«А почему?» – «Мед любит дюже.
А там, гляди, Язэп припрется,
И Фабиан из Королины.
Подвыпьют, знаешь сам, мужчины,
Вот разговор у них начнется!
А после выступит Кондрат,
Шутить, плясать всегда он рад,
Его Ялевка подстрекнет.
А У хин песню запоет:
«Пей горелку! Эй, соседи!..»
«Смотри, смотри, уж кто-то едет! —
Алесь вскочил и вдаль взглянул
И локтем Костуся толкнул. —
То У хин едет! Видишь, вот он!»
И хлопцы кинулись в ворота,
Несутся что есть духу к хате:
«Там Ухин едет! Ухин, тятя!»
«Цыц, вы! Не сметь его так звать,
Не то – ремня не миновать!» —
Отец на сыновей серчает.
Пиджак свой чистый надевает
И из избы спешит скорей
С почетом принимать гостей.
Андроцкий – Ухин – в воротах
Остановил конягу так,
Как будто тот – лихой рысак,
Хоть конь, как вол, неповоротлив
И бегать сроду неохотлив.
Кадушка Зося вся сияет.
Михал сойти ей помогает:
Она ж как глина – даже тяжко
Под нею стонет колымажка.
«Привет, кума! Войти вас просим!»
А в узелке бутыль у Зоей.
Кума, как утица, качаясь,
Идет к крылечку, улыбаясь.
Тут и хозяйка выбегает,
Ей двери в сени отворяет.
Они сердечно засмеялись
И крепко так поцеловались,
Как будто бы слились две речки;
Горохом сыплются словечки.
«А где же крестница Алена?» —
Спросила Зося удивленно.
Глядит Аленушка волчонком,
Но Зося обняла ребенка,
Спешит гостинец передать
И понежнее приласкать.
В глаза заглядывает ей:
Ведь у самой-то нет детей!
Алесь успел тут под шумок
Распотрошить весь узелок.
И Костусю бормочет в ухо:
«Там, брат, горелка-веселуха,
И каравай, и сыр как плаха!
Эх, коли не было бы страха,
Вот можно было б поживиться.
Но этот дар не залежится!
Я каравай не упущу,
Тебя как надо угощу».
Так пошутили, посмеялись
И весело за дверь помчались.
Якимов воз уже прибрали,
Коня вожжами привязали
В кустах ольховых возле дуба,
Где погулять так было любо.
Затем к избе подъехал чинно
Язэп с фольварка Королина.
А там Кондрат коня стегает.
«Гей, смерть турецкая!» – ругает.
И лишь заметили Кондрата,
Загомонила сразу хата:
«Ну, вот и бортник наш спешит,
Всех распотешит, насмешит!»
«Ноль! Смерть турецкая! Мякина!..» —
Кондрат веселый был мужчина.
Он прибыл с матерью седою —
(Ее Алесь прозвал совою).
Высокий, сухощавый, статный,
Всегда желанный, всем приятный,
Кондрат с приветом в дом вступил
И о здоровье всех спросил.
И бабка, Пальчиха Дорота,
Хлеб-соль внесла, еще чего-то, —
Таков обычай белорусский,
В узле ж – горелка и закуски.
Но вот гостей полна уж хата.
Перекрестясь, Антось с Кондратом
Берут корыто и дымарь.
«Ну, помогай, небесный царь!»
«Куда ты лезешь? Вот дурная!»
Кондрат пчелу увещевает
А пчелка, словно в паутине,
В его запуталась щетине, —
Поймал тихонько, отпускает,
Неспешно соты вынимает.
«Ах вы, лентяйки, – соты голы,
А ведь не молодые пчелы!
Дай дыму им! Дымку им дай!
Га, есть немного! принимай!»
Кондрат пласты ножом срезает,
Кряхтит, бедняга, и потеет;
Пчела в дыму как бы пьянеет,
В колоду выше уползает.
«Таскали, бедные, таскали,
А мы в минуту все забрали!» —
Так пожалеют, повздыхают,
И к улью новому шагают.
Внесли корыто с медом в хату,
На долю выпало Кондрату
Делить его меж кумовьями.
Подходят женщины с жбанами, —
Тут шутки, толкотня и смех,
Веселье захватило всех.
А в это время стол накрыли,
Гостей шумливых пригласили.
Они садятся, но без спешки,
Так полагается – помешкать.
(Мол, вежливость нам не чужда!)
Идут тут споры, как всегда,
Все начинают прибедняться.
«Садись, Язэп!» – «Пускай садятся! А
 я тут с краешку приткнусь!»
«Садись, чудак!» – «Ну, ну, сажусь!»
«Пан Фабиан, и ты, Кондрат,
Яким, и Ян, и Юрка, – брат!
Прошу, прошу вас!» Усадили.
Таким же чином упросили
И женщин. Дядя же Антоний
Немедля в ход пустил ладони:
Так ловко пробки вышибает,
Что удивленье вызывает.
Криницы радостного хмеля,
Непринужденного веселья —
Бутылки, чарок ожидали
И, как епископы, стояли.
Горой лежит у их подножья
Закуска, эта милость божья, —
Как снег белеют ломти сыра,
Колбасы же в слезинках жира,
А в рот возьмешь – блаженства вкусишь
Их только встретишь в Беларуси.
Мой милый Янка, мой Купала!
Судьба в одном нас вихре мчала.
Но почему же той порою
Не повстречались мы с тобою,
Чтоб стол селянского банкета
Развеселил твой дух поэта?…
Михал тут чарку поднимает.
«Ну, а за мной кто? – вопрошает.
Глазами всех гостей обвел. —
Начнем с конца кропить наш стол!
Ну, кум Яким, мой старый друг!
Пусть горе не войдет в наш круг,
Дай бог нам доброго приплоду,
Да чтоб побольше было меду,
Чтоб пили мы, еще просили,
Чтоб мы на головах ходили,
Справляя праздник наш пчелиный,
За ваше, гости, пью здоровье!» —
И после этого присловья
Он ловко чарку опрокинул,
Глотнул и губы утирает,
Затем Якиму наливает.
И вот пошла по кругу чарка,
Хмель в головы ударил жарко,
Все больше гости веселеют,
Все больше лица их краснеют,
А голоса звучат сильней,
От смеха разговор живей.
Склоняясь с лаской и приветом,
Как нива светлая под ветром,
Хозяйка потчует гостей.
И каждый мил и дорог ей.
«Ну, будьте ласковы, возьмите,
Вот мясо, сыром закусите,
Колбаски иль окорочка,
Ну, хоть кусочек пирожка!
Побольше масла положите!»
И вот бутыль уже пустая!
На смену ей спешит другая,
И гости шумным удивленьем
Приветствуют ее явленье.
А женщины свой пир ведут
И от мужчин не отстают,
Хотя от них отмежевались —
Своей горелкой угощались
(Тем отличалася она,
Что чуть была подслащена).
Послушать любопытно было,
Как их собранье гомонило
И как они, подвыпив малость,
От новой чарки отрекались:
«Прошу вас, пани Юзэфова!»
«Нет, нет, кума! Даю вам слово —
Совсем пьяна, побойтесь бога!»
«Не любит бог, коль пьют немного!»
Кума на просьбу поддается,
За чарку в третий раз берется,
И только губы омочила,
Как чарку снова опустила, —
К бутылке тянется рукой.
«Не дам, Анелька! Нет, постой!»
(Обычай так повелевает:
Кто чарку пьет, тот наливает.)
«Ты выпей чистенько-чистенько!»
«Ох, я пьяна уже маленько!
Язэп мой лысый, вишь, серчает!»
Куму Анелька обнимает,
И завершает спор на том,
Что чарку пьет одним глотком.
И вот не выдержали женки
И песню затянули звонко,
Чтоб осмеять всех неженатых —
Антося, Яську и Кондрата.
«Сидит в хате, чешет темя,
Не с кем молвить слова!
Ой, женись! Ускачет время,
Старость тебя словит!
Поседеешь, сядешь маком,
Девки отрекутся,
Будешь стынуть, как собака,
Под забором гнуться
Да лизать горшки и мисы,
Не свои – чужие!
Ты женись, Кондратка лысый!
Дурни – холостые!»
«Ох, уж умеют бабы выть!
Одно им дело, чтоб женить!
Эх, эх, турецкие вы сватьи!
Когда вас нет, спокойней в хате!»
Кондрат очами заблестел,
А Яська, брат его, запел:
«Я один, все пути
Мне теперь открыты.
А женился – взаперти
С бабою сиди ты.
Я один, я казак,
Для чего мне женка!
Не женись, холостяк,
Изведет бабенка!
Бог мужчину создал,
После с толку сбился:
Драл чуприну Адам,
Что с Евой скрутился!»
«Вот так! Вот так их! Молодчина!» —
Смеясь, воскликнули мужчины.
«Ну, поддадим же, хлопцы, жару!
Яким, бери-ка свою чару!»
«Нет, брат Михал, ей-богу, будет!»
«Да не задерживай! Ждут люди!»
Яким дошел уже до точки:
Нет, он не выпьет ни глоточка!
Мужчины нрав Якима знали
И лишь дружнее наседали.
И наш Яким хоть и с божбой,
Но выпил весь стаканчик свой.
А дальше вновь таким же чином
Клялся, выискивал причины,
Но чарка в чарку пил с друзьями;
И вот уж заморгал глазами,
Потом ладони вдруг развел
И песню старую завел:
«Ой, летел полем шмель,
А навстречу мушка.
Пододвинься, кума,
Пошепчу на ушко!»
На круг тут Ганна выступает,
В ладоши плещет, подпевает:
«Заиграйте, музыканты,
Чтоб я заплясала.
Купил батька черевички,
Чтоб я их стоптала».
На голос тот мужчины рьяно
Выталкивают Фабиана.
И хоть он был изрядно пьян, —
Пустился в пляску Фабиан.
«Полюбуйся, Ганка,
Как трясется шапка!»
И вместо шапки волосами
Трясет, как ветер колосками,
Да разминает свои кости.
И разошлися наши гости.
Тут гребень Пальчик Ян хватает,
К нему бумажку приставляет
И начинает так играть,
Что просто ног не удержать.
«Без музыки, без дуды
Ходят ноги не туды.
Играй, дудочка моя,
Куда дудка, туда я!»
И сам хозяин – ловкий, статный,
Согнувши руку деликатно,
С кумой Анелькой стал плясать,
Всех панским вальсом удивлять.
За ним Язэп из Королины
Вступил с торжественною миной
И так с хозяйкой закружился,
Что потом лоб его покрылся.
Андроцкий перестал божиться,
Сидит, не может шевелиться,
Беседу Юрка с ним ведет,
Яким же тоненько поет:
«Мой сосед горелку пьет,
Пока пьется.
Конь сам до дому дойдет,
Не собьется».
«Плясать хочу! Кто мне сыграет?» —
Ян Пальчик громко восклицает,
Но, не дождавшись дударей,
Пустился с музыкой своей.
«Там-там! Тара-там!
Там-та-тита, ти-та-там!
Ходи, хата, ходи, печь!
Не жалей своих плеч!
Я найму дударя,
Дударика-комара.
Ты, комар, играй, играй,
А ты, муха, подпевай!
Слепень, скрипкой будь у нас!
Возьми, овод, контрабас!
Шмель, ты в бубен бубни,
Шершень, песню затяни!
Я хочу поплясать,
Всех на бал поскликать.
Развернись же, душа!
Берегись Тамаша!
Я тогда только пан,
Когда здорово пьян,
Тогда весел и рад,
И сам черт мне не брат!
Там-там! Тара-там!
Там-та-тита, ти-та-там!
Лысый черт бежит с болота,
Одному жить неохота.
Хоть хитер, а оступился —
Взял жену и утопился.
Эх, не будь, чертяка, слаб!
Не люби ты, дурень, баб!
У нее коса растет!
Кого хочешь оплетет!
И Язэпа и Михала,
А меня вот не поймала!
Разве что ума лишусь,
Да и то остерегусь!
Держи шире карман!
Не поддамся на обман!»
Тут гости с места повскакали,
В ладоши били, подпевали.
«Ах, чтоб он скис! Вот разыгрался.»
А Пальчик лишь сильней старался, —
Взлетают руки, плечи ходят,
Бровями лихо так поводит…
Но стало тут уже смеркаться.
«Пора домой нам собираться!»
«Да посидите, погуляйте!»
Останьтесь! Песни поиграйте!»
«Ну, песню! Песню! Начинайте!»
«Ой, пора вечерять, а отца нет дома.
Иль ему дорожка эта незнакома?
Иль он заблудился, со следа конь сбился?
Иль среди дороги он остановился?
Хоть трудна путина, да конь ее знает.
Но не конь дорогу себе выбирает.
Ой, кто по дороге коня погоняет,
Коня погоняет, песню запевает?
То везет сосед наш подарок великий:
Сапоги для сына, дочке – черевики.
А нашего татки нету – все гуляет,
Про детей, про хату и не вспоминает.
Пора спать ложиться, а татки нет дома —
А дорога бита, хорошо знакома.
Вот и полночь скоро, а все нету татки…
Ой, пора нам, гости, пора к своей хатке!»
Тоской неясной песня веет…
На свете все конец имеет.
И гости свой банкет кончают,
Одни другим добра желают.
Минута настает прощанья,
Слышны приветы, пожеланья:
«Не забывайте же! Простите!
Коль что не так, не осудите!»