Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Янка Купала

И хотя Михал все еще продолжает цепляться за свою «мечту», читателю ясно – это последняя отчаянная попытка измученного человека утишить боль от пережитой им глубокой душевной драмы. Крушение надежд и смерть Михала не случайны. В его судьбе читатель видит трагедию огромных масс безземельного и малоземельного крестьянства в старой, дореволюционной Белоруссии.

«Новая земля» не только по своему объему (около двенадцати тысяч стихотворных строк), но и по характеру поэтического строя, размаху и многоплановости явление исключительное и глубоко самобытное.

Тот, кто даже не знал дореволюционной Белоруссии, прочитав «Новую землю», будет очарован красотой края, богатством души трудолюбивого народа.

Широкое признание читателей завоевала поэма Якуба Коласа «Хата рыбака», посвященная борьбе белорусского народа за воссоединение в едином советском государстве.

В этой поэме широко раскрылись особенности художественного дара Якуба Коласа – искусного рассказчика, владеющего секретом занимательности, тонкого лирического поэта и мастера гневной сатиры, памфлета. Именно эта разносторонность таланта помогла Якубу Коласу создать эпическое произведение, отличающееся богатством характеров, широтой охвата жизненного материала. Поэзия высоких человеческих чувств, красота мира живет в светлых, задушевных образах поэмы. Картины крестьянского быта, пейзажи занимают большое место в творчестве Якуба Коласа. Поэт сумел проникнуть в тайники народной души, почувствовать и передать сказочное очарование чудесной белорусской природы. В мелодичности и напевности его стиха, в богатстве и разнообразии ритмов, в прозрачной глубине поэтических раздумий отражены вековые богатства народной поэзии. Сказки, песни, легенды совершенно органично входят в повествовательную ткань «Новой земли», «Хаты рыбака», «Сымона-музыканта» и других произведений Якуба Коласа.

В годы Великой Отечественной войны Якуб Ко лас, так же как и Янка Купала, все свои творческие силы отдает борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Он пишет стихи, поэмы («Суд в лесу» и «Отплата»), рассказы, памфлеты, листовки, которые распространялись за линией фронта в оккупированной Белоруссии. Его произведения часто звучат по радио. За время войны вышли два сборника стихов Коласа: «Отомстим» (1942) и «Голос земли» (1943). Его военные статьи и памфлеты принадлежат к лучшим образцам белорусской художественной публицистики.

Вся жизнь Якуба Коласа была подлинным творческим подвигом. До самых последних дней он не оставлял пера, работал над поэмой «На путях свободы», вел большую общественную работу. Внезапная смерть 13 августа 1956 года оборвала его светлую, кипучую, полную неустанного творческого горения жизнь.

* * *

Замечательные художники слова Якуб Колас и Янка Купала запечатлели в своем творчестве исторический путь героического белорусского народа от социального и национального угнетения к свободной, счастливой жизни. В самобытных неповторимых образах они сумели воплотить лучшие черты национального характера, искусно сочетая освященные вековой традицией приемы народной поэзии с высокой поэтической культурой современной эпохи. Жизнь и литературная деятельность Якуба Коласа и Янки Купалы – пример искреннего самоотверженного служения народу. Вот почему их творчество входит в драгоценную сокровищницу всей советской многонациональной литературы, пользуется мировой известностью.

ПЕТРУСЬ БРОВКА

ЕВГЕНИЙ МОЗОЛЬКОВ

ЯНКА КУПАЛА
СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ. ПАВЛИНКА

СТИХОТВОРЕНИЯ

 
Что я мужик – все это знают,
И сплошь да рядом – свет велик —
Меня насмешкою встречают:
Ведь я мужик, простой мужик!
Читать, писать я не умею,
Не гладко ходит мой язык.
Я всю-то жизнь пашу да сею —
Ведь я мужик, простой мужик!
Трудом я хлеб свой добываю,
Нередко слышу брань и крик
И вовсе отдыха не знаю —
Ведь я мужик, простой мужик!
Жена в лохмотьях, плачут дети,
Сам без сапог ходить привык.
Век без гроша живу на свете —
Ведь я мужик, простой мужик!
Залиты горьким потом очи.
И молод я или старик,
Тружусь весь день, как вол рабочий,
Ведь я мужик, простой мужик!
В болезнях, в бедности страдаю
И сам себя лечить привык.
Я вовсе доктора не знаю —
Ведь я мужик, простой мужик!
Уж, видно, я повинен сгинуть,
Как в темной чаще лесовик,
И псом бездомным мир покинуть —
Ведь я мужик, простой мужик!
Но если жить я долго буду,
Коль будет жизни путь велик,
Вовек я, братья, не забуду,
Что человек я, хоть мужик!
И тот, кто жизнь мою узнает,
Услышит только этот крик:
Хоть мною каждый помыкает,
Я буду жить – ведь я мужик!
 

‹1905›

 
На нашем хитром свете
Различный есть народ:
Один живет, как люди,
Другой живет, как скот…
Один другим торгует,
Как будто это квас,
Старается подножку
Подставить – и не раз…
Ну как тут не смеяться
И правды не сказать:
Ворон на свете много,
Да некому стрелять…
Вот пан спешит на паре,
Красив упряжки вид!
И вычищены кони,
И панский лоб блестит…
На целый свет надменно
Сейчас глядит козлом,
А был ведь он недавно
Базарным маклаком…
Ну как тут не смеяться
И правды не сказать:
Ворон на свете много,
Да некому стрелять…
Вот ростовщик, собравший
Огромный капитал,
Он фабрику построил,
Работу людям дал…
И трудится голодный
На фабрике народ,
И с каждого хозяин
Кровавый гонит пот…
Ну как тут не смеяться
И правды не сказать:
Ворон на свете много,
Да некому стрелять…
Вот доктор, пан богатый,
По-модному одет,
Больных он приглашает
В особый кабинет…
Постукает немного —
И надо рублик дать,
А сам мечтал, студентом,
Несчастным помогать…
Ну как тут не смеяться
И правды не сказать:
Ворон на свете много,
Да некому стрелять…
Вот ксендз, служитель божий,
Он поучает всех,
Чтоб церковь посещали
И не впадали в грех…
Чтоб к женкам на свиданье
Не бегали чужим,
Чтоб бедным помогали,
А сам?… Да бог уж с ним!
Ну как тут не смеяться
И правды не сказать:
Ворон на свете много,
Да некому стрелять…
Вот эконом пузатый,
Криклив и груб весьма,
Хотя и на копейку
Нет в голове ума…
Людей он деревенских
Ругает все сильней,
А пас еще недавно
В деревне той свиней…
Ну как тут не смеяться
И правды не сказать:
Ворон на свете много,
Да некому стрелять…
Вот шляхтич, «знатный» родом,
Так, выскочка один:
Он щи хлебает с мясом —
Уже он господин!
Руки не даст тому он,
Кто для него мужик,
Хотя такие ж лапти
Сам надевать привык…
Ну как тут не смеяться
И правды не сказать:
Ворон на свете много,
Да некому стрелять…
Вот мужичонка хитрый —
Избрали старшиной,
Как черт, переменился,
И свой ему не свой…
С урядником в согласье
И с писарями в лад,
Крестьянина что липку
Он обобрать уж рад…
Ну как тут не смеяться
И правды не сказать:
Ворон на свете много,
Да некому стрелять…
Теперь свои припевки
На время уберу, —
Ведь многим, вероятно,
Они не по нутру:
Горит на воре шапка,
Ему все мнится сыск,
Укравший поросенка
Повсюду слышит визг…
Ну как тут не смеяться
И правды не сказать:
Ворон на свете много,
Да некому стрелять…
 

‹1905›

 
Расшумелся лес туманный,
Вихрь прошел по полю.
Заметалися тираны,
Что несли неволю.
Зашумели, загремели
Молодые песни:
«Долго, долго мы терпели, —
Долюшка, воскресни!»
И глядите, что за диво!
Предрекать не надо —
Буйно встанет наша нива,
Будет нам награда!
И туда, где спины гнулись
Перед паном вечно,
Где казенные тянулись
Дебри бесконечно,
Где была одна пустыня,
Кочки да болота, —
Выйдут люди, пуща сгинет,
Закипит работа!
Наша сила и отвага
Вспыхнет, как зарница.
Наша воля алым стягом
Ярко загорится.
Верьте песне – выйдут зори!
Время наступает:
На волнах людского горя
Правда выплывает.
Пусть противятся тираны,
В ноги к ним не ляжем,
Кровью вымоем поляны,
Но свое докажем!
Наше горе, наши слезы,
Жалобы глухие
Встанут силой, встанут грозной
За права людские.
По просторам в поднебесье
Звонко понесутся
Наши думы, наши песни
И в одну сольются:
«Смерть тому, кто у голодных
Пищу отбирает,
Кто на наш народ свободный
Цепи надевает!»
 

‹2 июня 1906 г.›

 
Дымятся свежей кровью дали.
На эшафот бойцы идут.
А вы, что больше всех страдали,
Стоите здесь, хоть вас там ждут.
Скажите мне: с такой отвагой
За что они на смерть пошли?
И за какие в жизни блага
Такую жертву принесли?
Никто из вас про то не знает,
Что шли они, огнем горя,
За тех, кто долю проклинает,
Над кем нависла плеть царя;
Кто кормит жадную ватагу,
А сам без хлеба каждый год;
Кто одевается в сермягу
И с торбой по миру идет.
Они пошли, чтоб для голодных
Хлеба густые зацвели,
Чтоб сделать узника свободным
И безземельным дать земли.
Они отчаянно дерутся
За бедный люд, за новый век,
А вы молчите, белорусы,
Как будто вас палач засек.
Вставайте ж каменной стеною
У всех путей, у всех дорог,
Вставайте крепостью стальною,
Чтоб враг осилить вас не мог!
Пока палач в литой короне
Всю кровь не высосал из вас, —
Вставайте! Край родимый стонет,
Зовет к борьбе, как звал не раз.
Вставайте! Пусть алеют стяги!
Свобода-солнце вас зовет.
Побольше силы и отваги —
И счастье навек зацветет!
Гоните черное ненастье,
Воспряньте сердцем и душой,
Ударьте в колокол согласья,
В несокрушимый станьте строй.
Идите силой неуемной
Туда, где льется кровь за вас,
Несите горечь жизни темной,
Несите кривду напоказ!
Пусть вражья кровь течет рекою,
Растет и ширится борьба.
Своей бесстрашною рукою
Разбейте цепи у раба!
 

‹1906›

 
Гей же, братцы, все мы вместе
Песню запоем
Дружно, смело, на свет целый,
О житье своем!
О тех тучах, что проходят
Над родной землей,
О той хатке, что дырявой
Светится стрехой.
О той звездочке, что часто
Оживляла нас
И надеждой светлой душу
Тешила не раз.
К доле нас звала и к счастью,
К радости труда,
Но ложилась вновь на сердце
Лютая беда.
 
 
*
 
 
Гей же, братцы, все мы вместе
Песню запоем
Дружно, смело, на свет целый,
О житье своем!
О той славе небывалой
Милой нам земли,
Где зарыли нашу долю,
Где беду нашли.
О работе неоплатной,
Той, что много раз
И мозолями и потом
Утешала нас.
Не могли мы жить с недолей,
С горем горевать,
Думы, силы молодые
По ветру пускать.
 
 
*
 
 
Гей же, братцы, все мы вместе
Песню запоем
Дружно, смело, на свет целый,
О житье своем!
По-над гаем, наша песня,
Птицею взлетай,
Где течет бурливый Неман,
Где родной наш край!
Там поит коней у брода
Хлопец молодой,
А пригожая дивчина
Вышла за водой.
И отрадно друг на друга,
Так светло глядят,
Словно в небе ясном звезды,
Их глаза блестят.
 
 
*
 
 
Гей же, братцы, все мы вместе
Песню запоем
Дружно, смело, на свет целый,
О житье своем!
Долетит, быть может, песня
До забытых сел,
Где сосед ее покличет,
Поведет за стол…
И поздравит хлебом-солью.
Чарку поднесет…
Будет песня красоваться,
Цветом зацветет.
И тогда настанет слава,
Не было такой…
Запоем, пусть всюду мчится
Наших песен рой!
 

‹1906›

 
Я не поэт – нет, избавь меня боже!
Славы такой не ищу я нимало.
Но песню сложить я сумею, быть может,
И просто зовуся: Янка Купала.
Слава поэтов ласкала на свете,
Много им песен хвалебных слагала…
Тихо пою я – кто тихих приметит?
Ведь я из деревни – Янка Купала.
В каждой стране, вдохновеньем согрето,
Слово певца о народе звучало.
У белорусов же нет и поэта.
Пусть уж им будет хоть Янка Купала!
Он незадачливый, тихий, несмелый,
Горькая доля его воспитала.
Слезы, обиду и горе век целый
Только и знал он – Янка Купала.
Песню сдружил он с той речью убогой,
Которая только насмешки снискала,
Пусть ее судят надменно и строго, —
Вот, скажут, выдумал Янка Купала.
Счастье так редко над миром восходит,
Нам оно светит так скупо, так мало.
Счастье увидев в родимом народе,
Сам бы стал счастлив Янка Купала.
Долго не цвесть этой песенной силе,
Смерть стережет нас, и дней у нас мало.
Спросит прохожий: «Кто в этой могиле?»
А надпись ответит: «Янка Купала».
 

‹1905–1907›

 
Я мужик-белорус,
Пан сохи и косы,
Худ и темен лицом
И седые усы.
Голод батькой мне был,
Маткой – горе-нужда.
Силу-мощь получил
От большого труда.
Хоть я много терплю,
Должен быть глух и нем;
Всех я хлебом кормлю,
Сам же высевки ем.
С нивы скудной моей
Могут все получить,
Только мне за труды
Не хотят заплатить!..
Глянь на бор вековой, —
Взглядом где охватить?
Я ж могу топором
Лес в поля превратить.
Корни вырву, впрягу
В соху лошадь свою,
Поле я распашу,
Жарким потом полью!
А созреет посев,
Женка ниву сожнет
И для панской семьи
Калачей напечет!
Вот как пахарь живет —
Пан сохи и косы —
С изможденным лицом
И седые усы!..
Ну, а если б меня
Букварю научить,
Про неволю свою
Мог бы песню сложить.
Мог бы громко сказать,
Что и я человек!..
Безысходно страдать
Надоело весь век!
 

‹1905–1907›

 
Невеселая сторонка
Наша Беларусь:
Люди – Янка да Сымонка,
Птицы – дрозд да гусь.
Поле залито слезами,
Все оно в камнях,
Сенокосы наши с пнями,
С кочками во мхах.
С полосы за труд упорный
В осень соберешь
Лишь ячмень, как сажа черный,
С головнею рожь.
Небогатые деревни,
Нет нигде садов,
Только кое-где деревья
Чахнут у прудов.
А в деревне люд убогий,
Горькое житье,
Вечно в лаптях преют ноги,
На плечах тряпье.
А как темен люд весь этот,
Трудно и сказать.
Необутый, неодетый,
Не учен писать.
Каждый ведь над ним смеется
И зовет дурным…
Бедный мой народ… сдается,
Плакал бы я с ним.
Так немило, что могилой
Словно отдает
Беларусь, моя сторонка,
А люблю ее.
С ней когда бы разлучился,
Плакал бы, грустил…
Волку лес, где он родился,
Тоже дорог, мил!
Дома голод коль узнаю —
Хлеб водой запью,
Но тоска – кручина злая —
Жить в чужом краю.
Там не жди участья в горе,
Каждый там – чужой.
Будешь жить, с тоскою споря,
Жить с бедой одной.
Кто подхватит, коль затянешь
Песнь в чужом краю?
Там любить свой край ты станешь,
Словно жизнь свою.
 

‹1905–1907›

 
Еще долго ль, братья, будем
Под неволею стонать?
Долго ль будем свое счастье,
Свою долю проклинать?
Или так же, как сегодня,
Будем мы терпеть беду?
Или горькая недоля
Всем нам пала на роду?
Обижают нас повсюду,
Все закрыты нам пути,
За людей нас не считают, —
Жизни хуже не найти.
Хоть твои в мозолях руки
И в труде ты каждый день,
Хоть ты от работы трудной
Сохнешь с голоду, как тень, —
Но твои жена и дети
Будут по миру ходить,
Но твоим жене и детям
Нечем грудь свою прикрыть.
По морозу и по снегу
Босиком бежишь на двор.
Ведь твоя такая доля,
Вечный жизни приговор.
Если смог ты заработать, —
То последний этот грош,
Весь свой заработок, бедный,
Ты за подати снесешь.
И хотя нам эту землю
Бог бесплатно даровал
И платить подушно подать
За нее не указал, —
Но здесь этого не помнят
И как могут, так дерут,
И последнюю коровку
Вмиг за подать продадут.
Кто виновен, угадайте,
То ли бог, то ль черт проклятый? —
Все же лучше не болтайте,
Сами тоже виноваты!
 

‹1905–1907›

 
Шумные березы
Побелил мороз.
Хотел бы я плакать.
Только нету слез.
Хотел бы запеть я
О беде своей,
Только нету песни,
Ноет грудь сильней.
Хотел бы, чтоб зимы
Ушли со двора,
Чтобы красовалась
Летняя пора.
Хотел бы, чтоб доля
В хате век жила,
Чтоб с бурливой речкой
Недоля сплыла.
Хотел бы, чтоб воля
Гуляла со мной,
Чтоб солнышко грело,
Как греет весной.
Только доли светлой
Не отыщет взгляд,
Кандалы неволи
На руках звенят.
Нет весны и солнца,
Вместо света – тьма,
Морозом морозит
Лютая зима.
Морозом морозит,
Вьюгами грозит,
На работу гонит,
Голодом морит.
Эх, пойду я в поле,
Доли поищу,
Острою косою
В поле засвищу!
Ой, пойду я в поле,
Словно на войну,
Поищу там воли,
Саблею махну!
Может, выйдет воля
Ясною зарей,
Может, встанет солнцем
Воля надо мной!
 

‹1905–1907›

 
Вы, паны, меня с песней к себе призываете,
Чтобы в ней воспевал я большие деянья,
Рай, не снившийся мне, на земле открываете,
Говорите: найду в этом славу, признанье…
Шумно ветер поет над родными дубравами,
Над залитою потом и кровью землею;
Не гонюся, паночки, ой, нет, я за славою,
Не взойдет надо мной доля светлой звездою.
Слышу я, слышит сердце мое неспокойное,
И душа моя боли во мне не избудет;
Как родился, несчастье досталось, бездольному,
Не утешили в горе и добрые люди.
Мать не тешила песней меня колыбельною,
Надо мной она пела о тяжкой недоле;
За окном подпевала зима ей метельная,
Ветер песни ее нес по снежному полю.
А когда я подрос, свет узнал, не утешила
Меня молодость, трудно пришлося мне с нею,
Холод, голод, беду на мои плечи вешала,
И участья и ласки не видел нигде я.
За столом не бывало мне места свободного,
Над моей нищетою смеялись убогой,
У порога мое место было, безродного,
И в колючках дорожка вилась за порогом.
Не ласкали меня руки девичьи белые,
Не глядели в глаза мне веселые очи,
Как пустынник, забытый людьми, я дни целые
Так живу и печалюсь с утра и до ночи.
Как бездомный, на свете век целый скитаюся
Без угла, без родимой приветливой хатки;
За чужою работой из сил выбиваюся,
Веры в долю счастливую гибнут остатки.
Так, паночки, в грядущую славу не верится,
Обещанья пустые мне слушать немило;
А что в сердце, в душе моей нынче имеется —
Буду вкладывать в песни до самой могилы.
Буду петь не за славу, что вы обещали мне,
Буду петь – ведь люблю я родные поляны,
Буду петь – ведь люблю свою песню печальную,
Отплачу я народу за дар, долей данный.
 

‹1905–1907›

 
Волк завоет иль буря застонет вокруг,
Запоет соловей, загогочет ли гусь —
Всюду вижу свой край, бор, и речку, и луг,
Нашу родину-мать – Беларусь.
Пусть холмиста земля, камениста она,
Воробью по колено, что сею, растет,
Но душа моя этой земельке верна
Даже в годы тревог и невзгод.
Хата крыта соломой, и бедно гумно,
Не скрываю – на вид неприглядны они.
Но своею рукой здесь бревно на бревно
Положил я в минувшие дни.
Хата крыта соломой, – что ж делать, нужда,
Под соломенной крышей и рига стоит,
Но я в сердце, как веру, ношу их всегда,
Их всегда моя память хранит!
Здесь в далекие дни я узнал божий свет,
Я отсюда шагал в школу в утренний час,
При лучине здесь сказки рассказывал дед,
Здесь и труд я познал в первый раз.
В ригу складывал хлеб, сено клал каждый год,
Здесь впервые я Зосе сказал, что люблю…
А потом здесь с детьми собирал умолот,
А теперь рядом баню топлю.
И хоть горе познал, сгибло счастье навек,
Умерла моя Зося, нет в хате детей, —
Привыкает к родимой земле человек,
Будто куст, прирастает он к ней!..
Все здесь будто беседу заводит со мной —
И березка, знакомая с детства, и дуб,
Снег морозной зимой, травка вешней порой
И колодца знакомого сруб.
А бурливый ручей, а зеленый мой сад!..
Тут, брат, сердце отдашь ради этих чудес…
Этот сад посадил я лет двадцать назад, —
А теперь он разросся, как лес!
С этим садом я сжился, как с хатой своей,
Знаю, сколько он слив, сколько яблок дает,
Скоротал я в нем с Зосей немало ночей
И мечтал до утра напролет.
Ой, бывало, как солнце пригреет весной —
Дух захватит в саду этом, словно в раю,
Распевают здесь птицы рассветной порой,
Теша песнями душу мою.
Там кукушка считает мне годы мои,
Там запели скворцы, там звенит соловей,
Над крапивой, летая, кричат воробьи,
Солнце греет теплей и теплей!..
Брат, теперь погляди на поля и на луг,
Погляди па простор, где прошли косари, —
Здесь свистела коса, потрудился здесь плуг.
Труд кипел от зари до зари.
Далеко протянулась полоска овса,
Возле – поле, где что ни картошка, то шар,
Узким поясом ржи пролегла полоса,
Дальше – вспахано поле под пар.
Средь овса шелковистый пробился ленок —
Зеленеет, овес оттеняя собой…
Там усатый ячмень под росою прилег,
А подальше – лужайка с лозой.
Что уж тут говорить! Здесь, куда ни гляжу, —
Край любимый кругом и родная земля,
Здесь и люди… да что… о них после скажу…
Их судьбе не завидую я.
Только как не любить это поле и бор, —
Где б я ни был – всегда я к ним сердцем стремлюсь…
Если ж, часом, застонет от бури простор —
Это стон, это крик, что живет Беларусь!
 

‹1905–1907›

 
А кто там идет по болотам и лесам
Огромной такою толпой!
– Белорусы.
А что они несут на худых плечах,
Что подняли они на худых руках?
– Свою кривду.
А куда они несут эту кривду всю,
А кому они несут напоказ свою?
– На свет божий.
А кто ж это их – не один миллион —
Кривду несть научил, разбудил их сон?
– Нужда, горе.
А чего ж теперь захотелось им,
Угнетенным века, им, слепым и глухим?
– Людьми зваться.
 

‹1905-1907›

 
Напрасно свистами нагайки
Тираны устрашить хотят,
Напрасно черной сотни шайки
Расправой дикою грозят, —
Душой я вольный человек,
Я им останусь целый век!
Мне не страшны Сибирь, остроги,
Меч палача и звон оков,
Пусть руки закуют и ноги,
Я пытки вынести готов, —
Душой я вольный человек,
Я им останусь целый век!
Нам хлеб мерещится тем боле,
Чем горше голод нас гнетет,
Тем больше люди рвутся к воле,
Чем меньше к ним она идет, —
Душой я вольный человек,
Я им останусь целый век!
Напрасно хохот раздается
Тиранов подлых над землей,
Что воля ими закуется,
Падет, задушена петлей, —
Душой я вольный человек,
Я им останусь целый век!
Ведь разве солнце кто потушит,
Погасит свет могучий дня?
Тираны воли не задушат,
Ведь воля солнышку родня, —
Душой я вольный человек,
Я им останусь целый век!
 

‹1905–1907›

 
Я не для вас, паны, о нет,
Порою песенки слагаю, —
Что спало в сердце, там, на дне,
Бужу и в свет на суд пускаю.
Я не для вас, паны, о нет!
Я не для вас, паны, о нет,
Подчас не ведаю покоя,
И слезы взор туманят мне,
Душевной вызваны тоскою.
Я не для вас, паны, о нет!
Я не для вас, паны, о нет,
Дни лучшие свои теряю
И в вечной с муками войне
Живу и радости не знаю.
Я не для вас, паны, о нет!
Я не для вас, паны, о нет,
Словесный пласт поднять стремлюся
В своей родимой стороне,
На скудном поле Беларуси.
Я не для вас, паны, о нет!
Я не для вас, паны, о нет,
Лью слезы над судьбой людскою.
Вы грязь в лицо швырнули б мне
Своею подлою рукою…
Я де для вас, паны, о нет!
Я не для вас, паны, о нет,
Пою. Вам не понять мученья,
Не вздрогнет сердце в тишине
На голос братского терпенья.
Не вздрогнет, нет, паны, о нет!
Я не для вас, паны, о нет!
Одной утехой жить дано вам,
Черствея в сытости, в вине, —
Вас не растрогать правды словом.
Не тронуть вас, паны, о нет!
Я не для вас, паны, о нет,
Несу для бедных это слово,
Страдаю с ними наравне,
В одни закованный оковы.
Я не для вас, паны, о нет!
Я не для вас, паны, о нет, —
Для тех, для темных, несчастливых.
От них и отклики ко мне
Летят через леса и нивы, —
А не от вас, паны, о нет!
 

‹8 июня 1907 г.›