Текст книги "Стихотворения и поэмы"
Автор книги: Янка Купала
Соавторы: Якуб Колас
Жанры:
Поэзия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)
Павлинка (одна).
Павлинка (оправляет кровать, потом смотрит на фотографию, целует ее и прячет за пазуху. Прижимает руки к груди.) А что, хорошо? Тепленько? А? Возле самого девичьего сердечка… Верно слышишь, как оно, бедненькое, трепещет. Хорошо тебе тут, как нигде никому! Но нет, нет! Так не годится. Еще немного рановато. Послезавтра – другое дело. А теперь (идет к иконе) посиди лучше, соколик, за иконочкой. Сидя этак у бога за плечами, меньше будешь держать в голове грешных мыслей, чем нежась тут (показывает), за пазухой у молодой девушки. (Напевая, подходит к стене, прячет фотографию за икону и, как ни в чем не бывало, садится за шитье.)
Да чем же твоя, девонька,
Головка занята?
Павлинка, Степан, Альжбета.
Степан (подвыпивший, входит с Альжбетой из сеней и напевает):
Где идем мы, где мы едем,
Корчмы не минуем;
Куда зайдем иль заедем,
Там и попируем.
Альжбета (кладет покупки на сундук и раздевается. К Степану). Не смеши ты людей. Если выпил, так ложись спать!
Степан. Молчи, баба!.. Ты, коханенькая-родненькая, ничего не понимаешь… Волос долог, а ум короток. (Напевает.)
Мужик сатана —
В соху впряжена жена.
А в борону теща
Под горой за рощей.
(Хочет обнять Альжбету.)
Альжбета (отталкивая). Ах ты гнилая кочерыжка! Может, тебе еще чего захочется?
Степан (выделывая коленца).
Дед боб молотил,
Баба подсевала…
Павлинка. Папа! Да бросьте уж! Раздевайтесь лучше и, может, чего-либо покушаете.
Степан. А может, это и верно, коханенькая-родненькая… Если б кислой да горячей капусты… (Сбрасывает верхнюю одежду и кладет на сундук.)
Сброшу сапоги, армяк
Да обую лапти.
Каждый – умный иль дурак —
Пан у себя в хате.
(Садится за стол.)
Павлинка (бросив шитье на кровать, Альжбете). Мама, достаньте из сундука скатерть, а я принесу вам поесть.
Степан и Альжбета.
Альжбета (достает из сундука скатерть). С кем ты так нализался?
Степан (закуривая трубку). Я и с тем, я и с этим, а ты, коханенькая-родненькая, угадай с кем?
Альжбета. А леший тебя знает с кем!
Степан. Не говорил ли я, что у тебя тут (стучит пальцем по лбу) не все дома. Ну, слушай: с зятем!
Альжбета (удивленно). С зятем?
Степан. Да, да, коханенькая-родненькая. Кто со сватом, кто со сватьей, а Степан Криницкий – с родным зятем.
Альжбета (накрывая на стол). Правду все-таки говорят, что водка сбивает людей с панталыку. Когда же ты успел его нажить? Дочь еще замуж не вышла, а у отца уже зять есть!
Степан. Если еще не имею теперь, так будет в четверг. Это, видишь, он только еще собирается подмазаться к нашей Павлинке; а чтобы гладко все шло, так он сперва меня подмазал.
Альжбета (садится). Так бы и говорил сразу. А кто же это такой?
Степан. Адольф Быковский!
Альжбета. Э-э! Я думала – кто такой! Оказывается, ничего путного. Только ездит да вынюхивает, у какой девушки больше приданого, а сам гол как сокол.
Степан. Приданое вынюхивает, потому что нос имеет. Но все-таки это для нас блин, да еще смазанный маслом. Он сам мне, коханенькая-родненькая, хвалился, что у него хозяйство во сто раз лучше, чем у всех здешних хозяев. Говорит, за одного только коня заплатил в этом году три сотни. «На этом самом коне, говорит, завтра заеду к вашей милости с ярмарки». (Щупает карман, про себя.) Куда ж она девалась? (Альжбете.) Ты, баба, не видала книжки, что я купил сегодня? Куда она пропала?
Альжбета. Что я, пастушка твоим книжкам? Может, пропил с этим своим зятем.
Степан (идет к сундуку, находит в армяке книжку и кладет ее за икону, куда Павлинка положила фотографию). Коханенькая-родненькая, не думай, что я какую-либо дрянь выбрал себе в зятья. Завтра он приедет, посмотришь, так сразу запоешь иное. Одним словом, парень шляхетского рода, с форсом, со всякой деликатностью, и все такое.
Павлинка, Степан, Альжбета.
Павлинка (входя с миской, с ложками и хлебом под мышкой). О ком это, папа, говорите, что имеет всякую деликатность и все такое? (Ставит еду на стол и садится за шитье.)
Степан (ест). Очень ваша милость любопытна! Много будешь знать, коханенькая-родненькая, скоро состаришься,
Павлинка (просит). Скажите, скажите, папочка!
Степан. Ага, ни село, ни пало – захотела баба сала! Если уж тебе, коханенькая-родненькая, так хочется, то скажу. (С почтением.) Значится, этот паныч с деликатностью и со всяким таким – мой зять.
Павлинка (прыскает со смеху). Зять?!
Степан. Значится, он еще не совсем зять, но скоро им сделается.
Павлинка. А как же фамилия этого… этого, ну как его… что когда-нибудь сделается папиным зятем?
Альжбета. Да этот же, это… Ты, верно, когда-либо видела его… Адольф Быковщик.
Павлинка. Быковщик?!
Степан. Да, да! Пан Адольф Быковский.
Павлинка. Ну, разве папа для него обзаведется другой дочерью или сам с ним поженится, чтобы сделать его своим зятем.
Степан. А ты что? Лом?
Павлинка. Лом не лом, но и за ломаку не пойду.
Степан. А ремень для чего?
Павлинка. Для чего угодно, только не для того, чтобы гнать замуж.
Степан. Коханенькая-родненькая, еще придется посмотреть, где кто будет сидеть.
Альжбета (Степану). Ешь лучше, чем переливать из пустого в порожнее. Как приедет свататься, тогда то и будет.
Павлинка. Папа давно знает, за кого я пойду, или уж совсем ни за кого.
Степан (изменившись в лице, бросает ложку на стол). Что? За кого?
Павлинка (встает и идет к кровати). За кого? За Якима!
Степан (стучит кулаком по столу). Молчи, гадюка! Раз сказал, чтобы этого негодяя не было в моем доме, чтобы его имени я не слышал никогда… этого безбожника, этого… этого забастовщика. Так и не забывай об этом, коханенькая-родненькая…
Павлинка (с обидой). Зачем напраслину взводишь? Он никакой забастовки не делал и не делает.
Степан (со злостью закуривает трубку). Черт его возьми, не тут будь помянут, – делал или не делал! Знать и видеть его не хочу в своем доме, этого хама, это ничтожество.
Альжбета. Павлинка, убирай со стола!
Павлинка (бросив на кровать шитье, идет к столу). А давно ли папа с ним целовался?
Степан. Коханенькая-родненькая, не попадайся на глаза. А не то – и тебя с этой дрянью выгоню из дома.
Павлинка идет с миской к двери; неожиданно дверь отворяется, в комнату вваливается пьяный Пранцысь Пусторевич, за ним его жена. Пранцысь нечаянно выбивает из рук Павлинки миску.
Павлинка. Ай! Что ж это вы, дядя, сделали?
Павлинка, Степан, Альжбета, Пранцысь, Агата.
Пранцысь. Пустяки, пустяки, пане добродею. Похвале-ный Езус! Собственно, откупим, откупим, вось-цо-да!
Степан и Альжбета. Аминь!
Альжбета. Мои вы родненькие! Неужели вы все еще с базара едете? Кажется, раньше нас выехали?
Пранцысь. Собственно, вось-цо-да, кобыла заблудилась, пане добродею!
Агата. Туды-сюды, разве этот пьяница приезжал когда-нибудь вовремя домой? Он же, как тряпичник, шатается то туда, то сюда по дороге.
Пранцысь. Пане добродею, твое бабье дело – молчать. Я, собственно, вось-цо-да, ловкий, тонко понимаю, что и как делаю.
Альжбета. Садитесь же, мои миленькие!
Агата. Туды-сюды, где уж тут садиться! Ночь на дворе, кобыла у забора, пол версты до дома, а этот, туды-сюды, филин косоглазый, не выдержал, чтобы не наделать ночью беспокойства людям. (Садится, а за нею остальные.)
Степан. Э, что там! Выспимся! Слава богу, ночка не петровская, а покровская.
Павлинка (подбирая черепки). Завтра гости будут, а дяденька последнюю миску раскокал. Надо, чтобы на ярмарке две откупил.
Пранцысь. Пустяки, пане добродею, пустяки. Поминальную по миске, собственно, выпьем. (Достает из бокового кармана бутылку, потягивает из нее и снова прячет назад.)
Альжбета (смеясь). А если бы, сваток, и нам дал пососать эту соску. Разве мы со сватьей поскребыши…
Павлинка (уходя с черепками). Ого! Этих святых капель дядя и умирающему не дал бы, не то что… (Уходит.)
Степан, Альжбета, Пранцысь, Агата.
Пранцысь (вслед Павлинке). Пустяки, пустяки, пане добродею. Молоденькая еще, молоденькая! Лозы надо, собственно, вось-цо-да!
Агата (Альжбете). Что, сватейка, туды-сюды, купили хорошего на базаре?
Альжбета. Да так, кое-что. Посмотрите, если хотите. Ничего интересного.
Встают, обе идут к сундуку и рассматривают брошенные на него покупки.
Пранцысь (Степану). Слыхал, сват, пане добродею, что сегодня говорили люди?
Степан. Нет, нет, коханенький-родненький, не слыхал: некогда было. А что?
Пранцысь. Да как же, вось-цо-да! Говорят, пранцуз, пане добродею, идет на Борисов за шапкой и рукавицами, которые когда-то там оставил. Четыреста тысяч войск с собой ведет и, собственно…
Агата (перебивая, с места). Не четыреста тысяч, а четыре сотни тысяч…
Пранцысь. Пустяки, пустяки, пане добродею. Все равно идет, вось-цо-да. Пружинный костел с собой несет, пане добродею.
Агата (с места). Туды-сюды, не несет, а везет на машине, что по воздуху летает.
Степан и Альжбета (удивленно). Ай-я-яй! По воздуху костел везут!..
Агата. Да, да! Туды-сюды, я сама своими ушами слышала.
Степан. Вот когда пошло все вверх ногами! Как поставят этот пружинный костел, так можно надеяться на какое-лпбо облегчение и для нашего брата. Слава богу, слава богу! А вот моя экономка, доченька моя, щебетушка, спуталась с этим… с этим безбожником, и хоть ты у нее кол на голове теши.
Пранцысь. Молоденькая, собственно, вось-цо-да. Березовой каши не мешало бы, пане добродею.
Альжбета. Очень трудно с теперешней молодежью. Такая распущенность пошла на свете, что не дай бог. Вместо молитвенников читают какие-то дрындушки. Ветер у всех у них в голове гуляет. Вот мне когда-то сказали: выходи за Степана – я и пошла без всякого спора со своими стариками.
Агата. А верно, верно, туды-сюды! И мой как ко мне посватался, так покойный отец и говорит: иди, все равно тебя никто лучший не возьмет; я подумала, туды-сюды, ну и пошла.
Смотрят обе на своих мужей, потом – друг на друга, плюют каждая в разные стороны и снова рассматривают покупки.
Пранцысь. Да, да, пане добродею, когда-то иначе было. (Достает бутылку и пьет, а потом дает Степану.) Собственно, пустяки, вось-цо-да, было, а ты, сват, выпей, чтобы то, что было, память позабыла.
Степан пьет. Пранцысь придерживает бутылку, чтобы тот не выпил лишнего.
Степан (вытирая усы и сплевывая). Щиплется, чтоб ее нелегкая!
Пранцысь (пряча водку). Ага, вось-цо-да, щиплется, собственно, потому, что чужая, пане добродею.
Оба закуривают.
Альжбета (Агате). А завтра, сватья, будете на ярмарке?
Агата. Да надо будет как-либо дотащиться.
Те же и Павлинка.
Павлинка (входя, Альжбете). Может, мама, положили бы сыр под гнет, потому что он до завтра не отожмется.
Альжбета. Успеется… Дай мне с тетей наговориться.
Павлинка. Идите, идите, мамочка, а я за вас с тетей поговорю.
Агата. Идите, сватейка, туды-сюды, не обращайте на меня внимания. Мы тут с Павлинкой обождем вас.
Альжбета (выходя). Ну, как хотите.
Павлинка и Агата садятся на сундук и оживленно о чем-то разговаривают.
Павлинка, Степан, Пранцысь, Агата.
Степан. Знаете, сваток, этого… этого… как его, а чтоб тебя. (Павлинке.) Павлинка, как этот зовется, что меня сегодня подмазывал?
Павлинка (вспоминая). Как же его, как? Кажется, Бык. Бычок.
Степан. Ага, он, он. Нет, не так! Быковский, коханень-кая-родненькая, вот как! Пан Адольф Быковский. (Пранцысю.) Видишь, сваток, он, значится, подбирается к моей Пав-линке. Что ты на это?
Пранцысь (доставая водку). Пустяки, пустяки, пане добродею. Собственно, бычок, вось-цо-да, и больше ничего. (Пьет и дает водки Степану.)
Степан (выпив). Завтра, таким манером, приедет понюхать, как и что, так и сваток со сватьей загляните к нам. Ко-ханенький-родненький, может, торг будет налаживаться, то закинешь какое словцо. Смотрите приезжайте.
Пранцысь. Пустяки, пане добродею. И прийти можно. Собственно, близко, вось-цо-да.
Степан. Близко-то близко, да чтоб не было склизко: как будто дождь собирается.
Павлинка (с места). А папа коня поил?
Степан. Нет, коханенькая-родненькая. Сейчас пойду. (Пранцысю.) Может, вместе со сватом пойдем? Я своего напою, а сват своего посмотрит, хорошо ли привязан.
Пранцысь. Пустяки, пане добродею. Собственно, женка довезет, если кобыла убежала. (Агате.) Правда, баба?
Агата (с места). Что правда?
Пранцысь. Собственно, если б кобыла убежала, так ты меня довезешь домой, пане– добродею.
Агата. А чтоб ты, туды-сюды, боками ездил! Иди скорей, посмотри! Это и у меня из памяти вылетело.
Степан. Пойдем, коханенький-родненький.
Обнимаются и, покачиваясь, выходят, напевая:
Чего ж нам не петь,
Чего ж не гудеть,
Коли в наших хатах
Порядок есть…
Павлинка, Агата.
Павлинка. Но если ж я его люблю, тетенька!
Агата. Мало ли что, детка, туды-сюды, любишь его, а если отец не хочет, так подумай, что скажут люди, если пойдешь против воли родителей.
Павлинка. А что люди? Не они с нами жить будут, и после моей смерти не им за меня страдать. Поговорят, поговорят, да и перестанут, как намозолят языки.
Агата. Как знаешь, моя детка. Что ж, я, туды-сюды, ничего посоветовать не могу.
Павлинка (заломив на коленях руки). Когда он такой хороший, такой умный, что и слов нет.
Агата. Все они хорошие, пока не возьмут девушку в свои руки, а как возьмет, тогда на иной лад, туды-сюды, заиграет, а ты пляши под его дудку. И мой, пока сватался за меня, был смирен, как теленок, а когда женился, так стал настоящим волком.
Павлинка (не обращая внимания на слова Агаты). Книжки мне приносил… Хорошо так обо всем рассказывал… как надо жить, как надо всех людей любить, и много, много чего. И любит же он этих людей совсем не так, как мы их любим. Ведь надо знать, сколько мой папа наговорил на него всякой напраслины, очернил, а он хоть бы что. «Известно, говорит, человек: ему показалось что-то или не понравилось, оттого и злится. У нас, говорит, все идет не так, как надо. Люди, говорит, у нас как звери: друг на друга бросаются, друг друга травят, подзуживают, ненавидят. С малых лет, говорит, привыкают жить в ненависти, с малых лет учат их этому и дома и в людях. Слепые, говорит, все слепые. Не имеют друг к другу никакой жалости, хотя всех их давят нищета и всякие напасти».
Агата. Слыхала я, слыхала о нем не раз. Очень уж, говорят, туды-сюды, умный и хороший он.
Павлинка (оживившись). А что, разве неправда? И все было бы хорошо, если б не этот папа: что хочешь делай с ним.
Агата. Надо, детка, обождать, авось, туды-сюды, перемелется и все хорошо будет.
Павлинка. Третий год, тетенька, ждем, и ничего не выходит. Третий год дрожу и жду той минутки, чтобы только с ним увидеться. Повешусь, тетенька, повешусь, если меня с ним разлучат.
Агата (крестясь). Во имя отца и сына! Туды-сюды, что ты, Павлинка? Побойся бога говорить такие слова к ночи! Тьфу! Мать пресвятая!
Павлинка (показывая). Если тут, тетенька, сердце болит, что жить не могу. Такой он миленький, такой красивенький, такой послушный… (Засмотревшись вдаль.) Когда они с папой были еще в ладах, придет, бывало, воды за меня принесет, дров наколет. Не посмотрит на то, что учился наукам, а теперь сам учит и больших и малых. Никогда от него дурного слова не слыхала. Знаете, тетенька, так и хочется с кем-нибудь о нем говорить и думать без конца. И почему я такая несчастная? (Со слезами.) Родной отец хочет оторвать меня от того, кто мне теперь милее всего, – жизни, родного дома, целого света. И почему я такая несчастная?
Агата (прижимая к себе Павлинку, сквозь слезы). Тише, моя детка, тише. Не горюй, не печалься, миленькая. Как-нибудь все устроится. Всевышний бог, туды-сюды, милосерден и о твоей тяжкой доле не забудет.
Павлинка (как бы очнувшись). Ну, будь что будет, – я своего добьюсь или сгину, чтоб и следа не осталось.
Агата. А все-таки скажи мне, детка, почему твой папа так на него взъелся?
Павлинка. Потому… потому, что Яким из мужиков…
Павлинка, Агата, Степан, Пранцысь.
Пранцысь (за дверью). Пустяки, вось-цо-да. Никуда не делась. Я знаю, собственно, убежала домой, пане добродею.
Степан и Пранцысь входят в комнату.
Степан. И надо же было свату так плохо ее привязать, да еще в такую темень.
Агата (схватившись). Кого привязать?
Пранцысь. Кобылу, кобылу, пане добродею. Не тебя же, вось-цо-да.
Агата. Так где же кобыла?
Пранцысь (доставая бутылку). Собственно, нет кобылы, где была, вось-цо-да, пане добродею.
Агата (подбегая к Пранцысю с кулаками). Так чего же ты, туды-сюды, некрещеная кость, расселся, как в своей хате?
Пранцысь (потягивая из бутылки). Пустяки, пустяки, вось-цо-да. Окрестим, собственно, пане добродею, если некрещеная.
Агата (хочет вырвать бутылку, Пранцысь не дает). Вот я тебя сейчас, туды-сюды, как окрещу этой фляжкой по голове, так и своих не узнаешь, несчастный ты «вось-цо-да». (Плачет.) А, боже ж мой, батюшка мой! За что меня покарал этим, туды-сюды, пьяницей, этим лодырем, этой культяпой мордой, этим… этим…
Те же и Альжбета.
Альжбета (вбегает, держа в руке мешочек с творогом). Что у вас тут случилось, мои миленькие?
Павлинка. Дяденькина кобыла убежала, или ее кто украл. (Садится на кровать и шьет.)
Альжбета (Пранцысю). Так чего же, сваток, ждете? Бегите скорее домой, – она, верно, там; это ей не впервой.
Агата. Разве эту, туды-сюды, трухлявую колоду сдвинешь с места? Сидит же вот, антихрист, чтоб ему моль пятки разъела, и с места не сдвинется.
Степан (закуривая трубку). Успокойтесь, сватья. Никуда она не денется. Коханенькая-родненькая, она дома, наверно Дома.
Агата. А ты, сват, туды-сюды, не суй своего носа, куда тебя не просят. (Пранцысю.) Идем! Слышишь или нет!..
Пранцысь (вставая). Пустяки, пане добродею, пустяки. У меня голова ловкая. На тебе, вось-цо-да, поеду, собственно, домой.
Агата (уводя Пранцыся). Будьте здоровы! Похваленый Езус! Падаль эта, ломака, наделал работы!
Уходят, за ними Альжбета с мешочком.
Павлинка, Степан.
Степан. Ох, и дают же себя знать свояки. Но, слава богу, две дырки в носу – и конец: избавились от них.
Павлинка. А давно ли папин гнедой убежал из Лужанки и папа приплелся домой пешком?
Степан. Что было, то сплыло и больше, коханенькая-родненькая, не будет, как говорят люди.
Павлинка. Посмотрим. Завтра ярмарка.
Степан. Не бойся, коханенькая-родненькая. Я кобылу поймаю, но смотри, чтоб и ты поймала мне такого зятя, о котором я тебе сегодня говорил.
Павлинка. Что он – конь или вол, чтобы мне его ловить?
Степан. Не конь и не вол, а так себе, дойная скотинка.
Павлинка. Так вы, папа, его и доите, если он такой дойный, а я и не подумаю.
Степан. Ничего, ничего, коханенькая-родненькая. Подумаешь, как накормлю березовой кашей. Вот только бы погода была хорошая, а то он говорил, что не поедет на ярмарку, если будет дождь.
Павлинка. Черт его не возьмет! Такой сахар не раз-мокнет.
Степан. Коханенькая-родненькая, как скажу, так и будет; две дырки в носу – и конец. Вот только надо узнать, будет ли завтра хорошая погода. Купил я сегодня календарь – какой-то белорусский, как говорит лавочник. Спрашивал я у него, пишут ли в нем о погоде, так лавочник говорит, что о погоде в нем написано больше, чем о другом. Значит, узнаем правду. (Идет и достает из-за иконы календарь; оттуда же падает на пол фотография.)
Павлинка, спрыгнув с кровати, подбегает, чтобы поднять ее, но не успевает.
(Поднимая фотографию.) А это что такое?
Павлинка (пытаясь отнять). Это мое. Отдайте мне, папа! Степан. Я спрашиваю – кто это?
Павлинка. Разве не видите?
Степан (с злобной усмешкой). Ха-ха-ха! Яким!.. Пропади ты с ним. (Хочет порвать.)
Павлинка не дает.
Павлинка (сквозь слезы). Отдайте, папочка, отдайте, не рвите! Не издевайтесь над ним…
Степан (оттолкнув от себя Павлинку). Отцепись от меня, негодница. Я вам тут поразвожу шашни…
В сенях стук. Входят Пранцысь, Агата, за ними Альжбета. Павлинка стоит, потупившись, глотая слезы, теребит пальцами фартук.
Павлинка, Степан, Альжбета, Пранцысь, Агата.
Пранцысь. Пустяки, пане добродею. Я, вось-цо-да, говорил, собственно, никуда не денется.
Агата (дразнит). «Вось-цо-да, вось-цо-да»! Сам кобылу, туды-сюды, поставил под поветью, а ищет у забора. Напрасно только ползали, искали следов.
Альжбета. Ну, слава богу, что хоть нашлась. (Степану.) Что ты там вертишь в руках?
Павлинка
Степан (тыча фотографией в лицо Альжбете). На, на! Полюбуйся, какие подарки получает твоя доченька!
Альжбета (закрывая лицо рукой). Чего тычешься? Такая же она твоя, как и моя.
Степан. Врешь! Если б она была моя, то была бы такая, как я.
Пранцысь. Покажи, покажи, пане добродею, что это за птица?
Степан (показывая). На, смотри, сваток! Поздравь меня с такой доченькой и с этим… с этим еретиком!
Пранцысь (рассматривая). Эге! Это тот умненький, ученый, грамотей… Собственно, Сорока, вось-цо-да.
Степан. Да, да! Яким Сорока.
Агата (Степану). Туды-сюды, покажите и мне, сваток.
Пранцысь (Агате). Ты, пане добродею, баба, не лезь с любопытным носом. Собственно, стереги свою юбку и чулки, вось-цо-да. А мы, судьи, суд сделаем… правый и скорый.
Павлинка (подходя к Альжбете, ласково). Мамочка, возьмите ее у папы.
Альжбета. Что я с ним, детка, сделаю? Еще драться начнет.
Степан (Пранцысю). А ты правильно, сваток, говоришь. Сделаем суд-пересуд добрым складом над этим гадом. А какой?
Пранцысь. А такой, пане добродею: стражников позвать, исправнику донести. Собственно, инквизиторский суд сделать: пополам – раз! – и готово! Вось-цо-да!
Павлинка (бросаясь к Степану и целуя его руки, сквозь слезы). Папочка, отдайте. Не издевайтесь над ним!.. Он же вам ничего худого не сделал…
Степан (со злостью). Спать, спать пошла, коль такого нашла! Спать! (Рвет фотографию.)
Павлинка (с плачем опускается на лавку). Папа, погубить меня хотите, насильно выгнать из дому.
Пранцысь (доставая бутылку). А теперь, собственно, выпьем поминальную, вось-цо-да. (Пьет.)
Павлинка (вскочив с лавки, бросается к Пранцысю). По кобыле своей пей поминальную, а не по человеку, которому и в подметки не годишься! (Вырывает и разбивает о землю бутылку.) Вось-цо-да!
Пранцысь (разведя руками, удивленный, как и все). О-о-о-о!
Занавес
