Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Янка Купала

 
Залязгали
«Шабёльками»
Полковники-паны.
Не терпится
Пилсудчикам:
Им хочется войны.
Съезжаются,
Слетаются
Разбоя мастера,
Раздуть огонь
Стараются
Военного костра,
Чтоб на страну
Советскую
Вновь двинуться в поход.
Известны нам
Все замыслы
Магнатов, воевод;
Пугает их
Грядущее —
Народов грозный суд.
Желают
Нашей гибели,
А будет им капут.
Воители,
Грабители,
Что рветесь в бой, рыча?
Коль меч войны
Поднимете —
Ждет смерть вас от меча.
 

‹1930›

 
Не больно велик он, колхоз «Слобода»,
Зато слобожане – народ хоть куда!
Молодки – что вишни, мужчины – кряжи
А парни – с любого гвардейца пиши!
А дети – ой, славные дети пошли!
Они – украшенье колхозной семьи,
В их ясных глазенках отвага, не страх…
Таких не видал я в былых деревнях.
Не слишком велик он, колхоз «Слобода»,
Да в дружной работе народ хоть куда!
Он в гору шагает, он – ветер живой,
Работают все бригадиры с душой.
Колхозники сил не жалеют своих,
Скажу: председатель на месте у них!
И речка на месте, и выгон, и гай,
Глядишь – ив душе занимается май!
 

‹1933›

(К тридцатилетию его литературной деятельности)

 
Вышел юноша когда-то
Из села, где рос ребенком.
Лес грустил в огне заката,
Кто-то пел в просторе звонком.
На полосках дали синей
Тени сумрака мелькали,
Сумрак стлался по долине,
Разливалась песнь печали.
Крест понурый, символ мрачный,
Путь означил, как могилу,
А мужик босой, невзрачный
Темя скреб себе уныло.
Слушал юный песни горя,
Яви впитывал напевы,
Чтоб в глаза кровавой своре
Их швырнуть словами гнева.
Он будил в народе силы,
Полной горстью сеял зерна,
Чтоб побольше правды было
И поменьше – кривды черной.
И слагал он песни-были
Для услады, для утехи
Тем, кого весь век давили
Их соломенные стрехи.
Он разнес немало песен,
Ярких песен по проселкам:
Общий путь ему был тесен,
Как идти, не знал он толком.
Только буря грозным гимном,
Волей Ленина пропетым,
Заклубясь над фронтом дымным,
Даль открыла пред поэтом.
День наш нынешний – просторы,
Светлый путь к чудесной цели,
День наш – сказка, о которой
Только грезить люди смели.
По осушенным трясинам
Тем путем идут герои,
Чтобы сделать мир единым,
Миром нового покроя.
Пой, певец наш, с новой силой,
Славь уход от бед постылых.
Честь отчизны нашей милой,
Честь орлов ширококрылых!
 

‹20 ноября 1935 г.›

 
Зашумела, забурлила,
Струями играя,
Родников свободных сила
Без конца, без края;
Рушит горы, сносит скалы,
Запружает реки,
Чтоб созвездья там сверкали,
Где был мрак от века;
Чтоб насытились заводы
Все электротоком,
Светлый день неся народу
Далеко-далёко.
Этой силой в нашем крае
Мир чудесный создан!
Эта сила залетает
В поднебесье к звездам.
Расправляет плечи-крылья
Прометей на воле.
Стали дни поэмой-былью,
Сказочною долей…
У кого еще на свете
Так же жизнь богата?
Таковы уж, видно, дети
Пролетариата!
Слава родине свободной,
Нивам и дубравам,
Большевистским нашим годам,
Ясным зорям – слава!
 

‹1935›

 
Поднимает гомон ветер непокорный
На суровый лад.
Холодеет. Звезды ярче ночью черной.
Дни идут на спад.
Сгорбленная осень под руку с ветрами
В слякоти бредет,
Отсыревшим ставнем хлопает по раме,
Мокнет у ворот.
Кончилося лето. Отзвенели песни,
Громы бурных гроз.
В юности я думал: есть ли что прелестней
Летних теплых рос?
Тосковал по лету, как по той любимой,
Что взяла покой,
И венки сплетал ей я из дум, палимых
Страстью и тоской.
С той поры немало сплыло дней суровых,
Много лет прошло.
И на свет гляжу я нынче с вышек новых,
В новое стекло.
Вижу и читаю новые скрижали —
Вот встают они:
Вольные дороги, солнечные дали,
Без конца – огни…
Позабыв печали, я любуюсь гордо
Родиной своей,
Наполняют сердце дивные аккорды,
Гимн великих дней.
Оттого сегодня не тужу о лете,
О своей весне
И о том, что тихо навевал мне ветер
В юношеском сне.
 

 
Сколько было споров, стычек и увечий
Из-за наших скудных
Дедовских делянок!
Спорили за межи, хаты свои, печи,
Узкие полоски,
Чахлые полянки.
Будто завязали нам глаза повязкой:
Свет сошелся клином,
Все пути закрыты.
Всё это сегодня стало только сказкой,
Диким сном-кошмаром,
Навсегда забытым!
Выйдем-ка мы в поле да посмотрим, братцы:
Не окинуть глазом,
Так раздолья много!
Вот он, край свободный, – есть где поразмяться…
Широко легла ты,
Сельская дорога!
Где былые межи – черные приметы
Горького бесхлебья,
Жути безысходной?
Ширь кругом без края, да гуляют ветры,
Ходят, словно сваты —
Вольно и свободно.
Этаких просторов не знавало панство,
Да и не узнает,
Не увидит боле:
Вырвали мы с корнем злое окаянство,
Что сосало соки
Из голодной голи.
За такие сроки – все переменилось!
И земля другая,
И другие люди.
Словно тень от солнца, злое горе скрылось
За работой дружной,
В неумолчном гуде.
Глянешь – не узнаешь ты родного края:
На былых болотах
Вырастают села,
А взамен лучины радостно сияет
Ильичева лампа,
Радугой веселой.
Пролегла сквозь дебри, сквозь лесные чащи
Скатертью льняною
Ровная дорога.
Едешь – сердцу любо, сердце бьется чаще,
Меришь километры,
А ведь их так много!
А наступит жатва – высыплют бригады,
Загудят машины,
Трактор зарокочет.
Разве мы мечтали о таких парадах,
О труде всем миром,
Всей семьей рабочей?
Мать уже не тащит за собой коляску,
Покормить младенца
Жарким полднем в поле,
Детского не слышно жалобного писка:
Наши дети в яслях,
И в садах, и в школе.
За детей спокойны можем быть отныне:
Новый мир открыт им,
Все пути им гладки,
Крепким поколеньем движутся к вершине,
Сильным поколеньем
Большевистской хватки.
Наши дети нынче – сами командиры,
Летчики-герои,
Инженеры стройки.
Стали им покорны дикие Памиры,
К полюсу дорогу
Пролагают стойко!
Кто штурмует небо, кто стоит в дозоре
Там, где ни единый
Не бывал на свете?
Кто проводит реки, покоряет море?
Это наши люди,
Это наши дети!
Вот каких героев, верных беззаветно,
Воспитала мудро
Партия родная.
Мутные туманы тают неприметно,
Солнце светит жарче,
Дали озаряя.
Оттого я нынче, на ущербе лета,
Не грущу по лету,
Как грустил бывало, —
Наша песня-радость нами не допета,
Видится весна мне
И в листве опалой!
 

 
Писала недоля
Завет свой проклятый
На бревнах замшелых
Продымленной хаты.
А чащи лесные
Замкнули дорогу,
И горе привычно
Прибилось к порогу.
С соломой на крыше
Ветра говорили.
Мы слушали молча
Суровые были
О новых поборах,
Бесправье, бесхлебье…
Холодные звезды
Сияли на небе,
Тоскливые ночи
В оконца глядели,
О доле сиротской
Метели гудели.
Достаток наш жрало
Господское брюхо,
А наших детишек
Мела голодуха.
Вот так и жилося
Под паном и богом,
Да вспомнил Октябрь нас,
Пришел к нам, убогим.
Огнем полыхнуло,
И с грохотом ярым
Гроза разразилась
Великим пожаром.
И сникли туманы,
Тоска вековая,
И стала прямою
Дорога кривая.
 

 
Сутулые хаты, соломка да мох —
Такая старинка, ох-ох!
Ослепли оконца, разбито стекло —
Не хаты, а так – барахло.
Косматые стрехи, обломки да гниль —
Не наш он, не наш это стиль.
Эх, хаты-хибарки! Ваш нищенский вид —
Он сам за себя говорит.
Довольно смотрелись вы в темень веков,
Блох тешили да прусаков.
Вы – темные пятна, постылая тень,
Что застит нам солнечный день.
Вы рублены горем, бедняцкой рукой —
Пора вам, пора на покой.
А быт стародавних, убогих людей
Покажет нам завтра музей.
Мы вместо хибарок, унылых темниц,
Настроим пригожих светлиц,
Садами украсим, любому в пример,
На наш, на советский манер.
Чтоб глаз веселили и радость несли
Нам, людям советской земли.
Пускай за границей увидят всерьез,
Поймут, что такое колхоз!
 

‹1935›

 
Привет вам, племя молодое,
Земель советских ясноцвет!
Дорога ваша – путь героев
В сияние грядущих лет.
Как солнце, первые в походе,
Стихиям злым наперекор,
Вы с песней шли, как половодье,
На штурмы недр и диких гор.
Сплоченно, гордо пламенея,
В пути не путая рядов,
Вы шли вперед, как чародеи,
Преграды все переборов.
Простор земли и поднебесья,
Болота, реки, глушь тайги
Ловили звонкий голос песни,
Горячей юности шаги.
Туда, где дым и грохот боя,
Где лишь отважные нужны,
Несли вы сердце молодое,
Борьбы и мужества сыны!
Вам страх не подгибал колени,
Без сил не падала рука, —
Всегда был рядом с вами Ленин,
Был в вас закал большевика!
Вперед же, войско молодое,
Всегда таким прекрасным будь!
Твоя дорога – след героев,
Былинный эпос, звездный путь.
Шагайте с песней боевою!
Привет вам, юные мои!
Пред комсомольскою волною
Враждебный мир не устоит!
 

‹1935›

 
Сына мать несет из яслей,
Нежит да целует,
И ему про жизнь, про счастье
На ушко воркует:
«Бригадир ты мой удалый,
Свежий цветик маков!
День тебя я не видала,
Как ты там – не плакал?
Нет? Не плакал? Молодчина,
Мой колхозник славный.
Мой ударник, хват-мужчина,
Тракторист исправный!
Добрый хлеб я убираю
На колхозном поле
Да все думаю-гадаю:
Как-то мой соколик?
А соколик мой – умытый,
Словно месяц ясный,
И причесанный – гляди ты! —
Жалует из яслей.
Вот мой сын какой счастливый,
Знай растет без горя!
Он – что всход колхозной нивы
На родном просторе!
К лету будем мы, пожалуй,
С новым детским садом,
Вот где поиграет малый,
Лучше и не надо!
Там игрушки – надивиться!
Сам из них ты сложишь
Дом высокий со светлицей,
Клуб построить сможешь.
Подрастешь – учиться будешь
По красивым книжкам,
А кем быть – уж сам рассудишь,
Верно ведь, сынишка?
Может, будешь агрономом,
В инженеры ль выйдешь.
Мы теперь везде – как дома,
Все твое – что видишь.
А пилотом стать случится —
Знай по небу плавай
Да простор его лучистый
Полни лётной славой!
Пролетишь над нашим полем
Ты на самолете
В самый раз, как я, соколик,
Буду на работе.
В небе громко, басовито
Загудят моторы,
Всколыхнется в поле жито,
Смолкнут разговоры.
Заслоним глаза, а лица
К небу запрокинем,
Где гремит стальная птица
По просторам синим.
Надо мной промчишься бурным,
Грозным ураганом,
Ловко сделав круг фигурный
Вон над тем курганом.
Да письмо мне с самолета
Сбросишь на прощанье:
Мол, от сына, от пилота —
Колхознице Ганне!
То-то мать гордиться будет
Смелой хваткой сына,
Как тебя похвалят люди:
«Наш, мол, молодчина!»
Улыбается сыночек,
Смотрит безмятежно,
К материнской груди щечкой
Прижимаясь нежно.
 

‹1935›

Посвящаю Западной Беларуси

 
Летит поток годов,
Следы былого гаснут торопливо,
Их ветер сдуть готов,
Как лепестки цветов,
Косой забытых на осенних нивах.
И часто, как во сне,
Маячит тихо детство пред глазами,
Как песня о весне,
Давно звеневшей мне
Неясными своими голосами.
От этих старых снов
Уйти и нынче я никак не смею,
Нет-нет, я вспомню вновь
Один из уголков
Над Неманом, родной рекой моею.
Я мир увидел там
И понял стройность всех его звучаний,
Открыв своим глазам
Природы вечный храм,
Где все сияет в блеске трепетаний.
И сколько прежних чар
Заботливая сохраняет память —
Как драгоценный дар,
Как сказочный пожар,
Сверкающий над первыми путями.
Хоть след путей моих
Засыпан там уже давно ветрами,
Я вижу как живых
Мне близких, дорогих,
Замученных попами и царями.
Сиянье тихих вод
И детских дней счастливая беспечность!
Как часто вновь встает,
Струится и поет
Аккорд, давно ушедший в бесконечность!
Годов несется строй.
У нас давно взошла заря и блещет,
А за рекой Сулой
Орлы над хмурой мглой
Клюв свесили понурый и зловещий.
Я после многих лет
Опять взглянул в глаза родимым долам.
Край сном глухим одет,
Везде насилья след,
Кругом кресты, остроги и костелы.
И тянутся из мглы
Давно забытые у нас картины:
Двуглавые орлы,
Ряды жандармов злых,
Мотивы той же оперы старинной!
Вот он, другой жандарм!
Иные перышки, но та же птица!
Носитель тех же кар,
Он бог тут, он тут царь
И «польскости» хранитель на границах.
Хожу, гляжу вокруг,
Знакомых бед как бы читая список,
А где ж народ, мой друг?
В глазах его испуг,
Он ходит здесь, оттертый за кулисы.
А где ж посул панов
И крики их о равенстве, о воле?
В тоске колоколов?
И в звоне кандалов?
И в посвисте кнутов?
И в голоде, и в бедствиях подполья?
Так вот каков ты, край,
Приют моих ребяческих мечтаний!
Хлебнул ты через край
Легенд про панский рай,
Несчастный край подавленных рыданий!
Порублены леса,
И только хвощ на торфищах бушует,
Узки, как пояса,
Наделы: пан кромсал.
На те же голоса
Поешь, Край Западный, ты песнь былую.
Полыновым листом
Повеяло от песни, позабытой мною.
Мой край родной и дом
Под белым под орлом,
Спеленатый несчастною судьбою!
И я, твой сын родной,
Себя здесь чувствую чужим, далеким…
Пусть веет над тобой
Напев мой путевой
И скорбь о жребии твоем жестоком!
 

‹1935›

Посвящаю К. Крапиве

Я был в Париже. Город – ничего,

Но Загибелька мне приятней все ж…

Гриба в лесу Булонском не найдешь,

А в Сене нет леща ни одного…

Эпиграмма К. Крапивы

 
Немного, может, я чудной,
Но все ж люблю я Загибельку:
Там каждый кустик мне родной,
Там над прозрачною волной
Готовит берег мне постельку.
Я там бродил, встречал восход
Не раз весеннею порою;
Следил, как день идет в поход,
А с ним и тучек хоровод
Плывет и тает надо мною.
Замедлишь шаг. Покой и тишь —
Травинка даже не качнется,
А ты задумчиво глядишь,
Как будто здесь во сне стоишь
И слышишь – песня тихо льется.
На дол посмотришь – беден он:
Один песок, залегший плотно.
Но даже там со всех сторон
Мох, вереск и кукушкин лен
Ползут и ткут свои полотна.
А сколько здесь цветов цветет,
А сколько красок здесь пылает!
Над ними звон и гуд встает,
Над ними солнышко плывет
И радость щедро разливает.
Бредешь один вперед, назад,
Минуешь сотни поворотов,
Войдешь в борок… и сосны в ряд,
Как будто женщины, стоят,
Как будто ждут они кого-то.
Идешь и час и два часа
Чрез пустыри и перелески,
А сверху льются голоса,
Да так, что слушают леса,
Надев причудливые фески.
А вот и озеро-окно,
Такое редко где найдется, —
Среди болотища – одно,
И почему-то здесь оно
Гремячим озером зовется.
Лежит болото, каждый шаг
Глухим безмолвием окутав,
И лишь качает на ветвях
Сто тысяч шапок и папах,
Десятки тысяч парашютов.
Настроившись на философский лад,
Порой стою в лесной дремоте:
Куда ни глянь – наш край богат,
Дадим болоту шах и мат,
И будут нивы на болоте!
И так, с собой наедине,
Я узнавал тот край все ближе,
И вот, узнав его вполне,
Скажу, что в Загибельке мне
Милей и лучше, чем в Париже.
 

‹1935›

 
Распахнем мы вам двери пошире,
Вас встречая, как близких своих,
В красный угол, как водится в мире,
Мы посадим гостей дорогих.
В откровенной и дружной беседе
Поведем мы трудам нашим счет,
Что, мол, сделали мы, что – соседи
И что надо нам сделать еще.
Все живем мы семьею согласной
На просторах советской страны,
И, как день, нам пути наши ясны
И огни нашей цели видны:
Для отчизны слагать свои песни,
Как никто не слагал никогда,
Чтобы пели их с нами совместно
Все деревни и все города.
И любовь не иссякнет в народе
К нам, поэтам советской земли,
Что в великие дни половодья
Нераздельной семьею взросли.
 

‹7 февраля 1936 г.›

 
И широки же колхозные нивы!
В далях теряется взор!
Стежки-дорожки бегут торопливо,
Меряют синий простор.
Мир разгорожен, запаханы межи,
Стало на нивах светлей,
В поле работает сильный, прилежный
Трактор – хозяин полей.
Смолкла навеки песня неволи,
Жалоба-песня мертва.
Ясные дали! Привольное поле!
Песни счастливой слова!
Труд подарил нам радости песню,
Ей незнакома печаль.
Ясное завтра! День наш чудесный!
Синь, безграничная даль!
Жить стало лучше, и на просторе
Песни, что мак, расцвели.
Ими наполнены степи и горы
Вольной советской земли.
Песни вскипают звоном-разливом,
Славят цветущий мой край,
Песням веселым, песням счастливым,
Сердце мое, отвечай!
Марш победителей в радостном гуде…
Радости много сейчас.
Солнечный край мой, свободные люди,
Песней приветствую вас!
 

‹1936›

 
Степной, лесною, горною
Дорогою просторною,
Как наш советский край,
На радость всенародную
К нам с песнею походною
Идет зеленый Май.
Гляжу, закинув голову,
На солнышко веселое,
Не опуская глаз:
Такая ширь безбрежная,
Кипучая, мятежная
На родине у нас!
Колонны за колоннами
Идут, шумя знаменами,
Как волны вешних вод.
Над городами, хатами
Мчат песни, став крылатыми,
Ведь им неведом гнет.
Полна снегами талыми,
Бежит вода каналами
В гранитных берегах,
Впервые под столицею
Встречается с зарницею
Морских пространств размах.
Дорогою просторною,
Речной, степною, горною,
Зеленый Май, спеши!
Как много нами пройдено,
Как возмужала родина,
Как песни хороши!
 

‹22 апреля 1937 г.›

 
Ни бури, ни вихри, ни черные годы
Его не задели,
В сказаньях-былинах и в думах народа
Живет Руставели.
В кристальных ручьях вдохновенного слова
И в песенной трели,
Звучащей из вечности снова и снова,
Живет Руставели.
В весенних зарницах певучего дара,
Что мир облетели,
И в образах ярких, светлее лазури,
Живет Руставели.
И в добрых порывах, чем души людские
Горят и горели,
В минуты покоя и в дни боевые
Живет Руставели.
Чудесные струны в старинные годы
Грузинам звенели,
Под солнцем советским на радость народам
Расцвел Руставели.
 

‹1937›

 
Я вновь живу от города вдали,
Найдя приют в лесистом захолустье…
И весело всегда стихи текли,
Лишь вспоминал я уголок земли —
Заросшее, покинутое Устье.
Пускай пески желтеют там и тут,
Не пальмы южные под этим небосводом, —
Но мил душе гостеприимный люд,
И холмики пологие встают
В убранстве скромной и простой природы.
О сосенки густые! О пески!
Родной пейзаж на летнем солнцепеке!
Здесь в жаркие, погожие деньки
Ты пьешь смолистый дух, что ветерки
Несут в своем невидимом потоке.
Как в том краю чарующи леса!
Сошлись к дорожкам и тропинкам сосны.
Какой покой глубокий и краса!
Вот вереска краснеет полоса,
Гвоздики белой коврик медоносный.
Стоишь, бывало, в затишке один,
И целый мир лежит перед глазами.
Теплынь струится от лесов, долин.
Прогретый воздух свой прозрачный тын
За Свислочью возводит над полями.
Живет, дрожит, волнуется простор,
И каждая букашка тащит что-то.
Движенья сколько возле гнезд и нор!
Чабрец пушистый расстелил ковер,
Сзывая пчел, – тут есть для них работа.
Под горкою лучистый поясок —
То Балачанка светлою струею
Ласкает невысокий бережок.
Как хорошо, прилегши на песок,
Понежиться здесь утренней зарею.
Раскрыв шатры, богатыри дубы
Стоят за речкой лагерем могучим.
В борьбе с дубами вихри все слабы, —
Вершин ветвистых гордые чубы
И в час грозы не бьют поклонов тучам.
За Балачанкою, где Блужский бор
Веселым шумом наполняет дали,
Как будто охраняя косогор,
Над ельником склоняет свой убор
Сосна-старуха, затаив печали.
Натянутые струны тишины
Звенят от песни, что на крыльях мчится;
Гудит мотор в волнах голубизны;
Купаясь в солнце, дни моей страны
Не устают счастливой песней литься.
Летит-гудит над Устьем самолет,
А кое-где внизу – кривые хатки,
Заборы старые… Но мой народ
Там светлые строенья возведет,
Добьет былого жалкие остатки.
Тут волю я даю своим мечтам;
Знакомых мест я скоро не узнаю,
Прочь выметут колхозы старый хлам.
Я новые дома увижу сам
И Устья ни на что не променяю!
 

‹1937›

 
Заветный холмик в Устье отыскав,
Люблю в свободные мгновенья
Я в соснах наслаждаться тенью,
Вести беседу, слушать пенье,
Впивая мед лесов и запах трав.
Пусть не богат, не славен холмик мой,
Пусть он простой, не знаменитый,
Но чабрецом зато покрыт он,
Там пчелки вьются деловито,
По капле мед сбирая золотой.
Ковер гвоздики близ холма расцвел,
Легко махровые снежинки
Легли на тонкие тычинки,
Колебля слабые былинки,
Украсивши песчаный этот дол.
Чудесный вид мне с холмика открыт,
Голубизна сквозит далече,
Семья дубов широкоплечих
Стоит, как воины на вече,
Что солнышко приподняли на щит.
А там луга вдоль Свислочи легли,
Лозняк с ольхой сплелись ветвями,
Над островками, пустырями
День веет синими шелками,
Что вытканы дыханием земли.
Вот аисты, чьи крылья тяжелы,
Сюртук надев свой черноперый,
Оглядывают косогоры,
Как землемеры-ревизоры
Иль важные заморские послы.
Алмазами росы сверкает луг,
След за охотником ложится:
Стрелок высматривает птицу.
Какой улыбкой взор искрится,
Когда бекаса он подстрелит вдруг!
Все видно мне, все звуки мне слышны:
Шум трактора за Балачанкой,
И мельница, что крыта дранкой,
И песнь девчат из Березанки,
И небо – сплошь окно голубизны.
Я с холмика в засушливые дни
Гляжу в окно, как чередою
Клубятся тучи предо мною,
Я покорен их красотою, —
В них гром грохочет, молнятся огни.
…Теперь живу от Устья я вдали,
Сижу средь книг, чернил, бумаги.
А в мыслях – лес, река, овраги,
Клев рыбы в час вечерней влаги,
Дары колхозной радостной земли.
Из этих дум венок я вью простой.
В нем вся теплынь и голос лета,
Что солнцем ласковым согрето,
В нем мирные мечты поэта…
И всё – тебе, о Устье, холмик мой!
 

‹18 октября 1938 г.›

 
Не сошел еще в низинах
Снеговой покров,
Веет холодом в долинах,
Луг застыл, суров.
Но яснее свод небесный,
Больше в нем тепла.
И надеждою чудесной
Роща расцвела.
С шапок белый пух стряхнули
Сосны, тополя,
Под деревьями проснулась,
Ожила земля.
Солнце взгорья пригревает,
Сушит капли слез,
И ручьи журчат, сбегая,
Меж корнями лоз.
По округе зазвенели
Голоса весны,
И полны пьянящим хмелем
Радостные сны.
Веселей навстречу свету
Смотрят окна хат,
Эй, колхозник, дело к лету,
Шевелися, брат!
Над землею, как жалейка,
Солнцу в лад и в тон,
Сыплет пташка-чародейка
Первых песен звон.
 

‹1938›

 
Легла дорога столбовая,
Она зовет меня вперед;
Иду, и мысль растет живая,
И чувство новое растет.
Куда ни гляну – ширь и воля,
Уходит в небо дальний лес.
Межи давно не видно в поле,
Бурьян – и тот с земли исчез.
Цветут луга в одеждах новых,
Шумит листвой зеленый сад,
И ветер в запахах сосновых —
И он шумит на новый лад.
Глядишь, дома встают, белея
То с той, то с этой стороны,
И тешат новизной своею,
И сердце радуют, стройны.
Вон там, раскинутый над долом,
Клубами к небу всходит дым,
И весть несет колхозным селам
Гудок напевом молодым.
Ползут по склону, через кочки,
Волы стальные вверх и вниз,
Ведет их девушка в платочке
Иль комсомолец-тракторист.
А тут, где лишь вчера болото
Плитой лежало гробовой, —
Колосья поднялись без счета,
Качая гордой головой.
И над осушенной трясиной
Пластами торф лежит, как щит,
И высятся над всей равниной
Громады черных пирамид.
Идут колхозные подводы,
Товар везут грузовики,
И всё моложе год от года
Седые даже старики.
Леса полны весенним зовом,
На край свой любо мне взглянуть.
К земле, в ее наряде новом,
Хотел бы сердцем я прильнуть.
 

‹1938›