Текст книги "Коллекция геолога Картье"

Автор книги: Яков Рыкачев

Соавторы: Лев Тисов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1. КАЮЩИЙСЯ ГРЕШНИК

Из опасения обратить на себя внимание полиции Брокар по возвращении в Париж поселился у Стампа. Он решил не возвращаться на свою старую квартиру, пока не будут благополучно завершены мирные переговоры с семейством Картье.

В первый же день Брокар отправился к Жанне Бове, у нее хранился оригинал рукописи.

– О мосье Эмиль!.. – в страдальческом восторге воскликнула Жанна, открыв дверь своему другу, как бы сошедшему со страниц американского журнала мод.

– Здравствуй, Жаннетта, здравствуй…

Брокар был явно смущен бурным проявлением ее радости. Едва ли не впервые он ощутил, что Жанна – единственный на свете человек, с которым ему не нужно никакой настороженности, оглядки, расчета. Ей-богу, после общения со всеми этими Стампами и Хеллсами возле Жаннеты можно отдохнуть душой.

А Жанна закрыла ладонью глаза, и между ее тонких, бледных пальцев проступила влага.

– У тебя, что, глаза на мокром месте?.. – с грубоватой ласковостью сказал Брокар и тронул ее за плечо. – Давай сюда стамеску и молоток, мне надо вскрыть тайник и забрать рукопись. Ну, возьми же себя в руки, Жаннетта!

– Да, да, простите меня, мосье Эмиль…

Брокар уже не верил более ни во всемогущество депутата Кулона, ни в то, что помощь этого краснобая когда-нибудь ему пригодится. Все же на всякий случай он вписал в заветный документ краткую историю своих похождений за пять месяцев пребывания в Вашингтоне, упомянул и о своих подозрениях, связанных с гибелью Крайтонов.

– Наше условие остается в силе, Жаннетта, – сказал он перед уходом. – Если я в течение месяца не дам о себе знать, отнесешь это письмо к депутату Кулону.

– Как, вы опять уезжаете, мосье Эмиль?

– Не знаю, пока ничего не знаю!

– Когда же вы вернетесь в Париж совсем… как раньше?

– Говорю же тебе, пока ничего не знаю!..

Легкая жизнь в Вашингтоне избаловала, изнежила Брокара, и его пугала предстоящая встреча с Робером, необходимость вести с ним – а то и с людьми более искушенными – сложную и небезопасную игру. Но что было делать? Ведь решался вопрос о всей его дальнейшей судьбе: останется ли он среди людей, живущих на всем готовом, не ведающих ни нужды, ни докучных забот о хлебе насущном, или снова будет брошен на дно Парижа, откуда выбрался лишь по воле случая. После долгого размышления Брокар отверг всякие хитрые подходы к Роберу и остановился на самом простом: разыграть из себя кающегося грешника. Если не сам Робер, то уж тетя Мари наверняка клюнет на эту приманку.

Улица Компьен, 17… Как же давно был он здесь со своим убогим набором косметических снадобий! Кажется, с того дня миновало несколько лет. Не сразу решился Брокар переступить порог этого дома, несколько раз прошелся он взад и вперед, прежде чем открыл изъеденную временем, тяжелую, скрипучую дверь.

Вот тут, направо, жил – да, верно, и сейчас живет – полицейский офицер со своей очаровательной дочкой – кажется, ее зовут Бабеттой. Налево – седая ведьма, она грубо отшила его тогда.

Второй этаж… Право, в тот раз Брокар с более легким сердцем нажал кнопку звонка квартиры Картье. Тогда он еще не был отягчен таким грузом вины перед этим славным мальчишкой Робером. А тут еще его тетка… А, будь что будет! Брокар подходит к знакомой двери и звонит. Несколько мгновений тишины, затем слышны мягкие женские шаги, дверь приоткрывается на длину цепочки.

– Что вам угодно, мосье?

Немолодое, болезненное женское лицо, кроткие, добрые глаза.

– Если не ошибаюсь – мадемуазель Мари Картье?

– Да, мосье. Но простите, я не знаю вас…

– Мне, собственно, нужен Робер. Я могу его видеть?

– Пожалуйста, мосье, входите.

Женщина отмыкает цепочку и кричит в глубь квартиры:

– Робер, это к тебе!

Брокар шагнул в переднюю и увидел Робера. Тот сильно изменился за эти несколько месяцев: он вырос, плечи его развернулись, черты лица обрели четкость, взгляд стал увереннее и тверже.

Робер сразу же узнал Брокара, лицо его побледнело, глаза загорелись гневом.

– В-вы! – произнес он с угрожающей выразительностью, не сходя с места, словно удерживаемый брезгливостью.

– Да, Робер, это я, – смиренно отозвался Брокар. – Вы можете мне не верить, но я говорю вам от всей души: меня привело к вам глубокое раскаяние. Вот рукопись, которую я выманил у вас обманным путем, возьмите ее, Робер…

И он протянул Роберу великолепный, из зеленой замши портфель, купленный специально для этой цели.

– О, так это вы, мосье, обманули мальчика! – со слезами в голосе воскликнула мадемуазель Картье. – Как могли вы так поступить!..

– Не надо, тетя Мари, – хмуро сказал Робер. – У этого человека нет чести, и бесполезно взывать к ней…

А Брокар все стоял посреди передней, держа в руке, протянутой к Роберу, зеленый портфель и опустив глаза как бы в предельном раскаянии и стыде.

– Но, Робер, – тихо произнесла тетя Мари, – быть может, мосье, и верно, сожалеет о своем поступке…

– Поверьте, мадемуазель, это именно так, – Брокар робко поднял глаза на тетю Мари. – Что же иное могло заставить меня явиться сюда, где я не ожидал встретить ничего, кроме заслуженного презрения? – Он шагнул к Роберу. – Возьмите же, Робер, это достояние вашего отца, вашей семьи, оно жжет мне руки…

Казалось, юноша, потрясенный этой нежданной встречей, только сейчас осознал, что к нему чудесным образом вернулось утраченное сокровище, в потере которого был повинен единственно он, Робер. Бережно обхватив портфель обеими руками, как если бы в нем было заключено нечто живое и хрупкое, Робер пересек переднюю, повернул ключ в двери, ведущей в кабинет отца, вошел и прикрыл за собой дверь.

– Вы не должны обижаться на мальчика, – тихо сказала тетя Мари, – вы так оскорбили его…

– О мадемуазель, вы слишком добры ко мне! Я вполне понимаю…

Этот сентиментальный диалог был прерван появлением Робера.

– Насколько я могу судить, – сказал он сухо, протягивая Брокару пустой портфель, – рукопись отца возвращена в сохранности.

– Возьмите этот портфель себе, Робер, в обмен на тот, который тогда…

– Я не нуждаюсь в подачках! – Робер резким движением сунул портфель Брокару. – А теперь потрудитесь оставить нас…

– Но, Робер… – с упреком сказала тетя Мари.

– Что – Робер, Робер? – раздраженно отозвался юноша. – Не хочешь ли ты пригласить мосье в комнаты и повести с ним задушевную беседу? Я считаю, что ему здесь больше нечего делать!..

Но Брокар был другого мнения.

– Вы ошибаетесь, Робер! – От прежнего смиренного тона не осталось и следа, голос Брокара был исполнен сейчас твердости и благородного мужества. – Я не оставлю ваш дом, пока не выполню до конца свой долг перед вами. Я поставил себе целью отыскать вашего пропавшего отца…

– В ваших услугах нет нужды, – отчужденно сказал Робер. – Розысками отца занимаются близкие ему люди. Они знают, где его искать…

– Где же именно? – не сдержавшись, с жадным интересом, воскликнул Брокар, эта весть пробудила в нем угасшие было надежды.

– Вам это ни к чему знать, мосье.

– Вы не правы, Робер. Конечно, если ваш отец находится на свободе и от его воли зависит в любое время вернуться к своей семье, тогда я спокойно удалюсь из этого дома и вы никогда более не встретите меня на вашем жизненном пути. Если же нет, если отец ваш томится в заключении и самая его жизнь находится в опасности, тогда, Робер, вы берете на себя большую, слишком большую ответственность. Я маленький человек, но по воле судьбы случилось так, что я располагаю сейчас исключительными возможностями. Я могу помочь вашему отцу, могу извлечь его из неволи, какие бы силы ни противодействовали этому…

– Мосье, мне хорошо знакомо ваше лукавое красноречие, – горько сказал Робер, – и у меня есть все основания не верить ни единому вашему слову. Я не знаю, с какой целью вы снова играете на моем чувстве сыновней привязанности. Да, жизни моего отца действительно угрожает опасность, и мы с тетей Мари живем в вечном страхе за него. К сожалению, нам неизвестно местопребывание отца, мы знаем только страну, где он находится. Но будь оно даже известно нам, я ни в коем случае не открыл бы вам его. Я убежден, что вы желаете отцу зла, и самое возвращение рукописи считаю лишь коварным ходом с вашей стороны…

– Я понимаю вас, Робер, – Брокар печально улыбнулся. – Но представьте себе на миг, что я вполне искренен в своем стремлении помочь вам и действительно имею возможность освободить вашего отца из заключения. Что могу я сделать, чтобы убедить вас в серьезности моих намерений? Какие слова должен я сказать, чтобы вы преодолели свое естественное недоверие ко мне?..

Как ни возмужал Робер за эти трудные для него месяцы, он все же был еще слишком молод и неопытен, чтобы заглянуть глубоко в темную душу своего собеседника. Ему был отвратителен этот человек, он отчетливо улавливал фальшь в самом тоне его голоса, но ему не приходило на ум, что спасение отца от грозящей ему опасности может входить в корыстные расчеты этого человека.

– Робер, – прервала молчание тетя Мари, – мне кажется, нам следует посоветоваться с мосье Луи.

– Вы правы, тетя Мари, я сейчас позвоню ему.

Робер шагнул было в кабинет отца, но Брокар заступил ему дорогу.

– Нет, нет! – заявил он решительно. – Я должен прежде знать, кто такой мосье Луи! Я не всякому могу довериться в таком важном и секретном деле!

– Кто такой мосье Луи? – Робер окинул Брокара презрительным взглядом. – А ведь вы говорили, что знаете его! Так вот, мосье Луи – друг моего отца, благороднейший из людей! Если у вас действительно честные намерения, то можете не тревожиться. Если же нет – вам не удастся провести мосье Луи, и тогда я не поручусь за вас… Звонить?

– Звоните, черт возьми, и пусть он явится сюда! – вспылил Брокар, – ему надоело возиться с этим упрямым мальчишкой и доказывать ему чистоту своей души. В конце концов он же в самом деле стремится вытянуть из узилища этого Анри Батиста Картье.

– Прошу вас, – сказала тетя Мари, открывая перед Брокаром дверь столовой. – Вы можете здесь обождать, пока выяснится, сможет ли мосье Луи сейчас приехать…

Брокар огляделся. Комната свидетельствовала о нужде, в которой жили обитатели квартиры: никакой мебели, кроме обеденного стола и двух старых, потертых кресел. А ведь этот пройдоха Стамп оказался прав, когда говорил, что у этого семейства обязательно найдется какой-нибудь «мудрый» советчик в трудных делах и они призовут его на помощь. Только бы не оказался этот мудрец сержантом полиции. Всякое в жизни бывает, и эта кроткая овца тетя Мари может вдруг обернуться хитрющей бестией. Да только не похоже: видать, это настоящее «святое семейство».

Прошло пять, десять, пятнадцать минут, в квартире царила тишина, и Брокар уже начал испытывать беспокойство. Ведь могло случиться и так, что этот их мосье Луи присоветовал им послать за полицией. Конечно, в полиции его, Брокара, не задержат, об этом постарается Стамп, а все-таки неприятно попасть к ним в лапы, пусть бы даже на день.

Звонок. Долгий, энергичный звонок. Полиция! Брокар вскочил со стула, готовый постоять за себя. В самом деле, на каком основании… он не сделал ничего наказуемого… Мальчишка сам передал ему эту рукопись, и теперь он, Брокар, добровольно ее вернул… Кто он такой?.. Директор акционерной компании «Ураниум-Буала»… Пакет акций на двести тысяч долларов…

Дверь столовой широко открылась, и Брокар увидел крупного, рослого человека, зачесанные назад густые светлые волосы открывали красивый, сильный лоб, спокойные, внимательные глаза глядели на Брокара твердо и настороженно.

– Луи Барзак, – сказал он, чуть поклонившись.

– Эмиль Брокар.

Барзак закрыл за собой дверь и подсел к Брокару.

– Я знаю о вас все, что мог сообщить мне Робер. Это и много и очень мало. Я слушаю вас!..

Примерно через час Барзак позвал в столовую Робера и тетю Мари.

– Дорогие мои, – сказал он, – вы знаете, что все усилия мои и Мадлен отыскать Анри не дали пока никакого результата. Нам известно лишь, что след его теряется в Алжире. Сейчас появилась некоторая надежда на успех. Мосье Брокар имеет серьезные связи и выразил любезную готовность помочь нам. Возможно, что на днях мне опять придется вылететь в Алжир. Это все, дорогие, что я могу пока сказать. Перед отъездом я еще загляну к вам… Прошу вас, мосье!

Брокар молча, с достоинством поклонился тете Мари, холодно кивнул Роберу и вместе с Барзаком отправился на совет к Стампу.

2. ПО СЛЕДАМ АНРИ КАРТЬЕ

На запрос Стампа, сделанный от имени его высокого вашингтонского начальства, французские инстанции ответили, что им ничего не известно ни об обстоятельствах исчезновения геолога Анри Батиста Картье, ни о его местонахождении. Для выяснения этих обстоятельств, заявили они, требуется не менее двух месяцев.

Возможно, что это и не было ложью. Если Картье, как утверждал Барзак, был действительно захвачен одной из тайных организаций ультра, то власти метрополии могли и не знать о его судьбе. Хотя после подавления генеральского мятежа центральное правительство мнило себя в Алжире хозяином положения, расформировало мятежные части и предало непослушных генералов суду, на деле сторонники «французского Алжира» сохранили все свои позиции и вовсе не собирались сдавать их. Впрочем, метрополия не слишком настаивала на такой сдаче. Вот почему Стамп, посоветовавшись с кем следовало, решил, не мешкая, лететь с Барзаком в Алжир и предпринять на месте поиски Картье. Брокара он решил с собой не брать, и тот вернулся на свою квартиру.

Был уже вечер, когда Стамп и Барзак вышли из золотисто-желтого «понтиака» у одного из входов на аэродром Орли. Огромный, сумрачный простор аэродрома был как бы прошит разноцветными огненными точками, обозначавшими взлетные дорожки. Два пассажира молча шагали по бетонированному полю, пока не оказались возле изящной, быстрокрылой «Каравеллы», которая за час с небольшим должна была перенести их в город Алжир. Поднявшись по зыбкому трапу, они вошли в ярко освещенную, комфортабельную кабину, вдоль ее стен были расположены два встроенных ряда кресел. Юная стюардесса с крохотной шапочкой-пилоткой, посаженной на модную прическу, указала им места.

Через несколько минут «Каравелла» плавно покатила по взлетной дорожке, неприметно оторвалась от земли и направила свой полет к Средиземному морю, колыбели европейской культуры. Удобно расположившись в глубоких, мягких креслах, каждый со своими думами и заботами, неслись к беспокойной, охваченной войной алжирской земле четыре десятка пассажиров: военные, коммерсанты, чиновники, туристы, адвокаты, журналисты, люди темных, тайных профессий вроде Стампа. В кабине царила тишина: кто шелестел газетой, кто подремывал, кто глядел сквозь окошко в темноту, кто просто предавался блаженному покою после суетливой и шумной парижской жизни. И вдруг тишину нарушил резкий голос, который, ни к кому не обращаясь, произнес на всю кабину:

– Подумать только, что позволяют себе эти мерзавцы! Он, видите ли, не желает тащиться в поезде и пароходном трюме, этот подонок, подавай ему «Каравеллу»!..

Пассажиры беспокойно задвигались, все взгляды обратились к человеку, произнесшему эти странные слова. Он оказался капитаном десантных войск, в лихо сдвинутом на ухо синем берете, с сильно загорелым лицом и близко посаженными темными злыми глазами, которым, казалось, лишь узкая переносица мешала слиться в один большой злобный глаз. Нетрудно было догадаться, кого имел в виду парашютист: его взгляд был устремлен в противоположную сторону кабины, где, как раз против его кресла, сидел пожилой алжирец лет пятидесяти, в европейской одежде, с книгой в руках; алжирец также оглянулся на голос, но, видимо, не понял еще, что гнев парашютиста относится именно к нему.

– Что ты пялишься на меня, мусульманская собака? – продолжал парашютист, видимо сильно хлебнувший перед посадкой. – Развалился в кресле, словно хозяин! Жаль, что летим без посадки, а то я живо скинул бы тебя с самолета…

Алжирец отвернулся и сделал вид, что продолжает читать книгу, но парашютист не успокаивался.

– Ведь до чего распустили парижские краснобаи эту сволочь! Сидит с нами, европейцами, как равный с равными, и почитывает себе книжку! Мало еще, мало мы вам крови пустили, вояки… Брось книжку, говорят тебе! – завопил вдруг парашютист и вскочил с места.

Алжирец обратил к нему бледное от волнения лицо.

– Оставьте меня в покое, или я призову командира самолета…

– А я говорю, брось книжку! – исступленно заорал парашютист и шагнул к алжирцу.

Он было схватил его за плечо, но в этот момент чьи-то сильные руки ухватили его самого со спины и отбросили в сторону. Это был Барзак, с самого начала гневно наблюдавший за поведением парашютиста.

– Стыдитесь! – крикнул он капитану. – Вы позорите французскую армию и самое имя француза!

А капитан, глаза которого, казалось, слились сейчас в один огромный, налитый кровью глаз, уже медленно шел на него, расстегивая на ходу кобуру.

– Ты… посмел… капитана… десантных войск…

Бледная стюардесса вжалась в стенку самолета, с ужасом глядя на разбушевавшегося парашютиста. Пассажиры молча сидели на своих местах с видом людей, к которым происходящее не имеет ни малейшего отношения. Капитан уже сунул руку в кобуру, когда Барзак быстро шагнул ему навстречу и ребром ладони ударил его по запястью. Однако удар оказался недостаточно сильным: капитану удалось извлечь револьвер из кобуры, но теперь он вынужден был ждать, пока онемевшая рука сможет пустить оружие в ход.

Барзаку не пришлось использовать выгоду своего положения.

– Капитан, спрячьте оружие! – властно крикнул Стамп, вскочил с кресла, подбежал к парашютисту и что-то зашептал ему на ухо.

Тот мгновенно как-то осел весь, распружинился, смущенно закивал Барзаку, сунул револьвер обратно в кобуру и поплелся на свое место. В кабине снова стало тихо, пассажиры отдались нарушенному было чувству покоя, лишь изредка с острым любопытством поглядывая то на укрощенного парашютиста, то на Стампа, тщетно пытаясь разгадать тайну его власти над ним.

А под «Каравеллой» уже простерся бескрайний водный простор. Еще четверть часа – и навстречу самолету со скоростью пятисот километров в час мчался африканский берег, древняя алжирская земля, во всей ее сказочной красе и природном богатстве. Как ни ярко раскрашены рекламные плакаты туристских бюро, они бледнеют перед живыми красками этого неповторимого пейзажа. И трудно поверить, что на этой плавно всхолмленной, благословенной земле, озаренной золотыми лучами солнца, под нетленно синим куполом неба, среди вечнозеленых пальм, чуть колеблемых благоуханными морскими ветрами, пришлые завоеватели жестоко угнетают и грабят исконных хозяев страны, творят над ними дикие расправы, пытают их в застенках, гноят в тюрьмах и концлагерях, убивают по суду и без суда, сметают с лица земли целые поселения, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков.

С аэродрома автобус доставил пассажиров в европейскую часть города. Барзак, не раз бывавший в Алжире, повел своего спутника в знакомую гостиницу; с ее девятою этажа открывался широкий вид на море, на белопесчаный пляж, на белокаменный город, утопавший в зелени и цветах. Они заняли в гостинице два соседних номера.

– Кстати, чего было вам подставлять лоб под пулю ради этого паршивого алжирца? – спросил Стамп. – Ну, поучил бы его капитан, экая, право, беда!..

Барзак как бы впервые с изучающим вниманием поглядел на Стампа: конечно, было бы смешно предполагать, чтобы человек, представляющий американскую разведку, являл собой образец святости.

– Видите ли, мосье Стамп, я адвокат, профессиональный защитник людей, попавших в беду, это и определяет мое жизненное поведение. Я не знаю вашей профессии, но уверен, что она в такой же мере определяет и ваше поведение. Не правда ли?

– Ну, знаете, – грубовато отозвался Стамп, – адвокаты тоже бывают разные!

– Совершенно верно, – согласился Барзак, – нет правил без исключений. Вот почему меня интересует один вопрос: что́ именно сказали вы в мою защиту капитану десантных войск?

– Я сказал ему, что вы не более и не менее как начальник секретной службы французской жандармерии в Алжире.

– Позвольте зам заметить, мосье, – с холодной вежливостью сказал Барзак, – что подобного учреждения не существует на свете.

– Это для пьяного-то? Существует!

– Не существует на свете, – повторил Барзак. – А если бы и существовало, то меня отнюдь не привлекает должность его начальника. Я прошу вас запомнить, что я всего лишь скромный парижский адвокат Луи Барзак, не более, но и не менее того!..

– Вы что, жалеете, что этот пьяный болван не отправил вас на тот свет? – вызывающе произнес Стамп. – Ну, а я не жалею, вы еще нужны мне! Стал бы я иначе спасать вашу красную шкуру, как же!.. Чему вы улыбаетесь?

Барзак и в самом деле улыбался: чего ради вступил он в дискуссию с этим темным типом, находящимся, видимо, в вечном заговоре против человечности и человечества? К тому же от него зависело сейчас спасение Анри, и незачем осложнять с ним отношения.

– Я улыбаюсь тому, что слишком серьезно отнесся к вашей остроумной проделке, избавившей меня от гнева буйного капитана. Вовсе неплохо находиться под защитой такого находчивого человека, хотя бы на то время, что нас связывают с вами общие интересы!

Стамп, недобро прищурясь, посмотрел на Барзака.

– Да вы, я вижу, совсем не простак.

– О нет! – в том же игривом тоне отозвался Барзак. – Только не это, мосье Стамп! А теперь разрешите мне удалиться в мою комнату. Я приму ванну, переоденусь и через час буду к вашим услугам!..