Текст книги "Год жизни"
Автор книги: Вячеслав Тычинин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)
Обнявшись, вволю наплакавшись, женщины так и уснули вместе на одной кровати.
Но под утро в ставень тихонько постучали. Раз, другой...
– Кто там? – Царикова встревоженно приподнялась на локте.
– Откройте!—'глухо донесся сквозь двойные рамы мужской голос.
– Игнат Петрович! – всполошилась Царикова.
Она включила ночник, торопливо накинула на плечи халат, загремела засовом. Зоя села на кровати, прикрывая грудь одеялом, чувствуя, как всю ее начинает бить озноб.
Крутов отстранил Царикову, тяжело шагнул к кровати и остановился, беспомощно опустив сильные руки. Шапки нет. На лбу вздулась синяя жила.
– Прости, Зоюшка! Прости! Все от меня отступились. Если и ты еще бросишь...
Голос Игната Петровича дрожал и пресекался. Крутов неуклюже топтался на месте, не сводя умоляющего взгляда с жены, не замечая изумления Цариковой, ничего не видя вокруг. Отчаяние исказило его суровое лицо.
– Что ты, Игнат? Мы же не одни!
– А, все равно теперь! – странно высоким голосом вскрикнул Крутов.
Спазмы душили его. Он глотал слезы, делая невероятные усилия, чтобы не разрыдаться на глазах у женщин.
Острая, непереносимая жалость пронзила сердце Зои. Он ее муж. И он пришел к ней. Отыскал ночью,-не дожидаясь утра. Пришел в беде, покинутый, одинокий, страдающий. Такой сильный, он нуждается сейчас в ее защите и поддержке. Оттолкнуть его? Никогда! Она уже однажды предала Алексея. Больше так не повторится.
– Игнат! Игната! – Зоя отбросила одеяло, обняла теплыми руками большую взлохмаченную голову мужа, привлекла ее к себе.– Никогда я от тебя не уйду! Вместе будем. До конца!
5
Свежевыбритый, в темно-зеленом кителе с белоснежным подворотничком, красиво оттенявшим загар полной сильной шеи, Проценко по-хозяйски расположился в кресле начальника прииска. На лице строгость с оттенком торжественности. Лишь в самой глубине зрачков – лукавая искорка.
– Как только Ярополов подпишет акт, выезжай в Атарен. Там получишь назначение.
– А какое? – дрогнувшим голосом спросил Крутов.
– Отстоял тебя начальник управления. Поедешь на «Медвежий» начальником участка. Участок молодой, только организован. Пустое место. Тайга, бездорожье. Будешь лес ломать и свой характер. Это тебе последнее испытание. Не переменишься к людям – пощады не жди.
Проценко отвел руку, дальнозорко скользнул взглядом по циферблату золотых часов, и сейчас же под окном раздался автомобильный гудок.
–Точность военная!—довольно улыбнулся Проценко, набрасывая на плечи светло-серую шинель без погон.
Требовательный автомобильный гудок заставил охотников сойти с дороги, пропустить машину. На миг за стеклом кабины мелькнул строгий профиль Проценко.
– К катеру поехал Евгений Федорович,– определил Арсланидзе,– рассчитался с «Крайним».
Черепахин и Шатров ничего не ответили, молча проводили взглядом грузовик Сиротки. Ружья, патронташи, ягдташи придавали им вид заправских охотников. Впервые за осень Алексей и Никита Савельевич собрались на давно задуманную охоту на глухарей.
С неба донеслось далекое гоготание. Черепахин перевел взгляд с дороги на облака. Высоко-высоко гуськом летели крупные птицы.
– Гусь пошел. Гуменник,– сказал Никита Савельевич.– Теперь скоро белолобый тронется. Потянулись на юг, к теплу. Почуяли зиму.
На окраине поселка охотникам повстречались Чугунов и Лисичка. Чугунов никуда не уехал с «Крайнего». Ярополов сразу приглянулся ему. Неразлучные друзья шли рядышком, направляясь в лес. У каждого на руке висело по ведерку. Дальше пошли одной компанией.
Лисичка немного приотстал, придержал Шатрова за рукав:
– Ну, Алексей Степаныч, что я тебе толковал насчет народа? Нашли ведь правду? Сделали Игнату уко-рот?
Шатров вместо ответа крепко пожал руку лотошнику.
На опушке леса охотники и сборщики ягод разошлись. Но, отойдя шагов двадцать, Лисичка вдруг окликнул Черепахина:
– Эй, Савельич!
Черепахин обернулся.
– Проверь тираж. Газетки с таблицей пришли. Я в самую точку угодил. И серия и номер совпали.
– Ну! И сколько выиграл?
– Пять тыщ! – хвастливо сказал Лисичка.
– Да что ты! – вскрикнул Черепахин.– Вот теперь небось загуляешь!
– Нет. Мое слово твердо. Как обещал – на покупку книг. Пущай молодежь пользуется.
6
Алексей и Нина сидели перед микрофоном. Маленькая лампочка, прикрытая абажуром, бросала свет лишь на пульт управления и страницы с текстом радиопередачи. В углах стоял полумрак. По настоянию Шатрова студию обили войлоком, и теперь ни один звук извне не доносился в нее.
На пульте вспыхнуло красное зернышко – сигнал,
что линия включена. Алексей сверился с часами и щелкнул кнопкой микрофона.
В тишине слышались только шелест страниц и попеременно мужской и женский голоса дикторов. Пока читала Нина, Алексей смотрел на ее лицо. Шевелились губы, старательно выговаривавшие слова. Мерцали длинные ресницы. Просвечивала прядка волос. Под тонкой кожей на шее часто пульсировала голубая жилка. На сгибе загорелой руки золотился нежный пушок. Кончив читать, Нина каждый раз поднимала на Алексея ясные серые глаза, словно приглашая его начинать. Он наклонялся вперед, ближе к микрофону, и читал, чувствуя у самой своей щеки пушистые волосы Нины. Кровь жарко бросалась к лицу Алексея, сердце учащенно билось.
После местной передачи радист, заменивший Царикову, уехавшую с «Крайнего», включил Москву. Алексей и Нина постояли в аппаратной. Знаменитый негритянский певец пел о кротком черном бэби. На непостижимо низких нотах сдержанно перекатывался громоподобный, бархатно-мягкий бас.
На улицу вышли притихшие, молчаливые. В небе затеплились первые звездочки. В лицо.пахнуло холодом. Вокруг мирно светились окна домов. В неподвижном воздухе ни шума приборов, ни лязганья бульдозеров. Тишина. Промывка уже свернулась.
Алексей заботливо взял Нину под руку. В сумраке ее глаза казались темными и грустными.
– Тебе не холодно? – почему-то шепотом спросил Алексей.
– Нет,– также шепотом ответила Нина.
Концерт продолжался. Теперь звучный тенор выводил слова протяжной русской песни:
Ах ты, душечка, красна де-е-ви-и-ца-а-а...
Звуки песни плыли над умолкшим прииском, и казалось, все молчит, слушая ее.
Мы пойде-е-ем с то-о-обо-ой...—
широко продолжал тенор, и Алексей ощущал, как Нина замедляет шаг, следуя ритму песни. Волнение все больше охватывало Алексея. Этот душевный трепет передавался и Нине. Они шли мимо домов, и из каждого звучала одна и та же мелодия, словно песня бережно передавала идущих из рук в руки.
На краю обрыва – двое. Они молчат. Когда сердца так полны, слов не нужно. Девушка, отдыхая, положила голову на грудь мужчине. Он стоит, нежно полуобняв свою подругу.
Вдали, глубоко внизу, распластался прииск. С этой захватывающей высоты отчетливо видны темные конусы шахтных отвалов, голенастые промывочные приборы, умолкшие до будущей весны, стеклянная крыша электростанции. В черной излучине реки белеет цепочка срубов новых домов. Дальше до самого горизонта огромным амфитеатром развертываются лесистые сопки.
Сибирь!
День пасмурный, тихий. Облака так напитались снегом, что уже не в силах двигаться, тяжело провисают до самых сопок. Нигде ни проблеска солнца. Не понять – утро или вечер. Но в память двоих, стоящих на обрыве, этот серенький денек войдет майским полднем, сияющим зеленью молодых трав и голубизной ясного неба.
– Год назад я стоял здесь с Никитой Савельичем, готовясь к спуску,– тихонько говорит Алексей, касаясь своей щекой холодной щеки Нины.– Что я видел? Таежный распадок, каких тысячи в Сибири. А теперь... Под этими крышами – родные мне люди. Здесь я встретил тебя. Один год, а как много пережито и горестей и радостей...
Нина протягивает руку. На ладонь ей падает снежинка. Не простая, а снежинка-красавица, первая вестница пушистого снега, катания на санках и лыжах, огневого румянца на лицах людей. С дальней лиственницы поднимается ворон. Широко машут сильные крылья. Выше и выше забирает черная птица.
Снежинки падают все чаще. Начинается снегопад. Исчезает из виду прииск. Вот уже не видна и Ягодная сопка. Все гуще идет снег.
Белые хлопья беззвучно оседают на землю, на суровую тайгу, на плечи двоих, все еще стоящих на краю обрыва. Вот уже не видно и их. На всем белом свете снег, снег, снег...
Любовь и счастье вам, родные мои!
Прощайте!
