Текст книги "Василий Шуйский"

Автор книги: Владислав Бахревский

Соавторы: Петр Полевой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)

II
Невинный за виновных

Когда поезд с «ведомыми» ворами, Ивашкой Заруцким и Маринкою с сыном, прокатив по самым людным улицам Москвы, въехал наконец в ворота тюрьмы, телега Марины остановилась у особой избы, налево, обнесенной внутри общего тына высоким частоколом. Заруцкого повезли дальше внутрь двора, поближе к застенку. Особые тюремные пристава сняли Марину и сына ее с телеги и ввели в избу, предназначенную для приставов. Здесь, около печки, была уже поднята тяжелая дверь в подполье и опущена туда стремянка, по которой Марину и сына бережно опустили. С нею вместе туда же спустились два пристава и кузнец.

Марина остановилась посредине темного подполья и обвела его утомленными очами. Сын Иван боязливо прижался к ней, шепча и указывая на кузнеца:

– Мама! Кто этот черный? Я боюсь его.

– Неказисты твои нынешние хоромы, Марина Юрьевна! – заметил один из приставов. – Да и за них благодарить Бога надобно – в гробу и того хуже, а всем нам сего не миновать… К стенке изволь подвинуться поближе… Нам на цепи тебя держать приказано… на длинной… Чтобы тебе вольготней было…

Кузнец надел Марине толстый железный обруч на пояс, наложил накладку на пробойную петлю и повесил в петлю тяжелый висячий замок. Цепь, спаянная с обручем, была наглухо прикреплена к толстому железному крюку с кольцом, вложенному в стену; эта цепь была настолько длинна, что Марина могла отходить от стены почти наполовину подполья и могла свободно ложиться на кровать, поставленную для нее в углу.

– Ну, а теперь сними-ка, братец, с нее ручные кандалы: они уже более не нужны…

Тот же кузнец подошел опять к Марине, ловко расклепал поручи, заклепанные гвоздем, и снял с Марины ручные цепи, которые пристав, на «всякий случай», приказал оставить тут же, в углу подполья. Затем и кузнец и пристава ушли наверх, втянули за собой стремянку и захлопнули тяжелую дверь. Марина слышала, как ее задвинули засовом и заперли на замок…

Долго сидела она, как окаменелая, на своей кровати, на которой положены были жесткий соломенный матрац и подушка, обтянутая грязным холстом… Она оглядывала темное подполье, в которое свет и воздух проникали только через две небольшие продушины, прорубленные в нижних венцах избы, настолько высоко от полу, что, даже и встав на кровать, до них нельзя было достать рукою. Пол был земляной. Рядом с кроватью, на толстом обрубке дерева, стоял глиняный кувшин с водою и лежала краюха ржаного хлеба.

– Мама! – вдруг обратился к Марине ее сын. – Мы так и будем здесь жить?

– Так и будем.

– И никуда больше не поедем?

– Не знаю.

– Здесь темно… Мне скучно, скучно здесь! – прошептал мальчик и тихо заплакал, не смея тревожить мать.

Мать притянула его к себе, взяла на колени и утешала, как могла.

* * *

На другой день начались допросы. Рано утром пришли в тюрьму к Марине двое незнакомых ей бояр и незнакомый дьяк; и долго, долго бояре задавали ей вопросы, а дьяк записывал ее ответы. Там, где Марина отказывалась непониманием русского языка, ей тотчас дьяк переводил вопрос по-польски и ее ответ переводил боярам. Дважды один из бояр на уклончивые ответы Марины заметил сухо и сурово:

– Вчера Ивашка Заруцкий был допрошен в застенке, с пристрастием, и с пытки показал не то, что ты показываешь нам…

– Что ж! Пытайте и меня, коли не верите моим словам, – злобно отзывалась на этот довод Маринка.

– Давно бы свели в застенок, кабы можно было, – спокойно отвечал ей суровый боярин. – Да пытать-то тебя не велено… Велено для переду блюсти, на укоризну литовским и польским людям.

Эти слова запали в душу Марины… Она истолковала их себе на пользу! Слабый луч надежды мелькнул в ее сознании… Ей показалось, что и ее и сына пощадят, быть может, даже отпустят в Польшу. Она почти повеселела после этого первого допроса, и когда на другое утро сын ее стал плакать и жаловаться на духоту и мрак тюрьмы, она сказала ему в утешенье:

– Не плачь! Недолго нам здесь сидеть: скоро тебя поведут гулять…

Ребенок и точно утешился и даже стал расспрашивать у матери, что за город такой эта Москва и почему он такой большой и в нем так много церквей…

Но бояре явились опять с дьяком и провели в допросах у Марины почти все утро; и на другой день тоже; и еще пять дней сряду длился все тот же мелочный и утомительный допрос. Этот допрос – тяжелая, невыносимая словесная пытка – до такой степени измучил Марину, что она решилась на следующий день уж ничего не отвечать на вопросы бояр… Но бояре не пришли, и Марина успела отдохнуть от их пытливых взглядов и тщательно обдуманных вопросных пунктов… Не пришли бояре и еще два дня… И снова надежды стали пробуждаться в душе Марины, и она решилась даже спросить у пристава, нельзя ли будет ее сыну побегать по двору, побыть на солнце.

– Изнывает он здесь… Слезами меня измучил… Гулять все просится…

Пристав посмотрел на нее не то с изумлением, не то с состраданием.

– Н-н-не знаю! – сказал он как-то нерешительно. – А, впрочем, думаю, что ему и так недолго уж здесь быть…

Марина не поняла странного смысла этих слов, а пристав удалился так поспешно, что она не успела его ни о чем более спросить.

– Что он сказал тебе, мама? – спросил ее сынишка, когда пристав ушел. – Скоро ли пойду я гулять и опять поеду в телеге, на конях?..

– Потерпи, поедем, дитятко мое! – утешала ребенка мать, лаская и укладывая его возле себя на жесткий соломенник. – Закрой же глазки, усни!

Вскоре и мать и дитя крепко заснули. И Марине привиделся страшный сон. Она увидела себя в Астрахани, в обширных и светлых покоях воеводского дома, который ей там служил дворцом. Сидит она у колыбели сына, расписанной и раззолоченной, окинутой узорным пологом. Первые лучи солнца проникают в окна комнаты и радостно играют на стенах ее и на колыбели младенца, который сладко спит на мягком изголовье, под шелковым одеяльцем. Марина любуется им и только хочет поцеловать его в разгоревшуюся щечку, как входит кто-то и вызывает ее в соседнюю комнату. А эта комната полным-полнехонька священников, монахов и всякого духовного чина, и все они в черных рясах, в черном облачении, все со свечами в руках, как на отпевании.

– Что вам здесь нужно, – гневно вскрикивает Марина, топая ногою, – и кто смел вас сюда пустить?

А священники и весь духовный чин Марине в пояс кланяются и говорят ей:

– Пришли мы к тебе, государыня, со слезным молением. Запретила ты нам к заутрене в колокола благовестить, запретила нам звоном колокольным православных в Божий храм сзывать. Для-ради наших святых угодников возьми свой запрет обратно.

– Как вы смеете меня об этом просить? Сказано вам, чтобы вы по утрам не смели звонить, не смели моего царевича будить! Чуть посмеете – проучу вас по-своему!

Поклонившись ей еще раз в пояс, священники и весь духовный чин сказали в один голос:

– Будь по-твоему! Только и то помни, что, как умрет твой сын, не будем по нем панихиды петь, не будем благовестить.

И все разом сгинули из глаз Марины, которая проснулась, встревоженная сновидением, и разбудила сына своими страстными, горячими поцелуями. Мальчик проснулся, и первым его словом было:

– Мама! Гулять хочу! Пусти меня – мне скучно здесь.

И вдруг затопотали чьи-то тяжелые шаги у них над головою; застучал засов – и тяжелая дверь, скрипя, отворилась. Опустилась в темницу стремянка, а по ней сошли приставы, тот дьяк, что был при допросе, и два дюжих стрельца. Мальчик, отбежавший от матери в противоположный угол подполья, посмотрел на этих новых пришельцев с недоумением.

– Вы пришли за нами? – почти радостно проговорила Марина, приподнимаясь с кровати и гремя своей цепью.

– Не по тебя пришли мы, Марина Юрьевна, а по сына твоего, – сказал ей дьяк.

– Как? Вы его хотите взять у меня? – с испугом проговорила Марина.

– Так нам повелено…

И он указал приставу на ребенка, который пугливо забился в самый угол. Пристав подошел к нему и взял его за руку.

– Гулять пойдем, гулять! – нашептывал он ему, поглаживая его по курчавой головке.

Ребенок не сопротивлялся и только поглядывал на мать.

– Куда вы его ведете? – вдруг воскликнула Марина, выступая вперед, насколько ей позволяла цепь.

– Ведем, куда приказано, – коротко и ясно сказал дьяк, поворачиваясь к лестнице.

Марина все еще не могла уяснить себе смысла этих слов; но даже и простая разлука с ребенком представилась ей ужасною! Она упала на колени и, простирая руки к дьяку и приставам, проговорила умоляющим голосом:

– Ради Бога, ради всего святого! Скажите, – лучше ли ему там будет, чем здесь? Вернется ли ко мне, увижу ли я его?..

– На все то воля Божия, Марина Юрьевна, – глухо проговорил дьяк и стал подниматься по лестнице. Пристава подхватили ребенка, который даже не успел и оглянуться на мать, как уже очутился наверху. За приставами поднялись стрельцы – и дверь подполья тяжко захлопнулась, заглушая стоны несчастной матери.

А пристава вывели ребенка на двор тюрьмы, где уже ждали их… Ребенок увидел перед собою толпу вооруженных людей, увидел священника с крестом, в черном облачении, и какого-то высокого ражого мужика в красной рубахе и кафтане внакидку, с широким топором за поясом.

– Вот! На тебе его! – сказал один из приставов, передавая ребенка палачу.

– Ну, этот здесь! А те-то где же? – крикнул палач, поднимая ребенка на руки.

– И те идут! – отозвался кто-то.

И точно, из одной избы вышел Заруцкий и еще другой высокий, худощавый мужчина… На обоих были надеты поверх одежды белые саваны; в руках у них были зажженные свечи.

– Дядя! – обратился мальчик к палачу. – Мне холодно! Мой кафтанчик там у мамы остался…

– Ничего. Нам недалеко с тобой гулять, – сказал ему палач и заботливо прикрыл ребенка полою своего кафтана.

– Ну, все готово, господин дьяк! – доложили пристава.

Дьяк сел верхом на подведенного ему коня, махнул рукою и проговорил:

– С Богом!

Ворота тюремного двора отворились, и шествие медленно двинулось к месту казни. Осужденные на казнь затянули на ходу заупокойные молитвы, и их голоса звучно и глухо разносились в холодном и прозрачном воздухе сентябрьского утренника.

III
Последний удар

Когда дьяк и пристава увезли сына Марины и дверь подполья тяжело захлопнулась за ними, Марина долго рыдала, стоя на коленях… Слезы горькие, горючие, ручьем лились из глаз ее, лились неудержимо… Лютое горе разлуки с единственным ребенком, единственной утехой, которую еще оставила ей злая судьба, – это горе, как дикий, кровожадный зверь, грызло ее сердце и заставляло ее рыдать так, как не рыдала она даже над трупом Алексея Степановича, как она никогда не плакала над собою, над своим горем, над всеми своими утратами.

Вдруг до ее слуха долетели какие-то странные звуки… Что это за звуки?.. Где она слышала их? Почему они так неприятны, так тяжко поражают ее слух?..

Марина поспешно отерла слезы рукою, присела на полу и стала прислушиваться. Да! Она не ошибается: она слышала это пение… на отпевании царика и Алексея Степановича! Слышала где-то и этот голос, который ведет и тянет те же звуки… Это похоронное пение! Но отчего же оно раздалось так близко, так явственно около самой ее тюрьмы и потом стало удаляться более и более, пока не замерло в отдалении? Отчего это пение раздалось почти тотчас после того, как ее сын, ее милый Иванушка, вышел из тюрьмы на Божий свет – на простор, на солнце, на свежий воздух?..

«Бедное, несчастное дитя! Отторгнутый от матери, только что покинувший мрачную, смрадную тюрьму, ты уже на пороге ее должен был встретить погребение, услышать погребальные песни, увидеть гроб и страшное напоминание о том конце, который нас ждет рано или поздно…»

Марина поникла головою и задумалась; и долго-долго думала о смерти, которая давно уже представлялась ей единственным желанным исходом, единственным возможным успокоением после всего, что было ею пережито и перенесено за последнее время. И похоронное пение, давно затихнувшее вдали, но все еще звучавшее в ушах ее, вдруг стало ей казаться почему-то милым, знакомым призывом в ту дивную, обетованную страну, где с человека, подобно ветхой одежде, спадут его тело и все его телесные потребности и где потому именно «нет ни плача, ни воздыхания…».

«Смерть! Смерть – покой, отдохновение, успокоение… Успокоение!.. Но не для меня, презренной, опозоренной, запятнанной кровью, виновной и перед людьми, и перед Богом, и перед совестью…»

Она закрыла лицо руками и невольно вспомнила то описание мучений, ожидающих грешника в аду, которое когда-то в детстве ей пришлось услышать от Ксендза… И тот неугасимый огонь пекла, и те раскаленные сковороды, на которых бесы с хвостами жгут и мучат свои жертвы, и те котлы, в которых кипятят их, и те крючьи, которыми рвут и терзают их… Вспомнились ей эти страшные картины, некогда пугавшие ее детское воображение, и показались ей бледными, ничтожными по сравнению с теми терзаниями и муками, среди которых протекала ее жизнь за последние годы, с самой смерти Степурина…

«Сколько унижений, сколько оскорблений, сколько страхов, опасений, страданий пришлось мне перенести!.. Сколько мук обратила я на других, стараясь им отмстить злом на зло, – поступая с ними так, как они со мною поступали…»

И Марина с неописуемым ужасом припоминала все, что пришлось ей пережить за время ее бегства из Калуги в Коломну до этой горестной разлуки с сыном. Припомнились ей грубые насмешки Заруцкого над ее женской стыдливостью, припомнились ей его безумные, пьяные речи, его побои, дикие проявления жестокости к тем, кого судьба предавала ему в руки. Припомнились его страшные кровавые расправы с побежденными, при которых этот разбойник не щадил ни пола, ни возраста… Припомнились жестокие казни астраханских граждан и вечное трепетание за жизнь ребенка, за его настоящее и будущее!.. Припомнились ожесточенные битвы с царскими воеводами под Воронежем и укрывание в волжских плавнях и скитание по пустынному Яику с последними остатками разбойничьей и уже непокорной, озлобленной шайки… Припоминалось все – и это все, уже ею пережитое и перенесенное, показалось ей несравненно более страшным, чем все ужасы смерти и загробных мук… И похоронное пение, все еще звучавшее в ушах ее, показалось ей чудной мелодией – добрым призывом к успокоению…

– Но нет! Нет, я не смею и помыслить о смерти! Я должна жить, пока он жив, где бы он ни был… Может быть, те же московские люди, которым я наделала так много зла, пощадят меня, как мать, – возвратят мне моего ребенка… Мое сокровище!.. Единственное, что меня привязывает к жизни!

И она снова залилась горькими слезами при воспоминании о разлуке с сыном. Так среди слез и тяжких сокрушений о горькой своей судьбе Марина промаялась до ночи, не принимаясь за пищу, стоявшую около ее кровати, не проглотив ни глотка воды… Никто к ней не являлся, никакой шум не долетал до ее слуха, и по временам это тесное, мрачное, безмолвное подполье представлялось ей могилою, в которой она заживо погребена. Один только звон ее цепей напоминал о том, что ее жизнь и мучения еще не кончены…

Страшные, бессмысленные сновидения тревожили Марину в течение целой ночи. То виделись ей какие-то битвы – кругом трещали и гудели выстрелы, лилась кровь, падали кони и люди, взрывая густые облака пыли, слышались стоны, вопли, крики… То ей казалось, что она едет на струге по волжским плавням и вода стала быстро его наполнять, а между тем струг полон казаков и награбленной ими добычи.

– Мы тонем! Бросайте в воду добычу! – кричала им Марина, крепко прижимая к себе сына.

– Бросай ты своего сына в воду! Не из-за нашей добычи, а из-за твоего сына наш струг идет ко дну!

И Марина просыпается в ужасе и мечется на жесткой постели и напрасно йщет около себя теплое, мягкое тельце ребенка, спящего тихим, безмятежным сном…

– Где-то он? Что с ним, с голубчиком моим? Тоскует ли он по мне, как я по нем тоскую? Вспоминает ли, как я его вспоминаю?..

Наконец настало утро и проникло сероватым полусветом в мрак подполья. Марина поднялась с постели, измученная тревожным сном и душевными страданиями: тоска – тоска гнетущая, невыносимая тяготела над ее душою и настраивала ее на все мрачное, ужасное, трагическое… Мрак, полный всяких чудовищных образов, гнездился в душе Марины и туманил ей голову… Ни мыслей, ни желаний в ней не было: было только одно ощущение тягости жизни…

Но вот брякнул наверху засов, дверь скрипнула, и стремянка спустилась в подполье, а по ней спустился и пристав с краюшкой хлеба и кувшином воды для узницы.

– Э-э! Да у тебя и та краюшка цела, и вода в кувшине не тронута!

Марина ничего не отвечала ему. Пристав покачал головою и промолвил:

– Видно, сердце – вещун? Чует беду… Недаром и от пищи отбило.

Марина вдруг подняла голову и впилась в пристава глазами.

– Где мой сын? Куда отвезли его?.. Скажи, сжалься надо мной! – проговорила она, собравшись с силами.

– Да куда же? Вестимо, в убогий дом…

– Куда? В какой дом? – переспросила Марина, хватая пристава за руку.

– В какой? В убогий – ну, куда всех казненных свозят.

Марина посмотрела на пристава широко раскрытыми глазами. Потом вдруг рассмеялась громко и сказала:

– Ты, верно, пьян сегодня! Не понимаешь, о ком я спрашиваю…

– Не пьян, вот те Христос! Маковой росинки во рту не было. А что вчера и Заруцкого и сына твоего на площади вершили и отвезли тела их в убогий дом – так это правда.

– Казнили? Сына… сына моего казнили?! – в неописуемом ужасе вскричала Марина. – Ребенка! Моего ребенка! А!! Без вины?.. Нет, по моей вине… Зачем же меня оставили, забыли казнить!.. Зачем?

И она в исступлении била себя в грудь и рвала волосы, рвала на себе одежду и металась по постели и по полу как безумная…

– Да что ты? Бог с тобой! Уймись. Ведь не поправить дело! – старался ее утешить пристав; но видя, что ничего не может сделать с обезумевшей от горя женщиной, махнул рукой и поднялся поспешно наверх для доклада старшему приставу.

Не прошло и получаса со времени его ухода, как двое приставов и один из присяжных сторожей подошли к спуску в подполье, решив, что за Мариной «для береженья» следует устроить особый надзор: цепь ей укоротить и человека посадить при ней в подполье, чтобы она «над собою какого дурна не учинила».

Но когда они спустились вниз по стремянке, то увидели, что опоздали приходом и предосторожностями. Марина ничком лежала на земляном полу около стены в лужах крови. Ее тело подергивалось последними предсмертными судорогами… Она разбила себе голову о крюк, к которому была прикреплена ее цепь.

Смерть Марины долго и тщательно скрывали. В народе сложилось даже такое поверье, будто ее не сумели сберечь в тюрьме.

«Пристава не досмотрели, – так рассказывали между собою впоследствии московские люди, – им и невдомек было, что она была волшебница… Кресты бы надо было назнаменовать на дверях и окнах; а они того не сделали… Вот она и обернулась сорокой, да в окно-то и вылетела! Поминай как звали!»

И вместе с этим поверьем имя Маринки-безбожницы перешло в народ на позор и посмешище будущим векам, как имя бездушной злодейки, коварной обманщицы и наглой блудницы, опутавшей своими чарами двух Лжедмитриев и Заруцкого. Под покровом этого народного воззрения на Марину почти вовсе скрылся ее настоящий исторический характер, – характер женщины несчастной, странными, почти невероятными случайностями и превратностями судьбы обращенной в игрушку, лишенной воли и сознания своей виновности.

Комментарии

БАХРЕВСКИЙ Владислав Анатольевич (род. в 1936), современный русский писатель. Окончил орехово-зуевский пединститут. Печататься начал с 1959 года, первая книга «Мальчик с Веселого» вышла в 1960 году. С 1967 года член Союза писателей. Большое количество его произведений адресовано детям и юношеству. Много и плодотворно работает в жанре исторического романа. Признание читателей получили его книги «Хождение встречь солнцу» (1967) (о Семене Дежневе), «Всполошный колокол» (1972), «Тишайший» (1984) (о царе Алексее Михайловиче), «Никон» (1988), «Виктор Васнецов» (1989), «Долгий путь к себе» (1991) (о Богдане Хмельницком) и другие. У Бахревского вышло более шестидесяти книг.

Роман «Василий Иванович Шуйский, всея Руси самодержец» публикуется впервые.

Стр. 17. … починок– Выселок.

Стр. 22. … двоюродному брату, к Владимиру Андреевичу. – Владимир Андреевич, князь Старицкий (1533–1569) – был обвинен Иваном Грозным в измене и казнен.

… к Ивану Дмитриевичу Бельскому– Бельский И. Д. (? – 1571) – боярин, воевода, участвовал в Ливонской войне и в походах против крымских татар, с 1565 года – первый боярин земщины.

… воеводой полка правой руки… – Московская армия ходила в поход обычно пятью полками: большой полк, правая рука, передовой, сторожевой полки и левая рука. Возглавлялись они воеводами, которые назывались большими (или первыми), другими (или вторыми), третьими. Генеалогия претендентов на эти посты должна была соответствовать иерархии мест, т. е. они назначалась в зависимости от должностей предков.

… на Ливонскую войну… – Война России против Ливонского ордена, Швеции, Польши и великого княжества Литовского за выход к Балтийскому морю продолжалась с 1558 по 1583 год.

Стр. 23. … с Малютой Скуратовым… – Скуратов-Бельский Григорий Лукьянович (Малюта) (? – 1573) – думный дворянин, глава опричного террора. Он был участником убийств князя В. А. Старицкого, митрополита Филиппа и др.

… Василия Васильевича Шуйского Немого. – В. В. Шуйский Немой (? – 1538) – князь, боярин, воевода в русско-литовских войнах, фактический правитель России после смерти Елены Глинской.

Стр. 24. … Алешку Басманова… – Басманов Алексей Данилович (? – 1570) – один из вдохновителей опричнины, отличился в казанских походах, в Ливонской войне, борьбе с крымскими татарами. Был убит по приказу Ивана IV собственным сыном.

… Афонька Вяземский– Вяземский Афанасий Иванович (? – ок. 1570) – князь, оружничий Ивана IV, влиятельный опричник; был обвинен в измене, умер в тюрьме.

… мафорий на Богородице… – Омофор (греч.) – часть архиерейского облаченья, нарамник; здесь: покрывало.

Стр. 30. В Новгородском походе… – В январе 1570 года Иван Грозный с опричниками разгромил и опустошил Новгород.

… к владыке Филиппу… – Колычев Федор Степанович (1507–1569) – митрополит с 1566 года, выступал против опричнины, низложен в 1568 году и задушен по приказу Ивана IV.

Стр. 31. … княгини Евфросиньи… – Евфросинья – дочь Андрея Федоровича Хованского, мать князя В. А. Старицкого, в 1563 году была пострижена в Воскресенский монастырь, а через шесть лет утоплена.

Стр. 37. Иван Федорович Мстиславский… – Мстиславский И. Ф. (? – 1586) – князь, боярин, влиятельный член Земской боярской думы. Участник казанских походов 1549–1552 годов, Ливонской войны. Противник Бориса Годунова.

Михаил Иванович Воротынский… – Воротынский Михаил Иванович (ок. 1510–1573) – князь, боярин, воевода, отличился при взятии Казани. В 1572 году во главе войск разбил крымских татар. Был обвинен в измене, умер от пыток.

Иван ПетровичШуйский… – Шуйский И. П. (? – 1588) – князь, боярин, воевода. Руководил обороной Пскова в 1581–1582 годах. Был противником Бориса Годунова, с 1586 года был сослан и убит. При Федоре Ивановиче был членом регентского совета.

Темрюк-Айдаров (Идаров) (? – 70-е гг, XVI в.) – князь Кабарды, с 1557 года в русском подданстве.

… отец князя Михаила Темрюковича Черкасского… – Михаил (Салтанкул) Темрюкович (? – 1571) – сын Темрюк Айдаровича, брат царицы Марии. В России жил с 1558 года, был видным опричником и воеводой в Ливонской войне.

… Якова Волынского… – Волынский Яков Васильевич, по прозвищу Крюк (ум, в 1568) – окольничий и постельничий Ивана IV.

Стр. 40. Русальная неделя… – Русальная (русальская) неделя следует за Троицкою, с Духова дня; по поверью, в лесу в это время гуляют русалки и люди опасаются ходить порознь.

Стр. 41. … сражался на Чудском озере… – Сражение, названное Ледовым побоищем, состоялось 5 апреля 1242 года между русским войском под предводительством Александра Невского и немецкими рыцарями-крестоносцами.

Стр. 43. Н. Семик… – Семик – народный праздник, связанный с культом мертвых и с весенней земледельческою обрядностью, справляется в седьмой четверг после пасхальной недели.

Стр. 52. … Дмитрия Хворостинина… – Хворостинин ДмитрийИванович (ум. 1591) – лучший полководец своего времени. Был воеводой в приволжских городах, участвовал в походах против литовцев, взял с войском Полоук. В 1566–1574 годах отличился в походах против крымских татар.

Стр. 54. Бахарь(бахирь) – говорун, сказочник, рассказчик.

Стр. 56. Генрих Анжуйский Валуа… – Генрих III, герцог Анжуйский (1551–1589) – стал впоследствии королем польским и французским.

Стр. 57. … Конвокацийный сейм(от лат. convocatfo – созыв) – сейм в Речи Посполитой, созывавшийся после смерти короля для поддержания «законности», выполнял в период «бескоролевья» королевские функции.

Стр. 59. Гуляй-город– полевое подвижное укрепление (на колесах) из деревянных щитов с прорезанными бойницами.

Стр. 71. Уставная грамота. – акт, который определял управление той или другой области, давал право на местное самоуправление.

Стр. 72. … местнический спор. – Должности на военной, административной и придворной службе в Российском государстве в XIV–XVI веках распределялись с учетом происхождения, служебного положения предков и личных заслуг. Отменено местничество в 1682 году.

Стр. 73. В Александровскую слободу… – 3 декабря 1564 года Иван Грозный, взяв с собой приближенных бояр, царевичей, дворян, стражу и казну, внезапно уехал из Кремля и остановился в Александровской слободе.

Стр. 74… староста жмудский… – Жмудь – русское и польское название племени жемайтов и исторической области Жемайте.

Стр. 78. …« Завещание святого Нила Сорского». – Нил Сорский (Майков Николай) (ок. 1433–1508) – основатель и глава нестяжательства в России. Развивал идеи нравственного совершенствования и аскетизма. Главными сочинениями Нила Сорского были монастырский устав в 11 главах и предсмертное завещание.

Стр. 80. Семион-Симеон (Санн-Булат) Бекбулатович (? – 1616) – касимовский хан, которому Иван Грозный с 1575 года присвоил титул «государя князя всея Руси». Он был как бы председателем Думы земских бояр. Все правительственные указы писались от его имени, а сам Иван IV довольствовался титулом князя «московского». В 1576 году Симеон Бекбулатович был сослан в Тверь. В «разрядных книгах» написание «Семион».

Стр. 82. … в книге «Рассказ, или Воспоминания сэра Джерома Горсея»… – Джером Горсей – агент лондонской торговой компании, был в Москве с 1573 года. Иван Грозный посылал его к английской королеве Елизавете с просьбой о присылке военных снарядов.

Стр. 88. играл… в тавлеи. – игра в шашки и в кости на расчерченной доске.

Стр. 95. Иоанн III Васильевич Грозный– Иоанн III (1440–1505) – сын Василия II Темного, великий князь всея Руси. При нем было свергнуто татаро-монгольское иго и сложилось территориальное ядро Российского государства.

Стр. 100. Старицы– полностью или частично отделившиеся от реки участки ее прежнего русла.

Стр. 101. Челиг– молодая ловчая птица, гнездарь.

Богдан Бельский… – Бельский Богдан Яковлевич – оружничий, окольничий, боярин, 13 лет пользовался милостями Ивана Грозного. Участвовал в Ливонской войне. После ссылки в Нижний Новгород в 1591 году появляется в свите Бориса Годунова. В 1610 году его растерзала толпа в Казани, после того как город присоединился к Самозванцу.

Стр. 102. … Степка Баторий… – Стефан Баторий (1533–1586) – король польский с 1576 года, полководец, участник Ливонской войны.

Стр. 103. Кравчий – кравчий, крайчий – придворный чин, служил царю за столом, в его ведении были стольники.

Стр. 107. … бессребреников Космы и Дамиана, в Риме пострадавших. – Косма и Дамиан – два родных брата, медики, христианские святые мученики, жившие близ Рима во второй половине III века. Исцеляя людей, они не требовали вознаграждения, кроме веры в Иисуса Христа, За это их привели на суд к императору Карине, которого они исцелили и были им отпущены на свободу. Но врач-язычник убил их. День их памяти 1 июля, 17 октября и 1 ноября ст. ст.

Стр. 108. Магнус(1540–1583) – датский принц, король Ливонии. В 1573 году он женился на племяннице Ивана IV, дочери князя В. А. Старицкого. Иван Грозный хотел таким образом сделать из Ливонии вассальное королевство. Союз Ивана Грозного и Магнуса вызвал против царя коалицию Польши и Швеции. Позднее, после военных неудач в 1578 году, Магнус искал покровительства у Стефана Батория.

Стр. 110. Первое сентября, на Симеона Столпника… – Семенов день, день Симеона-летопроводца, начало бабьего лета приходится на 1 сентября ст. ст.

Стр. 113. Давид, поваливший Голиафа, избран на царство… – В библейской мифологии великан-филистимлянин Голиаф был убит в единоборстве пастухом Давидом, ставшим потом царем.

Стр. 123. Затинные пищали… – затынные крепостные ружья.

Стр. 129. … книгу Григория Богослова. – Св. Григорий Богослов (Назианзский) (328–390) – епископ в Константинополе, его сочинения состоят из 243 писем, 507 стихов, 445 речей.

Стр. 140. … пять тур… – Тура – межевая насыпь, курган.

… наряд… – Здесь артиллерия.

Стр. 144. Сакма– название конных степных путей на юге России в XVI–XVII веках.

Стр. 145. … генерал Делагарди… – Делагарди Понтус – барон, шведский военачальник, наместник Ливонии. Утонул в 1585 году на реке Великой под Нарвой.

Стр. 152. … в день предпразднества Введения во храм Пресвятой Богородицы. – Церковный праздник отмечался 21 ноября ст. ст.

Стр. 156. Строгановы покоряли сибирские городки… – Знаменитые русские купцы и промышленники XVI–XX веков. Родоначальником фамилии был Алексей Федорович Строганов (1497–1570), его наследники были организаторами похода Ермака.

Стр. 176. … четыре приказа стрелецких… – Стрельцы управлялись приказами, потому и делились на приказы.

… имея у седла башку собаки да метлу… – Внешними отличиями опричников служили собачья голова и метла, прикрепленные к седлу; это значило, что они грызут и метут изменников царя.

Стр. 182. Черемис– До 1918 года название марийцев.

Стр. 185. Рождество Богородицы —8 сентября ст. ст.

Стр. 186. Иван Федорович Мстиславский– Мстиславский И. Ф. (? – 1586) – князь, боярин, воевода, влиятельный член земской боярской думы в 1565–1572 гг. Противник Бориса Годунова. В опале с 1585 г..

Стр. 189. Сила Самсона… – Самсон – в библейской мифологии древнееврейский богатырь, обладал необыкновенной физической силой, заключенной в его длинных волосах. Филистимлянка Далила остригла его волосы, филистимлянские воины ослепили его и, сковав руки, бросили в темницу. Там у него отросли волосы, и он, почувствовав былую силу, разрушил храм, под развалинами которого погибли филистимляне.