Текст книги "Свадьбы"
Автор книги: Владислав Бахревский
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)
Осман-бек говорил много, и калфа Мехмед привык к нему. Он спросил:
– А скажите, почтеннейший Осман-бек, почему все мудрые и справедливые правители жили до нас?
– О сын мой! – улыбнулся Осман-бек. – Твой вопрос столь простодушен и чист, что, может быть, ни одному из мудрецов, ныне живущих, не найти на него столь же простого и честного ответа. Сам я могу сказать только то, что, если бы мы разуверились в нашем прошлом, наша настоящая жизнь была бы втрое лживей и насильственней.
Они ехали по степи, белой от нарциссов. Среди цветов даже самые красивые и мудрые слова вяли, не распустившись. Паломники поняли это и замолчали. Они смотрели, смотрели на цветы, словно моглн унести с собой цветущую степь. Дорога привела к морю. У самого моря, как большая отара овец, рассыпались красивые дома богатой деревни. На базаре было много апельсинов, сладких и кислых, бананов, лимонов, тростникового сахара. В караван-сарае паломникам подали недорогой, но обильный обед.
– В Сирии никогда не было недорода, – сказал Осман– бек. – Рассказывают, что один праведник молился во сне и сказал: “Я ручаюсь за хлеб и масло Сирии”.
– Как много благословенных и лучших земель! – воскликнул калфа Мехмед. – Но почему же люди не хотят расстаться со своей скудной, но родной землей?
– Ты умеешь задавать удивительные вопросы!
Осман-бек рассмеялся, глянул назад и помрачнел.
Трое следовали за четырьмя, а за тремя пылили бедняки-дервиши.
*
Дорога-змея вычерчивала линию моря. Солнце вот-вот сядет, а кругом безлюдье. Паломники поколачивали пятками осликов, и ослики трусили старательно – видно, чуяли ночь и хищников.
Солнце кануло, дорога уперлась в скалу, обежала ее, и паломники перевели дух – под горкой стоял небольшой одинокий караван-сарай.
Хозяин-сириец вышел встречать новых гостей, но, когда увидал, что это турки, испугался. В караван-сарае остановились местные торговцы скотом, сирийцы.
– Свободные комнаты есть? – спросил Осман-бек хозяина.
– У меня в караван-сарае только одна большая комната.
– Но ведь ты же понимаешь, что мы, турки, не можем спать со всем этим сбродом!
– О да, господин! – поклонился хозяин караван-сарая. – Я понимаю, но у меня только одна большая комната. В двух фарсах отсюда, в селении…
– Уж не думаешь ли ты, что мы ночью поедем по незнакомой стране? *
– О нет, господин. Я так не думаю.
– Тогда убирайся из комнат, где спишь сам со своим семейством. Приготовь нам плов и дай воды.
– Слушаюсь, господин.
И тут подъехало еще трое турок.
– Вам тоже ночлег? – Хозяин караван-сарая поклонился молодчикам чуть не до земли.
– Нет! Мы приехали отведать жареных мозгов одного идиота!
– Простите, господа, но у меня только одна большая комната.
– Покажи ее нам.
– Но, господин, в ней уже разместились купцы… Правда, места там хватит.
– Какие купцы? Эти? – Один из грубых людей ткнул плеткой в сторону сирийцев, сидящих под навесом. – Но им нравится быть на воздухе!
“Какое счастье, что я рожден турком! – думал Мехмед. – Нас все боятся. Перед нами открыты все двери мира”.
Федор Порошин вместе с другими паломниками ночевал под открытым небом на берегу моря. Паломники, среди которых он шел, были все издалека, из Хивы, из Индии, из Хорезма. Они рассказывали о заглатывающем воду заливе, о горящей земле, о теплых горах и о горах, белых от снега и льда. Федор с трудом сначала понимал их язык, но теперь освоился, и они привыкли к его русскому лицу. Пятеро, за которыми Федор приглядывал, держались в общей группе, но особняком. Они верховодили, если все задерживались, они торопили, и Федор стал замечать, что эти пятеро как бы привязаны к троице на ослах. Они никак не хотели упустить троицу из виду, а может, и нет – просто тянулись за верховыми.
Федор лежит с закрытыми глазами, слушает, как баюкает море землю. Почудилось Федору, будто в зыбке он. Будто мать его качает, да весело, под самый потолок зыбка летает. И тут вдруг поле, среди леса брошенное. И все в колокольчиках. А колокольчики по батюшке звонят. Не стало батюшки – поле и заросло. И почудилось: стоит он перед матушкой, а она ему сумку холщовую через плечо повесила и перекрестила: “Ступай, сынок, по миру. Люди тебе не дадут помереть… Мне от ребятишек куда? Пятерых па руках не утащишь… Может, выживем, а может, и помрем… Не плачь ты, Федя. Я радоваться буду, что ты-то у меня не помер!”
– А было это в шестую весну жизни, – сказал себе и проснулся. Лучше море слушать, чем явь свою пережитую глядеть.
*
Мехмед проснулся до восхода солнца. Он лежал рядом с Элиф. Губы у нее были припухшие, мягкие, как у маленькой девочки. И спала Элиф, как маленькая девочка: рот полуоткрыт, кожа на лице белая, под кожей румянец.
Тоскливо стало Мехмеду. У всякой дороги, как бы ни была она долга, есть и начало и конец. До святой Меккн не близко, а от Мекки до Истамбула путь такой же, как от Истамбула до Мекки. И все же счастье калфы временное, купленное на время…
*
Весь день они удалялись от моря. Они спешили в горы, к чудесному святому источнику. Этот источник исторгал воду только три дня в году, а потом был сух и безжизнен.
К источнику добрались под вечер. Тысячи паломников пили святую воду и воздавали молитвы аллаху и его пророку Магомету.
Осман-бек купил у дервишей две вязанки дров. Одну для себя и Мехмеда, другую его слуга отнес трем грубым. Они и вправду были грубы. Дрова приняли, но без намека на благодарность.
Спать в ту ночь не пришлось.
Как только стемнело, дервиши секты 999 разожгли огромный костер, уселись вокруг него, помолились и долго сидели молча, глядя в огонь. Звенела вода в святом источнике, и вдруг шейх дервишей закричал пронзительно и страшно, будто его ударили кинжалом:
– Аллаааах!
И дервиши, каждый на свой лад, кто тихо, кто громко, кто спокойно, кто истерично – не хором, вразброд, медленно и быстро, в памяти и в беспамятстве – стали кричать одпо только слово: “Аллах!”
Они все выкрикнули слово “аллах” девятьсот девяносто девять раз и, обессиленные, повалились на землю вокруг костра.
Снова над горами стояла тишина, но для Осман-бека и для Мехмеда безумный рев не прекратился. В их пылающих головах, разворачивая, раздирая уши, ворочалось громадное косматое чудище: “Аллаааах!”
Они излечились от наваждения на берегу моря. Шум волн п свежий ветер остудили их головы и освободили их уши, но даже море не смогло вымыть ту ночь из памяти.
…А дорога не убывала.
*
В крепости Акке была надежная гавань. Вход в гавань закрывали толстые железные цепи. Их ослабляли только для желанных кораблей.
Акка славилась соборной мечетью. Здесь, справа от Кы– блы, стояла гробница пророка Салиха. Часть двора мечети была закрыта мраморными плитами, а другая часть засеяна травой. Трава была зеленая, как россыпь изумрудов, но нежная и живая, как пух индюшат.
Старец-дервиш, нанятый Осман-беком в проводники по святым местам Акки и ее окрестностей, показывая на эту траву, сказал:
– Здесь Адам обрабатывал землю.
– Это когда его аллах изгнал из рая? – удивился Мехмед. – Адам жил здесь?
– Так говорят, – ответил дервиш.
Он привел паломников к восточным воротам и показал источник. К источнику вели двадцать шесть ступеней.
– Выпейте этой благословенной воды, – сказал дервиш. – Этот источник называется коровьим – Айн-ал-Вакар. Его открыл Адам, здесь он поил свою корову.
На следующий день паломники отправились на восток, в горы, где покоились многие пророки.
Они были на могиле Ездры, одного из авторов библии; в деревне Хазире, где похоронен пророк Шуэйба, о котором сказано в Коране. Его дочь была замужем за пророком Моисеем. В деревне Арбиль паломники поклонились четырем могилам сыновей Иакова, братьям знаменитого Иосифа. Они видели баню царя Соломона, могилы Иисуса Навина и семидесяти пророков, убитых израильтянами.
Вернувшись в Акку, паломники после отдыха пересекли Долину Крокодилов, шли пустыней и, наконец, достигли Иерусалима.
Глава третья
Они стояли на замечательно ровной земле, голой, ясной, необъятной.
– Это долина Сахирэ!
Лицо Хусейна-эфенди стало печальным и высокомерно– чужим. Невидимые стены поднялись вдруг между ним и его спутниками.
Он стоял долго, приводя в замешательство слугу, Мехмеда и Элиф. Они не выдержали стояния и сели на землю.
И те трое тоже сидели на земле, и толпа паломников, где был Порошин, тоже пришла в долину Сахирэ!
Великий муфти стоял до тех пор, пока не увидел своей тени. Тень была бесконечной, как долина. Она заставила вздрогнуть Хусейна-эфенди.
Он повернулся и пошел к городу, мимо своих друзей, молча, с лицом закаменелым, с глазами невидящими. Мехмед, Элиф и слуга великого муфти торопливо поднялись и пошли следом, не решаясь поравняться с Хусейном– эфенди.
Трое грубых молчаливых людей, разложив платок, ели лепешки и громко смеялись. Великий муфти остановился, повернул к ним свое каменное лицо:
– В древних книгах написано: воскресение из мертвых будет здесь, в долине Сахирэ.
И он пошел дальше, и за его спиной было тихо.
– Ты слыхала? – шепнул Мехмед Элиф, и он украдкой оглянулся, чтоб поглядеть на долину, словно за полдня не нагляделся.
Из долины Сахирэ Хусейн-эфенди направился в Куббат– ас-Сахра. Так называют мечеть Скалы, третий дом господень. В Мекке один намаз равен ста тысячам обычных намазов, в Медине – пятидесяти, молитва в Куббат-ас-Сахра равна двадцати пяти тысячам молитв.
Великий муфти ходил по мечети, смотрел, радовался и рассказывал Мехмеду о чудесах пророков.
– Когда-то на месте мечети стоял храм царя Соломона. Камень Сахра был Кыблой Моисея, и прежде люди поклонялись не Каабе, а камню Сахра.
Осман-бек ходил по Куббат-ас-Сахра, словно уже был здесь. Он привел Мехмеда в подземную мечеть и показал каменную колыбель Иисуса Христа. Какой-то старец, сидя в этой колыбели, совершал намаз.
– Посмотри, – шепнул Осман-бек. – Видишь колонну и на ней следы двух пальцев?
– Вижу.
– Мать Иисуса Христа Мария, когда разрешилась от бремени, схватилась за эту колонну… А теперь, пока не стемнело, пошли в Аль-Аксу! Сегодня будем смотреть. Молиться будем завтра.
Он был весел и быстр, как мальчик. По дороге рассказал Мехмеду об Аль-Аксу – Дальней мечети, из которой ночью Магомет летал на небо.
– Вот из этой самой? – ахнул Мехмед.
А потом оказалось, что здесь же неподалеку и купол архангела Гавриила на четырех колоннах. Сюда в ночь Мираджа был приведен Бурак – фантастический зверь, на котором Магомет улетел в рай.
– Вот отсюда и улетел? – не поверил глазам Мехмед.
Это было страшно. Он, Мехмед, видел и прикасался к тем же камням, что и пророк. Ходил по той же земле. И хоть это и кощунственно, но, прикасаясь к святыням, калфа Мехмед требовал от аллаха, чтобы аллах увидал его, Мехмеда, и чтоб с ним, с Мехмедом, вдруг произошло нечто чудесное, о чем люди будут помнить вечно.
Чудесного не случилось, но впереди была Медина и Мекка.
*
Каких только земель не поглядел Федор Порошин! Хаживал он по великолепным мечетям Каира, плыл на корабле по Красному морю, и, казалось, не было конца пути. Паломники высадились в Ямбоге-эль-Бахре. Это был крошечный беспорядочный городок с одной улицей и с одним базаром. Дома построены из обломков коралловых рифов. На базаре перламутр, раковины, морские черепахи. Город на море жил тем, что море посылало ему.
От мух в Ямбоге спасения не было. Мухи здесь заменяли облака. Последний ливень, наполнивший общественные хранилища, прошел три года назад, все было выпито, и теперь воду возили на верблюдах из Ямбога-эль-Нахля. Финиковый Ямбог был в 25 верстах от Ямбога Морского, воду возили бедуины: ведро стоило не меньше, чем в Истамбуле три дня сытой жизни.
Федор и пятеро турок поместились в караван-сарае. Это тоже стоило недешево. Было тесно, но все-таки под крышей. Федор пил в своем уголке чай, когда турки начали выталкивать и выбрасывать из чайханы каких-то людей.
– Что случилось? – спросил Федор чайханщика.
– Они больны, они могут заразить всех, – ответил чайханщик, внимательно вглядываясь в лицо Порошина.
“Господи! Спаси!” – помолился по привычке Порошин своему русскому богу, от которого отрекся.
Осман-бек для себя и Мехмеда снял дом. До Медины от Ямбога караван верблюдов шел пять дней, но в теснинах Джудайля хозяйничали бедуины племени Ибне-Харбов. Караванщики не отваживались выйти из Ямбога, но жить в Ямбоге оказалось и дорого и опасно.
Утром Мехмед проснулся такой мокрый, словно его всю ночь поливали водой. Поглядел на потолок, потолок не протекал, но тоже был влажен. За окном земля сырая. Видно, ночыо прошел необыкновенный ливень.
Осман-бек хмурился.
– Здесь отвратительная пища и еще более отвратительные МУХИ.
– Да, – согласился Мехмед. – Этих мух даже ливень не разогнал.
– Какой ливень? Ливня не было уже три года.
– Но я проснулся весь мокрый, и земля мокрая.
– Все это испарения с моря. Пойдем, я покажу тебе кое-что.
Они вышли из дома п отправились на базар. Возле каменного здания складов вповалку спали люди. Базар уже шумел, но эти спали. Влага на их лицах была такая же, как и на земле.
– Сони! – усмехнулся Мехмед.
– О нет! – тихо сказал Осман-бек. – Они не спят. Они умерли. Разве ты не впдишь?
Мехмед сразу же вспомнил Элиф.
– О эфенди, надо бежать отсюда!
– Мы уйдем сегодня же. Пошли, я куплю тебе ружье. В Ямбоге кровавый понос, а в горах бедуины.
Мехмед никогда не держал в руках ружья, но помереть от поноса противней.
Ружье купили. Мехмеду захотелось показаться Элиф, но Осман-бек повел его в дальний конец Ямбога и даже за город, к одинокой кибитке. Хозяин ее встретил гостей на улице.
– Я мукавим125, рожден мукавимом, – сказал хозяин гостям. – Отец моего отца тоже был мукавим. У меня нет друзей в горах, но нет и врагов. На меня могут напасть, но могут и не напасть. Поэтому я богат. Если бы вы умели ездить верхом на верблюдах, я доставил бы вас в Медину за три дня и три ночи. Вы не умеете ездить верхом, и я приведу вас в город пророка за пять дней и пять ночей. В горах неспокойно. Паломники боятся идти в Медину. Наш караван будет короткий, и мне придется взять с вас тройную плату.
– Когда выступаем? – спросил Осман-бек.
– Я жду вас возле моего дома через два часа.
Два часа на сборы – немного, надо было поспешать, но Осман-бек повел Мехмеда мимо дома.
В грязной лачуге, где на стенах вместо ковров тройной мушиный слой, на зловонном полу сидели трое грубых людей.
– Через два часа я ухожу в Медину, – сказал этим непонятным людям Осман-бек.
– Мы больны! – процедил сквозь зубы один из трех.
– Где у вас вода?
Вода стояла в углу в кувшине. Осман-бек наполнил пиалу до краев и растворил в ней какой-то красноватый порошок.
– Пейте, если хотите выжить.
– Ты хочешь задобрить нас? – оскалил желтые зубы один из троицы, – Твоя голова равна нашим трем. Мы можем рассчитаться сегодня, но, если ты все-таки хочешь отмолить грехи в городах пророка, ты будешь за каждый восход солнца платить по золотому.
– Я ухожу в Медину через два часа, – сказал Осман– бек.
Он был спокоен, и Мехмед ничего не понял.
“Почему грубые люди смеют грозить Осман-беку, почему Осман-бек зовет их с собой? Зачем он их лечит?”
Нет, лучше было не думать. Великому муфти видней.
Порошин и пятеро турок ушли с этим же караваном.
*
Ехали на верблюдах, в шуртуфах. Шуртуф сооружался из двух корзин, над которыми поднимали шалаш. Все время в тени – при желании можно вытянуться и поспать. Удобно.
Мехмед ехал вслед за Элиф: он все поглядывал, не сбились ли корзины набок, но скоро стало очень темно, и Мехмед уснул.
Под утро мукавим остановил караван. Мехмед подошел к Элиф и сел возле нее, облокотись на ружье.
Мукавим ходил вдоль каравана и давал лежащим верблюдам сено. Увидал Мехмеда, обнявшегося с ружьем, серьезно сказал:
– Сегодня будет спокойно. Ружье может пригодиться завтра.
*
Наступило время утренней молитвы во славу аллаха.
“О верующие! – призывает Коран, – Когда располагаете совершить молитву, вымойте лицо и руки до локтя, вытрите голову и ноги до пяток, а если не найдете воды – отрите лицо и руки мелким и чистым песком”.
Пустыня вокруг, и Мехмед старательно посыпается песком.
Помолились – в путь. Вокруг серая каменная пустыня. В небе ныряет тяжелый жаворонок. Они здесь большие и непевучие.
И тут калфа заметил: Элиф машет ему из своей корзины: “Господи, ей, должно быть, скучно. Как было хорошо на корабле”.
Мехмед тоже замахал руками, высунулся из шалаша и не заметил, как обе его ноги очутились в корзине справа.
Вся эта махина, называемая шуртуф, в тот же миг поехала направо и с треском ухнула на камни.
Элиф от страха за Мехмеда завизжала. Грохнул выстрел. И караван встал.
Мехмед весело выбрался из-под обломков шуртуфа, придумывая историю падения, но встать не успел. Он вдруг увидал, что все, даже Элиф, смотрят не на него, а совсем в другую сторону. Значит, это не его ружье пальнуло.
На высоком камне стоял бедуин с ружьем в руках.
Он крикнул сначала по-арабски, а потом по-турецки:
– Кто хочет жить, пусть заплатит пять золотых монет!
Мехмед вцепился в ружье, насыпал на полку пороха.
Бедуин его не видел. Мехмед сидел под брюхом верблюда и высекал искру. Ружье больно стукнуло калфу в плечо, но бедуин, стоящий на камне, вдруг подпрыгнул и нырнул головой вниз.
И стало тихо. Но только на одно мгновение. В следующее из-за камней сверкнули молнии. Заревел и повалился верблюд, на котором ехала Элиф. Элиф завизжала. Крича, пригнувшись, побежал вдоль каравана мукавим, сажая верблюдов на землю.
А на Мехмеда нашло спокойствие. Он видел, что Элиф жива, что она кричит от страха.
– Ничего, – шептал он, словно она могла его слышать, – я сейчас с ними разделаюсь.
Но зарядить ружье через ствол было мудрено. Мехмед старался, а дело подвигалось медленно.
Со стороны каравана раздалось еще три выстрела. Это стреляли грубые люди.
“Значит, они всю дорогу прятали свои ружья”, – подумал Мехмед.
Теперь стреляли бедуины. Вскрикнул мукавим. Мехмед узнал его голос. Еще кто-то охнул. Но Элиф уже не кричала. Она прижалась лицом к убитому верблюду и молилась.
– Я сейчас! – торопился Мехмед. – Вот засуну в ствол пулю – и готово дело.
Ружье наконец заряжено. Теперь нужно найти врага.
– Подожди! – обрадовался Мехмед, увидев, как из-за камней выдвигается черный хоботок вражеского ружья. – А вот и голова! Платок-то какой белый!
Ружье снова трахнуло Мехмеда в плечо, но бедуин взмахнул руками и распластался на камнях.
– Прекратите стрельбу! – закричали бедуины. – Вы отдадите нам все деньги и все оружие. Или мы перебьем вас.
Опять засвистели пули. Закричал человек, захрапел верблюд. Брызнула фонтанчиками вода из кожаных бурдюков.
Мехмед заряжал свое ружье, ругался.
К нему подполз один из грубых людей.
– Возьми мое ружье, а я твое заряжу.
Мехмед послушался. Он опять искал врага и нашел.
– Ага, я тебя вижу, – сказал он себе, и ружье в третий раз обломало ему плечо, и третий враг сложил голову.
– О-о-о! – завопили бедуины.
Мехмеду опять вложили в руки заряженное ружье, он и в четвертый раз не промахнулся.
За камнями пошло движение, вой, цокот удаляющихся копыт. Бедуины отступили.
Мехмед отбросил ружье и подбежал к Элиф. Она все еще лежала, прислонясь к убитому верблюду, и беззвучно плакала.
– Все! – сказал Мехмед. – Они ушли.
К нему приблизились трое грубых людей. Разглядывали с удивлением, и он не понимал почему.
Пришел и мукавим. Рука у него была на перевязи.
– Я тысячу раз прошел этой дорогой, но такого, как ты, вижу впервые.
Мехмеду говорили какие-то слова, что-то давали, но он не видел Осман-бека и встревожился. Осман-бек был жив, караван потерял двух людей и четырех верблюдов. Судьба была немилостивой к слуге Осман-бека и еще к одному неизвестному. Их похоронили среди камней.
Порошин во время стрельбы закопался в песок. Его хватились. Нашли. Он долго отплевывался, вытаскивал песчинки из ушей, из гдаз, из бороды.
“Не дал мне бог храброго сердца! – признался с горечью себе. – Не дал”.
***
Мертвые ничьи камни остались позади.
В зеленой долине, среди зеленых садов за каменной стеной лежала благословенная Медина.
– Муневвира!126 – закричали паломники.
– Муневвира! – закричал Мехмед, Осман-бек подошел к ликующему калфе.
– Эту гору видишь? Это Охоу! Здесь пророк одержал победу над врагами.
– А это Айра?
– Да, это гора Айра. В день Страшного суда она пойдет в ад.
– Поделом! Пророк чуть не погиб от жажды на этой Айре, правда?
– Правда.
К Осман-беку, отстранив Мехмеда, подошли трое грубых людей. Один из них показал пальцем на солнце. Осман-бек послушно достал три золотых алтуна. Грубые люди взяли свое и отошли.
– О эфенди, позволь… – воскликнул Мехмед.
Осман-бек закрыл ему рукой рот.
– Это моя судьба, Мехмед. Пусть будет то, что будет.
Мехмед опустил руки.
– Не сокрушайся! Ты отважный человек, Мехмед. Ты рожден воином. Если бы у Турции воины были такие, как ты, бескорыстные и радостные, была бы другая Турция.
– Мы бы уже завоевали весь мир.
Завоевать весь мир можно, Мехмед! Такое бывало, но никому не удалось, никакой силы не хватило на то, чтобы удержать завоеванное.
– Эфенди! Осман-бек, но ведь ты был… Почему же ты не прогнал плохих, когда был.. А кто же тогда прогонит плохих? Сами себя плохие не прогонят!
– Мехмед, запомни: властелин может казнить сто тысяч воров, но если в государстве все воры, то остается молить господа и ждать лучших времен. Перед лицом этого святого города я скажу тебе, Мехмед, горькую правду: Турция погибла.
– Нет! – рассердился Мехмед.
Ткнул пальцем в сторону Медины и туда, в каменную пустыню.
– Мы, турки, даже здесь хозяева. И там, где никого нет.
– Мехмед, нам только чудится, что мы владеем государствами и народами. Мы ничем не владеем. Мы только грабители. А грабителей в конце концов бьют и выгоняют вон.
Они шли последними в караване.
Мехмед был гневен. Он впервые в жизни чувствовал, что он, калфа, не глупей великих мира сего.
В Медину караван вошел через западные ворота. Широкая улица с большими красивыми домами упиралась в просторную площадь. Сюда приходят караваны, здесь они размещаются, здесь идет торговля. На трех рынках торговали хлебом, дровами и скотом.
У ног крутились мальчишки, назойливо предлагали воду и финики.
Мехмед купил воды для себя и Элиф.
Вода была вкусная. Мехмед выпил много и вдруг почувствовал, что устал. Захотелось лечь и заснуть, не дожидаясь ночи. Но нужно было искать пристанище. Осман-бек выбрал дом-дворец, с фонтаном и двумя садами. Когда Осман-бек отсчитывал деньги, у Мехмеда дрожали руки.
– Эфенди! – Мехмед грохнулся перед великим муфти на колени. – Эфенди, зачем нам дворец, пойдемте в караван-сарай… Эфенди! Я не знаю, почему вы не хотите освободиться от своих трех теней, но, Осман-бек, эфенди! Поберегите свое золото! Они берут три золотых за один день жизни… А вдруг деньги кончатся!..
– Мехмед! – Осман-бек положил ему на плечи свои узкие руки. – Благодарю тебя, Мехмед! Аллах воздаст тебе за твое сердце. Ты прав. У меня осталось немного, но осталось… Я хочу отдохнуть в городе пророка и подумать… Я запрещаю тебе враждовать с моими тенями… Так должно быть. И чтобы ты никогда не заговаривал об этом, я открою тебе: жизнь моя в руках падишаха. Пусть ничто тебя не мучит, Мехмед! Погляди, разве я отчаиваюсь? Сходи на базар. В Медине самые сладкие в мире финики!
Глава четвертая
Они ели финики лучших сортов: джаляби, хильва, берни, джады, байд, лобана…
*
В мечеть Эль-Харам они вступили, как и положено, через двери Баб-эс-Салям с правой ноги.
Впервые за весь хадж в Мехмеде затрепетала таинственно живущая в нем птица. Он готов был хоть сейчас же лечь лицом на мраморные плиты пола и умереть от восторга.
Золотые украшения на порфирных колоннах отмечали место, где находилась мечеть пророка. Слева от этих отметок – место бывшего дома Магомета Роуда-э-Мотаххара. Теперь это высокая бронзовая решетка с шелковыми завесами, увенчанная высоким зеленым куполом. За решеткой гробница пророка и первых двух халифов, Абу-Бекра и Омара.
Забыв об эфенди и об Элиф, Мехмед приблизился к Роу– да-э-Мотаххара и опустился на колени.
Святилище окружали эмиры в зеленых одеждах. Мехмед услышал слова молитвы и стал повторять их, веруя в силу каждого из этих слов.
– “О пророк! Да будет с тобою мир аллаха, милость аллаха и его благодать. Мы, твои друзья, о пророк аллаха, являемся перед тобою из далеких стран. Мы подверглись опасностям, испытали великие трудности, шли во мраке ночи и днем. Мы желаем воздать тебе должное, испросить благодать твоего посредничества, потому что наши грехи погнули нам спины, а ты испросишь нам милость у того, кто исцелит нас. О пророк аллаха, просим тебя о посредничестве, посредничестве!”
Вдруг Мехмед почувствовал, что его настойчиво подталкивают в спину. Он очнулся и понял, что от него хотят: пришла его очередь посмотреть в окошко Магомета. Он посмотрел. Гробницы Магомета, Абу-Бекра и Омара были закрыты зеленым шелковым полотнищем, сверкающим от изобилия золотого шитья и драгоценных камней.
Они наконец встретились: Осман-бек, Элиф и Мехмед, – каждый молился в одиночестве. Пошли к гробнице дочери Магомета и жены Али – Фатимы. Здесь на открытой площадке размещался крошечный сад Фатимы. В нем росло двенадцать смоковниц, плоды которых дарят султанам и продают богачам.
Они выпили солоноватой воды из колодца пророка и покинули мечеть Эль-Харам, выйдя из мечети с левой ноги.
*
На главной улице было тесно. Верблюды шли в три ряда.
От народа пестро.
– Твоя работа, Мехмед! – сказал Осман-бек, кивнув на скопище людей и животных.
Мехмед удивился:
– Моя?
– А чьи меткие пули отворили дорогу из Ямбога в Медину?
– Мои!
– Нам повезло, – сказал Осман-бек, – в Эль-Харам народа было немного. И теперь, пока паломники не затопили Медину и окрестности, поспешим поклониться и другим святыням.
На лошадях они съездили в мечеть Коабы, где пророк молился по прибытии в Медину, и в мечеть Эль-Киблатеин с двумя алтарями. Один алтарь обращен к Иерусалиму – так пророк молился в начале своего святого прозрения, другой алтарь обращен к Мекке. Лицом к Мекке обратился Магомет, отвернувшись от Иерусалима.
На мединское кладбище, где похоронен третий халиф Осман, они едва протиснулись. Паломники, прибывшие из Ямбога, успели отдохнуть после тяжелой дороги и толпами брели от святыни к святыне. Здесь были и турки, и персы, и бухарцы, и египтяне, и негры, и арабы. Тут были суниты127, для которых основа веры – коран и предание о жизни пророка и святых халифов – Абу-Бекра, Омара, Османа и Али. Тут были и шииты128, которые из четырех халифов святых признают только Али. Троих первых они отвергают как узурпаторов. Тут были и те шииты, которые ставят халифа Али выше пророка Магомета, ибо аллах сказал Магомету: “Если бы не ты, я не создал бы небес, но если бы не Али, я не создал бы тебя”. Здесь были дервиши многих сект, и все верили в аллаха и в Магомета, но по-своему, и никто не хотел примириться друг с другом.
Когда пророк Магомет умирал, он попросил подать перо, чтобы написать завещание. У изголовья пророка стоял Омар, и Омар отказался выполнить просьбу Магомета. Он боялся осложнить веру лжетолкованием.
– Нам довольно божьей книги! – таков был его ответ пророку.
Но коли книга существует, а у книги есть читатели, толкований не избежать.
Халиф Али, ссылаясь на коран, проповедовал: “Кто любит меня, – говорил пророк, – тот должен любить и Али. Я, Али, – живое божье слово”.
Али был сподвижник Магомета, он был женат на его дочери Фатиме, но его так долго отстранялп от власти, и он так долго боролся за власть, так много говорил о своей святости и так истолковывал коран, что в конце концов разодрал ислам надвое.
Мехмед прокладывал дорогу в толпе, стремясь пробиться к могиле Османа, но вдруг толпа отшатнулась, опрокидывая напиравших сзади. Мехмед устоял, толпа разбилась о него, как вода разбивается о камень.
Возле гробницы Османа дервиши избивали четырех персов. Персов повалили на землю, стащили с них башмаки, и дервиши, повернувшись к толпе, показали эти башмаки. Тот, кто умел читать, прочитал на подошвах персидских башмаков: “Осман”, “Омар”.
– Шииты попирают ногами святыни!
И толпа ринулась к лежащим на земле. Взлетели в воздух куски одежды, замелькали окровавленные руки. Рев, смерть, бешенство.
Мехмед пятился назад, прикрывая собой Элиф и Осман-бека. Когда они выбрались из толпы, ноги у Осман-бека подкосились, и он сел возле чьей-то могилы. Элиф стошнило.
На кладбище ворвались турецкие солдаты.
Мехмед одной рукой подхватил Элиф, другой Осман-бека, выволок их с кладбища, и они кое-как добрались до своего дворца.
Их ждал плов, дымящийся, ароматный, но Элиф слегла, п Осман-бек тоже заперся на своей половине.
Мехмед пригласил хозяина дома разделить с ним еду, но хозяин отвесил множество поклонов благодарности, а сесть за трапезу не посмел.
“Гнусные персы, – думал Мехмед, уплетая плов. – До какой подлости докатились в своей злобе на истинно правоверных! Они и своей кровью не искупили вины, а только опоганили святую землю”.
Мехмед был так рассержен, что не заметил, как съел весь плов. И ему захотелось спать. И он заснул.
Глава пятая
В ту ночь Федору Порошину пришлось быть смелым. Пятеро паломников, за которыми ему велено было присматривать, затевали что-то недоброе. Они шептались, исчезали из караван-сарая по двое, по трое. Яростно спорили, подолгу молчали.
Федор испугался было за себя, спрятался, но пятерка ничуть не обеспокоилась. “Нет, не я нужен им!” – обрадовался Порошин и рискнул проследить, куда это бегают разведчики.
Тесные, шумные улицы Медины вечером становились безлюдными. Ему пришлось пугаться даже шороха своих ног. Озираясь, двое разведчиков выбрались в ту часть города, где стояли богатые дома. Один перемахнул через дувал в сад; другой лег у парадного входа. Федор пробрался к дальней стене сада и, сам себе дивясь, полез через стену. Белел мраморный фонтан, тонко звенела струйка воды.
Тишина. Во дворе темно. И вдруг между тонкими тростиночками колонн замелькала быстрая свеча. Раздался голос. На голос кинулась другая свеча.
– Под моим окном кто-то лазит, – сказала первая свеча.
– Чтобы вам было спокойно, Осман-бек, я пойду позову стражу.
Свечи разошлись.
“Осман-бек! – удивился Порошин, – Здесь живет тот важный турок паломник, у которого во время перехода через пустыню убили слугу”.
Порошин перебирался обратно через ограду, когда опять раздались голоса возле дома.
– Не поднимай шума, хозяин! – сказали во тьме. – Говори, когда Осман-бек собирается покинуть Медину?
– Господин со мной не расплачивался! – вскрикнув в испуге, ответил хозяин дворца.
Порошин скатился со стены и побежал в караван-сарай. Он уже лежал и притворялся спящим, когда вернулись те двое. Короткий разговор, и пятеро паломников один за другим ушли в ночь.
