Текст книги "100 рассказов о стыковке. Часть 2"

Автор книги: Владимир Сыромятников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 51 страниц)

Подписав протоколы, мы стали готовиться к отъезду домой, а наши коллеги к рождественским каникулам.

Наряду с космическими проектами в Хьюстоне нам пришлось прикоснуться к нашему политическому будущему: мы приняли участие в выборах в российскую Думу. Большинство из нас впервые голосовали за границей, его организовали в каком?то «шопе», торговавшем российскими товарами. Как стало вскоре известно, большинство проголосовало за коммунистов, так народ проявил недовольство «политикой реформ». Купив новогодние подарки, в том числе рождественскую индейку, мы снова пустились в путь и после нескольких пересадок, включая почти аварийную посадку с внеплановой ночевкой во Франкфурте, наконец добрались до морозной заснеженной Москвы.

Заканчивался 1995–й, год больших свершений.

Перестройка российского сегмента МКС продолжалась. Основные изменения коснулись модуля, который по–прежнему называли НЭП: у нас любили научные названия. В первоначальном варианте НЭП собирался из двух модулей, которые последовательно пристыковывались сбоку к СМ (служебному модулю), базовому модулю российского сегмента. В декабре в Хьюстоне наметили, а позднее утвердили вариант, в котором НЭП целиком строился на Земле и в таком виде доставлялся на орбиту Спейс Шаттлом. НАСА придавало большое значение первым модулям СМу и НЭПу, которые играли жизненно важную роль для всей МКС. Особенно это относилось к начальному этапу строительства на орбите, когда НЭП с доставляемым и развертываемым на нем СБ снабжал электроэнергией оба сегмента. Поэтому американцы согласились на дополнительный полет Спейс Шаттла. В свою очередь, это потребовало стыковки тяжелого НЭПа при помощи манипулятора. Эта операция отличалась от той, которую выполняли с СО при втором полете Атлантиса к «Миру». Теперь требовалось переносить 12–тонный НЭП и стыковать его к боковому причалу СМ при помощи «штыря–конуса».

Развертывание самих батарей (СБ) также требовало манипулирования. Более того, чтобы выполнить эту часть орбитального строительства, «однорукого» робота не хватало. Вот здесь?то и пригодилась наша европейская рука ERA. По плану СБ выгружались канадским манипулятором и из рук в руки передавались нашей ERA, которая переносила их на другой конец НЭПовской фермы. Наши робототехники, особенно молодые инженеры, получили ответственное задание и были очень довольны.

Нам пришлось также участвовать в создании другого чисто американского модуля «Ай–Си–Эм» (ICM), который, по заказу НАСА, создавала другая федеральная организация США – фирма «НРЛ» (NRL – Navy Research Lab). В этой секретной военно–морской лаборатории нам, первым россиянам, пришлось работать, интегрируя и испытывая наши АПАСы. Сам модуль создавался для того, чтобы в случае каких?то неполадок с нашим ключевым модулем СМ состыковать его и ФГБ и обеспечить реактивное управление станцией. За это время в Европе приняли окончательное решение создавать робот для космоса. Проект поддержало правительство Нидерландов, потому что голландская фирма «Фоккер» явилась головной по ERA. В одну из поездок на фирму мне пришлось встречаться с чиновниками министерства промышленности и говорить о перспективе космической робототехники. Мы в России продолжали интегрировать его на борту российского сегмента. Несмотря на перестройку НЭПа и ликвидацию «тележки», робот мог перемещаться по базовым точкам, шагая по ним, как по камушкам, поддерживая через них связь с базой, получая электроэнергию, команды и обмениваясь информацией с центральным бортовым компьютером и с Землей.

Весной 1996 года в ЕСТЕКе (инженерном Центре ЕКА) и на головной фирме «Фоккер» проводили PDR (preliminагу design review – предварительное рассмотрение конструкции), или проще – «ревью». Во время этого длительного многоэтапного мероприятия хорошо проявился западный подход к разработке космической системы. Специалисты изучали многотомную документацию, делая замечания, которые рассматривались последовательно в несколько заходов на комиссиях разного уровня. В середине мая я в очередной раз приехал в ЕСТЕК, чтобы принять участие на заключительном заседании под председательством одного из руководителей ЕКА Фестель–Бюхеля. В конце заседания, выступая перед Советом, я сказал, что никогда не участвовал в такой длительной процедуре, хотя мы проводили «ревью» системы стыковки и 20 лет назад, работая над ЭПАСом, и 20 лет спустя, готовя стыковку Спейс Шаттла с «Миром». Моя заключительная реплика: «Наверное, нам удалось обратить американцев в нашу веру», – вызвала оживление в зале.

Может быть, пришло время европейцам критически посмотреть на свой подход к созданию РКТ, к полету в космос, изучить и заимствовать что?то из нашего опыта прорыва в неизведанное. Возможно, тогда европейские успехи на земных орбитах окажутся более значительными. Космические программы требуют космических скоростей.

Три недели спустя мне пришлось говорить о российском подходе к осуществлению космических проектов и программ более подробно, меня снова пригласили прочитать пару лекций на эту, новую для меня, тему в Международном космическом университете (МКУ). Оглядываясь на пройденный путь, на свершения советской ракетно–космической техники, я, пожалуй, как никогда до этого, осознал, что сделали мои старшие товарищи и мое поколение, как и за счет чего удалось сделать так много в этот космический век, как удалось покорить «космическую Сибирь» и выйти на орбиту на самом далеком Востоке и вернуться с победой с Запада.

В целом, работа по проектированию НЭПа шла медленно из?за нехватки средств. Еще больше усилий требовалось на изготовление двух первых модулей: ФГБ и СМ, так как начался настоящий рабочий этап их создания.

Надо рассказать о чисто стыковочных делах.

Еще осенью 1995 года выпустили приказ по организации этих работ. Его подписанию предшествовали протесты, споры и согласования. В конце концов, я так и не завизировал этот важнейший для нас документ. Наши интересы там учитывались очень слабо, а организация не соответствовала задаче. Эта позиция подкреплялась показательными цифрами: за 3 года, с 1992 по 1995 год, мы выполнили объем работ на $20М (миллионов долларов), а в предстоявшие 2 года предстояло сделать гораздо больше – почти на $45М, не считая работ по российским модулям. В то же время руководство этой темой оказалось ослабленным. Так, специальное организационно–техническое руководство (ОТР) во главе с В. Легостаевым, вице–президентом, обладавшим реальной властью, и несгибаемым В. Погорлюком переключилось на «Морской старт».

Стыковку по–прежнему держали в черном теле. Мы продолжали делать важное и большое дело, зарабатывали огромные деньги и не имели ничего, не располагали собой, даже не могли заплатить своим субподрядчикам. На протяжении нескольких месяцев приходилось добиваться заключения договора на поставку комплектующих элементов, закупки материалов или проплаты готовых счетов.

Несмотря ни на что, работа продолжалась.

Наш «краснознаменный» ЗЭМ и РКК «Энергия» в целом, как хорошо отлаженная машина, продолжали действовать. Контрактные обязательства выполнялись в срок. В 1996–1998 годах в США поставили 7 летных АПАСов вместе с авионикой и электрическими кабелями, не считая наземных комплектов, другой аппаратуры и оборудования. Дополнительно, нам приходилось участвовать в работах за океаном, в НАСА и на фирмах.

Интеграция системы стыковки на Спейс Шаттлах по–прежнему проводилась на «Роквелле», в Дауни. По соседству, в большом Лос Анджелесе, в Хантингтон Бич располагался МДД («Мак Дональд Дуглас»). Там на адаптеры РМА (pressurized mating adaptor) 1, 2 и 3 узловых модулей устанавливались наши АПАСы, один активный и два пассивных. При этом мы непосредственно столкнулись с тем, что вызвало большое недовольство НАСА, почти международный скандал.

Во время сборки несанкционированно, без нашего участия, и даже предупреждения, произвели частичную разборку механизма герметизации стыка.

Уже после заочного разбирательства при испытаниях, открывая и закрывая крышку переходного тоннеля, сильно повредили подвесной кронштейн. Как ни странно, это повторилось на другом модуле. Мне воочию пришлось убедиться в неудовлетворительной организации работ на сборочно–испытательном участке при смене приводов, которые мы дорабатывали по совместному решению. В огромном пролете цеха находилось очень много народу, но толком понять «Who is who» было трудно. За отверткой для нашего сборщика пришлось ездить в супермаркет. Еще один «инцидент» произошел уже на полигоне в КЦК, куда направили все РМА на окончательную сборку и испытания с узлового модуля, так называемого НОДа. При контрольной стыковке забыли снять нашу традиционную «красноту» (красные защитные крышки, закрывавшие электроразъемы стыка). Дело могло закончиться печально. Мне с Е. Бобровым пришлось летать с инспекционной поездкой во Флориду. К счастью, повреждение оказалось незначительным, мы допустили наш АПАС в полет.

В разгар лета 1996 года в Москву прилетел вице–президент США Альберт Гор. К этому времени Ельцина переизбрали на второй президентский срок. Время обещаний прошло, начался новый экономический спад. Положение с финансированием РКТ обострилось. Наше руководство тоже в очередной раз пыталось обнажить перед американцами истинное положение вещей. В который раз сверху сказали: «Не надо, деньги будут». Гор уехал, а нам приказали готовить «постановление правительства», почти так же, как в старые времена добрые и недобрые.

Несмотря ни на что, жизнь в стране продолжалась. В Центре Хруничева с нашим участием собирали ФГБ. Еще через несколько месяцев к нам в КИС привезли сначала КС–овский, а затем летный СМ–модуль. Наступал решающий этап.

5.4   ГИБРИДНЫЙ ПОДХОД

Как учила нас диалектика, открытия лежат на стыке явлений, а значит – наук.

Изначально гибриды – это животные организмы или растения, полученные скрещиванием различных пород или сортов в живой природе. В этом смысле наши гибридные агрегаты, созданные для МКС, тоже получились почти тем же способом – скрещиванием конструкций, которые мы сами же зачали и вырастили ранее.

В технике термин «гибридный» сначала применили к вычислительным машинам, составленным из дискретных и аналоговых компонентов. В этой части 6–степенной динамический стенд стал классическим гибридом, в нем первоначально использовались оба типа вычислителей. Однако в нем оказалось гораздо больше гибридного: математическая модель заменяет то космическое, что невозможно воспроизвести на Земле для стыковки реальных «живых» конструкций.

Чем дальше развивалась техника, тем больше в ней появлялось гибридных конструкций. Это не случайно. Задачи усложнялись, и это требовало новых принципов и элементов, построенных на разных физических явлениях.

Моя основная специальность – электромеханика – тоже в каком?то смысле гибридна. В этих механизмах происходит преобразование двух форм энергии: электрической и механической. В управлении нашими системами участвует человек. С физической точки зрения человек является сложным гибридом, в организме происходит преобразование самых разных энергий, некоторые формы которых, похоже, не могут пока восприниматься существующими приборами.

Живая природа и сам человек давно привлекают ученых и инженеров, которые стремятся копировать процессы и механизмы. Так возникла бионика. С появлением компьютеров этот процесс ускорился многократно. Современный робот – это типичный гибрид. Возможности робототехники практически не ограничены. Однако и это, как оказалось, не предел. Новые задачи инициировали оригинальные принципы. Комбинированные, гибридные методы рождали новые конструкции и системы.

Сейчас мне хочется сделать шаг в сторону и вспомнить об открытии, зарегистрированном под номером 3123. Речь идет об уникальном явлении, обнаруженном, как порой бывает, случайно. Коллектив ученых, инженеров, активным участником которых был мой старый друг Е. Духовской, стоял у истоков открытия, при постановке эксперимента, и в конце, когда требовалось объяснить полученные результаты, точнее, их отсутствие. Дело в том, что техник, честно измерявший трение в вакууме, вопреки всем прогнозам и теориям получил ноль. Трение по–настоящему исчезло, как в научной фантастике, «science fiction», я назвал это трение «science friction» (научное трение). Это казалось действительно невероятным. Со времен возникновения проблемы трения в вакууме, когда мы с Евгением были совсем молодыми и только начали погружаться в эту самую науку – Science, можно было ожидать чего угодно, только не этого. Вот и верь после этого в чудеса в науке и технике.

Как говорили на банкете по случаю получения дипломов, самым трудным оказалось отстоять открытое в бескомпромиссной борьбе научных школ.

Идея одной гибридной системы, которая последние годы увлекла меня, базируется на трех областях техники: электромеханике, реактивном управлении и микроэлектронике. Сочетание всех этих компонентов в принципе позволяет оптимизировать управление движением космического корабля, существенно повысить точность орбитальных маневров и даже экономить топливо, такое дорогое на орбите. С середины 60–х, когда мы работали в одном отделе с «реактивными» управленцами, эта тема периодически притягивала меня. Дополнительным раздражителем являлся корабль «Союз», которому действительно требуется тонкое маневрирование. Наши баллистики, которые постоянно страдают от несовершенства существующей реактивной системы, называют возмущения орбиты, возникающие при угловых разворотах, нечистой силой. Особенно большие неприятности возникают при экспериментах, требующих тонких орбитальных маневров, таких, например, как наше «Знамя». Работа над этим реактивным гибридом еще впереди. Я надеюсь, идея пробьет себе дорогу.

Занимаясь стыковкой, робототехникой и другими электромеханическими системами, нам приходилось заниматься проблемами управления. Большей частью это была аналоговая техника, в то же время приходилось все больше и больше использовать дискретные, цифровые компоненты. Большая работа в этом направлении началась еще по проекту «Буран». На американском Спейс Шаттле, как и на нашем челноке, цифровыми оказались бортовой информационный дисплей и телеметрия. Европейский робот ERA, который мы интегрировали в Российский сегмент МКС, уж никак не мог обойтись без компьютерной техники. Для европейского грузовика ATV нам пришлось осваивать микроэлектронику, командный и сигнальный обмен через шину данных.

Тем не менее основной бортовой компьютер на космических кораблях и орбитальных станциях оставался принадлежностью специалистов по управлению аппаратами в целом, прежде всего, их движением в пространстве. Многие ведущие специалисты выросли на этих компьютерах и стали их большими приверженцами, можно сказать, фанатиками. Отдавая должное многим атрибутам их работы, прежде всего сложности этой техники и ответственности выполняемых операций, надо заметить, что и здесь экстремизм приводил порой к серьезным проблемам.

Современный подход к управлению автономными аппаратами, к которым относятся космические корабли и самолеты, основывается на комбинированном использовании цифровых и аналоговых приборов. Это хорошо видно даже внешне, например, если заглянуть в кабину авиалайнера. Приборные панели, окружающие пилотов с избытком, со всех сторон, заполнены и стрелочными приборами и электронными дисплеями. Возможности компьютерной техники воистину фантастичны. Однако практика показывает, что при решении ответственных задач необходим гибкий подход. В первую очередь это относится к системам, в которых компьютер включен в контур управления, и где сбои в работе могут привести к серьезным отказам или даже авариям.

Примеров этому можно найти немало. На нашем орбитальном «Мире» отказы компьютера случались довольно часто. В принципе, все может отказать в полете, однако сбои этого компьютера были очень болезненны. Они приводили к целой цепочке взаимосвязанных событий: остановке гиродинов, нарушению ориентации, разрядке аккумуляторов и другим последствиям. Восстановление работоспособности выливалось в длительную работу в космосе и на Земле. Когда встал вопрос о продлении полета станции в беспилотном режиме, все?таки решились ввести аналоговый контур управления ориентацией.

Надо сказать, что космический корабль в целом является отличным примером гибридной конструкции. Если к системе, представленной в предыдущем примере, добавить аппаратуру, основанную на других физических принципах, таких как радио, оптика, получится прекрасный гибрид. Разработка таких конструкций требует применения разнообразных инженерных и научных дисциплин, что усложняет задачу, но делает ее очень интересной. Здесь есть над чем работать, это неограниченное поле для совершенствования, для творчества. Вот, наверное, почему космическая техника, окруженная к тому же ореолом романтики полетов на высоких орбитах, так притягательна и будет привлекать молодых людей, стремящихся найти свой нестандартный, гибридный путь в этом неисчерпаемом мире.

В заключение хочется снова вернуться к стыковке, основной теме книги.

Мне долго не давала покоя проблема, как при помощи стыковочного механизма с тоненьким и маленьким штырем стыковать 100–тонные Орбитеры. Проблема несколько раз подогревалась специалистами НАСА, которые пытались склонить меня к использованию существующего «союзовского» механизма. Однако это было невозможно, штырек действительно тонковат для такой махины, как Орбитер Спейс Шаттл.

Требовалась какая?то гибридная идея, как поднять несущую способность штыря, его возможность поглощать энергию огромного корабля. Решение, основная концепция, пришли, как нередко бывало, неожиданно. Похоже, помогла обстановка, общение с молодыми аспирантами. Получился некий новый гибрид между АПАСом и старым, многократно использованным «штырем–конусом». На этот раз, в отличие от уже рожденных гибридных агрегатов, в которых использовались комбинация почти готовых узлов, в голове родился новый гибридный стыковочный механизм. К сожалению, к этому времени американцы потеряли интерес к заманчивому варианту. Наш «Буран» теперь уже не нуждался в дополнительных орбитальных возможностях.

Все?таки молодежь в чем?то превосходит нас, мое поколение. Короче, я обещал молодым ученым–предпринимателям не отдавать идею задарма, не дарить ее богатым американцам просто за так.

Я еще раз подумал о диалектике. Все?таки она часто давала правильные ориентиры, направляла мышление в нужном направлении. Именно это требуется от философии, науки всех наук, как нас учили в молодости. К сожалению, ее вместе с догмами социализма и коммунизма выбросили из обращения, как ребенка из лохани вместе с водой после купания. К сожалению, избавились не только от всех старых теорий, но и от практического опыта, как часто говорят у нас, не стали отделять мух от котлет.

5.5   МКС НА ОРБИТЕ. НАЧАЛО «НЕНАШЕЙ» ЭРЫ

Поздней осенью 1998 года началась новая эпоха в космосе. Этому началу предшествовала большая подготовительная работа и интенсивный предполетный период.

В октябре 1998 года после переговоров, споров и компромиссов, наконец согласовали даты запуска первых модулей Международной космической станции (МКС). В Москве и Хьюстоне работали политики и инженеры. На обоих полигонах, на Байконуре и во Флориде, начался завершающий этап подготовки. Штаб–квартира находилась в Вашингтоне. НАСА проявило настойчивость и последовательно вывело проект на задуманные рубежи. Кто платит, тот и заказывает музыку.

Вскоре объявили первые названия. Казенное сокращение ФГБ (американцы произносили его на свой лад: Эф–Джи–Би), сохранившееся с далеких времен челомеевских «Алмазов», превратилось в «Зарю». Подправленные по–нашему сокращения, так называемый НОД (узловой модуль NODE) и герметичный стыковочный адаптер РМА (pressurized mating adaptor) превратились в «Юнити», то есть «Единство». Под этими новыми названиями требовалось соединить их на орбите.

Наконец?то пришла пора провести предполетные испытания наших АПАСов, установленных на первом американском «самом стыковочном» модуле, том самом «Юнити». Об этих испытаниях мы давно беспокоились, прежде всего потому, что их проводили в последний момент прямо на Спейс Шаттле, стоявшем на пусковом столе, всего за месяц до старта. Как всегда, пришлось в последний момент преодолевать осложнения с оформлением командировки в США. Я вылетел во Флориду один, у остальных членов моей команды не было виз. В результате А. Мишин и В. Рыданов, два моих ветерана, и механик сборочного цеха В. Левченко прибыли в КЦК на пару дней позже. Но и я немного опоздал, испытания уже начались. Американцы торопилось, времени оставалось в обрез, работа шла по часовому графику, круглые сутки. Они не могли ждать, пока мы уговорим всех своих начальников, да и не хотели, потому что, постепенно осваивая нашу стыковочную технику, все меньше зависели от нас, от этих «непредсказуемых русских».

НОД с двумя РМА стоял вертикально рядом с Орбитером, открывшим створки отсека полезного груза, почти как в космосе. Вот только два АПАСа на самом Шаттле и на РМА-1 соединили при помощи наземных электрических кабелей. Чисто по–американски обеспечили чистоту вокруг рабочего места: огромное, гигантское сооружение, названное тоже на американский манер – канистрой, обеспечивало по–настоящему чистое помещение. Эту канистру привезли на старт вместе со Спейс Шаттлом на аполлоновском гусеничном «кроллере» и установили на пусковом столе. Все выглядело продуманным: кроллер остался стоять рядом, чтобы отвести канистру перед самым пуском на безопасное расстояние. У нас (нет – теперь не у нас, а на казахском Байконуре) таких чистых помещений даже в стационарных зданиях мне видеть не приходилось.

Испытания продолжались в течение нескольких дней. Мои ветераны, оперативно получив визы, успели на заключительный этап. Вопреки нашим опасениям все завершилось успешно, если не считать небольшого инцидента с технологическими электроразъемами, оставленными открытыми, без защитных крышек. Их не то забыли закрыть у нас на заводе, не то крышки просто потеряли здесь, в КЦК, сняв для подключения испытательных кабелей. Обсудив ситуацию и возможные варианты, переговорив несколько раз с Москвой и с Хьюстоном и, конечно, составив протокол, решили так и лететь в космос с «голыми» контактами. Из двух зол выбрали меньшее, хотя это и было против наших правил. Ждать «штатных» крышек из Москвы времени не оставалось, а заменители поставить побоялись: они могли соскочить при запуске.

О такой возможности нам напомнил серьезный инцидент, который произошел накануне, при пуске Спейс Шаттла «Дискавери» с Дж. Гленном, 77–летним ветераном–астронавтом. В эти дни опасность посадки Орбитера без крышки парашютного контейнера, отвалившейся перед отрывом ракеты от стартового стола, интенсивно обсуждалась специалистами.

В субботу 7 октября нас пригласили на посадку Спейс Шаттла. До этого мне лишь раз пришлось наблюдать за этой заключительной самолетно–космической операцией. Посадка, особенно после полета, за которым следила вся Америка, собрала довольно много народа. Спектакль уступал, судя по числу зрителей, лишь взлету. Ясное небо, прекрасная видимость способствовали успеху и удовольствию для собравшихся очевидцев. Прокатившись по полосе мимо нас, «Дискавери» благополучно остановился, и к нему потянулась вереница спецмашин, чтобы приступить к начальной фазе послеполетного обслуживания.

Через несколько часов в гостинице по НАСАвскому TV–каналу мы досматривали то, что не смогли разглядеть издали: и почетных гостей, и ветерана, ступавшего, как старый моряк на палубе качающегося корабля. На следующий день транслировали интервью с астронавтами и с группой поддержки. Слушая медицинского «пресс–атташе», который комментировал первые шаги ветерана на Земле, я думал: ведь Гленн был лишь сенатором, а если бы он стал президентом? Ведь это ж могло бы быть, как у нас, «получилось бы как всегда».

В понедельник мы начали выполнять дополнительное задание по замене привода на ЗИПовском АПАСе. Работа проводилась в корпусе горизонтальных испытаний, как раз рядом с Орбитером «Дискавери», который загнали сюда после приземления. Мне это было очень любопытно. Разговорившись с молодым инженером, я узнал интересные детали. Из показанной мне компьютерной фотографии следовало, что даже без крышки парашют выглядел неповрежденным, но не это было самым интересным. «Вам приходилось бывать рядом с Шаттлом сразу после посадки? – спросил американец. – Нет? А зря. узнали бы, чем пахнет космос. Эта штука еще долго газит после сверхгорячей атмосферы. Вот, колеса основного шасси приходиться менять после каждого полета, боимся за резину. А теперь без парашюта и колодки износились. Работы прибавилось». «А как же SSTO (одной ступенью на орбиту)?» – спросил я «А…» – и парень махнул рукой.

Накануне запуска ФГБ Европейское агентство (ЕКА) устроило нетрадиционно ранний торжественный прием. Европейцам не терпелось отметить предстоящее событие. На модуле улетала ДМС – их вычислитель, который наше агентство выменяло на стыковочные агрегаты (не мог не вспомнить). Другого времени просто не нашлось: в полночь гости, приглашенные на пуск, улетали на Байконур.

Мы наблюдали пуск у нас в ЦУПе. Под управление новой программой приспособили бурановский корпус, давно стоявший почти без дела. Однако большинство гостей собралось на старом обжитом балконе, тем более что в сам зал управления даже причастных к первым орбитальным операциям не пускали. Хруничевцы всегда отличались строгостью, а тут – после большого перерыва, да еще – в международном масштабе…

Пуск «Протона» прошел отлично. Системы и механизмы модуля тоже заработали вполне нормально, за исключением небольших замечаний.

Я успел вернуться к себе, и под конец дня мы собрались отметить начале летной фазы новой большой программы. Вспомнив о том, как не просто давался нам первый модуль МКС, а также наших товарищей, кто готовил и провожал его в полет на Байконуре, я сказал о том, что для нас, стыковщиков, ФГБ – это особый модуль. Только на нем установлены стыковочные агрегаты всех трех типов. Так же, как 25 лет назад, мы подготовились стыковаться с американцами андрогинным способом. Для приема своих кораблей «Союз» и «Прогресс» сбоку поместили старый проверенный конус, и, наконец, сзади впервые в космос улетел «гибрид», чтобы образовать мощный стык с главным российским модулем – СМ. Все требования и вкусы были удовлетворены.

Еще на балконе в ЦУПе ко мне подходили телевизионщики. Это были иностранные компании, а вечером мне на работу позвонили с ОРТ и предупредили, что собираются ко мне домой, взять интервью. Действительно, прикатили на взятой, кажется, напрокат машине. В этот день у них, оказывается, наложили арест на имущество за какие?то долги, наверное, кому?то не угодили. В тот вечер я им долго рассказывал и об интернациональной МКС, и о национальном «Мире», и, конечно, о стыковке и о новых наших достижениях. В полночь они что?то дали в эфир, совсем немного. Мне самому запомнилось сказанное о том, что на орбиту взошла, можно сказать, восточно–западная «Заря», этот по–настоящему российско–американский модуль, созданный россиянами на американские доллары, как новое международное разделение труда с учетом национальной специфики.

Через пару дней на приеме, в особняке посла США в Москве, в котором мне пришлось бывать лишь после стыковки «Союза» и «Аполлона» в 1975 году, администратор НАСА Д. Голдин, здороваясь с гостями, раздавал серебряные значки МКС. Узнав меня: «A, Vladimir!» – и на секунду задумавшись, полез в другой карман и достал оттуда позолоченную МКС. «Thank You Mr. Goldin for golden medal», – сказал я. Прием, как говорят, прошел в теплой, дружественной обстановке.

Через несколько дней начался заключительный этап подготовки к запуску Спейс Шаттла с первым полезным грузом для МКС: «PMA1–NODE–РМА2» с нашими АПАСами. Видимо, своим участием в испытаниях этого Шаттла в КЦК ветераны снова исчерпали свой «заокеанский лимит»: волею руководства я остался в Москве, отправив в Хьюстонский Центр управления молодежную команду. Кто?то уезжал в КЦК посмотреть на пуск, кто?то – в Хьюстон – управлять полетом. Старт в намеченный срок, 3 декабря, не состоялся. Небольшого замешательства оказалось достаточно, и запуск сорвался: распознать ложный сигнал командиру «Дискавери» быстро не удалось. Зато на следующий день все прошло без единой задоринки.

Операцию по извлечению «Юнити» из отсека ПГ при помощи манипулятора и стыковку первого американского модуля выполняли б декабря, в середине ночи по московскому времени. Астронавты работали не спеша, размеренно и четко. Как и ожидалось, самую тонкую операцию пришлось выполнять оператору манипулятора Н. Керри. Американская вертолетчица сделала все как надо, не прошло и трех часов, как НОД с двумя РМА прочно утвердился в верхней части Орбитера и был готов к основной стыковке.

На следующий день, вернее, снова к полуночи, начали заключительный этап сближения и стыковки с ФГБ.

Этап сближения выполнили без происшествий. Эту сложную, многодельную операцию американцы действительно довели до совершенства. Вот он, этот общий «Юнити», медленно, но неизменно приближается. Ювелирное зависание прямо в середине отсека ПГ, как в мультипликационном фильме: казалось, почти игрушечный манипулятор хватает модуль сбоку, а дальше, как говорится, дело техники, почти как вчера, но, как оказалось, не совсем. Точнее, получилось совсем не так. Произошло то, чего, как всегда никто не ожидал…

По картинке и по скудным сообщениям мы, находясь в помещении консультативной группы НАСА королевского ЦУПа, наблюдали, как очень не спеша железная Нэнси управляла своей железной рукой. В конце концов, она переместила модуль, загнав его на самый верх, поставив соосно с НОДом, со вчерашнего дня возвышающимся над отсеком ПГ почти на 10 метров. На орбите успело встать и зайти Солнце. Как там канадская SVS («Спейс вижн систем») в этих условиях? Действительно, судя по репликам с Орбитера и из Хьюстона, эти измерения не очень надежны. Но у Нэнси и ее товарищей достаточно вспомогательных данных и времени. Ведь это не прямая стыковка, когда решают секунды или их доли. Наконец, к началу московского утра все выглядело соосно – «ОК» со всех сторон, реактивный «подскок», держите шляпу своей железной рукой, Нэнси. Телеметрия отозвалась – сцепка, и почти без отклонений и колебаний. Еще несколько минут – пошло стягивание, побежали ЛПШ, 70%, 60…30, осталось не так много. Почему?то остановились, почему?то потеряли выравнивание. Назад… вперед… назад, и так несколько раз.