Текст книги "100 рассказов о стыковке. Часть 2"
Автор книги: Владимир Сыромятников
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 51 страниц)
Между двумя перестыковками, состоявшимися 27 и 30 мая, вклинился еще один выход – ВКД-4, для того чтобы перенести единственную конус–крышку с бокового причала «—Z», который освободился от «Кристалла», на «—Y», куда этот модуль направлялся, на временный, промежуточный причал. Только разгерметизировав ПхО (переходной отсек), можно было поменять эти крышки местами. Такая чисто космическая процедура была задумана нашими проектантами еще в 1985 году, во время аварийной переделки станции. «Кристаллу», этому модулю–путешественнику предстояло еще раз побывать на этом осевом «—X» причале, для того чтобы встретить там американский Орбитер «Атлантис», и только после этого окончательно перестыковаться на предназначенное ему место, снова на ось «—Z». Однако путь этот снова стал долгим и в очередной раз непростым.
Переконфигурация «Кристалла» началась с того, что еще во время первой перестыковки космонавты сообщили о соударениях двух модулей. Сначала коснулась расположенная на торце антенна радиолокатора, а затем два раза ударились друг о друга силовые шпангоуты. Мы на Земле не видели и не знали этого, зона связи наших съежившихся НИПов заканчивалась через 20 минут после начала перестыковки. Как и несколько лет назад, процесс прерывался для нас на Земле больше чем на час. В эти промежутки мы не знали совершенно ничего о том, что творилось там, на орбите, далеко за горизонтом, на другой невидимой половине глобуса. Оставалось только ходить из угла в угол, как часовым, стараясь не думать ни о чем – ни о стыковке, ни о перестыковках, а только о том, что внушало надежду на удачу. В назначенное время, когда светящаяся точка, отображавшая орбитальный «Мир», на большой карте мирового масштаба медленно, но неизменно подползала к границам зоны самых западных НИПов, мы снова были у мониторов и впивались взглядом в пустые телеметрические строчки. Вот, наконец, они побежали, наполняясь содержанием: ЛПШ – 448 мм, ДОГ – обжат, и еще, и еще, все, что говорило о том, что перестыковка и стыковка завершены. Ура, и ликованию нет предела.
Всего за этот период мы пережили 5 таких перестыковок: две – в мае, две – в июне и одну – в июле. Все они были трудные, и каждый раз возникало что?то новое.
Ночь и раннее–раннее утро 30 мая, 2 часа ночи, перестыковка прошла со скрипом, как записано в моем лаконичном дневнике. В отличие от предыдущих операций тогда мы пошли на риск и оставили работающей систему ориентации солнечных батарей (СОСБ), хотя это грозило дополнительными возмущениями и перегрузками манипулятора. Другого выхода практически не было, еще более опасным было «схватить U–минимум», т. е. получить минимальное напряжение на шинах электропитания. Тогда остановилось бы всё. В 3ч. 30м. доклад экипажа, они опять доложили об ударах и скрипе. Но это уже эмоции, «Кристалл» стоял «на боку», и все выглядело в порядке. Как позже оказалось – не всё. Не дождавшись проверок, я уехал к себе, на дачную «Орбиту», она была ближе и надежнее.
В 11 постучали в дверь, это – Марина, жена космонавта Аксенова, пришла сказать, что звонила моя дочь и просила срочно связаться. Я понял: что?то не ладно. Оказалось, что меня срочно искал В. Благов, потому что потек стык между «Кристаллом» и боковым причалом.
Полдня разбирались в подробностях, а главное – как всегда: что делать? Стали готовиться к испытаниям и разрабатывать мероприятия, как выправить дефект. Почему?то я вспоминал, как меня спрашивал пятилетний сын в трудную минуту: «Что будем делать с разбитым арбузом?» На этот раз он не разбился.
На следующий день с самого утра пришлось докладывать генеральному. Сначала подвели итоги: пока катастрофы нет, «теряли» только 1 мм (давления ртутного столба) в сутки. Это – немало, но прожить до следующей перестыковки «Кристалла» можно, по плану это – через 10 дней.
Следующий день – 1 июня, начало лета. В 5 утра – стыковка «Спектра», уже совсем светло, все шло как по маслу, лучше, чем в старые добрые времена, когда несколько лет назад стыковали «Квант», «Квант-2» и «Кристалл». Те три первых модуля шли с трудом, с боями. Все?таки что?то нам помогало, поддерживало в трудные дни и ночи: сближение, точное касание, сцепка, пошло стягивание. Нам, стыковщикам, даже хватило зоны, чтобы получить полную информацию о завершении этой операции. «Режим ССВП выполнен» – такое случалось нечасто.
Все были довольны, особенно филевцы и харьковчане. Они всем скопом покинули ЦУП, чтобы отметить успех.
Нам было не до праздника, вечером – очередное складывание, вторая МСБ, тут еще Семенов дал дополнительное поручение: разобраться с ЦНИИМаш по поводу заключения по нагрузкам. Приняв это на первый взгляд небольшое поручение, я даже не предполагал, сколько хлопот нам причинит эта разборка, сколько нервотрепки и разочарований она принесет с собой.
Вторая половина того дня, 1 июня, по старому социалистическому календарю – дня защиты детей, а теперь – беззащитных взрослых, выдался таким же насыщенным, как и раннее утро. В 5 часов вечера мы снова в ЦУПе. На удивление, там совсем не осталось руководителей: президент со свитой на следующий день улетал на Байконур, там праздновали 40–летие космодрома, Рюмин – где?то в Америке, Соловьев с Благовым отдыхали.
По этому случаю мне даже досталось место руководителя полета, а командовал в тот вечер СРП (сменный руководитель полета) В. Данковцев, ветеран ЭПАСа. Мы помогали ему вместе с Ю. Григорьевым, который время от времени звонил и докладывал Зеленщикову и Семёнову на полигон.
В отличие от операции с первой МСБ, эту батарею приходилось складывать без помощи космонавтов. Экипаж оставался внутри станции и наблюдал за процессом «из космического окошка», из иллюминатора. Мы тоже надеялись что?то увидеть: нам обещали живое телевидение, через спутник СР. Мы очень боялись неправильного складывания: панели могли не войти в контейнер, образуя гармошку. Однако телевидения мы снова не получили, оставалось слушать только то, что нам сообщали космонавты. В целом вести были неплохими: вторая МСБ вела себя прилично и, похоже, не очень нуждалась в посторонней помощи. Оставался лишь открытым вопрос, на сколько она способна сложиться, пока не начнет собираться в гармошку. Я все?таки решил перестраховаться: идем только до 5 метров, дальше опасно. Проектанты нервничали, у них до сих пор нет надежной модели, которая давала бы полную картину движения модулей при перестыковке и показывала бы какие элементы могли касаться друг друга.
Завершив, таким образом, космическую операцию, мы приняли почти волевое решение о том, что при следующих перестыковках модулей «Спектр» и «Кристалл» 5–метровая МСБ не коснется других элементов конструкции. Однако, похоже, что это бумажное решение до конца никого не успокоило. Подписывая этот документ, я невольно вспоминал размолвку с Л. Горшковым, который настаивал на том, чтобы использовать нашу упрощенную динамическую модель для оценки возможного соударения. Имея в составе проектных подразделений столько специалистов, владевших компьютерной графикой, они за 9 месяцев не смогли ничего сделать, и это за все то время, пока из?за их ошибки мы переделывали отработанную систему! Нет, мне этого было не понять, эту голубую, но жидкую кровь. При моделировании перестыковки по ЦУПовской методике стало ясно, что заклинить все?таки не должно.
В тот вечер мне даже пришлось поговорить с экипажем, давая рекомендации о том, на что обращать внимание при складывании панелей. Там, наверху, похоже, командовал Г. Стрекалов, мой сосед. Я доложил ему о том, что у нас, на дачной «Орбите», все в порядке и что все его ждут и болеют за него.
Когда через пару часов я вернулся на дачу, то прямо на въезде встретил Лиду Стрекалову и передал ей совсем свежий привет от мужа. Она выглядела очень расстроенной и жаловалась на то, что В. Рюмин на Геннадия «катит баллон». Я, как мог, успокаивал ее: «Нет, Лида, это не так, он, может, и двигался где?то не очень быстро, но делал все правильно». Старый конь борозды не испортит, как говорит русская пословица. Главную задачу в открытом космосе они выполнили.
Так говорил я в тот вечер на земной «Орбите».
На следующий вечер назначили перестыковку «Спектра». Все?таки я решил заехать к себе пораньше, с самого утра, чтобы сделать оперативные дела, а после обеда устроить себе что?то вроде сиесты. Однако отдохнуть в тот день так и не удалось. В общей сложности, этот день, 2 июня, стал, пожалуй, самым длинным и трудным, заполненным многими мелкими делами и одним самым главным и ответственным. Перестыковка осложнялась очередным «U–минимумом», при котором на борту отключалось электричество, а потеря ориентации еще существенно больше усугубила бы положение с электроэнергией: неориентированная станция не могла правильно выставить свои СБ на Солнце. Получался почти замкнутый круг, а тут еще компьютер сбоил, тоже в очередной раз.
Президент с командой улетел на юбилей Байконура, а мы остались тут с общими проблемами.
Их всегда хватало, этих проблем, новых и застарелых, – как укрепить руководство одного из отделов. В середине того тяжелого дня я подписал распоряжение по отделению, назначив своего «освобожденного» зама В. Павлова исполнять обязанности начальника отдела, который два с половиной года назад бросил Э. Беликов. За все это время мне так и не удалось найти достойной замены. Ничего лучшего я не смог придумать. Штатный зам В. Волошин собирался в КЦК, а я не мог тогда знать, что жить ему оставалось только полгода.
Остаток дня прошел на телефонной связи с ЦУПом: В. Благов все же советовал к вечеру заехать, хотя, по его словам, надежды восстановить энергетику на орбите и подготовиться к перестыковке практически не было. Все?таки я послал свою стыковочную и перестыковочную команды к вечеру в ЦУП – на всякий случай.
Рабочий день, а с ним и неделя, заканчивались, и у меня в голове почему?то крутилась популярная американская аббревиатура – TGIF (Thanks God it's Friday), обозначающая: «Спасибо Богу, сегодня пятница».
К семи часам вечера я приехал в ЦУП, где уже собрались специалисты и «остатки» руководства: В. Соловьев, В. Благов, О. Бабков, Ю. Григорьев. В течение двух витков обсуждали возможные варианты, анализируя поступающую сверху информацию. Она оставалась неутешительной: запаса «ампер–часов» было совсем мало. Самое опасное заключалось в том, что если манипулятор зависнет, то это конец: остатки электроэнергии растают, прежде чем удастся что?либо предпринять. Ведь 150 ампер–часов – это каких?то пять часов жизни модуля, а зависшая на манипуляторе связка практически неуправляема и долго существовать на орбите не сможет. Тогда впору спускаться на Землю, тогда действительно конец.
Уже 10 часов вечера, советоваться больше не с кем. Н. Зеленщиков пару раз звонил с полигона, там уже полночь, они на два часа восточнее. Потом и эти звонки прекратились. Решение надо принимать здесь: все?таки решаться или переносить на завтрашний вечер. Завтра суббота, но не это, конечно, главное, через день может быть еще хуже. Очередной сеанс связи, 10 часов 30 минут: руководитель группы анализа (ГА) Ю. П. Антошечкин докладывал о текущих ампер–часах. В 23.00 договорились о том, что со 150 ампер–часами пойдем ва–банк.
Полночь, наступило 3 июня. Мы – в главном зале. «Ну, как там?» – почти кричит Соловьев в другой конец Антошечкину, не пользуясь циркуляром. «Сейчас доложу», – еще через пару минут ответ готов: «145 ампер -часов». Окончательное решение принимает руководитель полета (РП): «Вперед!»
Бегу к своим по рабочей лестнице наверх, в малый зал, в комнату 208, откуда управляют модулем. Сменный Волченков нервничает, они не готовы, один НИП приходится пропускать, так быстро передать команду не удалось. Потеряли еще 7 минут из того драгоценного времени, когда мы – в зоне и получали телеметрию. Наконец команда выдана, процесс пошел, начали двигаться: разведение, захват манипулятором, и все, полусвязка модулей «скрылась за горизонтом».
Очередной час ожидания: снова ходил туда–сюда, взад и вперед, к Благову и Соловьеву, держа my fingers crossed (два пальца скрещенными), как учили меня американцы (а вдруг поможет?). Наконец, время возвращаться, к 1 часу 30–ти мы снова наверху, снова полупустые экраны мониторов, и вот он, сначала любимый ЛПШ – 448 миллиметров и все остальные параметры подтверждают стыковку к боковому причалу… Снова победа!
Внизу все поздравляют друг друга, в первую очередь нас, стыковщиков, только Горшков оставался сдержанным.
На несколько дней наступила передышка.
К концу следующей недели, опять в пятницу 9 июня, начали подготовку к последней перестыковке «Кристалла» на осевой причал «-X». Опять те же проблемы: мало электричества и опасения зацепиться сложенной только до 5 метров МСБ. Опять анализировали и спорили, в конце концов, решили перестраховаться, сложив батарею еще на пару метров. Разъехались поздно, до завтра.
В субботу, 10 июня, ситуация оказалась почти та же самой, что и неделю назад. Проектанты считали ее даже хуже, им хотелось бы иметь и на «Кристалле» доработанный манипулятор; модифицированная косая траектория переноса более благоприятна: зазоры между выступающими элементами – больше, но мы еще не научились дорабатывать свою робототехнику прямо там, на космической орбите.
Половина десятого вечера: все?таки чуть пораньше, чем неделю назад, но те же 150 ампер–часов и снова «Вперед!». Четвертая перестыковка: опять в комнате 208, опять контролировали работу только в самом начале. На этот раз сбоила еще и телеметрия, Е. Панин не выдерживает, у него нервы на пределе, его привезли в ЦУП прямо из больницы. По телеметрии – манипулятор стоит: похоже, зацепились. Я, как мог, старался его успокоить: «Смотри, показания противоречивы», – сам сомневаясь в том, что говорил. И снова час ожидания, и снова сначала пустые, как глазницы, мониторы, и снова ЛПШ, и снова победа – «одна на всех, мы за ценой не постоим».
Время 22 часа 59 минут. Надо остаться еще на один виток, потому что неизвестно, герметичен ли осевой стык. Полпервого ночи, он герметичен. Можно возвращаться на свою земную орбиту.
Наступило воскресенье. Мы были готовы к приему американского Спейс Шаттла. До стыковки оставалось 15 дней.
4.21 Двадцать лет спустя: Новая миссия
Первоначально полет Спейс Шаттла к ОС «Мир» планировался на конец мая. Когда подготовка модуля «Спектр» к пуску начала затягиваться, стало ясно, что совместный полет мог состояться не ранее начала июня. Осложнения с перестройкой на орбите еще дальше отодвинули дату новой интернациональной миссии. Только в середине июня, когда почти все было готово, казалось, что остались последние формальности. Но и после того, как требуемая конфигурация на орбите сформировалась, технические проблемы продолжали напрягать всех, кто готовил долгожданную стыковку и другие совместные операции в космосе. Но не только это.
Многое изменилось за 20 лет. Окружение стало жестче, в целом – профессиональнее. Специалисты сделали свое дело. Забегая вперед, можно сказать, что полет прошел без неожиданностей, без эксцессов. Астронавты, главные операторы космического рандеву и стыковки, продемонстрировали высокую выучку. Наша техника тоже не подвела. Никто не восхищался звездными братьями, как в старые добрые времена. Все считалось открытым, ореол секретности исчез, а с ним в большой мере пропал интерес извне. Пресса, допущенная в ЦУП, стала его принадлежностью, они задавали почти профессиональные вопросы. Отсутствие происшествий и сенсаций превратило миссию в почти рядовое событие. Это было хорошо, но обидно. Приходилось довольствоваться внутренними эмоциями. Нет, все?таки мы ликовали. Это было событие, и оно открывало новую эру в космосе.
После последней перестыковки, в субботу, 10 июня, и связанных с ней дел и переживаний мы вроде бы вздохнули свободно, желая немного расслабиться. Однако это продолжалось недолго. Времени хватило лишь на то, чтобы перевести дух. Последовавшие события и хлопоты снова заставили испытать уже привычный для нас напряг: и поспорить, и побегать, поработать головой и ногами, почти как в футболе и в науке.
Началось с того, что потек стык «Кристалла» на боковом причале после его перестыковки на «-Z»! Эта операция, как и все важное и неважное, что делалось в эти длинные июньские дни и короткие ночи, проходила непросто. В хлопотах дни бежали быстро, заполненные работой. Нам не пришлось томиться в ожидании своего звездного часа, нам все время было некогда. В связи с негерметичностью я снова вспомнил осень 1977 года, когда после неудачной стыковки «Союза-16» мы готовились к самому худшему. Тогда мы были готовы к ремонту стыковочного агрегата на «Салюте-6» в космосе на случай, если бы обнаружились большие утечки воздуха через стык. В тот раз повреждений не обнаружили, стык оказался полностью герметичным. Теперь утечка стала реальной, хотя и сравнительно небольшой: за сутки давление падало приблизительно на 1/1000 атмосферы. Не так уж и мало: это составляло около 1 килограмма воздуха, такого дорогого в безвоздушном космическом пространстве.
Сначала нам удалось воспроизвести такую же утечку в стыке, как в космосе. Затем, вспомнив дела 18–летней давности, мы предложили метод нанесения специального герметика в стык со стороны переходного туннеля. При активной помощи наших материаловедов мы оперативно отработали способ, как замазать космическую щель. Тогда не обошлось без ревности и конкуренции вокруг будущих заслуг, но, несмотря на интриги, специальная упаковка с герметикой улетела сначала в Америку, а еще через несколько дней – в космос на Спейс Шаттле. Забегая вперед, надо сказать, что после еще двух перестыковок: на ось «-Х» для приема Спейс Шаттла и назад – «на бок» (на ось «—Y») после его ухода стык оказался снова герметичным, посторонний предмет, еще один НЛО, исчез в безграничном космосе, так что лавры не достались никому.
Когда снова стало казаться, что все неприятности позади, возникла дополнительная проблема. На этот раз ее создали искусственно, кто?то решал свои задачи, преследовал свои интересы, страхуясь от возможных неприятностей. Однако она стоила мне и моим товарищам почти недельных дополнительных хлопот. Началось с того, что после перестыковки 10 июня еще в ЦУПе Семёнов дал указание о том, чтобы уладить дела с заключением ЦНИИмаша по прочности станции, по ее стыку с американцами. Меня об этом предупредили заранее. Как часто случалось в прошлом, из, казалось бы, небольшого «облачка», вроде бы ничего серьезного не предвещавшего, разыгралась непогода, чуть было не переросшая в бумажную бурю в стакане воды.
Новые люди пришли к руководству отделением прочности ЦНИИмаша. Наш головной институт являлся по–прежнему законодателем норм прочности и главным наблюдателем за их соблюдением. Они неплохо маневрировали в новых хитросплетениях этой старомодной инженерной дисциплины. Жизнь заставила перестраиваться и настраивала на выживание, на поиски денег дополнительно к тем жалким средствам, которые выделяло РКА. Формула: сумма деловых качеств и демагогии – величина постоянная усиливалась этими мощными экономическими факторами, работавшими существенно эффективнее, чем все остальные мотивы человеческого поведения. Это старое правило как нельзя лучше относилось к новому начальнику отделения, олицетворявшему нового героя нашего времени. Даже «старики», работавшие с нами в лихое время отработки солнечной батареи МСБ в конце 1989 года, за эти годы тоже успели перестроиться и атаковали нас, умело используя накопленные знания и опыт.
В письменном виде нам «выставлялись замечания», а мы оправдывались, доказывая, что у нас «все хорошо», после этого нам предъявляли новые замечания. Так продолжалось несколько раз, спираль слабо продвигалась к консенсусу, к «заключению». Мы с С. Темновым бросили почти все остальные дела и вместе с нашими специалистами по нагрузкам А. Жидяевым, В. Межиным и С. Бобылевым тоже изощренно находили все новые весомые аргументы. Несмотря на это искусство, позиция оппонентов, нападавших, оставалась, как всегда, сильнее обороны: они нам могли забить гол, а мы – лишь отвести еще один удар.
В конце концов, в преддверии Госкомиссии Семёнов собрал совещание, пригласив оппонентов. Противник не дрогнул перед самим генеральным, который очень быстро разглядел в конфликте экономическое начало: «Сколько нужно, чтобы усовершенствовать ваши научные методы оценки прочности наших конструкций? Сто миллионов хватит? Мы их найдем».
Сделав плавный переход, довольно быстро договорились.
Заседание Госкомиссии, состоявшееся 19 июня в Голубом зале ЦУПа, прошло довольно гладко. Американцев туда не пригласили; так как общее положение станции доходило в отдельные моменты до критического состояния, в целом замечаний набралось порядочно. Доклад руководителя полета В. Соловьева вместе с ответами на вопросы занял целый час. Нас, стыковщиков, несколько раз зацепил в своем выступлении директор ЦНИИМаш В. Уткин. Он упомянул также о негерметичности стыка и о тех мерах, которые предусмотрели на постшаттловский период полета и, конечно, о сложностях прошлых и предстоявших перестыковок. Меня поднимать не стали, хотя предупредили заранее о том, что придется отвечать. Все понимали, что впервые предстояло состыковать 100–тонный американский Орбитер со 100–тонной орбитальной станцией, не говоря о других уникальных особенностях. Однако никто не спросил, как обычно в таких случаях полагалось, о готовности системы, отработанной в необычных условиях в новой беспрецедентной интернациональной кооперации. Одно из двух: или сильно доверяли, или сильно завидовали. Генеральная линия выдерживалась до конца.
Еще через день, в среду 21 июня, Семёнов со своей командой улетел во Флориду. Они так и не удосужились даже сказать мне, что моя фамилия стояла в официальном НАСАвском приглашении под номером 12. Список был очень интересным, и нашлось много охотников на него взглянуть, однако в те дни лучше было хранить молчание.
Откровенно говоря, я не очень расстроился, что не удалось побывать на пуске Спейс Шаттла. Больше хотелось побывать там позднее, на испытаниях стыковочного отсека, который начали готовить к следующему полету. В тот момент главная задача состояла в другом: надо было принять участие в управлении первым совместным полетом, быть в Хьюстоне, в ЦУПе, куда стекалась вся информация, где была связь с экипажем и телевидение с орбиты. Это было гораздо важнее, чем стать наблюдателем пуска, каким бы красочным и памятным он ни представлялся.
После стольких лет работы, после стольких дней и ночей, проведенных в подмосковном ЦУПе, после стыковки «Союза» с «Аполлоном», на этот раз меня тянуло в другой Центр управления, на другую сторону планеты. Меня тянуло туда, откуда когда?то управляли уникальными миссиями на Луну. Хотелось быть там, в гуще событий, а не смотреть на происходившее со стороны, стать пусть небольшим, но нужным звеном этого глобального комплекса управления космического масштаба.
Это было не просто участие, предстояла стыковка, а стыковка – это всегда событие, это сотрудничество, это было наше будущее.
В четверг, 22 июня, мы с Е. Бобровым и Б. Вакулиным вылетели в Хьюстон, наш этап дальнего сближения начался.
Полет в Хьюстон всегда был сложным, так же, как 20 лет назад. На этот раз маршрут оказался еще труднее, с тремя посадками, а по пути возникали препятствия. Перед последним броском на юг в аэропорту Цинцинатти, по–нашему в 2 часа ночи, пришлось ждать пересадки в течение нескольких часов. Оставив своих караулить у «гейта», я пошел в бизнес–класс–салон и, устроившись на диване, пытался уснуть. Когда открыл глаза и посмотрел на часы, было ровно 3.15 – время отлета. Бросившись бежать, я попал в какую?то аварийную дверь, завыла сирена, когда подбежал к «гейту», там уже не было ни души, а в окно виднелся самолет, почти как пароход, медленно отчаливавший от пристани. «Может быть, догоню», – мелькнула шальная мысль. Требовался еще один аварийный выход, его не было, а за углом виднелись другие «гейты». Подыскивая подходящие слова, стал объяснять что?то невозмутимым девушкам из «Дельты» «Билет?! Ваш «гейт» поменяли, поторопитесь к 87–му». Еще один забег метров на 150: действительно, мой рейс стоял и, похоже, кого?то ждал, а Бобров с Вакулиным сидели на своих местах, внешне невозмутимые.
Минут через 10 мы взлетели, а еще через час приземлились в знакомом аэропорту «Хобби». Там тоже не обошлось без трудностей. У меня не было кредитной карточки и, наговорившись с автомобильными девушками из «Эвисса», я с трудом в полночный час дозвонился до Калифорнии. Б. Брандт подтвердил наш кредит, и мы, наконец, получив свой «Форд», покатили по ночному 45–му фривею через места нашей с Е. Бобровым молодости и славы, через Вебстер–Виллу. На этот раз путь лежал в новый высотный «Хилтон», где нас приняли без проблем.
Остальные проблемы возникли позже.
Запуск Спейс Шаттла откладывался несколько раз. Почти июльская погода Флориды неоднократно вмешивалась в планы международной космической миссии. Нам сообщили, что семёновская команда, находившаяся там в ожидании старта, не выдержала и улетела назад в Москву, так и не дождавшись долгожданного пуска «Атлантиса».
Нам в Хьюстоне скучать не приходилось. В дополнение к знакомству с американским ЦУПом, со всеми его особенностями «прохождения» телеметрической информации с орбиты и управления полетом, у нас всегда было чем занять свободное время. Подготовка к следующим полетам Спейс Шаттла и разворачивавшегося проекта МКС «Альфа» были неисчерпаемой темой. Было также интересно познакомиться с НАСАвской системой подготовки запуска Спейс Шаттла, о которой мне пару лет до этого рассказывал бывший коллега по ЭПАСу Боб Уайт. С тех пор он полностью отошел от стыковки и переключился на новую тематику. Ему пришлось руководить группой оценки условий запуска, прежде всего погодных. Они учитывали погодные условия не только на мысе Канаверал, но и в районах запасных аэродромов посадки на случай преждевременного прекращения полета, в Европе и в Африке. Небольшая группа специалистов, среди которых оказался мой мадридский знакомый, астронавт Меду, получала информацию со всего мира, оперативно ее обрабатывала и оценивала, стыкуя таким путем разные сферы и континенты. Стыковка – это всегда кооперация.
Когда пуск отложили, Б. Уайт уехал домой, а мы пошли решать вопросы по будущим стыковкам.
Спейс Шаттл запустили на орбиту только во вторник 27 июня. В этот день, сидя с Б. Уайтом в его «ивалюэйшен рум», до последнего момента мы не знали, дадут «добро» или нет. Все прошло нормально. «Атлантис», выйдя на орбиту, пустился догонять наш орбитальный «Мир».
На следующий день активный корабль традиционно подготовился к стыковке, выдвинув кольцо стыковочного механизма, андрогинному стыковочному узлу тоже требовалась эрекция.
Наступило 29 июня, день стыковки, который я окрестил тогда на английский манер D?day (Docking?day). Прибыв в ЦУП около 6 часов утра, мы вместе с американскими коллегами наблюдали подход «Атлантиса» к андрогинному причалу нашего «Мира» на модуле «Кристалл», такой непривычно медленный–медленный.
Астронавты все делали, как учили, даже немного лучше: кольцо стыковочного механизма АПАСа даже не шелохнулось, так точно причалили они свой 100–тонный Орбитер. Реактивные управляющие двигатели (РСУ) сделали свое дело, было видно, как две стотонные массы лишь слегка покачались относительно друг друга. Система стыковки не почувствовала касания, сразу – сцепка, и дальше все, как промоделировали, испытали, оттренировали. Потом было стягивание, закрылись крюки, вот уже последние операции, стыковка выполнена. Все, как по маслу, без сучка без задоринки, даже как?то скучно.
Нет, в тот день скучать не пришлось. Все?таки действительно очень много людей участвовали в этой миссии, слишком много времени и сил затратили все мы, россияне и американцы, на подготовку этой миссии и давно ждали этого события.
В 11 часов меня вместе с американскими руководителями программы пригласили на пресс–конференцию. Сначала выступили руководитель полета и директор программы МКС «Альфа» в штаб–квартире НАСА В. Трентон. Наши выступления транслировались на всю Америку в прямом эфире, позднее их много раз повторяли в записи. Мы говорили об успехе и о непростом пути к нему, занявшему полных три года, об объединении усилий в освоении космоса после окончания холодной войны. Мы с Б. Брандтом вспомнили, как 20 лет назад мы готовили к стыковке наши корабли «Союз» и «Аполлон». На этот раз, сказал я, это – не мимолетная встреча, не свидание двух красивых и сильных любовников, повстречавших друг друга в огромном мире и расставшихся навсегда после той короткой космической связи. На этот раз миссия стала похожа на женитьбу, со всеми ее атрибутами и аксессуарами: сватовством и договором, любовью и расчетом, ритуалом и шумным весельем.
Мы говорили и улыбались, шутили и смеялись. Никто не остался равнодушным. Тогда я назвал этот день не только D?day, но и V?day (V – Виктория, значит Победа), последнее, почему?то больше понравилось американцам, его цитировали многие газеты и комментаторы. На этой прессконференции я также сказал, что безотказная операция – это тоже сенсация, но пресса мне почему?то не поверила.
Одна журналистка задала вопрос о том, придумали ли название для будущей международной станции. Ставшее интернациональным русское слово «перестройка» просилось в международный эфир, меня так и подмывало произнести его вслух на весь мир. Почему?то я так и не решился произнести его: слишком официальным казалась мне эта пресс–конференция. Потом мы с Д. Хамилтоном пожалели об упущенной возможности прорекламировать интернациональную идею.
Стыковка всегда и везде требовала решимости.
После пресс–конференции меня еще долго пытали журналисты. Надо сказать, что их в Хьюстоне собралось намного меньше, чем 20 лет назад в Москве и, наверное, в Хьюстоне. Корреспондент новой газеты «USA Today», которой не было 20 лет назад, решил снять с меня подробное интервью и расспрашивал обо всем понемногу. Мне так и не пришлось увидеть своих ответов в его в газете, кроме короткой заметки о том, что стыковка состоялась.
Все это было, конечно, не таким уж важным, просто внимание и отношение прессы отражало общую атмосферу вокруг новой космической программы. То, что интервью со мной сегодняшние США не опубликовали, тоже оказалось характерным. Было что?то общее между отношением нашего руководства и американскими средствами массовой информации: к чему им реклама российской инженерии?