Текст книги "100 рассказов о стыковке. Часть 2"

Автор книги: Владимир Сыромятников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 51 страниц)

Для нас, стыковщиков, этот полет отличался тем, что на третий по счету Орбитер «Дискавери» установили существенно модифицированную систему стыковки с мягким АПАСом, которую разработали для МКС. Таким образом, мы оказались первыми, кто испытывал бортовые системы для новой космической станции на орбите. В полете вся аппаратура сработала безотказно. Все остались довольны, включая Рюмина, директора программы «Мир» – «Шаттл», а через некоторое время – российского сегмента МКС.

Глава 5 НЕОКОНЧЕННАЯ. НАЧАЛО СЛЕДУЮЩЕГО 20–ЛЕТИЯ

5.1   ПОСЛЕДНЕЕ ВВЕДЕНИЕ: МЕЖДУ ДВУМЯ ЭПОХАМИ. ЕДИНСТВО И БОРЬБА ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ

По старинке, по старой привычке, приходя рано каждое утро на работу, я выполняю две операции, инициирующие длинный рабочий день: включаю радио «Ретро» и запускаю свой вполне современный компьютер. Я стал называть свой кабинет офисом с тех пор, как на заработанные «стыковочные» деньги удалось оснастить его электроникой и даже установить прямую линию с Америкой – с НАСА. До самого вечера на фоне старых, в основном советских, песен меня занимают разнообразные дела, в большинстве своем направленные в ближайшее и отдаленное будущее, теперь можно сказать – в XXI век. Делать в прошлом нельзя, только – сегодня, вспоминая прошлое и планируя будущее, а старые песни подогревают эмоции и будоражат мысли.

Чем ближе конец 90–х годов, тем сильнее ощущается разрыв эпох. С XX веком уходит то, чем жили мы долгие годы. Символично, что наш орбитальный «Мир» тоже заканчивает свой полет, а за год с небольшим до окончания века началась новая эпоха в пилотируемой космонавтике. Работа сразу в двух больших пилотируемых программах усилила нашу раздвоенность, обострила противоречия. Невозможно избавиться от прошлого, да, впрочем, и не надо – зачем забывать старое время, как и старые песни… Нам нужен старый мир не только для того, чтобы помнить, но и для того, чтобы правильно поступать и делать дело сегодня.

Рассказы этой последней главы, названной неоконченной, посвящены космическим событиям самых последних лет XX века, делам и идеям, занимавшим меня на рубеже веков и даже, можно сказать, тысячелетий. Это время примечательно прежде всего тем, что начался переходный период и в космосе стали летать две орбитальных станции: наш «Мир», апофеоз советской космонавтики, и Международная космическая станция (МКС), продукт нового обновленного мира. В этих двух проектах, в конечной и начальной их фазах, можно разглядеть характерные черты нашего времени, самого конца века и провести параллели между земными и космическими орбитами.

Российская космонавтика, как и многое другое в стране, продолжала бороться за выживание. Применительно к орбитальному «Миру» можно сказать, что станция выживала вдвойне, в космосе и на Земле. Пик трудностей, граничивших с катастрофой, пришелся на 1997 год, в середине которого произошло беспрецедентное столкновение в космосе. Ценой неимоверных усилий «Мир» был спасен, и даже упрочен, ибо его отстаивали до конца, не бросили там – наверху и здесь – на Земле. Однако российская космонавтика испытывала не только эти, в общем?то, преходящие трудности. Там, на орбите, кризис преодолели и справились с последствиями отказов и аварий. Более фундаментальными, вернее, пагубными оказались те изменения, которые родила хозяйственная антиполитика в стране в целом и в области высоких технологий в частности. Космонавтике не хватало не только денег, хотя их нехватка стала всеобщей и перманентной. Рушилась вся инфраструктура космической индустрии. Многочисленные предприятия, без которых невозможно ни изготавливать корабли, ни запускать их в космос, подошли к критической черте. Они теряли все: и людей, и технологию, и моральный дух вместе с зарплатой. Опять же, только усилием воли руководителей и многих стойких борцов за правое дело космонавтики удавалось готовить, собирать в дорогу каждый «Союз», каждый грузовик и посылать их на орбитальный «Мир». По трудностям, которые приходилось преодолевать, по каким?то другим признакам, связь орбитального «Мира» с большой Землей можно сравнить с Дорогой жизни блокадного Ленинграда в Войну.

Накануне нового века мы жили сегодняшним днем, в России выживали и доживали не только одни старики. Не стало ни пятилеток, ни столеток. Страна стала жить без планов, без стратегии. Национальная идея обернулась разрушением, грабежом и разорением. Мы не знали, что будет с нашим «Миром». Принимались какие?то странные постановления правительства, что?то вроде: «Станция будет летать еще несколько лет, если вы сами найдете на это деньги».

До конца XX века оставалось полтора года, когда начался последний этап отживающей советской космонавтики. После того как в мае 1998 года закончили программу «Мир» – «Шаттл», мы остались одни с нашим орбитальным «Миром», который продолжал летать в космосе. Еще через несколько месяцев началась летная фаза программы МКС. Таким образом, мы встретили новый 1999 год на перепутье. Он стал необычным годом перед началом нового века и нового тысячелетия. Как сказали бы раньше, наступил завершающий год пятилетки. Можно добавить, что это заключительный год столетия, последний год тысячелетия. Этот необычный год соединил две эпохи.

На стыковке «Союза ТМ-27» в ЦУПе, где собралось даже больше народу чем всегда (принимали «роды» строенного интернационального экипажа), космонавт А. Серебров, который все знал, сказал мне, кивнув на американцев (а их приехало очень много, включая руководство МКС): «Им нужен наш «Мир», иначе кто подтвердит, что можно летать 15 лет». Нашему «Миру» за два года до этого исполнилось 13 лет.

На два года раньше, в конце 1996–го предпринимались энергичные попытки объединить два проекта и даже соединить две станции на орбите. Однако политикам, стратегам новой программы, это было не нужно. Основная информация с нашего «Мира» была получена, а цепляться за старый «Мир» новому международному проекту было невыгодно – с их точки зрения, идея не смотрелась.

Человеку свойственно колебаться, говорят, что не сомневается только дурак.

В общем?то, постоянная раздвоенность не случайна, она в природе человека. Как бы сказал старый марксист, это единство и борьба противоположностей. Этот закон всеохватывающей деятельности применим и к индивидууму и к человеческому обществу. Опять же, из всей этой философии можно вытянуть много полезного даже в наше переходное время, когда основная марксистская теория и практика остались под обломками Союза и всего соцлагеря.

Другой научно–популярный труд о котором я вспомнил в связи с данной темой, это книга под названием «The Naked Ape» («Голая обезьяна»), которая стала для меня настольной в период интенсивного изучения английского языка. Автор книги, американец Моррис, как зоолог блестяще, научно, доступно описал «животную» природу человека от его происхождения до тех неистребимых качеств, которые сохранились с неандертальских времен и продолжают вовсю работать, несмотря на цивилизацию, технологические и культурные достижения. В этой книге действительно много интересного, в том числе описана наша двойственная природа, объясняющая, почему мы так часто колеблемся и даже мечемся между желанием и долгом, привязанностью и творчеством.

Зоолога не интересовала религия, это уже явление из области социологии и психологии. Теперь?то мы понимаем, и большинство согласно с тем, что религия нужна людям. Свободу совести формально признавали даже большевики. Однако религия должна быть терпимой и примиряющей. Беда, если религия становится воинствующей. Религий много, однако Бог – един для всех людей на Земле. Религиозные лидеры не должны уподобляться политикам или, не дай Бог, – террористам, тем более становиться на их место. Другая крайность: всякая власть от Бога, но она ведь может быть и от сатаны.

Раздвоенность – всеобща. Даже могучий, почти монолитный В. Рюмин и тот оказался раздвоенным: космос как наркотик – когда ты там, хочется домой, на Землю, а вернулся – снова тянет туда.

Если вернуться к стыковке, то надо сказать, что она призвана объединять, соединять на орбите корабли и модули, а это объединяло людей на Земле. Мы научились делать свое дело независимо от науки, политики и религии. Это может помочь в космических и других программах.

Наша раздвоенность очень усилилась после развала Союза и событий в новой России. Мы не согласны, не можем принять новое: слишком много зла и слишком мало добра. Теперь стало ясно, что было «очень не так» в социализме и что могли изменить, начиная с оттепели Хрущева и кончая перестройкой Горбачева. Однако я дал себе слово не пускаться в глобальные рассуждения и должен вернуться в космос.

Связь и противоречие времен хорошо отражали изменения, которые происходили в Лестехе, в «нашем лесу», само собой переименованного в МГУЛ (Университет леса). Наши бывшие аспиранты кафедры технической кибернетики, перестроив учебный процесс и даже создав новые специальности на коммерческой основе, переименовали ее в кафедру менеджмента и информационных технологий. Я с моими ветеранами из филиала кафедры в РКК «Энергия» по–прежнему держались старого названия и старого курса, преподавая инженерные дисциплины. После окончания пусть небольшая часть студентов, но все же приходила работать к нам. Мы старались вовлекать их в перспективные работы, и постепенно они становились настоящими космическими инженерами.

У меня также двойственное отношение к руководству. Только благодаря единоначалию Ю. Семёнова, его воле, хватке и даже удачливости удалось сохранить советскую пилотируемую (и не только) космонавтику в течение последнего десятилетия и подвести ее к XXI веку. С другой стороны, его отношение к людям, во всем многообразии и изменчивости, мягко говоря, оставляют желать лучшего.

Еще одна реальная раздвоенность застигла нас в последние годы, когда развернулись две пилотируемые программы – наш старый орбитальный «Мир» и новая международная – МКС. Противоречия обострились тогда, когда в космос запустили первые модули МКС. Все приоритеты, а главное – все средства отдали новой международной программе. Российское космическое агентство (РКА), связанное обязательствами с американским НАСА и агентствами других стран, заботилось главным образом о МКС. Остатков национальной гордости хватило лишь на то, чтобы выпустить постановление правительства, полностью безденежное в отличие от старых, ушедших вместе с советской властью традиций. Нашей РКК «Энергия», которой «Мир» был отдан в эксплуатацию, можно сказать, в аренду, дали право перейти на полное самообслуживание, найти на стороне деньги и на них продолжать летать. Наверное, не все было сделано профессионально. Космос продолжал привлекать людей богатых не только идеями, но и деньгами. Конечно, это мутное дело привлекало разных людей, в том числе желающих заработать, а также разного рода авантюристов.

Может быть, не нашлось человека, обладающего необходимыми качествами, желавшего прежде всего помочь, провозгласить идею и только на втором плане думавшего о своей выгоде.

«Зарю» вывели на орбиту со смещением на 180° от орбиты «Мира», специально так, чтобы они не пересекались. Нет, не в целях безопасности, а чтобы не возникало соблазнов соединить их в космосе. Береженого Бог бережет. Правда, наши баллистики, сохранив остатки оптимизма, обещали вернуть их в общую космическую колею за пару лет, если очень постараться, используя опять же «приплюснутость» нашей Земли. Кто бы исправил наши, порой очень приплюснутые головы!

Еще через месяц АПАСы соединили на орбите первые два модуля Международной космической станции. Таким образом, и эта первая стыковка, открывшая новую эру в освоении космоса человеком, стала событием. С инженерной точки зрения здесь тоже не обошлось без проблем, трудности возникали, как это чаще всего бывает, в пограничной сфере, в этот раз – на межгосударственной границе, даже, можно сказать, на стыке России, Канады и США. Однако общими усилиями «компромат» был ликвидирован.

Все основные работы и, соответственно, проблемы были еще впереди. Фирмы и команды специалистов получили очередную передышку. Однако настоящая работа, наиболее сложные ее разделы неотвратимо приближались – за все достижения и расплата за расплатой. Пик этого периода ожидается в 2000–2001 году.

После этого – начальная ступень, два стыковочных модуля МКС летали в беспилотном режиме в течение полугода. Только на май запланировали внеплановый полет Спейс Шаттла с целью доставить наверх дополнительное оборудование, в том числе половину нашего космического крана, а вторую половину – еще через полгода, с тем чтобы начать работать только в середине 2000–го.

Последние годы я отношусь к американской астронавтике с двойственными чувствами и мыслями, – к тому, что и как они делают, а также к нашим взаимоотношениям. Они умеют делать многое такое, чего недостает нам. В то же время у них нет той общечеловеческой и профессиональной школы, которую мы прошли на Земле и в космосе. Несмотря на известную американскую деловитость, на которую указывал нам еще Ленин, в чем?то они уступают нам, даже в организации работ, особенно когда требуется сконцентрировать усилия, сжаться в кулак – тогда мы становимся недосягаемыми и непобедимыми. Наверное, этому научила нас «борьба за хлеб» и еще за многое другое. Этому невозможно научиться по книгам, так же как нам – перенять их систематический подход.

Похоже, там стали прибегать к нашим старым социалистическим методам, правда, не самым эффективным и не всегда удачно. Когда к концу 1998 года два первых модуля МКС вывели на орбиту и состыковали в космосе, все космические агентства рапортовали о выполнении принятых на себя «капиталистических обязательств». Но нельзя сказать, что у них там все дела с выполнением плана обстояли блестяще. Одни деньги не могли решать всех проблем глобального космического проекта.

Моя раздвоенность не ограничивалась мыслями, она простиралась на дело. Наряду с основной электромеханикой для «Мира», МКС и других программ, в эти последние годы мы возобновили почти «фантомную» деятельность над солнечным парусом в рамках консорциума «Космическая регата». Эта деятельность, которая выглядела особенно необычной на фоне всеобщего упадка и алчности, привлекла внимание самых разных людей.

Если снова обратиться к классике, на этот раз из области художественной литературы, то можно вспомнить героя замечательного романа Э. М. Ремарка «Черный обелиск», моей другой настольной книге. Раздираемый противоречиями своего времени и того потерянного поколения, он также оказался сильно раздвоенным, в том числе в плотской и платонической любви, в реальном и психически ненормальном мире. Когда я перечитывал роман, насыщенный и философией, и едкой сатирой, у меня в голове возникли космические аналогии. Наша технология, без которой стали немыслимы полеты человека в космос, – это стыковка. Наряду с этим основным «плотским» делом меня и моих коллег влекли в другие, почти фантастические миры, в которых соединились романтика средних веков и мечты корифеев теоретической космонавтики. Мы по–прежнему пытались осуществить на практике солнечные паруса и космические зеркала, создать собственное Зазеркалье. Недаром американцы называют такие технологии фантомными. В XX веке нам не удалось выполнить все, что было задумано, удача подвела нас в самый последний момент.

Колумб, открыв Новый Свет, совершил туда еще три путешествия. В 1999 году мы предприняли еще одну попытку продолжить дело, начатое в проекте «Колумбус-500». В отличие от экспедиций великого мореплавателя и навигатора, наша вторая попытка не удалась. Мы были совсем близко у цели, за горизонтом уже показался новый берег, но прибрежные рифы пропороли брюхо нашего хрупкого суденышка.

Попытка не удалась. Что принесет нам XXI век? Колумб совершил свое плавание в неизведанное тоже на рубеже веков.

Думая о будущем, я все больше обращался к своим любимым гибридам, мысленно, на бумаге и в деле. Эту привязанность подогревало наблюдение того, что происходило в соседних сферах. Экстремизм, увлечение односторонними решениями приводили к неудовлетворительным результатам. Экстремизм в стране в целом привел всех нас на грань катастрофы. Думая о частных проблемах, я пытался продвинуть свою электромеханику. Смежные области также инициировали то, что могло дать новый эффект. Кто будет, и будет ли реализовывать все это на практике? Но верить надо, «все зиждется на вере…».

Каждый продолжал делать свое дело, современные бизнесмены предпочитали кратчайший способ приобретения капитала. Из классической формулы деньги–товар–деньги они выбросили среднее, ключевое звено, и таким образом производство стало экстремально эффективным. Кризис России разразился при самом молодом правительстве, в августе 1998 года. Экономически страна еще раз свалилась в бездну. Но недаром О. Бендер сказал, что финансовая пропасть – самая глубокая из всех пропастей: в нее можно падать всю жизнь. Однако жизнь страны не должна заканчиваться уходом одного поколения. Чтобы этого не случилось, надо оберегать и поддерживать культурные всходы, человеческую культуру в широком смысле, и выпалывать сорняки. Невероятно, но миллионы гектаров пахотных земель по всей России заросли чертополохом. Те, кто не ушел и не научился (нельзя сказать не хотел) делать деньги, продолжал поддерживать и даже развивать свою инженерию. Системы стыковки решали свою интерфейсную задачу, стыкуя остатки «Союзов» и «Прогрессов».

Все эти мысли так или иначе занимали меня в последние годы, можно сказать, на рубеже веков.

Последний год XX века докатился почти до самой середины. Во времена плановой экономики, наверное, сказали бы, что завершился последний год пятилетки. Можно было добавить: заключительный год столетки, и даже тысячелетки.

Особенно трудно расставаться со старыми товарищами, с которыми судьба нас связала общим делом и которые посвятили ему всю жизнь. Конечно, ушедших друзей не вернуть, но живые узы можно сохранить.

Я почему?то вспомнил академика Б. Раушенбаха. Как многие умные люди с богатым прошлым уходящего времени, он многое понимает, а главное, пишет об этом. Ему все?таки проще, – как удачливый спортсмен, он ушел вскоре после пика успехов и славы. По его собственным словам, ему привело работать в разных областях, всегда и везде – в начальный, самый интересный период. Про него говорили, что в отличие от нашего общего лидера С. Королёва, академик не был бойцом. Каков характер, такова и судьба. Мы же, кто продолжал начатое пионерами дело, несли свой крест до конца.

Последние строчки этой книги писались тогда, когда борьба за наш орбитальный «Мир» вступила в решающую фазу, можно сказать, развернула борьба за «Мир» во всем мире. Когда в послевоенные годы полстраны лежало в руинах, благодаря неимоверным усилиям создали сначала атомную, а вскоре водородную бомбу, Сталин провозгласил лозунг: мир будет сохранен и упрочен, если народы возьмут дело мира в свои руки и будут отстаивать его до конца.

В XX веке народные и политические лозунги преследовали нас, как и народы всего мира, от самого начала до самого конца. В самом последнем году века борьба за орбитальный «Мир» достигла апогея.

5.2   «МИР» В 1997 ГОДУ

Год 1997 стал критическим для нашей космической станции, в середине года она оказалась на краю гибели. Июньской аварийной стыковке предшествовали другие драматические события. За счет огромных усилий на Земле и в космосе положение удалось стабилизировать.

В мае 1998 года на орбитальном «Мире» побывал В. Рюмин, космонавт–ветеран, проведший целый год на станции «Салют-6». В прошлом только К. Феоктистову, «идеологу» «Мира», посчастливилось приобрести такой опыт. Однако он летал на заре космической эры, на первом корабле «Восход». В начале 80–х ветеран Феоктистов предпринял попытку слетать на станцию «Салют» и даже сдавал нам экзамены по бортовым системам. По разным причинам его порыв не поддержали.

Остальным космическим конструкторам приходилось довольствоваться земным опытом и рассказами вернувшихся с орбиты инженеров и командиров. Это надо, конечно, увидеть самому. Мне бы тоже очень хотелось посмотреть на орбитальное хозяйство своими глазами и пощупать собственными руками. Такой полет стал бы ни с чем несравнимым опытом, и наверняка – событием. После такой миссии, настоящего жизненного поворота, можно стать другим человеком – и конструктором, и оператором, и даже менеджером, как Рюмин.

Главный вывод, который сделал этот большой руководитель текущей российско–американской программы, заключался в том, что станция могла летать в космосе еще не один год. Неожиданно он также сказал: чем больше летает станция, тем более живучей она становится. За этой, на первый взгляд парадоксальной, фразой стояло многое. В борьбе за выживание в трудных земных и неземных условиях люди возмужали, а их творение окрепло.

Много лет назад, когда моя дочь училась еще в 5 классе, я провел с ее одноклассниками школьную беседу, проведя параллели между земной и космической жизнью, рассказав о понятных детям вещах в космическом исполнении: о кухне и спальне, о кабинете и рабочей комнате, о спортзале и даже о ночном горшке. Вся эта окружающая и техническая среда должна поддерживаться и пополняться. Каждый день требуется убирать, а время от времени и выносить космический мусор. И если в невесомости потек кран, то это не просто утечка, а почти катастрофа.

Помню, что больше, чем учеников, рассказ поразил учительницу.

Станция в целом – это комплексное инженерное сооружение, со всеми его действующими механизмами и системами. Станция – это прежде всего машина, насыщенная техникой, работающая, поддерживающая себя и живущих в ней людей, со всеми их жизненными и научно–инженерными потребностями. Это воздух и вода, тепло и пища, свет и энергия, гигиена и гимнастика, сон и досуг. Это электростанция и реактивные двигатели, навигация и управление, сигнализация и связь, телевидение и многое другое. Отдельная сторона этой жизни – это эксперименты на орбите, ради которых затеяли все это предприятие. И, наконец, миссия в космосе – это полет высоко над Землей, в вакууме, со скоростью почти 8 км/сек, и об этом нельзя забывать ни на минуту.

Я не стал рассказывать детям об инженерных системах, как не собираюсь этого делать сейчас.

Любой полет в космос требует хорошей подготовки. Длительный полет существенно повышает объем требований. Полет на станцию, насыщенный разнообразной деятельностью, оставляет на космонавтах особый отпечаток. В космос люди попадают с Земли, а здесь они, как известно, разные. Несмотря на отбор, следующие за ним длительные и интенсивные тренировки, преодолеть недоработки воспитания трудно, даже стать хозяйственным и аккуратным за короткое время невозможно. Можно добавить, что мужчинам, привыкшим на Земле к женской заботе, там, наверху, приходиться выживать. К тому же, члены экипажа должны быть совместимы между собой. К чему приводит несовместимость, особенно остро проявилась в длительных полетах нескольких астронавтов, индивидуальные особенности которых резко обострились за счет той самой российской культуры в необычной космической окружающей среде. Так что эта проблема для будущей МКС не является надуманной.

В среднем на «Мире» экипажи сменялись каждые полгода. Менялись, в основном, тройками, почти как в хоккее. Гостиница, постоялый двор, взятый в аренду орбитальный дом. Каждые три месяца к нему подкатывали грузовики с топливом и с тонной сухого груза, где было все: от продовольствия до запчастей. Все это требовалось разгрузить и разложить по полочкам, поставить на инвентарный учет и использовать размеренно, по плану. Нет, все?таки это в целом трудно представить.

Если к нашему земному опыту добавить немного фантазии, можно додумать, что стало с космическим домом после 10–летнего проживания, особенно если учесть его гостиничный вариант с постоянной сменой пришельцев–землян.

На 12 году полета «Мира» судьба приготовила нам новые испытания, которые вытянулись в длинную цепь продолжительностью почти в целый год. Пожар, следовавшие один за другим отказы бортового компьютера и другой аппаратуры и, наконец, столкновение с грузовиком, на полном ходу въехавшим под брюхо станции и продырявившим один из боковых модулей, что чуть не привело к фатальным последствиям.

За все время полета орбитального «Мира» не было столько трудных и Драматических событий, как в 1997 году. Несмотря на потери, Земля и космос сумели выстоять и оправиться, для того чтобы продолжить полет в течение еще, по крайней мере, двух лет.

В критическое время обнажились многие технические и организационные недостатки. Россияне, как не раз бывало в прошлом, сумели мобилизоваться. Американцев аварийные события застали почти врасплох, продолжение совместных полетов оказалось под вопросом. В конце концов, НАСА, несмотря на прессинг, осталось верным партнером и внесло свой, американский вклад в общее дело – и не только финансовый.

Люди, ведущие «игроки и тренеры», тоже попали под лупу повышенного профессионального и общественного внимания. Можно ли слетать в космос на 1–2 недели, и даже отлетать полгода, и, став героем, не раскрыться, не обнаружить истинные качества, достоинства и недостатки? Как на войне, на переднем крае, человек раскрывается полностью и быстро в критические периоды. Так было в стране в 1941–м, а на орбитальном «Мире» – в 1997–м. События сталкивали людей. Особенно примечательно и интересно то, что они представляли интересы разных профессиональных групп и даже, как любят говорить американцы, – различных культур. Все это было связано с жизнью в России и США, с тем, что происходило и изменялось в этих странах и в остальном мире. В России, все мы, на Земле и на орбите, работали в новых экономических условиях, поэтому космонавты постоянно находились под дополнительным прессингом и не забывали о том, что их гонорар зависел от качества и количества выполненных работ.

От воспоминаний и общих рассуждений, от описания организационно–социальных процессов и проблем пора перейти к действительным событиям, которые происходили и сопровождали полет орбитального «Мира» в 1997 году.

Надо сказать, что все последние годы планы полетов космонавтов выполнялись лишь с небольшими отклонениями, без срывов. Парадоксально, но факт, что на фоне общего развала экономики страны, большинства ее отраслей, в первую очередь – высоких технологий, жизнь на орбите продолжалась. Несмотря на то, что весь этот развал коснулся космической отрасли, корабли и ракеты–носители в целом готовились в соответствии с этими планами. Даже в годы плановой экономики под командованием настоящих министров, под неусыпным надзором партийных и других органов такой последовательности не наблюдалось. Несмотря на упадок и разброд в службах космодрома Байконур, запуски в космос проходили четко, без срывов и аварий. Немногие знают, каких усилий это стоило. Центр управления полетом и НИПы, разбросанные на все еще большой территории России, поддерживали связь с разведчиками вселенной и управляли кораблями и модулями. Очевидцы, правда, говорили, что их состояние приближалось к пределу.

В этом безусловная заслуга, прежде всего, руководства РКК «Энергия» и предприятий–смежников, работавших под эгидой Российского космического агентства и последних «космических военных», которые героически сражались, чтобы сохранить остатки былой мощи и выжить самим.

В феврале 1997 года на станцию прибыл новый экипаж, и началась ЭО-23 – двадцать третья экспедиция. В. Циблиеву и А. Лазуткину предстояло работать на орбите полгода. За месяц до этого очередной рейс «Спейс Шаттла» STS-81 доставил на «Мир» астронавта Дж. Линенджера. Ещё три месяца спустя после визита следующего Шаттла (STS-84) его сменил М. Фоал, американец, родившийся в Англии и окончивший университет в Кембридже. Членам этого смешанного экипажа судьба приготовила, пожалуй, наибольшие испытания, и не только им. Пожар произошел еще на пересменке, загоревшуюся кислородную шашку пришлось тушить командиру предыдущего «Союза ТМ-24» В. Корзуну и его бортинженеру А. Калери, которым после благополучного возвращения на Землю присвоили звания почетных пожарных.

Для командира ЭО-23 В. Циблиева это была вторая экспедиция на «Мир». Его первый, в целом успешный полет с очень опытным и авторитетным бортинженером А. Серебровым, был омрачен беспрецедентным столкновением их корабля во время заключительного облета станции с целью фотографирования. Космонавты вовремя не активизировали ручку реактивного управления, забыв переключить тумблер. К счастью, тогда никто не пострадал.

Очень противоречивым оказался Циблиев. В 1997 году его прилет на «Мир» начался с успеха, когда на последних метрах после неожиданного отказа автоматики командир успешно выполнил стыковку вручную. На этот раз ему, по натуре – не лидеру, выпала намного более сложная и тяжелая миссия. Вместо всезнающего Сереброва теперь рядом работали другой Саша, нерукодельный и совсем зеленый Лазуткин, и несговорчивый эгоцентрист Джерри, с которым часто не могли найти общий язык даже американцы – ни в космосе, ни на Земле. Линенджера интересовали в основном упражнения на тренажерах, чтобы вернуться на землю в форме, и научная программа, чтобы отчитаться перед НАСА. При выходе в открытый космос сразу за открытым люком он почти запаниковал. А ещё он посылал открытые письма почти грудному сыну, подробно описывая, как просто пописать в невесомости и как сложно делать там «большие» дела. Говорили, что таким образом он начал подготовку к предвыборной кампании в Конгресс. Однако россиян удивить политикой было уже трудно.

В течение всего полета, в нескольких трудных ситуациях, как всегда, объективные обстоятельства усугублялись субъективными качествами людей, и не только на орбите. Отношения между экипажем и ЦУПом обострились. Такие отношения всегда со всеми экипажами складывались непросто, однако чем выше были деловые качества космонавтов, тем проще и эффективнее налаживалось взаимодействие, это – факт. «Земля», как известно, имеет немало своих недостатков, но она большая, а коллективный разум умнее, – при правильной организации, конечно.

Кризис надвигался постепенно, а разразился в разгар лета, в конце июня. Почти катастрофическому столкновению предшествовали несколько серьезных отказов на станции (особенно трудными и продолжительными оказались поиски мест утечки «антифриза» и ремонт трубок бортового кондиционера), а также еще одна мартовская попытка повторной стыковки «грузовика» «Прогресс». Эту стыковку наметили провести для отработки ручного управления сближением с расстояния в несколько километров. Метод и аппаратура, известная под названием ТОРУ (телеоператорный режим управления), позволяли маневрировать и причаливать корабль, управляя им с борта станции. Начав эксперименты в феврале 1993 года с памятного парусного «Прогресса М-15», операцию на небольших расстояниях отработали, и ТОРУ даже спасла, по крайней мере один корабль, когда автоматическая система дала сбой на расстоянии около 200 метров. Теперь предприняли уже вторую попытку сближения с расстояния в несколько километров, когда скорость относительного движения составляла несколько метров в секунду. В таком движении законы орбитальной механики работают, как известно, вовсю, и задача сблизить корабль существенно осложняется. Решили рискнуть, как выяснилось позже, уже в процессе разбирательства аварии, без достаточной подготовки. Эта сложная задача требовала отработанной методики, хорошей тренированности космонавтов, отлаженной координации борта и Земли. В целом, не было уверенности, что при существующих средствах возможно выполнить дальнее сближение при помощи ТОРУ.