Текст книги "Восемнадцатый скорый"

Автор книги: Владимир Муссалитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

XI

Буквально за каких-нибудь два дня весна наверстала упущенное. Еще в пятницу под ногами хлюпал мокрый снег, а в понедельник вдоль больших и малых дорог уже неслись шумные весенние ручьи, весело дробя в быстрых, холодных водах яркое, слепящее солнце. В понедельник же и начались долгожданные каникулы. Новый день был непохож на другой. Выскакивая утром из дому, Сергей всякий раз отмечал перемены вокруг. Правда, его нередко опережала весенними весточками мать, поднимавшаяся много раньше, успевшая к его побудке прибрать кабинеты и коридоры райисполкома и, вернувшись домой, приготовить завтрак. И он, вслушиваясь в утренний, свежий голос матери, сладко потягиваясь под одеялом, пытался угадать, какой же нынче выдастся день, чем же еще новым, неожиданным будет отмечен он.

– А знаешь, сынок, – говорила мать, – грачи прилетели.

И он быстро, сбросив одеяло, соскочив босыми ногами на холодный пол, приникал к окну, отыскивая на дворе тех грачей.

– Теперь и скворушек ждать не долго.

Сергей вслушивался в знакомый, родной голос матери, и на него накатывала радостная волна, и он испытывал беспричинную радость. В эту минуту верилось, что мать будет жить вечно. Ничто на свете не сможет разлучить их.

Ему хотелось хоть в малом угодить матери, облегчить ее заботы. Он быстро застилал постель, подметал просяным веником пол.

– Спасибо тебе, помощник, – говорила она, гремя тарелками в тесной маленькой кухоньке. – Умывайся, да давай позавтракаем.

– Я сейчас, мам, – отзывался Сергей. – Половики вытрясу да за водой сбегаю.

– С половиками успеется. За водой пойдешь – не вернешься. А завтрак стынет, – говорила весело с кухни мать.

– Все, мам, иду!

Он быстро ополоснулся под рукомойником и шлепнулся на табурет, блаженно прикрыв глаза, принюхиваясь к духовитому сытному запаху тушеного мяса с картошкой, густо сдобренной жареным луком.

Первому мать, хотя он и пытался протестовать, наложила ему, потом себе.

– Нечестно, мам.

– Ешь, ешь, да не жучь, – сказала мать, взяв алюминиевую ложку.

Оба знали, о чем разговор. Сергей нередко замечал, что в его тарелке оказывались самые сладкие, самые большие куски, и, улучив минуту, незаметно перебрасывал их в тарелку матери. Да разве ее проведешь. Стоило, ему на долю секунды отвлечься, этот же кусок снова перекочевывал в его тарелку. А посуда матери уже была чиста, и она как ни в чем не бывало ставила ее в небольшой эмалированный тазик, служивший мойкой.

Он ел и жадно вглядывался в окно, в серую, ноздреватую холстину снега, горбившуюся в палисаднике, которую нужно раскидать подальше от завалинки, чтобы вода не просочилась в подполье, где с осени хранилась у них картошка и другие нехитрые припасы – капуста в глиняной макитре, крупные, густо пересыпанные солью и сложенные в посылочный ящик куски зажелтевшего сала. Он должен отбросить снег и от сарая, где в тесном закутке, пустом теперь, держали они с матерью поросенка и над которым сейчас на шестке важно восседали белые леггорновские куры, тесня друг дружку. Ему нужно было и переставить этот шесток поближе к двери, и почистить закуток, который скоро предстоит занять новому жильцу. Первые дни он, только что отнятый от матери, принесенный с базара, будет жить в кошелке, на кухне за печкой, и уж только потом, когда нестрашны станут ему холода, когда подрастет шерстка, окрепнут копытца, отнесут в сарай, где уже с ним не поиграешься, как прежде, и беззащитное повизгивание сменится недобрым порыкиванием. И хотя наперед было известно, чем все кончится, Сергей всякий раз чувствовал неприятный озноб, когда к ним в дом по-хозяйски, не снимая солдатской потертой шапки, ширкая разношенными кирзовыми сапогами, входил Шурик Широбоков. Засаленный ватник расстегнут, В тяжело, недобро отвисшем кармане угадывается финка со знакомой черной рукоятью.

– Ну пошли, хозяйка.

И мать, словно бы подстреленная этими словами, недобрым широбоковским взглядом, начнет излишне суетиться, делать что-то невпопад, пряча от Сергея глаза.

XII

Дома Сергей скинул и поставил к печке сапоги, радуясь, что кирзачи промокли самую малость и к вечеру успеют просохнуть.

Он решил сходить за линию к щитам, где надеялся случайно встретить Риту. Все эти дни он много думал о ней, и ему казалось, что она почувствует, догадается о его желании и будет ждать его.

– Ты куда это глядя на ночь? – спросила настороженно мать.

Он предвидел этот вопрос и, возясь у вешалки, пытаясь укрыться от внимательного взгляда матери, ответил как можно равнодушней:

– К Юрке Полосину сбегаю!

Мать промолчала, словно бы в чем-то заподозрив его.

– Правда, мам, мне очень нужно к Юрке! – сказал Сергей, сам удивляясь своему вранью.

– Да я разве против, – возразила мать. – Только ведь поздно.

– Мам, но разве это поздно. Сейчас только полвосьмого, погляди сама, – он показал на ходики, весь циферблат которых занимала хитрая кошачья морда с бегающими туда-сюда в такт маятнику глазами. Показал, чтобы как-то отвлечь мать. – Видишь, только полвосьмого. А я всего на час. Честное-пречестное!

– Ну смотри, – нехотя согласилась мать. – Да осторожнее по воде. Смотри не угоди в канаву.

– Тоже скажешь, мам, я ведь не слепой, – отозвался весело Сергей, радуясь, что вранье удачно сошло и мать отпустила его, натянул ставшее тесным и кургузым пальто и нырнул за порог, боясь, как бы мать не передумала в последнюю минуту.

На дворе собирались сумерки. Сергей взглянул на небо. Луны не было, хотя в календаре последний мартовский день был обозначен как полнолуние. По рассказам матери он знал, что на реках в темные ночи начинает трогаться лед. Видимо, нынешняя ночь и будет такой. И при мысли о ледоходе его обуяла странная необъяснимая радость. Он быстро проскочил прямой отрезок улицы вдоль шоссе мимо милиции, библиотеки, Юркиного дома, на какую-то минуту заколебался – может быть, и впрямь зайти к Полосину, позвать его с собой, но тут же решил, что делать этого не стоит, поводырь ему не нужен. Все что надо – выяснит сам. И, отбросив последние сомнения, решительно завернул в проулок, который выходил к железнодорожной линии. На той стороне была ее улица, стоял ее дом. Вот уже видна и высокая под шифером крыша, и высокий, плотно пригнанный забор.

Его охватила робость, и он чуть было не повернул назад. Но желание видеть Риту заставило пересилить страх.

Сергей взобрался по откосу и с безразличным скучающим видом стал прогуливаться взад-вперед по насыпи, перебирая рукой, словно бы пересчитывая тонкие штакетины щитов снегозадержания, составленные осенью шалашиком, как раз напротив дома Риты. Эти посеревшие от снега и дождя деревянные щиты были сейчас, наподобие складной книжки, развернуты вдоль всего гребня откоса.

Сергей, чутко прислушиваясь к каждому звуку со стороны ее дома, напряженно вглядывался в темневшую за высоким забором громадину, стараясь представить, сколько же комнат может быть в ней – три… пять, шесть? Этот дом за внушительным забором странным образом действовал на него, как бы ставя знак неравенства между ним, Сергеем Мальцевым – сыном уборщицы райисполкома, и ею, – Ритой Опалейко – дочерью лесничего, грудь которого была густо увешана различными наградами, а стены дома, как рассказывали, богатыми коврами и гобеленами.

Сергей поднял воротник куцего пальто и, прислонившись плечом к отсыревшим доскам щитов, стал неотступно следить за калиткой в глухом заборе. Неподалеку раздалось невнятное бормотанье, и он весь напрягся, прислушиваясь к странному говору, пока не догадался, что это весенний ручей весело и напористо торит себе дорогу. Сергею стало весело от простой разгадки.

Риты все не было. Сергей стоял, покачиваясь с пятки на носок, откидываясь временами к щиту, который мягко пружинисто подталкивал его в спину. Этой бесхитростной забавой он старался избавиться от беспокойства, вновь охватившего его. Да и с какой стати она пойдет сюда? Да и вспоминает ли вообще она ту встречу, когда все дворы и проулки, все сады и поляны, все пространство от земли до неба было залито загадочным лунным светом?

Она не выходила. И не было никакого движения на ее улице. В теплой тьме волглого весеннего вечера лишь слышался брех сидящих по дворам собак да глухой стук крыльев кур, деливших места на тесных насестах в сараях…

Он твердо решил: если Рита не выйдет – пойдет и постучится к ней сам. Он принялся не спеша считать до ста – по его мнению, она должна была появиться где-то между предпоследней или последней десяткой.

И вдруг на середине третьего десятка он услышал протяжный скрип калитки. И настороженно подался вперед. От забора – высокого, неприступного – отделилась девчоночья фигурка. На полпути к щитам она остановилась, словно бы к чему-то прислушиваясь, затем быстро и легко взбежала на насыпь. Он ждал ее, но все же появление Риты застигло его врасплох. Сердце принялось отчаянно молотить.

Она не видела Сергея, приникшего вплотную к щиту, чуть ли не всецело слившегося с ним.

– Рита, – негромко окликнул он и сделал несколько шагов навстречу. Но она, не слыша его оклика, забирала по насыпи вправо, а может, делала это и сознательно, уводя его подальше от дома.

Он перебрался на ее сторону и, приблизившись сзади к ней, вновь окликнул.

– Ой, кто это? – испуганно вскрикнула она.

– Да это же я, Сергей, – отозвался он, приближаясь к ней. – Неужели не узнала?

– Ах, это ты?

В голосе ее была досада, и это обескуражило его.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, глядя куда-то поверх его головы.

Разве она не знает, что привело его сюда?

– И давно ты здесь? – поспешно задала она другой вопрос.

Он ничего не ответил. Смешными и ненужными показались ему слова, что собирался сказать Рите в этот вечер. Он готов был провалиться сквозь землю.

Нужно было что-то сказать в свое оправдание, быть может, даже объяснить свое появление здесь чистейшей случайностью, а затем рассмеяться как можно веселее, беззаботнее, чтобы у нее не возникло никаких сомнений относительно искренности его слов. Вероятно, так, именно так и следовало поступить ему, но ведь он не предвидел столь неожиданного поворота событий.

«Как же так?! – думал в растерянности он. – Как же так?!» Во всей этой тьме и странной тиши весеннего вечера чудился чудовищный заговор.

Ему надо было уйти. А он стоял как пень, не в силах стронуться с места. Она порывалась о чем-то попросить, он догадался о чем и решил опередить.

– Ну ладно, я пойду, – сказал как можно безразличнее.

– Иди, Сережа, иди, – Рита радостно встрепенулась, – и не обижайся, пожалуйста, на меня.

– За что?

– Сам знаешь, – тихо отозвалась она.

Закусив губу, он сбежал вниз с откоса, в два прыжка перемахнул через матово поблескивающие во тьме рельсы и торопливо пошел по знакомому проулку к дому. У развилки чуть было нос к носу не столкнулся с Херувимом. Валерка, в расстегнутом пальто, в небрежно наброшенном на плечо широком цветастом шарфе, с непокрытой головой, выставив напоказ свою пышную черную шевелюру, шел, картинно покачиваясь на широко расставленных ногах, словно, моряк, вернувшийся на землю после долгих странствий. Этот гусак был настолько занят собой, своей походкой, что не сразу заметил Сергея. Их разъединяла лужа. Остановившись под фонарем, Херувим прикидывал, как лучше обойти ее. Воспользовавшись заминкой соперника, Сергей завернул за угол приземистого длинного здания милиции и, обогнув крыльцо с толстыми щербатыми балясинами, ушел неузнанным.

– Ну, молодец! – похвалила мать рано вернувшегося Сергея. – Пей чай, пока горячий.

– А ты разве не будешь?

– Я только что от стола, вот «Любовь Яровую» передают. Так села послушать.

Этот спектакль передавали по радио не впервой. И мать всякий раз с охотой слушала его. Сергей был рад возможности побыть одному. Попив чаю, он быстро разделся и, к удивлению матери, забрался под одеяло.

– Ты чего это, сынок?

Она подошла к кровати, потрогала лоб.

– Да нет, все нормально, – вяло ответил он. – Просто захотелось полежать.

– Ну лежи, лежи, – отозвалась успокоенно мать, вновь садясь к репродуктору.

Не слушая его возражений, убавила громкость.

– Отдыхай, ты сегодня намаялся, бедный.

Что ж, в этом она, пожалуй, была права. Более тяжелого дня в его жизни еще не было…

XIII

Четвертая четверть… В этих двух словах Сергею Мальцеву, и не только ему, слышалось что-то пронзительно-крикливое, воробьиное, короткое, не совсем серьезное, хотя учителя неустанно повторяли, что четвертая четверть – важная, итоговая, но сиятельным отличникам, унылым середнякам было ясно: четвертая четверть ничего существенно не изменит. В классных журналах, в табелях все уже сложилось так, как и должно было сложиться. И каждый получит свое.

Сергей смотрит на классную доску, следит за рукой математички, которая уверенно ведет в левом углу доски прямую горизонтальную линию и сверху под некоторым углом к ней опускает другую, соединяя их в одной точке. «Угол, под которым крыло встречается с воздухом, называется углом атаки», – вспоминает Сергей и думает в эту минуту о своем. Он пытался определить этот угол. Тут, конечно, больше пятнадцати градусов. А значит, воздух проходит по верхней поверхности крыла не плавно, а образуя завихрение. А этого как раз и следует избегать. Угол в пятнадцать градусов – максимальный для большинства крыльев. Он дает максимальную подъемную силу и максимальное лобовое сопротивление. Скорость, с которой подъемная сила уменьшается, характерна для каждого типа крыла…

Он изучил все книги по аэродинамике, которые удалось достать в районной библиотеке, теперь он знает, что существует свыше тысячи видов профилей крыльев и что суммарная подъемная сила крыла зависит от отношения между размахом крыла и хордой. Крыло с бо́льшим удлинением (при той же скорости и угле атаки) дает бо́льшую подъемную силу, чем крыло с меньшим удлинением.

Он сделал необходимые и верные расчеты, которые никто не поставил под сомнение в аэроклубе, куда он смотался в один из дней весенних каникул. Ехал с опаской. Боялся, как бы не сочли за чушь не только расчеты, но и идею постройки летательного аппарата.

Хорошо, если бы рядом оказался летчик Косаревский, вот кто бы смог помочь ему. А его-то как раз в этот день в аэроклубе не было. Дежурный ответил: будет на следующей неделе, а заодно уточнил – какое дело у Сергея к нему, не может ли кто другой помочь? Сергей рассказал. «Так считай – тебе крупно повезло, – рассмеялся дежурный, поглядывая искоса в листок на столе, придавленный толстым зеленоватым стеклом, – дуй мигом в десятый кабинет на второй этаж – там через пару минут у пилотов кончаются занятия – так ты к ним. Да посмелее».

Слова дежурного ободрили его. И, услышав за дверью шум почти такой, как и в школе, когда кончаются занятия, Сергей решительно открыл дверь и встретился с любопытными взглядами сидевших в классе. Их было человек десять – пятнадцать. Человеку в коричневой кожаной куртке, стоявшему за преподавательским столом, волнуясь, объяснил, что привело его сюда. «А ну-ка, а ну-ка, – сказал преподаватель, снимая плакат, закрывавший черную доску на стене, – это интересно, бери-ка мел и рисуй».

И Сергей, кроша о доску пересохший мел, быстро набрасывал чертеж, поясняя что к чему. «Интересно, весьма интересно», – приговаривал преподаватель, поглядывая со стороны на чертеж, бросая беглый взгляд то на Сергея, то на притихших пилотов.

У Сергея горели уши, щеки. Он весь напрягся в тревожном ожидании.

– Так, так, – преподаватель подошел к доске, пошевелил губами, словно стараясь что-то уяснить, провел пальцем, повторяя прямые линии чертежа.

– Скажи-ка нам, юный воздухоплаватель, а какова нагрузка на единицу поверхности крыла?

Сергей ответил. Человек в кожанке сдвинул брови, покачивая головой:

– Ну что же, расчет верный.

Он вновь нахмурил брови, всматриваясь в чертеж, затем озорно сверкнул глазами:

– А что, здорово рассчитано. Молодец.

Сергей не ждал такой похвалы, такой заинтересованности незнакомых ему пилотов, которые, обступив его возле доски, трогая за плечи, локти, давали ему советы, а он смущенно, растерянно кивал, слушая их, стараясь запомнить главное.

– Как построишь, дай знать, – сказал напоследок преподаватель. – Привезем тебя с твоим аппаратом сюда. На нашем аэродроме и будешь опробовать…

Математичка требовательно стучит мелом по доске. Сергей быстро обегает глазами класс, стараясь понять, кто же именно так раздосадовал ее.

– Это, между прочим, к тебе, Мальцев, относится, – говорит учительница, поймав недоуменный взгляд Сергея.

Он и не пытается оправдываться..

– Скорей бы звонок! – не скрывает своего нетерпения Баранов. Он откровенно с хрустом потягивается.

XIV

Восемь старых лыжных разнокалиберных бамбуковых палок, которые ему удалось выпросить у школьного физрука, удачно складывались в два крыла и стабилизатор, длинный бамбуковый шест для прыжков в высоту, сломанный посередине и валявшийся в школьной кладовке, тоже пошел в работу. Сергей склеил его казеиновым клеем, для большей прочности крепко обмотал изоляционной лентой. Этот бамбуковый шест, пройдя над велосипедной рамой, должен вместе с рамой стать опорой для крыльев и стабилизатора.

Три недели ушло у него на раскрой и прошивку рваных простынь, пропитку их для прочности сложным составом. И крылья, и стабилизатор, и остальные детали аппарата он делал тайком, в заброшенном, с высаженными рамами, сыром, сложенном из железнодорожных шпал бараке на окраине поселка, где раньше, когда прокладывали шоссейную дорогу, жили дорстроевские рабочие. Недалеко от барака валялась черная, в оплывах гудрона железная печка, источавшая и сейчас горьковатый, специфический запах.

От его дома до барака дорстроевцев было километра три с половиной. Но теперь, став обладателем прекрасного харьковского велика, Сергей не считал это за расстояние. Одно удовольствие – промчаться по сухому, поблескивающему на солнце шоссе, слушая легкий посвист стальных спиц и мягкое лопотанье хорошо подкачанных шин.

У барака он резко осаживал быстрый велик, убеждаясь в надежности и безупречности тормозов. Заслышав привычный звук, из-под барака, радостно поскуливая, непомерно вытягиваясь в длину гибким худым телом в золотисто-рыжей шерсти, вылезала бездомная собака, прозванная им Динкой.

Потрепав за ухом, Сергей спешил сунуть ей захваченные из дому кости, хлебные корки, вареную картошку. Делал он это украдкой от матери, и вовсе не потому, что та могла запретить таскать куски из дому – мать была сердобольной. Просто пришлось бы рассказать все о Динке и о дорстроевском бараке.

Осмотревшись по сторонам, он сбрасывал ржавую петлю с осевшей хлипкой двери и ступал в полутемный, отдающий сырым, нежилым запахом коридор.

Динка вскакивала следом за ним, вертясь под ногами, продолжая ластиться, слегка прихватывая зубами штанину, теребя ее.

– Ты уж не мешай, пожалуйста, – просил он, поднимая с пола старую расшатанную лестницу с тремя перекладинами, что было весьма кстати – не всякий рискнет полезть по такой лестнице на высокий чердак.

– Пусти. По-хорошему прошу! – старался как можно строже говорить Сергей.

Но Динка повизгивала от радости, толкалась мордой под мышки, щекоча его. И как только он заносил ногу на лестничную ступеньку, заливалась обиженным лаем.

Сергей делал ей с чердака знаки, призывая молчать, не привлекать, внимания к дорстроевскому бараку, стоявшему вблизи от шоссейки.

Динка обиженно ложилась под велосипедом, уткнув морду в передние лапы.

– Вот и молодец, лежи и охраняй, – негромко хвалил он, а сам принимался за работу.

Крылья и стабилизатор были полностью готовы. Оставалось сделать стойки – легкие и прочные, которые будут держать крылья. Для этой цели он присмотрел у Жоры-тряпичника в «Утильсырье» две длинных алюминиевых трубки, которые тот не хотел отдавать. Потом отдал, потребовав взамен три пуда железок. Сергей радостно согласился, хотя не представлял, где он сможет раздобыть почти полсотни килограммов металлолома. Однако долг мог и потерпеть, а работа торопила. В мастерской на радиоузле Сергей распилил обе трубки на равные части и получил четыре стойки.

От крыльев Сергей не мог оторвать глаз. Специальная пропитка и наложенная краска скрыли штопку, и теперь, глядя на ровную, лакированную плоскость, трудно предположить, что сделана она из старых рваных простыней и плотных листов ватмана, подклеенных изнутри.

Сергей встал у слухового окна, жадно вдыхая легкий весенний воздух, который не столько успокаивал, сколько будоражил душу.

Внизу лежал поселок, обозначенный по центру высокой красной кирпичной башней водокачки. Он отыскал свой дом, школу, Ритин дом, дом Юрки Полосина и, слегка прикрыв глаза, вздохнул. Все они: и мать, и Рита, и Юрка, и даже Херувим – живут и ничегошеньки не знают о том, что через каких-нибудь пару недель, когда над землей поднимутся легкие восходящие потоки, его аппарат воспарит в небо на зависть всего поселка.

Прикрыв ладонями глаза от яркого солнца, люди будут недоумевать – кто же это такой дерзкий? Но, разглядев на плоскостях две ярких буквы СМ – поймут, что в небе он – Сергей Мальцев.

Внизу, под стеной дома послышался шорох. Сергей напрягся, обратился в слух. Тревога была напрасной. Динка скребла лапами о стенку. Он улыбнулся и снова принялся за работу.