Текст книги "Восемнадцатый скорый"
Автор книги: Владимир Муссалитин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)
Мысль эта развеселила Алексея, и он стал думать о предстоящем свидании с девчатами из гарнизонного магазина. «Резиновую Зину купили в магазине, резиновую Зину в корзине принесли». Хотя при чем тут Зина? Насколько он помнил, Якушев говорил, что одну зовут Валя, другую Галя. Одна, должно быть, блондинка, другая… Впрочем, в любом случае неплохо! «Хороши весной в саду цветочки, еще лучше девушки весной». Так, кажется, поется.
В него неожиданно вселился веселый бес. Эта перемена в настроении не осталась незамеченной ребятами, которые усердно и торопливо готовились в увольнение.
– Ну вот, – удовлетворенно заметил Исмаилов, – теперь на человека похож, а то ходил мрачнее тучи.
Субботнее увольнение было самым массовым. И сейчас, в ожидании желанного часа, курсанты толпились в бытовке, оживленно переговариваясь.
Родин с особым пристрастием осмотрел себя в зеркало. Лицо было чистым, но он на всякий случай прошелся еще раз электробритвой – ладной «Агиделью», подаренной стариками по случаю поступления в училище.
Якушев подглаживал брюки и из своего угла искоса поглядывал на него.
Подвернувшийся Быков, тронул пальцем стрелку, которая выходила у взводного всегда идеально, и тут же торопливо отдернул, сделав страдальческое лицо, будто совершил порез. Сосредоточенно, торопливо, вызвав дружный смех ребят, принялся посасывать несчастный палец.
Якушев проигнорировал шутку, продолжая ловко работать утюгом.
– Ну и жестоки вы, товарищ сержант, – продолжал паясничать Быков, по привычке держась возле Малахова, – никак не жалеете бедные девичьи сердца. О такую стрелку убиться можно!
– Поговори мне еще, – сказал многозначительно Якушев, отставляя в сторону горячий утюг, довольно оглядывая свою работу.
– Ну кто с нами? – спросил Якушев знакомых ребят на КПП. – Нет желающих? Тогда счастливо скучать.
Они миновали дежурных и вышли за ворота училища. В какой-нибудь сотне метров от КПП стояла будка телефона-автомата, постоянно опекаемая курсантами. Был тот редкий случай, когда она пустовала, и, обрадованный тем, что никто не помешает его разговору, Якушев заспешил к автомату.
Родин стал рядом с будкой, напустив на себя безразличие, лениво следя за тем, как Якушев набирает номер. Стенка, на которой висел громоздкий, старого образца автомат, была густо испещрена фамилиями, номерами телефонов. Хоть заходи и от нечего делать звони на выбор. Впрочем, некоторые курсанты ради хохмы так и делали. Рассказывали, что иным даже везло. Родин, правда, никогда не пытал этой удачи. Но к этому старому телефону-автомату, стоявшему за стеной училища, испытывал весьма добрые чувства. Телефон-автомат дважды, когда требовалось смотаться в самоволку, крупно помог ему. Надоумили ребята, которые не раз сами прибегали к этому нехитрому способу обмана дежурных на КПП. Заключался он в следующем: тот, кому надо было дать тягу, бежал на КПП с просьбой разрешить позвонить по автомату в город. Отказать не было никаких оснований. Тем более внешний вид курсанта, выбежавшего налегке, в одной гимнастерке, не допускал подвоха. Для отвода глаз на тот случай, если дежурный усомнится и выглянет за ворота, беглец бежал к телефонной будке и, убедившись, что никто за ним не следит, давал знать товарищу за стеной, который тут же перекидывал ему шинель и шапку.
Сообщником у Родина в трех его самоволках был Исмаилов, всякий раз напоминавший Алексею, что если тот попадется, чтобы не выдавал его. Разумеется, эти предупреждения были излишни. Родин никогда бы не заложил своего товарища, как бы худо ему ни пришлось.
Номер был занят. Якушев, однако, не терял надежды, вытаскивал и снова вкладывал двушку, стучал по рычагу, усердно крутил диск. У будки уже подсобрались ребята, в основном малознакомые, с первого и второго курсов. Они нетерпеливо посматривали на маячившую в будке рослую фигуру Якушева. Сержантские лычки и три полоски на рукаве того невольно сдерживали их эмоции..
Наконец Якушев дозвонился. Разговор был коротким, видимо та, с кем разговаривал Якушев, была поставлена в жесткие рамки.
– Порядок! – бросил Якушев, выходя из будки, снисходительно окидывая толпившихся у будки курсантов, расступившихся перед ним.
Лицо Якушева выражало явное удовлетворение, но он не спешил с объяснениями, сознательно подогревая любопытство товарища. Но Родин и не лез с расспросами. Это было не в его характере.
– Они до семи пашут, – обронил наконец он, видя, что Родин не проявляет никакого интереса к телефонному разговору, – так что в сквере напротив военторга.
Якушев хорошо знал этот сквер, где лежала большая полутонная серая глыба в честь основания города, стояло с пяток скамеек, где обычно сиживали, подкармливая сытых медлительных городских голубей, старушки, у которых, казалось, иных забот и не было.
– Видимо, надо зайти и что-нибудь взять, – так же небрежно, в тон Якушеву сказал Родин.
– Что ты имеешь в виду?
– Что-либо из горючего.
– Я думаю, у них все это есть.
– Но неудобно вот так, с пустыми руками, – сказал Родин.
– Чудак-человек, – усмехнулся Якушев, – да они и без этого на седьмом небе от счастья. Где им еще таких мужиков сыскать.
– Ну если так! – принял якушевскую шутку Родин. – И все же надо что-нибудь взять! Может, торт какой или цветы?
– Хотел бы я знать, где ты их сейчас достанешь? – заметил с иронией Якушев.
– Давай поищем, – предложил Родин, – время-то есть!
Таких мест, где можно купить цветы, в городе было немного. На базаре, судя по времени, делать уже было нечего, в цветочном магазине тоже.
Чтобы не терять попусту время, решили сходить к музею, где с первых теплых дней начинали приторговывать цветами загорелые гости из южных областей.
– Только уговор, – предупредил Якушев, – с цветиками этими будешь разгуливать сам. Меня уволь.
– Хорошо, – согласился Родин, – постыдного в этом ничего не вижу. Патруль по крайней мере с этим не остановит.
Они вышли на Советскую. Улица была полна нарядно одетых, неторопливо прогуливающихся людей. Одни шли к Уралу, другие спускались от набережной к центру города. Якушев приосанился, с нескрываемым интересом вглядывался в лица встречных. Разумеется, его больше занимали молоденькие девчата.
– А ничего деваха! – изредка комментировал он, задерживая взгляд на какой-либо приглянувшейся девчонке. – Не туда смотришь, левее, – пояснял он Алексею, хотя тот вовсе и не думал оценивать якушевские находки.
Рядом со взводным, державшимся, как всегда, свободно и независимо, Алексей чувствовал себя неловко. Ему казалось, что встречные догадываются об их нынешних планах. Хотя все это, конечно, была ерунда и никому абсолютно не было дела до них. Люди радовались теплому апрельскому дню, тому, что на какое-то время они могут забыть о своих заботах, службе, домашних делах. Родин, видя этих беззаботных, нарядных людей, одевшихся как на праздник, вдруг неожиданно подумал, что наверняка каких-нибудь лет тридцать назад, когда были еще свежи воспоминания о недавней войне, люди вряд ли бы вот так бродили беспечно по улице. Дела бы не пустили, нужда, в которой они тогда жили. Да и какими нарядами могли похвастаться, например, его мать с отцом?
Под стеной городского музея, слева от короткой и толстой пушки времен пугачевского восстания, которую дополняло установленное тут же, на постаменте, тяжелое чугунное ядро, несколько женщин в пестрых восточных платках бойко торговали тюльпанами. Цветы лежали вроссыпь на крышках чемоданов, стоявших в ногах у женщин.
Якушев критически окинул тюльпаны, которые от дальней дороги и тесноты в чемодане успели привянуть.
– Неужели будем брать? – обратился он удивленно к Родину.
Вопрос был пустым. Другого выхода, и это хорошо знал сам взводный, просто не было.
Но и идти на свидание к девчатам с такими цветами тоже было неловко.
Видя замешательство Алексея, смуглая казашка заторопилась.
– Бери. Бери. У меня рука легкая. Смотри, какие красавцы.
Она торопливо сунула руку в банку с водой, окропила, встряхнула тюльпаны.
– Гляди!
– Да, да, – согласился Родин, хотя никакого чуда с цветами пока что не произошло.
– Сколько тебе? Пяток? – не отступала цветочница.
– Спасибо, спасибо, – растерянно пробормотал Родин, будучи и сам не рад, что связался с назойливой женщиной. Он уже готов был отказаться от своей затеи, но тут в ряду цветочниц заметил только что пристроившуюся пожилую сухонькую женщину с черной дерматиновой сумкой. Она наклонилась над сумкой, собираясь выставить в общий ряд свой товар, и Родин, надеясь на удачу, поспешил к ней.
Женщина вытащила на свет маленькие букетики синих цветов. Что-то родное, из детства напомнили они. Подснежники? Только те, что они собирали в своем лесу по весне, были гораздо мельче, у этих же лепестки были крупные и яркие.
– Два букетика, – попросил он.
Цветы оказались дешевыми, женщина дала ему с рубля полтинник сдачи.
– Фиалки взял! – констатировал Якушев. – А что, очень даже недурственно!
Они выбрались из толкучки и в ожидании свидания обошли расположенные по соседству тут же, на Советской, два старых кинотеатра – «Октябрь» и «Победу», разглядывая рекламные снимки фильмов.
В очереди к кассам толпились знакомые ребята из «летки».
– Держись, гвардия, – подбодрил их Якушев.
Без пяти семь Якушев и Родин были в сквере, а в пять минут восьмого появились они – две модно одетых симпатичных девчонки. Они шли, оживленно переговариваясь между собой, сознательно не обращая внимания на них. Не доходя каких-нибудь трех-четырех метров до места, где стояли Якушев с Родиным, вскинули головы и, сделав притворный вид, что только сейчас заметили их, рассмеялись.
– Родин, мой товарищ. Я бы даже сказал больше! – представил Алексея Якушев.
– Валя, – назвалась большеглазая девчонка, с синей, под стать глазам, косынкой на шее.
Родин с удовольствием пожал пухлую, теплую ладошку.
– Ну а я – Галя! – озорно взглянув на Алексея, словно дразня его, встряхнула непокрытой головой другая.
Волосы у нее были густые, волнистые и, как отметил про себя Алексей, светоносные. Алексей, с трудом скрывая свое восхищение, перевел взгляд с Гали на Валю. Нет, право же, одна стоила другой. Чтобы сразу две таких красивых, да вместе, такого он еще не встречал! Якушев уловил этот немой восторг товарища и слегка толкнул его локтем, мол, что я говорил. «Молодец, Якушев!»
Родин испытывал сейчас в душе благодарность к товарищу. Алексею даже стало стыдно за то, что он был так несправедливо суров к Якушеву, осуждал его легкомысленное отношение к девчатам.
Внимание прохожих, видимо, щекотало, самолюбие девчонок, и они попеременно прыскали, кокетливо поигрывая маленькими букетиками, подаренными им новыми знакомыми.
– Ну какие у нас планы? – решительно приступил Якушев.
Девчата на какое-то время замешкались, как бы о чем-то раздумывая. Якушев выжидал.
– Можем пригласить к себе на пельмени. Как смотрите на это? – сказала Валя.
– Пельмени – это прекрасно! – отозвался Якушев. – Кто же откажется от такого. Мы с Алексеем – за!
Родин согласно кивнул.
– Тогда поехали! – сказала Валя, взяв под руку свою подругу, озорно глянув на курсантов.
– Мы в звене прикрытия, – сказал Якушев, пропуская девчат.
– Вот и хорошо. Значит, безопасность обеспечена, – отозвалась Валя.
Девчата жили недалеко, на Челябинской. Решили пойти пешком. Якушев балагурил, то и дело сыпал шутками, девчата не переставая смеялись, а он, ободренный этой поддержкой, старался еще пуще.
Этот трехэтажный, старой кладки дом в самом начале Челябинской запомнился Алексею еще в первый приезд, когда, сдав вступительные экзамены в училище, он бродил по городу, стараясь запомнить старые и новые улицы.
Они поднялись на лестничную площадку второго этажа, Валя вытащила из сумочки ключ и открыла дверь.
– Прошу!
Двухкомнатная квартира была обставлена просто, но со вкусом. Пока девчата, отклонив их помощь, стряпали на кухне пельмени, Якушев, включив магнитофон, по-хозяйски расхаживал по квартире, присаживаясь то на кресло, то на кушетку, с удовольствием обминая мягкую мебель из румынского гарнитура. Родин подумал, что, быть может, взводный уже бывал здесь.
– А недурно устроились? – заметил Якушев. – Знаешь, кто ее пахан? Строитель. Простой строитель. И мать что-то вроде этого. Сейчас где-то за границей, кажись в Пакистане, завод металлургический строят. А ее вот тут хозяйничать оставили.
– Никак сплетничаете? – раздался с кухни голос Вали. – А говорят еще, что это женское занятие.
– Все! Ша! – пообещал Якушев и перемотал магнитофонную ленту. – Отстаете от жизни, девочки, Эти шлягеры уже вышли из моды.
– А мы за ней и не гонимся, – сказала Валя, набрасывая на стол белоснежную, накрахмаленную скатерть, умело расставляя мелкие и глубокие тарелки.
– Мы, чай, не баре! – прихлопнул радостно в ладоши в предвкушении пиршества Якушев. – Могли бы запросто и на кухне.
– А мы решили в честь высоких гостей задать званый ужин здесь.
Валя надела синий с белой оторочкой передник. Она была в нем особенно привлекательна. Пижонство, что бросилось в глаза Алексею на улице, с нее словно бы рукой сняло. Перед ними была свойская, компанейская девчонка, знающая толк в домашнем хозяйстве. С ней было просто и легко. О подруге ее Алексей ничего сказать не мог – она держалась все время как бы в тени. Как вошла на кухню, так и не выходила оттуда, односложно, словно бы с неохотой, отвечая на те вопросы, которые бросал ей Якушев, занявшийся магнитофоном. «Интересно: что, она всегда такая или же только сегодня, – думал Алексей, – о чем с ней говорить?»
В том, что ему придется занимать Галю, Алексей не сомневался. К тому же отношения между Якушевым и Валей обозначились весьма четко. Она не скрывала своей симпатии к нему. Как, впрочем, и он. Хотя взводного не так-то просто понять, он, кажется, не прочь был заняться и неразговорчивой Галей. И Алексей нисколько не сомневался в этом, разговорил бы ее. Взводный обладал особым даром по женской части. И не скупился делиться с другими своим опытом.
Пельмени вышли на славу! Сочные, душистые. Они махнули по тарелке с бульоном и еще по тарелке со сметаной. Запотевший графинчик водки, выставленный Валей из холодильника, снял скованность, и они говорили как старые знакомые, перебивая друг друга, позволяя себе порой такие шутки, на которые бы в иной обстановке не отважились.
Якушев затянул популярную в том сезоне песню, и Валя с Галей, благодарно взглянув на взводного, поспешили подтянуть. Но взводный взял чересчур высоко и скоро осекся. Якушева это не смутило, он стал по очереди перебирать песню за песней, удивляя всех своими познаниями в песенном жанре. Расхрабрившийся, разгоряченный вином Родин позволил себе шутку в адрес товарища, сказав, что он наверняка перепутал двери, ему бы с таким голосом не в летное училище, а в армейский ансамбль, форма та же военная, а служба уже иная, беззаботная.
– Ну спасибо, утешил, – поблагодарил Якушев, по-своему истолковавший шутку, снова включая успевший остыть магнитофон.
– Давайте танцевать? – предложила осмелевшая Галя, повернув лицо к Алексею.
Щеки ее покрылись легким румянцем, глаза весело блестели. Родин, в отличие от Якушева, был плохим танцором, но отказаться ни за что бы не посмел. Мелодия была в ритме блюза, и Родин, взяв осторожно за талию партнершу, начал медленно и торжественно раскачиваться в такт музыки.
– Ой, вы так забавно танцуете! – сказала Галя.
– Как? – насторожился Алексей.
– Непривычно.
Глядя на них, вылез из-за стола и Якушев, видимо решив отделиться, ушел с Валентиной в другую комнату.
Дверь туда была приоткрыта, и Родин, оказываясь вблизи, мог временами видеть эту пару, уединившуюся в полутемной, затененной шторами, комнате. Они там тоже топтались для вида, но Родин видел, с какой нежностью и страстью обнимает взводный свою подругу.
Время от времени до него доносились шепот, чмоканье, сдавленный смех, он услышал даже адресованный ему призыв о помощи. «Уймите вашего товарища», – смеясь, просила Валя. Но по ее голосу Алексей понял, что это своего рода предупреждение, своеобразный намек, чтобы они, чего доброго, не вошли к ним.
Чтобы не смущать Галю возней, слышавшейся из-за стенки, Родин прибавил громкость. Алексей вернулся к девушке более смелым, решительным. Алексей придвинул к себе Галю, обнял за плечи. И к своему удивлению, не встретил сопротивления. Ее пушистые, нежно пахнущие волосы щекотали ему лицо. Он несмело дунул на них. Она тихо, счастливо улыбнулась и слегка коснулась щекой его плеча. Ему было хорошо, от того, что она ведет себя вот так просто, естественно, не строя из себя недотрогу. «А ведь мне хочется поцеловать ее», – подумал Алексей, крепче обнимая Галю, заглядывая в глаза, смутившие его своей глубиной.
– Не надо, – тихо, расслабленно прошептала она, закрыв глаза, откинув голову, и Алексей, робея, сдерживая ставшее неровным дыхание, тихо коснулся ее губ.
Это был первый в его жизни поцелуй. Благодарный за то, что она не осмеяла, не оттолкнула его, Алексей прижался к ее щеке, их дыхания смешались, дурманя обоих. В груди становилось тесно. Галя сплела на его шее руки и жадно обожгла его губы, лицо торопливыми, горячими поцелуями и с легким стоном отстранилась от него.
Подобного с ним не случалось. Он был ошеломлен, растерян, не зная, что делать теперь ему. А она, прислонившись к стене, словно бы по-новому разглядывала его. За стеной послышалась возня, шлепки, веселое повизгивание. Алексей прошел и плотнее придвинул дверь.
– Я поставлю, пожалуй, чай, – нарушила неловкое молчание Галя.
– Потом, – сказал Алексей и, взяв ее за руку, подвел к окну.
В открытую форточку веяло вечерней свежестью.
– Вам не холодно? – Алексей испытывал необъяснимую нежность к девчонке, по сути еще малознакомой, но уже каким-то краешком вошедшей в его судьбу. Она стояла, приблизившись вплотную к окну, словно пытаясь что-то разглядеть во тьме. Осторожно, боясь потревожить, Алексей опустил на ее плечи руки, тихо касаясь губами ее волос. Она была словно заворожена, и потому неожиданно прозвучал ее вопрос:
– Вы меня, конечно, будете осуждать, да? Только честно!
– За что? – удивился Алексей.
– За то, что случилось!
– Ну во-первых, если кто виноват, так только я, – поспешил объясниться Родин. – А потом, мне думается, – ответил он растерянно, – ничего такого, кажется, не произошло. Мне очень хотелось поцеловать вас. Только и всего.
– Вы хотите сказать, для вес это дело обычное, – уточнила Галя, и в голосе ее послышалось что-то неискреннее.
Он не нашелся что ответить. В эту минуту к ним вошел Якушев. Лицо его было красным, ворот гимнастерки расстегнут.
– Выясняете отношения? – бросил он на ходу, прошел на кухню, открыл кран и прямо из-под него принялся шумно, жадно пить с протяжным полувздохом-полувсхлипом.
Галя неопределенно покачала головой, то ли осуждая, то ли, наоборот, одобряя поведение Якушева, переводя взгляд с двери кухни на дверь спальни, откуда минутой назад он вышел и где сейчас раздавался подозрительный шорох.
Снова появился Якушев, утирая мокрые губы, многозначительно подмигнув им, задержал взгляд на Галине, Алексей был удивлен тем, как переменилась в лице она, жадно ловя улыбку Якушева, как ловят поклонницы цветы, брошенные небрежно со сцены щедрой рукой маэстро.
«Вон оно что, голубушка? – подумал Алексей. – Оказывается, ты к нему неравнодушна. Теперь понятно, почему ты была такой потерянной вначале. Твои интересы, оказывается, совпали с интересами подруги. Но затем, чтобы не портить обедню, ради скуки решила позабавиться со мной. Весьма великодушно».
Алексею стало неловко за себя. Он почувствовал, как у него горят кончики ушей.
– Что вы заскучали? – спросила Галя, уловив перепад в его настроении.
– Да так, – неопределенно отозвался он, чувствуя, что трезвеет и уже тяготится свиданием.
Его приятельница снова вызвалась поставить чайник, и он на сей раз не стал отговаривать, заняв ее место у окна.
Во дворе из темноты слышалась гитара. Кто-то невидимый, как бы в раздумье, перебирал струны. Откуда-то издалека, не нарушая идиллии теплого апрельского вечера, долетел свисток тепловоза, скорее всего маневрового, гудки у проходящих мимо, насколько он знал, были отменены.
Алексей вспомнил проводницу с восемнадцатого скорого, так и не отозвавшуюся на его письма. «Ну и пусть, – подумал он, – рано или поздно надоест ей играть в молчанку». Странная, казалось бы ничем не оправданная, была эта уверенность. Но он верил.
Чтобы заняться чем-либо, Алексей стал перебирать книги.
– Не тем занимаешься, – сказал с ухмылкой Якушев, появляясь из спальни, подталкивая Валю, замешкавшуюся в дверях, прищурившуюся от яркого света люстры.
Она прошла на кухню, и было слышно, как они о чем-то негромко переговариваются с подругой.
– Ну как? – спросил Якушев.
Родин пожал плечами.
– Ничего, – подбодрил Якушев, – главное, не терять надежды.
Он по-хозяйски уселся в мягкое кресло и, закинув ногу на ногу, блаженно затянулся сигаретой.
– Пожалуй, нам пора, – напомнил Родин о времени.
– Куда спешить. Добро бы домой. А ты того, не упускай ее. Видел, какие девахи. Сюда бы хорошо с ночевкой. Смотри какая хата! Ну ты чего скис? Давай-ка малость для настроения.
Плеснул в рюмку себе и Алексею, Родин выпил без особой охоты.
С кухни вышли девчата.
– Втихаря, да, – погрозила пальцем Валя.
Якушев протянул руки, пытаясь обнять ее за талию.
– Не приставай! – с напускной строгостью сказала она, отводя его руки.
– Вот так всегда, – пожаловался Якушев товарищу.
– Вам только волю дай!
– Ну и что? – спросил Якушев.
Родин хмуро наблюдал за этим спектаклем, что пытались сейчас разыграть взводный и его подруга. Хотя что они ему! Или он завидует им?
Галя, стараясь не встречаться взглядом с Родиным, разлила в яркие чашки чай.
– Отличный чаек! – воскликнул Якушев, шумно прихлебывая.
Валя испытующе смотрела на него. Но Якушев, казалось, и не замечал этих взглядов, обращая больше внимание на Галю, словно бы стараясь вызвать ревность своей подруги. И это ему вроде бы удалось. Валя нахмурилась и в продолжение всего чаепития молчала. Галя же, наоборот, вертя конфетную обертку, улыбалась каким-то своим тайным мыслям.
Якушев, довольный собой, пытался шутить, но шутки не имели прежнего успеха. Разговор тоже не клеился. Для приличия еще немного посидели, вновь слушая знакомую пленку. Из репродуктора на кухне пропищал сигнал точного времени. Якушев потянулся, вздохнул. Родин встал, поблагодарил девчонок, Галя молча кивнула и стала собирать пустые чашки.
– Не забывайте, – сказала Валя, протягивая руку Родину.
Алексей слабо пожал ее. Галя стояла за спиной подруги, продолжая улыбаться своим потаенным мыслям.
– Чао! – послал общий привет Якушев и, наклонившись к Вале, обхватив крепко за талию, быстро поцеловал ее.
– Ну и кот! – сказала, опешив, она. – Ну и кот!
