Текст книги "Восемнадцатый скорый"
Автор книги: Владимир Муссалитин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)
XIX
Районное отделение милиции находилось в центре поселка, в одноэтажном, далеко уже не новом деревянном доме в пять окон. Обычный дом. От соседних он отличался разве что высоким, крепким дощатым забором, опоясывавшим дом позади. За этим забором виднелась новая шиферная крыша и почти под самой крышей – окна, забранные с боков и снизу в виде корзинки досками.
В палисаднике под окнами милиции, между двух клумб с маргаритками, стоял на земле, на тяжелой станине, чугунный, изящный лев. Выражение его добродушной морды было мечтательным. И вряд ли кого мог устрашить этот лев.
Я прошел в темный, прохладный коридор. Одна из длинных стен коридора, в углу которой стоял на табурете бачок с питьевой водой, была занята серией плакатов о мирных подвигах наших повседневных защитников, другая стена была отдана под объявления о приеме в милицейские школы…
Я не знал, к кому мне следует обратиться. Открыл одну дверь, но комнатка, середину которой занимал массивный дубовый стол, была пуста. Пустой была и вторая, соседняя, такая же маленькая комнатушка.
Я подумал, что, пожалуй, неудобно бродить одному по кабинетам такого сурового учреждения, и покашлял, в надежде, что кто-нибудь отзовется.
В коридор тут же выглянул молодой сержант. Завидев незнакомого, поспешил придать себе должный вид. По его чрезмерной серьезности я понял: объясняться с ним придется долго и потому, неожиданно для самого себя, спросил, на месте ли начальник. На месте – ответил сержант, уточнив вначале, по какому делу он мне нужен. По очень важному, ответил я. Сержант какое-то время раздумывал, разглядывая меня, прикидывая, видимо, настолько ли это серьезное дело, чтобы тревожить начальника, затем скрылся за дверью. И через минуту позвал меня.
В милиции мне приходилось бывать редко, и, войдя в кабинет начальника, я невольно растерялся.
– Слушаю! – сказал начальник. В его голосе я услышал готовность выслушать все, что угодно.
Я решил, что необходимо представиться, и вытащил свое корреспондентское удостоверение.
Майор внимательно поочередно посмотрел то в удостоверение, то на меня и, найдя все верным, вернул.
– Слушаю вас, товарищ Володин, – сказал он.
Я объяснил начальнику, что мне нужно, чувствуя, что говорю много лишнего, не относящегося непосредственно к делу, но зная и то, что, пожалуй, без этого лишнего не обойтись, что нужно заинтересовать и самого начальника милиции, от которого, как я догадывался, зависело немалое.
– Понял вас, – сказал он, как только я закончил свое объяснение.
Майор вытащил из черного пластмассового стакана на углу стола неровно заточенный толстый цветной карандаш и постучал им о синее сукно стола.
– Пишите заявление. Самое обычное заявление на простой розыск. Будем искать вашу даму. Как там ее?
– Найдич, – подсказал я.
– Будем искать эту самую Найдич. Скоро не обещаем. Как начальник паспортного стола вернется – она у нас на сессии в институте, – так мы за поиски этой дамы и примемся. А пока пишите заявление.
Майор решительно прихлопнул ладонью по столу.
– И долго будет идти розыск?
– Как пойдет, – уклончиво ответил майор. – Может, месяц, а может, и год.
– Хотелось бы побыстрее!
– А это и от вас будет зависеть, – сказал начальник. И, видя мое удивление, пояснил: – Чем больше данных о ней сообщите, тем скорее найдем.
Майор пояснил, что необходимо указать мне: год и место рождения, последнее место жительства, ближайших родственников, родственников по мужу… Ничего этого я, конечно, не знал и знать не мог. Не был уверен, что и Бородин смог бы ответить на эти вопросы…
Начальник милиции, видимо довольный тем впечатлением, что произвели на меня его слова, улыбнулся всем лицом, обнажив оба ряда крепких здоровых зубов.
Видя мою нерешительность, майор пояснил:
– Заявление можно написать в произвольной форме, – кому – от кого. И затем далее обо всем, что вас интересует.
Бородин говорил мне, что Найдич Надежда Карповна жила раньше в Гомеле. Об этом я и написал в своем заявлении.
– Конечно мало, – сказал майор, бегло пробежав мое заявление, – но зацепка уже есть.
Взяв красный карандаш, он быстро начеркал в левом углу: Нач. пасп. ст. Прошу начать розыск.
Я вздохнул с облегчением, будто сделал очень большое и важное дело.
Провожая меня к двери, майор стал жаловаться на то, что функции милиции так обширны и с него за столь многое спрашивают, что порой и не знаешь, за какое дело в первую очередь браться.
Я выразил свое сочувствие майору. На прощание мы потрясли друг другу руки, и я вышел на улицу. Впереди виднелась чайная. С огромной – белым по зеленому – вывеской.
Была та самая пора, когда солнце, перевалив за половину, уже не поддает жару, но жар этот теперь сам по себе исходит, испаряется от железных крыш, от стен домов, от булыжника, от всего того, что день-деньской лежит и стоит под солнцем.
Из открытой настежь двери столовой несло поджаренным луком, подсолнечным маслом и другими дурманящими запахами кухни. У буфетной стойки толпились мужчины. Пиво летом в районной чайной всегда праздник. Я тоже занял очередь в буфет и, получив свою кружку пива, сел к окну за свободный столик. У меня были свежие газеты, и, не спеша потягивая пиво, я стал просматривать их.
– Можно присесть к вам?
Я отложил газету и увидел Старкова. Обе его руки были заняты кружками с пивом. Старков поставил их на стол, стянул с головы синий суконный картуз и, кивнув на полдюжину кружек, сказал:
– Самое времечко пивка полить.
Он покосился на соседние столики и, расстегнув ворот рубахи, жадно припал к кружке.
– Люблю бочковое! – крякнул он, опорожнив первую кружку. – Приезжал на почту, брату позвонить. А вы по какому делу, если, конечно, не секрет?
Я подумал, сказать или нет. И все же сказал, следя за выражением его лица.
– А для чего нужна Найдич, разве мало того, что рассказал Бородин?
В голосе его слышалась плохо скрываемая тревога.
– Мало, – ответил я.
– Кому это нужно теперь, – с досадой махнул рукой Старков. – Да и к чему ворошить прошлое? Было и быльем поросло. Разве не так? – спросил он, забыв про свое пиво.
Я возразил.
– Это дело, конечно, ваше, – сказал Старков, – но лично я вам ничего рассказывать не буду.
– Но вы же там, у Бородина, обещали, – напомнил я.
– Мало ли что обещал, а потом передумал, – сказал Старков, сдувая пену с кружки, – у меня эта история вот тут, – он провел ребром ладони по горлу. – Так что не обижайтесь, – сказал он, снова занявшись пивом.
Я допил свою кружку. Старков подвинул мне новую кружку, но я отказался, пояснив, чтобы не обидеть его, что не большой любитель пива.
– Отсюда назад, в Студеное? – спросил он.
Я кивнул.
– Так вместе пойдем на большак попутку ловить? – предложил Старков.
Мы дошли до поворота. Старков сел на большой камень у километрового, столба. Я отошел чуть в сторону. Попутных не было. Да и вообще дорога будто вымерла.
Первая машина в нашу сторону появилась через час, не раньше, и все это время мы молчали. Старков сидел, прислонившись спиной к столбу, надвинув козырек кепки на глаза, в какую-то минуту мне даже показалось, что он, сморенный жарой, дремлет. Но, пройдя несколько шагов вперед по дороге и резко обернувшись, я заметил, что он, не сводит с меня глаз.
Я вернулся, решив, что он собирается мне что-то сказать.
– Жарко, – сказал он, утирая рукавом рубахи лицо.
– Жарко, – согласился я и почему-то в эту минуту представил себе тот незнакомый мне остров, его, Старкова, Найдич, Бородина…
Гремя бортами, к нам на всем ходу приближался грузовик. Я поднял руку, но шофер так разогнал свою машину, что проскочил далеко вперед. Я побежал договариваться. Шофер, парень с челкой, в клетчатой ковбойке, стал на подножку, лениво сплевывая, сощурив глаза. Шофер ехал в Подлипки, но я попросил его подбросить нас до Студеного, сказав, что в долгу не останусь.
– Ладно, валяйте, – сказал парень, вглядываясь в подбежавшего Старкова. Я предложил ему сесть в кабину, но он полез следам за мной в кузов.
Сесть в кузове было не на что. И мы стали у кабины, держась руками за борт.
Парень гнал свой старенький ГАЗ-51 так лихо, что борта его ходили ходуном. Как ни любил я быструю езду, но тут мне стало не по себе. Мне казалось, что молодой шофер, картинно выставивший в окно левую руку, держащийся ею за верх кабины, другою рукой небрежно колыхающий руль, совсем не следит за дорогой. То ли он действительно не замечал ухабы, то ли забывал притормаживать, но мы то и дело рисковали вылететь из кузова. Я что есть силы сжимал пальцами передний борт. Изредка взглядывал на Старкова. Он стоял сгорбившись, широко для прочности расставив ноги и крепко, так что даже вздулись жилы, держался за кабину, я же за правый угол расхристанного борта.
Впереди шли ремонтные работы, и мы пошли в объезд по грейдеру. Дорога здесь была совсем дрянь – но это, видимо, нисколько не смущало молодого аса, сидевшего за рулем нашего грузовика. Он все-так же лихо гнал машину.
Мы шли словно по велотреку под углом. Крен был в мою сторону, и Старков украдкой бросил взгляд на меня. Думает, боюсь, решил я, принимая более свободную позу, держась одной рукой за борт.
Грузовик вновь тряхнуло, и я, боясь вылететь за борт, рванулся к кабине, но Старков плечом отбросил меня назад к борту. Я выставил вперед руки, пытаясь поймать борт. И тут увидел в стороне от себя лицо Старкова. Оно было злым. «Ах ты, сволочь», – подумал я.
И тут же рывком успел бросить свое тело к противоположному борту. В ту же секунду машина выровнялась.
Я встал, потирая ушибленное колено, сплевывая солоноватую кровь с разбитой губы.
– Брось эти шутки, дядя, – крикнул я, становясь рядом со Старковым. – Знаешь, что за это бывает?!
– Да что вы, я нечаянно, – крикнул Старков, с готовностью уступая мне место возле кабины. – Я сам было следом не вылетел.
Я промолчал, стиснув зубы, представив, чем могла кончиться наша сегодняшняя поездка.
«Нечаянно», – подумал я, взглянув на крупные волосатые руки Старкова.
Случись что, если бы кому-то и пришлось отвечать, так только шоферу – бесшабашному парню, любителю быстрой езды. И вряд ли бы могли в этом дорожном происшествии заподозрить другого виновника – нас было двое в кузове, двое… Шофер с челкой проходил бы на суде ответчиком, а он – свидетелем. Он был бы прекрасным свидетелем – Подробно, во всех деталях рассказал о том, как я летел за борт.
И вряд ли бы кто усомнился в достоверности его показаний.
Впереди показалось Студеное, и я застучал о крышу кабины.
Расплатившись с шофером, я ушел, ни разу не оглянувшись в сторону Старкова.
XX
– Знаешь, Бородин, – сказал я, когда мы, отужинав, вышли на улицу, – мы с тобой, кажется, найдем Найдич.
– Ты так думаешь? – опросил он.
– Уверен!
Я рассказал ему о том, как съездил в райцентр, о своем разговоре с начальником милиции, я рассказал ему, пожалуй, все, опустив лишь встречу со Старковым в чайной да обратную дорогу с ним вдвоем…
– Старков тоже в райцентр мотался – ты его случайно не видел?
– Видел мельком, – стараясь казаться равнодушным, отозвался я.
– Вот Наденька-то удивится.
– А ты уверен, что ей захочется встретиться с тобой?
Бородин пожал плечами.
– Как ей – не знаю. А мне бы хотелось увидеть ее. Очень бы хотелось встретиться, очень. Обо всем поговорить без утайки. Да и что таиться? Все позади, жизнь по сути прожита. На одну-другую затяжку осталось…
– Бородин, а может, ни к чему эта встреча? Ну что она даст? Что? Лишь душу растравишь. Ведь ничего уже не поправишь, не изменишь!
– Это точно, – согласился он. – Но мне-то нужно знать истину… Без нее я не смогу жить спокойно, да и умереть спокойно не смогу… Не смогу, понимаешь, как вспомню наших ребятишек, оставшихся там… Сам знаю, что нет в том моей вины. Но мне нужно услышать это от нее… Да и не только поэтому мне хочется увидеть Надежду, – признался Бородин. – Любил все же ее. И потом не было у меня таких чувств ни к кому… Да, видать не судьба, – он странно усмехнулся.
По деревне зажигались огни, наступал вечер. Я думал о том, что скоро придется уезжать из Студеного. И становилось грустно от этой мысли. Когда еще удастся приехать сюда? От ульев в саду пахло вощиной. За деревней в овсах слышался перепел. Булькал, словно свистел через воду.
Бородин тронул меня за плечо.
– Скажи мне, в чем смысл жизни?
Вопрос его был неожиданным.
– Так просто на него не ответишь, – сказал я, – вон сколько веков человечество над ним бьется. Философы всех времен и народов тысячи листов извели.
– Ну их, философов, – сказал Бородин. – Они все так умеют запутать. А тут вопрос очень простой, общий для всех. Он и генерала, и золотаря одинаково занимает…
– Ну, а как бы ты сам ответил на него?
Бородин помедлил, стараясь, видимо, найти более верные, убедительные слова.
– Смысл жизни, по-моему, в том, чтобы мир еще лучше сделать. Чтоб жилось в нем всем на радость. А это зависит от поступков каждого из нас.
Боясь, что слова его могут показаться высокопарными, он неожиданно замолчал. И, проведя рукой по штакетнику, добавил:
– Жаль, не удалось жизнь свою как следует прожить.
И, как бы отметая возможные возражения, решительно взмахнул рукой.
Мы молча постояли у изгороди, прислушиваясь к голосам вечерней улицы.
– Ну да ладно, – сказал Бородин, – пойду-ка спать, хотя в такие ночи, когда такая луна, трудно уснуть.
Я остался один у калитки, смутно на что-то надеясь, в то же время не желая признаться себе в том, чего я жду. Я убеждал себя в том, что мне просто надо побыть одному, обдумать все, свалившееся на меня в эти дни.
Я думал о Бородине, Найдич, Старкове, жене Бородина, о моих новых студеновских знакомых.
Думал об Асе. Ася! Вот кого мне хотелось увидеть сейчас.
«Может, и выйдет на улицу?» – думал я, вглядываясь в темноту. Я так упорно ждал ее появления, свидания с ней, что не удивился, заслышав легкие шаги, увидев мелькание белого платья между густыми деревьями на противоположной стороне улицы.
– Ася, – негромко окликнул я.
Мне показалось, что она нисколько не удивилась этому оклику, словно ждала услышать его.
– Это вы? – сказала она.
Я подумал, что она тоже обрадовалась встрече.
– Какая ночь! – сказала она, поравнявшись со мной, подняв лицо к ночному небу.
Как и в прошлые ночи, оно было густо усеяно звездами. Мы завороженно смотрели на эти тихо мерцающие крупные звезды. Они казались нам как бы тайными знаками, которыми был зашифрован смысл нашего бытия, смысл жизни каждого из нас.
Красные самолеты
Дилогия
Часть первая
В ясном небе
IПарта Сергея Мальцева, ученика шестого класса, в первом ряду. Самая первая. И под самым окном. Многим хотелось бы сидеть тут. Не потому, конечно, что парта стоит первой (на первой труднее списать, но Сергею этого и не нужно – своя голова пока соображает). Парта хороша тем, что стоит у окна. Надоело смотреть на доску, смотри в окно. Делать, конечно, это нужно умело, так, чтобы учитель не заметил. Там, за окном, чего только не увидишь…
Сергею, например, очень нравится его место в классе. Вот сейчас можно встать и открыть форточку – занимаются они уже третий урок, в классе душно, – а самое главное, он посмотрит: какое там небо?
– Анна Ванна, я форточку открою, – вдруг предлагает Сергей, – прямо дышать нечем..
– Что ж, открой, – соглашается она, недовольная тем, что Сергей прервал ее объяснения.
Форточка, окаянная, как нарочно, поддается с трудом. Рамы новые, хотя школа старая, штукатурка снаружи обвалилась, и видать черные бревна и мох в пазах… Обещают новую школу построить. Но что-то там туго с деньгами. Так что, видимо, другим ребятам учиться в новой школе, а уж никак не Сергею. Жаль, конечно.
Форточка наконец поддалась, и по голове Сергея, забираясь за пазуху, щекоча спину, прокатился ком морозного воздуха. Сергей приподнялся на цыпочки, жадно заглатывая воздух, радостно и шумно вздыхая. Небо за окном чистое. Синее. Просторное. Сегодня уж точно будут летать. День вон какой.
– Спасибо, Мальцев! Садись!
Сергей нехотя отпрянул от окна, за которым разгорался прекрасный мартовский день, нехотя перевел взгляд на рыжую доску, по которой математичка торопливо стучала мелом, показывая решение новой задачи. Хоть и понимает Сергей – нужна летчику математика, но не может сосредоточиться, слушать внимательно. Чувствует, стал каким-то рассеянным. Хотя рассеянность эта летчику совсем ни к чему. Она даже вредна ему. Рассеянными могут быть академики и писатели. Летчик должен быть всегда собранным, готовым в любую минуту ко всяким неожиданностям.
Сергей снова выглянул в окно, Посреди неба разволакивался белый волнистый след. «Летают!» – встрепенулся Сергей. Он знал, что они будут сегодня летать. Сергей привалился к спинке парты, чтобы получше видеть, чтобы иметь побольше обзора. Появился самолет, похожий на тонкую серебристую палочку. Он стремительно вкатился в середину неба и прямо тут же начал яростно кувыркаться и крутиться, блестя металлом на солнце. Он то падал с неба и несся к земле, то почти у самой поверхности выравнивался и начинал круто, почти отвесно забираться наверх.
«Во дает», – подумал радостно Сергей. Он представил себя на месте летчика и то, как он держит штурвал, нажимает кнопки и как самолет послушно выполняет его приказания. Штурвал от себя – вниз, штурвал на себя – вверх. И ветер, один только ветер, свистит и течет по крыльям. И вокруг только небо, в котором ты один, в котором никто ни в чем не мешает тебе. Ах как это должно быть хорошо! Падать и парить! Падать и забираться круто, отвесно вверх, зажмурив глаза, дыша тем незнакомым и, конечно, особым воздухом поднебесья, чувствуя свою ловкость, свою силу.
– Ты чего дергаешься, – прошептал жалобно сосед Тальянов, отодвигаясь на край парты.
– Глянь, что он выделывает, – шумно выдохнул Сергей.
– Кто?
– Реактивный!
– А, – сказал Тальянов и осторожно покосился на окно.
– Во, во. Видел!
– Что там, Мальцев?
– Анна Ванна, там самолет, реактивный. Фигуры высшего пилотажа делает, – сказал Сергей, испытав при этих словах необъяснимую гордость. Будто бы тот пилот – его напарник. Будто они там в небе попеременно, друг перед другом стараются.
В классе разом зашумели, все подались к окну.
– Тише, дети, тише, – укоризненно сказала учительница. – Вы что же, самолета не видели? А ну по местам! И смотрите на доску. И ты, Мальцев, тоже. Кто собирается стать летчиком, математику должен знать на отлично. Без геометрии не взлетишь и не сядешь. Она всему основа.
Шумилина любила свой предмет и не упускала случая лишний раз подчеркнуть все достоинства точных наук. Сергею от этого порою становилось скучно. Неужели полет этих прекрасных машин держится только на точных расчетах? Что-то есть и помимо них…
Самолет тем временем успел исполосовать небо вдоль и поперек. Белый инверсионный след за самолетом тянулся, как нитка за иголкой. Самолет круто забирался вверх, становясь все тоньше и меньше. «И как только летчик выдерживает, – подумал Сергей. – Даже вот так просто, когда следишь за ним, и то голова кружится. А у него, летчика, и подавно». Но у Сергея, например, голова крепкая. Летом, после четвертого класса, он в пионерском лагере был. Тушил костер палкой, размахнулся что есть силы и по затылку себя чесанул. Там, на конце палки, корявый сук был. Кровь ручьем текла. Когда он прибежал к лагерной врачихе Серафиме Ефимовне, она заохала, заахала – заколыхалась большим телом. Таким он страшным, видать, был. Врачиха смазала рану йодом и целый час зашивала. Так он за все время даже ни разу не вскрикнул. Правда, потом целую неделю с забинтованной головой ходил. Но зато все ребята смотрели на него с уважением. А повариха тетя Поля, как раненому, каждый раз в обед добавку компота давала. Будь у него голова слабой, так он бы тогда, в лесу, сознание потерял. А он хоть бы хны!
Но где же самолет? Сергей поискал глазами. Но самолета нигде не было видно. Должно быть, он уже отлетал положенное и вернулся назад на свой аэродром.
Реактивные над их поселком появились в ту зиму впервые. Ясный день – они тут как тут. И летают себе, кувыркаются, оставляя в небе белые завитушки, черкая, полосуя небо. Одни улетят – на их место другие. Юрка Должиков из десятого класса сказал, что у реактивных здесь зона, что они тут фигуры высшего пилотажа отрабатывают. Юрке можно верить – он сам в городе, в аэроклубе занимается. За ними – десятиклассниками – каждую субботу в двенадцать часов зеленый аэроклубовский автобус приезжает. И они вшестером важно садятся в него и – привет! И с уроков их всегда отпускают. Директор им ни слова. Как-то всю школу послали в колхоз сорняки полоть. Поблажек ни для кого не было, а ребят и тут отпускали в аэроклуб. Вот ведь жизнь какая у них. После прыжков с парашютом всегда белым хлебом с маслом кормят, сверху еще и сахаром посыпают. Для того, чтобы они в весе не теряли. Весной, рассказывал Должиков, они самостоятельно начнут летать.
Сергей вздохнул. Завидовал он Должикову и его дружкам. Он тоже, когда пойдет в десятый класс, в аэроклуб запишется. Сергею вдруг становится весело при этой мысли. Он будет летать! Будет!
Снова показался самолет. Реактивный был так высоко, что казалось, будто стоит на одном месте. «Хорошо ему там», – подумал Сергей о летчике. Он представил себе его. Конечно, молодой, красивый. И смелый. Представил так ясно и отчетливо, что увидел и лицо пилота. Доброе. Сильные люди злыми не бывают. Глаза веселые, зорко всматриваются в многочисленные приборы…
Сергею казалось, что над их школой всегда бывает один и тот же самолет. И быть может, он прилетает сюда не случайно, быть может, пилот догадывается о том, что в этой школе учится он, Сережка Мальцев, который тоже будет летчиком.
Сергей не спускал глаз со своего самолета. Вот он сверкнул на солнце и, словно с отвесной горы, помчался вниз. Все ниже, ниже, ниже, с каждой секундой увеличиваясь в размере. Вот уж и совсем низко. Так низко, что видать и крылья, и хвост. Но что же это он делает? Ведь он может врезаться в землю. Сергей ощутил тревогу и холод в груди. Вот он уже над самым лесом. Или летчик не видит? Да что же он… Сергею показалось, что синие зубья елок, стеной стоявшие за поселком, будто бы торопливо раздвинулись, пропуская самолет. В лесу тяжело бухнуло, грохнуло, землю тут же тряхнуло, стены школы качнулись, затренькали стекла.
– Он упал! – крикнул Сергей, выскакивая из-за парты.
Шумилина от испуга обронила мел:
– Мальцев! Батюшки, что с тобой?
– Он упал. Летчик на реактивном…
Сергей рванулся к задней парте, где стояла вешалка, где висела его старая фуфайка.
– Мальцев, ты куда? – удивилась Шумилина. – Уж не в лес ли?
Сергей выдернул из-под груды одежды фуфайку и, закусив губу, бросился к двери.
– Сережа, – нерешительно окликнула Шумилина. Но он уже не слышал. Он сейчас думал только о нем. Там, в лесу, летчик! Его летчик, который, быть может, лежит в снегу, которому нужна помощь.
Сергей слышал, как сзади хлопают парты, как ребята, шумя и толкаясь, следом за ним выскакивают из класса.