Текст книги "Янтарная сакма"

Автор книги: Владимир Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 31 страниц)

– И у нас есть, – хмыкнул монах. – Но мы достанем свои весы только тогда, когда к нам сюда, в монастырь Бога Будды, теперь станут приходить по десять паломников в день. Ты согласен?

– А куда я из колеи денусь? – ответил Бусыга поговоркой на русском языке.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Двух недель не прошло, а в город Хара-Хото стали приезжать паломники от самой реки Янцзы. По двадцать человек в день!

Бусыга и Проня сидели на толстой верблюжьей шкуре – от земли несло просто морозным холодом, и тёрли камни янтаря, с застывшими в них разными жужелицами. Тёрли грубой мешковиной, конской шерстью, а потом шкурой овцы. Напоследок натирали льном. Выходило красиво. Но бесполезно. В порошок растирать камень они не собирались. Проня верно подсказал Бусыге, что дома они сделают из золота оправы для украшений, а внутрь вставят эти гладкие камни с жужелицами. Потом поедут в Крым, на Карасубазар[126]126
  Карасубазар – древний город в Крыму, центр Белогорского района (крымско-татар.).


[Закрыть] и за большие деньги продадут те украшения!

Тихон-мергнен присел возле них, полюбовался янтарём.

– Надо уходить, – сказал Тихон. – Зима торопится сюда. – Двадцать дней хода отсюда до Кош-Агач. Вам надо успеть застать там караваны, что идут от Байкала в вашу сторону. Одним там нельзя ходить...

– А может, ты согласишься нас проводить до самой Москвы? – не удержался Проня. – Денег бы за это получил мно-о-о-го! И воины твои в обиде бы не остались.

– Нет, – отказался Тихон. – Мои воины не пойдут так далеко. У них нет уверенности, что оттуда, куда ты нас зовёшь, удастся вернуться... Я бы пошёл, у меня такой характер, а воины не пойдут. За Кош-Агач – уже не наша земля, – и ушёл. Из башни вышел монах, помахал им рукой подойти.

– Готовься, – толкнул Проню Бусыга. – Сегодня взвесим золото, а завтра уйдём.

* * *

У монахов в Хара-Хото уже появилось десять учеников. Парни, которым исполнилось но пятнадцать лет, теперь служили монахам, как преданные рабы. Научились даже свечи катать. За две штуки этих свечей паломники отдавали ягнёнка! Так что ни с одеждой, ни с пропитанием у монахов теперь заботы не имелось.

Обмен стали вести так. Проня выкатывал из мешка круг воска, писал на нём номер и вес. Этот круг Бусыга взвешивал на своём безмене, потом ученик, прихватив пустой мешок от воска, укатывал тот круг внутрь башни, а возвращался с мешком, в котором пересыпались одинаковые зёрна золота. Бусыга взвешивал то золото на весах, и вес золота всегда оказывался удивительно равным весу воска. Потом точно так же поменяли на золото сто пудов янтаря. Вышло почти двести пудов золота. Огромный вес, хоть и в маленьком объёме. Хорошо иметь дело с честными людьми!

* * *

Мергены-охотники застрелили сорок сайгаков, за две недели засолили и закоптили мясо. Оно крепко отдавало запахом навоза и горьким дымом, но в долгой дороге было незаменимым. В начале августа решили уходить из города Хара-Хото.

Вечером накануне ухода ни монахи, ни ученики не вышли посидеть последний раз у костра.

– Это нехорошо, что с нами не прощаются! – покачал головой Тихон-мерген и велел своим воинам удвоить охрану, а сам пошёл проверить ворота.

Ворота не открывались, как раньше. Тихон вернулся к костру, спокойно сообщил:

– Нас заперли. И заперли крепко – на железо. Снаружи ворот. Думаю, ночью прилетит... этот круглый Дракон, или кто он есть, и нас поджарит...

– Да мы же честно рассчитались с монахами! – Проня обиделся чуть ли не до слёз.

– Да, – помедлив, сказал Бусыга. – Точно, с монахами мы рассчитались честно. Только вот они с нами рассчитались не своим золотом, а Божьим. И тот Бог, уж я не скажу какой, но он своё золото вернёт. Они, Боги, народ свирепый... Проня, пойди там, у ворот, поройся, как бы чего ищешь. Посмотри, не сможем ли мы ворота разбить.

Проня прошёлся до ворот, покрутился, пнул их ногой, вернулся к костру:

– Прочно. Я не знаю, что это за дерево, но это просто камень-дерево. И там, между створами ворот навешен теперь... замок из железа!

– Попались, – высказал свою мысль Тихон.

– Давай, мы берём по пищали, а Тихон берёт своих воинов, – завёлся Проня. – И пойдём тех монахов...

– А где ты их найдёшь? Ты видел, сколько здесь под землёй ходов? – Бусыга встал. Его взгляд упирался в огромный чёрный камень алтаря. – А! – махнул рукой Бусыга. – Всё равно помирать. Так помирать честно!.. Тихон! Прикажи своим воинам положить на алтарь мешки с золотом! Пошли таскать!

За половину часа все мешки были перетасканы к алтарю, где Проня и Бусыга высыпали из них золото прямо на гладкий камень... Когда последнее зёрнышко жёлтого металла упало в большую кучу, чёрный алтарь стал оседать в землю. Был он высотой в аршин, а сейчас торчал из земли только на вершок. Бусыга махнул рукой, и все отошли к костру. Люди ждали.

И вот наконец, когда солнце зашло и на небе просияла луна, над башнями города Хара-Хото сгустилась огромная тень, внезапно упавшая с неба. В темноте края её размывались, но тот, кто видел её в ущелье Тысячи Злых духов, тот её узнал.

– Ты меня прости, Тихон, – прошептал Бусыга. – Может, я тебя чем обидел? И ты прости, Проня.

– Бог простит. И ты меня, Бусыга, тоже прости...

Тихон вдруг толкнул обоих кающихся грешников: груда золота на алтаре вдруг сама по себе рассыпалась и улеглась по всему камню ровным слоем. Потом камень тот поднялся из земли до своего обычного уровня. Бусыга увидел лица мергенов, серые во тьме от отражённого лунного света. То, что появилось над городом Хара-Хото, исчезло.

– Есть, есть Бог на свете! – крикнул Проня и тут же получил затрещину от Бусыги.

– Мы видели, что есть, Проня. Только орать об этом не надо.

А Тихон спокойно дошёл до ворот, вынул из пазов запорный брус, толкнул обе половинки – и ворота разошлись!

– Собирайте золото! Уходим немедленно! – не своим голосом произнёс Бусыга, а сам уже насыпал зёрна жёлтого металла в мешки.

* * *

Привал устроили ранним утром, когда отошли от города вёрст на двадцать и перестали видеть его башни. Караван спустился в низину широкой реки, бегущей по камням. Животные сразу накинулись на траву, а люди на копчёное мясо косуль.

– Я никак не пойму, – заговорил Проня, возясь у казанов с водой и стараясь запалить под ними огонь, – почему он нас оставил жить?

– Кто? – спросил Бусыга.

– Ну, этот летун, большой, круглый...

– Это тебе, Проня, приснилось. Ты чачи много выпил, вот тебе всякий бред в голову и полез, – зло заговорил Бусыга. – Приедем домой, не вздумай даже намекнуть, что ты видел. Сразу вырежут тебе все принадлежности между ног или посадят в Болото!

Проня скучно согласился и стал раздувать огонь. Он так пристрастился к монгольскому чаю, что не мог без него и дня прожить. Шарики кизяка уже закончились, и Проне пришлось побегать с топором в прибрежных зарослях реки.

Тихон-мерген задумчиво поглядел на Бусыгу, хотел что-то сказать, да, видать, передумал. Отвернулся, стал наблюдать за своими воинами, ругающимися насчёт конской упряжи. Кожаная упряжь уже рвалась, путь был тяжёлым.

– Ты хотел говорить, так говори, – подтолкнул Тихона Бусыга.

– Тебе одному. – Тихон снова повернул лицо к собеседнику. – Я три раза бывал на Тибете. Последний раз – в мрачном монастыре у горы Кайлас. Как рассказывали тамошние монахи, внутри горы когда-то ещё до Потопа жили древние люди. ...И там, в той горе Кайлас, спрятаны всякие божественные птицы из железа, но летающие.

– Ну и монахи! – разъярился Бусыга. – Сколько сказок понавыдумывают, лишь бы с человека копейку взять!

– Ты погоди, погоди. Я не о том хотел сказать. Слушай. Мы в тот монастырь от нашего умирающего старого князя тогда принесли золото. Дань. Предсмертную. Там были чаши, браслеты, кольца, цепочки – много всего... И нам велели то золото положить на алтарь посредине двора. Я остался стоять в охранении. И что я видел своими глазами? То же, что и в клятом городе Хара-Хото!

Бусыга слушал Тихона-мергена и думал: «Верить? Не верить?.. Вот же страна! Тайная страна! Нет, недаром купец Афанасий Никитин их послал сюда, в Китай! Что сам не успел вызнать, так пусть хоть другие вызнают! Всё для ради блага Руси великой!»

– ...И тот алтарь тоже в землю вошёл, как вчера в Хара-Хото! Я теперь понял, что...

– ...это не алтарь! Ну, для молящихся, конечно, алтарь. А для монахов и Богов это весы! – заорал вдруг Бусыга.

– Конечно весы! – заорал и Тихон. – Зачем же святое место превращать в базар! А так – тихо, благостно взвесили всё при закрытых воротах! Если мало им, никто из монастыря не выйдет, пока золота не станет столько, сколько надобно.

– Так! – согласился Бусыга. – Но только тогда получается, что вчера этот... который летает...

– Ну, который летает. Ладно.

– Вот! Он согласился своё золото отдать нам! Не нам даже – государю нашему! Ведь получается, знал, что русским купцам золото нужно край как – не для себя: для укрепления Руси-матушки. А нам он жизнь оставил!

– Погоди ещё про жизнь, – помрачнел тут Тихон. – Надо бы хоть до Кош-Агач дойти... Он, этот гад, летает быстро. И золото чует, как Проня чачу!

– Да, ты нрав. Что делать, скажи.

– До обеда отдохнём, а потом пойдём в ночь до утра без передышки. Кони падут, верблюды сдохнут, но нам надо идти быстро. Там, после Кош-Агач, после Пути древних людей, мы с тобой попрощаемся. А ты выйдешь на Кем Иер – Путь по Земле. И пойдёшь мимо Алтайских гор. Там народ, говорят, добрый. Верблюдов хороших себе купишь, коней молодых! Так и дойдёшь, потихоньку в свою Москву!

– Мой город – Псков! – поправил Тихона Бусыга.

А Тихон уже спал. Вот же люди! В природе живут, по её законам – всегда сытые, здоровые и кучу детей имеют. Эх!

* * *

Января, пятого дня, по латинскому счислению 1505 года, ранним утром в ворота Спасской башни Кремля топорно застучали.

Сонный стрелец отодвинул в сторону узкую железяку, чтобы посмотреть в образовавшуюся щель, кто там сейчас получит по сопатке. В рассветных сумерках виднелся огромный санный обоз из лошадей, почитай с сотню. А при том обозе было всего в охране два совершенно здоровых, крепких и злых русских человека.

– Чего народ гоношите, рязанцы косопузые? – зевнул стрелец. – Ждите! Как часы на башне отстукают шесть часов, так войдёте.

Стрелец наладился закрыть заслонку да Проня подбежал к передним саням, схватил свою пищаль, навёл на ворота.

– Э-э-э-э! – вскричал стрелец. – Убери! А то сейчас подыму сполох, пушки на вас выкатим!

Бусыга (он в дороге поседел, согнулся малость), отвёл рукой в сторону пищаль Прони, достал кошель, позвенел серебром:

– Нас с великим тщанием ждёт государь Иван Васильевич. Мы из Индии возвращаемся. А тебя, парень, ждёт вот этот кошель, с индийскими рублями.

Стрелец кошель взял, но ответил как положено:

– Спасибо вам, купцы, только я никак не могу ворота открыть. Служба! Одно слово – ждите!

Проня, уже два месяца не пивший не токмо что чачи – простой водки, осатанел и пальнул из пищали прямо в воздух над Кремлем. Кто-то на башне спросонья выругался про бесов, и опять встала тишина.

– Ладно, – согласился тут Бусыга. – Ты, стрелец, деньги взял, так дай нам хоть водки выпить!

– Не дам, – ответил стрелец. – Ждите, говорю. – И смотровая щель задвинулась металлом.

Эх, Москва, золотые маковки!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Великий государь всея Руси Иван Васильевич Третий за полгода до своей кончины забыл, что значит спать. Не хотел спать, и всё тут! Ходил, бывало, ссутулившись, всю ночь по огромному Кремлю, а то молился в храме до заутрени.

И вот по январской ростепели идёт себе великий государь и слышит, будто пушка у Спасской башни ухнула. Вот и дело нашлось, как утро до обеда скоротать!

Государя тайно охраняли, ясное дело, до сорока стрельцов в тех ночных походах. Бывало, сам Михайло Степаныч Шуйский тайком сторожил Ивана Васильевича. Вот и на этот раз Шуйский крался со стрельцами по закоулкам: государь не любил, чтобы его охраняли.

Иван Васильевич подошёл к Спасским воротам – охранный стрелец и кошель со взяточными деньгами выронил от испуга. По притоптанному снегу покатились серебряные деньги, каких государь и не видывал. А за воротами башни фырчало, топало и уныло ржало.

– Там... там, это... обоз пришёл! Ждёт! – вытянулся столбом стрелец.

– Открывай ворота, государь обоз видеть желает!

Ну, тут уж и Михайло Степанович Шуйский со своими здоровяками из тени высунулся. Ворота открыть – нелёгкое дело...

Два человека, что были при огромном караване, при виде великого государя тотчас упали на колени. А Шуйский вдруг заорал:

– Батюшки светы! Это же наши купцы! Ходоки в Индию! Три года ходили! И вишь ты – пришли! А ну, люди, гоните обоз в Кремль, да живо, живо!

* * *

В мыльне побывали, по первому ковшичку монастырской водочки приняли.

Государь уже давно водку не пил, теперь только серебряный стакан рукой гладил. Неожиданно спросил:

– А там, в Китаях да в Индиях... там про Московскую Русь знают?

– Теперь знают, великий государь! – раздухарился Проня. – Мы им там такого про тебя страху поведали, они до сих пор, поди, трясутся!

– Не врать мне! – рявкнул Иван Васильевич.

Шуйский стукнул кулаком по столу вдогон государеву гневу.

– Знают! – твёрдо сказал Бусыга. – Но нас там не ждут.

– Вот! Правду сказал! Молодец! – Иван Васильевич прошёлся по огромной столовой палате, повертел головой. У него постоянно болела шея. Обернулся, сказал купцам: – Теперь так. Из Пскова вам, купцы, немедля переехать в Москву. Под мой пригляд! Шуйский вам подберёт усадьбы, это будет от меня подарок за ваш поход!

– А жить нам на что, великий государь? – не утерпел Проня. – Ведь проелись мы в этом походе похлеще Афанасия Никитина. Долгов столько! Не поднимемся!

– Я вас подниму! За поход имеете право получить десятую часть от товара.

– От золота? – удивился Бусыга.

– Но-но! Золото – царский металл. – Иван Васильевич подёргал себя за бороду, знак у него появился такой. – В серебре это будет...

– В серебре два пуда золота – будет стоить много, – сказал Шуйский, ломая ногу у гуся. – Почти шестьдесят тысяч рублей.

– Я согласный! – выкрикнул уже пьяненький Проня.

– Погоди, – Иван Васильевич потряс седой бородой, разгладил её руками. – У меня денег мало, так что деньгами получите только десять тысяч рублей. На остальные деньги мы что им можем дать, Шуйский?

– Дали бы земли, так они же не дворяне. Нечего им дать, окромя денег.

– Вот, приехали на родимую сторонушку! – разозлился Проня. – Здравствуй, родная земля!

Бусыга резнул Проню по загривку. С такими словами можно вылететь из царских хором без штанов и крепко поротыми.

– Великий государь! – поднялся Бусыга. – Ты Проню прости. Ему на походе здорово досталось. А мы у тебя просим к тем десяти тысячам рублей только право твоё торговать беспошлинно и с персами, и с турками, и с немецкой Ганзой. Мы тогда быстро поднимемся, если такое право нам дашь!

– Бумагу дам, это можно! Завтра прямо с утра в этой горнице и дам. Гулять здесь будем, ваши рассказы слушать! Три дня будем гулять!

Шуйский опасными глазами оглядел обоих купцов. Что-то нехорошее хотел спросить, да его Иван Васильевич отвлёк:

– Мишка! А что кузнец мой, сириец, сказал про это золото?

Шуйский долго не отвечал. Но ответил-таки честно:

– Он такой чистоты жёлтого металла никогда не видел. Это, говорит, Божье золото, не человеческое.

Проня пригнул лицо к своему блюду. Бусыга пошёл к дальнему концу стола, взять себе ложку, хотя ложек возле него была куча.

– Ну, что пришиблись? – разгневался великий государь на псковских купцов. – Чего вам Мишку Шуйского слушать? Моё это золото! Не Божье, не человечье, а моё!