Текст книги "Янтарная сакма"

Автор книги: Владимир Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Всё было бы просто замечательно. Получили китайские печати, перешли пограничную реку Аксу, заплатили подорожный сбор уйгурскому князю. Попировали с ним, с князем, у красивого водопада, что раскидывал брызги на жёлтые пески самой жуткой в мире пустыни Такла-Макан.

Предводитель мергенов, Торкей Кан, под это пиршество да под десять серебряных рублей нарядил в защиту каравана сорок своих метких охотников, молодых, бессемейных. Каждый ехал на крепком монгольском коне да вёл в поводу по две вьючных лошади. За старшего в том охранном отряде был назначен весёлый парень, с трудным для русского уха именем – Ойял Тогой Тайхой.

– Будешь у нас Тихоном! – решил Бео Гург.

– Буду, буду! – засмеялся Тихон.

Он за эти три недели ловко научился главным словам русского языка. А однажды так вытянул чёрной руганью Проню, что тот немедля намочил голову в ледяном горном ручье. Да и было за что, ведь Проня пнул непослушного молодого верблюда. «Молодых верблюдов пинать нельзя, людей пугаться станут», – такой смысл был в бешеной ругани Тихона.

Караван из полусотни верблюдов вытянулся на широком тележном пути от уйгурского города Учтурфан на город Каши – святой и таинственный древний город, неизвестно кем основанный, но славящийся своим гостеприимством. Вдруг на первой же стоянке каравана Караван-баши упал с верблюда.

– Ты ушибся, ушибся? – подбежал к нему Проня.

Глаза Караван-баши больше не слушались хозяина и закатывались.

– Он не ушибся, – мрачно сказал подошедший Бео Гург. – Его жизнь ушибла. Подсказала ему жизнь, что старик слишком долго глядит на белый свет. И пора бы посмотреть в полную темноту. Эй, воины! Остановка от солнца до солнца!

Караван рассупонили, верблюдов и лошадей отправили пастись. Над Караван-баши натянули войлочную палатку. Старик дышал часто-часто, уже не принимая ни воды, ни чачи...

Старый уйгур шёл по дороге, увидел за поворотом большой караван, разворачивающийся в табор. По раскинутому чёрному пологу он понял, что здесь беда и поспешил подойти.

– Я киркой тебе за день выбью яму в свой рост! – горячился Проня. – Потом уложим туда старика, потом помолимся, и яму я укрою так, что ни один китаец не найдёт.

Бео Гург отрицательно качал головой. Поднял сухое, разом постаревшее лицо к Проне:

– Старик иной веры. А я не знаю обряда, каким отправляют таких людей перед лицо ихнего Бога. Понимаешь?

Старый уйгур подошёл к чёрному пологу, проговорил приветствие.

– Тихон-мерген, – позвал Бео Гург весёлого охотника.

Старый уйгур и Тихон-мерген говорили недолго. Тихон потоптался, потоптался, но всё же сказал:

– Вы, ребята, шли бы отсель, – за ним закрепился явно Пронин, псковский нагловатый выговор. – Старик пока тут посидит, он у мёртвых сидеть умеет.

Когда отходили от чёрного полога, Тихон-мерген шепнул Бео Гургу:

– Он посидит и нам на время Караван-баши возвернёт. Чтобы тот свою последнюю волю высказал и объяснил, как его упокоить. Вот так.

У Книжника волосы зашевелились на голове. Уйгурский старик знал тайну древней тибетской магии! Он умел открывать уста мёртвых или едва живых! Не зря шли через Китай в Индию!

* * *

Наконец народились две кобылочки и один кобылёночек. Огромные русские лошади облизывали приплод, торжествующе поводя по сторонам тёмными глазами. Тихон-мерген тотчас поставил десяток своих воинов охранять место счастливого материнства. Его воины тоже отчего-то радовались, будто это их кобылы ожеребились.

Проня, от самой Москвы не терявший въедливой подозрительности, спросил Тихона нагло и прямо:

– Вам-то какая от наших коней радость?

– Дурак ты, Проня, – ответил русскими словами Тихон-мерген, и правильно ответил, как Проня и учил его. – Большой дурак! На этой нашей земле если и травинка вырастет, надо радоваться...

– Комар уродится на вашей земле, да тебе же в глаз и вопьётся, тоже надо радоваться? – взбесился Проня на «дурака».

– Я тебе сказал про всю Землю, Проня. Она большая, и не наша или ваша, а просто Земля. Иди, тебе машет Золотой Волк.

* * *

И Бусыга, и Проня, и Бео Гург слушали то, что чисто и внятно, при широко открытых, но ничего не видящих глазах говорил Караван-баши. Говорил ровным, тихим голосом, так, как никогда не говорил. Проня перекрестился. Ему показалось, что слова изо рта умирающего начальника каравана выходят сами, минуя язык:

– ...меня нельзя закапывать в землю. Меня нельзя бросать в воду. Меня нельзя бросать посреди Пути, на добычу зверям и червям... – Караван-баши замолк.

Старый уйгур тотчас обмакнул птичье перо в каменный пузырёк, что висел у него на поясе, и тем пером провёл по губам Караван-баши. Раздался голос:

– ...меня надо принести туда, где есть Дахма[118]118
  Дахма – искусственное возвышение, которое зороастрийцы устраивали за пределами каждого поселения и на котором они выставляли своих покойников на съедение хищным птицам и животным. Кости потом собирали в оссуарии Последователи Зороастра считали землю особенно священной, с которой ничто нечистое не должно соприкасаться, и потому строго, под страхом смертной казни, запрещали хоронить мёртвых в земле.


[Закрыть]. Положить меня под стену Дахмы и уходить.

Старый уйгур забеспокоился, не стал использовать птичье перо, а просто влил в сухой рот начальника каравана несколько капель тайного настоя. Караван-баши вдруг открыл глаза. Большие, бешеные, нездешние. И голос его пошёл наружу тоже злой, не его голос:

– Я начальник каравана говорю вам. Когда пойдёте из Индии назад, не ходите старым путём, каким идёте сейчас. У старой крепости поворачивайте на восток, ищите древний Путь паломников, по которому из Китая давно ходили в Тибет... Но идите по нему не в Тибет, а в Китай...

– Зачем нам идти вглубь Китая? – перебил умирающего Бео Гург.

А тот и не слышал вопроса. Голос его звенел. Казалось, вот-вот порвётся тот голос:

– Идите обратно Путём паломников и спрашивайте, где горы Алтай. Идя мимо этих гор, вы попадёте домой, – голос у Караван-баши стал грубым. Он ещё раз повторил «домой», и глаза его захлопнулись тёмными веками.

Проня протянул руку, хотел пошевелить Караван-баши. Старый уйгур локтем отбил в сторону Пронину руку, зло прошептал три слова. Бео Гург вытолкнул Проню из-под чёрного полога:

– Хочешь вместо старика искать его Дахму, балда псковская?

Проня оглянулся. Та часть охранного отряда, что не сторожила коней, стояла полукругом у чёрной палатки к ней спинами. В палатке тихо заговорил старый уйгур.

– Верблюда начальника каравана! – шикнул из темноты Бео Гург.

Молодые мергены будто знали, чем кончится такое тайное волшебство. Перед ошалелым Проней они быстро провели к чёрному пологу старого верблюда Караван-баши.

То, что потом увидел Проня, колотило его неделю. Неделю не мог есть мужик! Караван-баши при закрытых глазах, не сгибая ног в коленях, вышел из-под чёрного полога. Мёртвый вышел! Старый уйгур возле его верблюда согнул спину и встал скамейкой. Бео Гург легонько поддержал Караван-баши. Тот ступил на спину согнутого колдуна. Бео Гург перекинул тело начальника каравана между горбов и стал прикручивать его верёвками к верблюжьей спине так, чтобы упокойник не упал. Уйгур-колдун взялся за узду верблюда, свёл его с дороги в прогал меж двух низких холмов и три раза ударил острой палкой. Потом ту палку он всунул в мёртвую руку Караван-баши, а сам быстро вскарабкался на дорогу.

И верблюд пошёл, пошёл прямо, не выбирая где кусты, а где камни.

– Господи, пронеси меня, грешного! – закрестился Проня.

На плечо Прони опёрся Бео Гург. С него стекал пот, как с крыши дома во время дождя!

– Надо ждать, пока верблюд не повернёт вон за ту правую сопку, – тяжело выдохнул Бео Гург. – Там стоит Дахма... Проследи, а? Я устал... полежу.

Проня кивнул, согласился, но тут увидал, что молодые охотники освобождают от поклажи молодого крепкого верблюда и, постоянно кланяясь, подводят его к старому уйгуру. Верблюд покорно улёгся на дорогу, колдун влез на него и велел животному подниматься.

В Проне взыграло купцовское нутро:

– Куда ты, старик? Верблюда нашего – куда?

Ответил Проне не старик, а Тихон-мерген:

– Проводит мёртвого в Дахму. Верблюда заберёт себе. Его обычай, его обряд. Или ты сам проводишь своего мёртвого в Дахму?

– Провожу, – упёрся Проня. – Я старика уважал. Лошадь мне подгони...

Тихон начал было протестовать. Но тут подал голос Бео Гург:

– Дай Проне лошадь, Тихон. Проня по крови предков из той же породы. Они раньше поклонялись огню алтаря Дахмы...

* * *

Сложенная в стародавние времена из хорошо тёсаных валунов, Дахма на десять человеческих ростов широким конусом поднималась к небу в пустынной тишине гор. Она была похожа на жерло вулкана. Старый вулкан Проня видел, когда ещё отроком ездил с отцом в страну Италика. Там они за немалые деньги поднимались к жерлу вулкана именем Везувий. Жутко было смотреть вниз и знать, что в любой миг оттуда, как из преисподней, вырвется пожирающее пламя.

Из каменного жерла Дахмы вдруг вырвался к небу огненный язык и тут же опал. Верблюд, который вёз тело Караван-баши, два раза оступился, чуть не кувыркнулся, но удержался на спуске к старой, хорошо набитой дороге.

Уйгурский колдун, не оборачиваясь, два раза резко махнул от себя рукой. Проня тут же стал разворачивать коня на узкой бровке горного хребта. Холодный ветер донёс сладкий запах горелой плоти, а потом он увидел, как огромные птицы, раза в три больше русских орлов, хватают клювами куски обгорелых костей с опалённым мясом и улетают повыше, чтобы их не тревожили во время трапезы.

Краем глаза, уже на повороте, Проня заметил, как старый верблюд с телом Караван-баши вошёл в низкую арку каменной башни Дахмы. И снова над конусом взметнулся вверх радостный язык пламени...

* * *

Когда Проня вернулся в табор, к нему подошёл озабоченный Бусыга. Час назад из города Каши вернулся караван уйгурских крестьян. Они ходили относить дань своему князю.

– Крестьяне говорят, что чёрные духи закрыли перевал. Никому не пройти в Индию.

– А... духи... – Проня смачно сплюнул, добавил: – Ты, Бусыга, давай побольше пиши про духов в свой кондуит для государя Ивана Васильевича. Он тебе за этих духов отвалит... посохом по хребту. Ох, и отвалит! Он духов любит поминать своим посохом! Особливо когда те неизвестно куда девают государево серебро!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

А в караван-сарае города Каши русских купцов уже ждали. Особый посланник уйгурского князя велел им не мыться, а сразу ехать ко князю в летний дворец. Дело, мол, есть, и дело большое.

– Караванщики шепнули, что здесь виноград растёт, – торопливо говорил Проня, всё же наскоро меняя свои измазанные штаны на новые, льняной вязки. Заодно и переобулся в красные сапоги. – Вино из того винограда – такое, что не напьёшься!

– Сейчас напьёшься, – подхлестнул Проню по заду новых штанов Бео Гург, – досыта напьёшься. Поехали!

Ехали долго, половину дня. Дорога шла по красивым местам. С правой руки круто вверх поднимались высоченные горы Тань-Шань, а по левую руку до горизонта виднелись одни пески пустыни Такла-Макан.

Доехали наконец до того места, где в пески вдавался каменный язык, через который прямо в пустыню шумно скатывалась широкая река. Там, где река текла через пески, росли деревья, виднелись красивые маленькие домики посреди садов. Между грядками с весенней зеленью ходили чудно разукрашенные птицы и во всё горло орали «кукареку!».

– Ну, просто рай, и всё тут! – сказал Проня.

– Тут и был тот рай, про который тебе церковный батюшка читал библейские сказки, – буркнул Бео Гург. – На месте этих песков в далёкие от нас времена была та библейская страна счастья.

– Ну, теперь вместо попа ты мне давай рассказывай сказки! – хохотнул Проня.

– Это в Библии одни сказки, а я всегда говорю правду.

Проня опять хохотнул и тут же оборвал смех. По хорошо выбитой в камнях тропинке, где каждая ступенька была отполирована не за один век, мимо них прошла вереница старых женщин, закутанных по глаза в шерстяные покрывала. Женщины несли на руках крепко спелёнатых детей. Тропинка та, Проня заметил сразу, спускалась с неимоверной высоты, с почти отвесной скалы.

– Там наверху Тибет, – хмуро сообщил Бео Гург. – «Страна живого размножающегося мяса». В смысле – людей. Вот видишь, несут тех размноженных. Несут крестьянам вымоленных ими детей.

– Сюда, сюда! Идите сюда! – звал русских купцов особый посланник уйгурского князя.

Пришлось поворачивать коней не ко дворцу, а мимо него, к тому месту, где замерла кучка людей в богатых одеждах.

Подъехали. Покинули сёдла. К русским тотчас запросто подошёл высокий уйгур, на волосах которого сиял золотой обруч с непонятным шишаком надо лбом.

– Князь, князь! – зашептали остальные.

– На колени, что ли, падать? – разозлился Проня. Сегодня с утра его прямо раскаляло бешенство.

– Кланяйся в пояс, ниже не надо, – подсказал Бео Гург и первым отдал поклон уйгурскому князю.

– Да, не надо ниже! – Уйгур хорошо говорил на тюркском языке, целиком вворачивая арабские присказки и поговорки. – Приветствую гостей из далёкой для нас Московии!

– И мы рады встрече с тобой, великий князь, на благодатной и богатой твоей земле! – ответно поклонился Бео Гург.

У нас мало времени, гости. Сегодня утром мои крестьяне по моему приказу равняли землю здесь. Тут был небольшой холм, он мешал мне красиво посадить апельсиновые деревья. Вот что нашли под тем холмом. Гляньте сюда, может, вы скажете, чьей крови был этот человек?

Из обложенной толстыми камнями могилы крестьяне князя уже вынули на поверхность гранитную домовину, тёсаную к днищу на скос. Бусыга зашмыгал носом. Проня сказал, сам себе удивляясь:

– Гроб!

По знаку князя крышку с домовины сняли. Там лежал в полной сохранности тела высокий мужчина с русыми волосами на голове и в бороде. Тлению подверглись только пальцы рук. Они, видать, касались крышки домовины, а ткань рубахи, штанов и кожа сапог не испытала влияния всепожирающего времени. С правого бока мужчины лежал длинный меч в кожаных ножнах, а на груди, под правой рукой – короткий кинжал с золотой рукоятью.

– Хэх! – не выдержал Проня. – Так это же наш, русский! Совсем как Венька Буряга, ушкуйник хренов! – за что заработал от Бусыги крепкую затрещину.

Князь неожиданно погрозил Бусыге плёткой, и тот немедля поклонился ему.

– Вот отчего я вас побеспокоил, гости, – сказал князь уйгур, давая знак, чтобы крышку домовины надвинули. – Когда мне доложили, что к моему городу едут высокие светловолосые люди, я решил подождать с упокоением этого воина. Если это ваш человек, то я должен спросить разрешения у вас – каким обычаем мне хоронить его прах? Или совсем не трогать?

– Пусть ещё раз уберут крышку, – попросил Бео Гург. – Я заметил на пальце его правой руки кольцо, знак власти и силы.

Люди князя шарахнулись в стороны. Проня поплевал на ладони и кивнул Бусыге. Они вдвоём запросто подняли хорошо тёсанную гранитную крышку и держали её на весу, пока Бео Гург снимал с указательного пальца упокоенного человека перстень непонятной работы.

– Накрывайте! – скомандовал Бео Гург.

Проня и Бусыга надвинули крышку.

– Грабить я не позволю! – зло заорал уйгурский князь.

Бео Гург отмахнулся от того крика, хорошо протёр белый тяжёлый металл перстня, и в центре его, там, где перстень расширялся, все увидели красный круг, весело блеснувший на солнце.

– Ио То! – радостно возгласил Бео Гург. – Красное золото. Красное золото на белом полотне! Сие есть знамя и полный кастовый знак народа Ниппон![119]119
  Ниппон – Япония.


[Закрыть]

– Серебро уж больно тусклое, некачественное серебро на перстне, – не выдержал и сказал Проня.

– Это не серебро, псковский ты купчина, – совсем развеселился Бео Гург. – Это металл большой редкости. Название ему – платина. В этом металле спрятана жизненная сила этого воина. Или, как говорят, – душа. Возьми перстень, великий князь уйгур, и спрячь его в самом дальнем углу своего хранилища казны. Придёт время – и за перстнем придут воины народа Ниппон. Я их знаю. Они из нашей касты. – Бео Гург протянул платиновый перстень уйгурскому князю.

Тот отшатнулся:

– Зачем воинам народа Ниппон мои земли?

– Они не за землёй придут, великий князь народа уйгур, они придут за своим путеводным знаменем. И ты, отдав им перстень, получишь то, что много дороже серебра и злата. Ты получишь защиту своей земли! Ведь ты защитил их знамя!

Советник уйгурского князя тихо спросил:

– А что нам делать с телом?

– А тело укройте землёй и посадите над ним сад. Плоды этого сада принесут вашему народу только радость и пользу!

– А вино из винограда у вас здесь есть? – вдруг спросил Проня. – Давно хотел попробовать вино из местного винограда. Чтобы жизни возрадоваться.

– Два меха с вином тебе хватит? – спросил уйгурский князь.

Над летним дворцом князя поплыли звонкие удары по меди. Всех созывали к обеду.

* * *

Через восемь дней, когда до вершины перевала, а значит, и до блаженной Индии оставалось два дневных перехода, Проня упал на камни:

– Не могу больше, братцы! Воздуха нет. Голова замирает и кружится.

Бео Гург отмахнулся: останавливаться. Мергены стали снимать поклажу с верблюдов. Двигались они неуверенно, высота почти в три версты их тоже подкашивала.

Бусыга упал на камни рядом с Проней:

– Надо постоять здесь пару дней, отдохнуть.

Тихон-мерген, уже давно не смеявшийся, два раза вздохнул, потом сказал Бусыге:

– Чем дольше здесь стоишь, тем больше отдаёшь жизни. В горах жизнь – это движение.

Один Бео Гург, несмотря на свой возраст, а ему уже пошёл пятый десяток, ходил быстро, говорил отчётливо. Он подошёл к лежащему Бусыге и произнёс только одно слово:

– Пора!

Бусыга внимательно посмотрел на двух молоденьких кобылиц: они тоже причахли на горной высоте, не резвились, часто вздыхали. Бусыга тяжко поднялся, нашёл свой тюк, помеченный буковой «3» – «зебра». Достал из него хорошо увязанную бочажку с особой жёлтой краской и три кисти нужного размера. Попробовал кистью взболтать краску – растёртое золото не дало ей загустеть. Он спросил у Книжника:

– Ты что, один собрался идти через перевал?

– Меня проводит Тихон-мерген. Случись чего, он успеет вас предупредить.

– А чего там, на перевале, под облаками, может случиться? – поинтересовался Проня, на четвереньках – от слабости – подобравшийся к говорящим.

– А ты забыл, чем грозился на становище Атбасар заколдованный тобой бекмырза бухарского эмира? Что они нас и в Индии достанут... Что, Бусыга, готов рисовать?

Молоденьких кобылиц крепко стреножили, привязав их ноги к кольям, вбитым в землю. Матерей этих кобылиц увели в сторону, в глубокую лощину и там прихомутали к тяжёлым камням. Бусыга вздохнул, перекрестился и первым же мазком кисти опробовал свой навык краскомаза на новых штанах Прони.

– Полтинник за новые штаны мне отдашь! – отозвался Проня на такую проделку шурина. – Давай покажи, какая здесь страна Африка.

Проня держал перед глазами Бусыги большой лист бумаги с рисунком зебры, а Бусыга старательно выводил яркие жёлтые полосы на тёмной шерсти молоденьких кобылиц.

Ранним утром на поляну, где высохли и теперь резвились полосатые «зебрушки», сотворённые из русских боевых лошадей, выпустили ихних матерей. Первая же кобыла, увидев полосатое чудо со знакомым, Но неприятным запахом взбесилась и стала лягать чадо. Еле отбили.

Тихон-мерген между тем приготовил пять коней, во вьюки уложил побольше красного распаренного гороха, чтобы от доброго корма кобылки крепли, да и свои кони чтобы не упали на горном перевале. Бео Гург отвёл в сторону Бусыгу и Проню, сказал одно:

– Если я не вернусь с перевала, Бусыга поведёт караван назад.

– Не поведу! – тут же начал отнекиваться Бусыга. – Ежели вернёмся в Москву, да с тем же товаром, с каким из неё вышли, меня Иван Васильевич на кол посадит!

– Не посадит, – успокоил купца Бео Гург. – Только голову отрубит. А это быстро и неболезненно... Если перевал минуем нормально, Тихон-мерген за вами примчится. И тогда досыта погреемся в Индии... Ну, не плачьте, я пошёл!

Пять коней, ведя на привязи махоньких полосатых животных, совершенно странных для здешних мест, в стране великих гор и огромных камней, вышли на тропу к перевалу и тотчас скрылись за камнями...

* * *

Очень заметным знаком, что вот она – вершина перевала, а дальше уже начинается благостный спуск в Индию – служила высокая пирамида из мелких камней. После неё караванная тропа пошла вниз и Бео Гург повёл всю связку животных туда, где увидел прогалину, уже свободную от снега.

Тихон-мерген задержался. Он ходил возле «обо» – пирамиды – и укладывал в неё свои подношения – благодарность Богам за хорошо пройденный путь наверх. Услышав громкие голоса там, за камнями, на троне вниз, охотник достал из-за пояса лук, передвинул колчан повыше к левому плечу и с ловкостью камышового кота заскакал среди камней.

* * *

Бео Гург понял, что в Индию им не спуститься, когда из-за камней выехали на хороших арабских скакунах четверо всадников в подшитых металлом кожаных нагрудниках. Сзади тоже слышался топот коней.

– Садам алейкум! – поздоровался с Книжником самый старший в отряде всадников, десятский.

– Ва, алейкум ас-салам! – отозвался на приветствие Бео Гург, понимая, что словами этих бойцов не взять. Это арабы. Тяжёлые воины, сметливые, неторопливые, жестокие до самого конца. Но ведь слово ничего не стоит. Надо попробовать пробиться и словом: – Я по обету, данному мною Аллаху, Богу всевышнему и милосердному, веду вот... подарок от моего Великого государя всея Руси Ивана Васильевича, его другу, радже Парамарушу, царю города Бидар...

– Это что же ты ведёшь? – спросил десятский.

– Это звери, называемые в Африке «зебра».

– Давай, давай, каза ба, – протянул десятский...

Это «давай ври» заставило Книжника улыбнуться. Свою жизнь теперь он мог сверить по счёту. На счёт «десять» его в этой жизни уже не будет. Интересно, сколько ещё у арабов людей там, внизу? Устроят ли они погоню за караваном? Если устроят, то, действительно, Иван Васильевич, государь Московский, заточит для псковских купцов колья тоньше иголки.

– Я ведь раньше жил в Африке... – продолжал десятский. – Этих зебр повидал. Мы на них учились стрелять... – он выхватил тяжёлый крис и отмахнул голову сначала одной крашеной под зебру кобылке, вторым махом сбрил голову и другой. Поскрёб кривым мечом полосу на дергающемся теле кобылки. На мече остались следы жёлтой краски.

– Красить животных для обмана наш Бог запрещает. И по нашему закону в Индию нельзя привозить кобыл. А ты привёз. Знаешь, как за это преступление у нас казнят?

– Знаю, – улыбаясь, ответил Книжник. – Ведь меня по всему свету зовут Бео Гург, «Золотой Волк».

– А-а-а-а! – заорал кривоватый араб, пытаясь удержать коня на месте и не соображая, что его конь бесится от стрелы, попавшей точно в промежность. – А-а-а-а-а! Это тот, кто везёт в Индию солнечный камень! Ловите его! – сам кривой араб ловить никого уже не мог, он кулём вылетел из седла: Тихон-мерген стрелял точно и очень метко.

Бео Гург почуял, что его монгольская лошадка проседает, ей, видать попали копьём в брюхо. И ему, Книжнику, тоже сзади попали копьём. Похоже, пробили позвоночник. Голубое небо над ним схлопнулось, а горы прорычали арабское ругательное слово. Всё в этом радостном мире стало сходиться в одну белую точку...

Пока глаза ещё видели, Бео Гург заметил, где торчит голова Тихона-мергена, и в ту сторону с последней силой бросил плоский камешек. С камешком он возился последние три дня, там имелась важная короткая надпись. Потом дикая боль ударила в голову и закрыла глаза Бео Гурга. Белая точка поморгала и растворилась в черноте.

* * *

Султану Махмуду Белобородому, владетелю Порты Великолепной, в прекрасное тёплое утро, когда роса только—только усыпала серебряными капельками все розы в саду перед гаремом, верный секретарь, хоть и евнух, доложил:

– Гонцы к тебе, о великий султан! Пришли из самой Индии!

Махмуд Белобородый не хотел упускать такого счастливого утра:

– Я приму гонцов в розовом саду!

Евнух попятился задом и захлопнул дверь почивальни великого султана. Юная наложница, что всю ночь не давала успокоиться крови султана в самой промежности, теперь спала, ибо султан ночью устал от этой дуры и влил в неё два стакана вина с настойкой гашиша. Больше она не взойдёт к нему на ложе, ибо не проснётся.

В розовом саду Махмуд Белобородый поцеловал сначала белую девственную розу. А потом надолго припал губами к розе красной, кровавой. Роковой, чувственной!

Позади султана кашлянул евнух и секретарь:

– Гонцы из Индии, о, великий султан!

– Я не помню, что за дела у меня в Индии, – сказал в сторону секретаря Махмуд Белобородый. – Напомни мне об этом деле!

– Дела в Индии не у тебя, о великий султан! Дела там у арабов. Помнишь, два месяца назад к тебе приплывал на трёх страшных боевых кораблях мусаттах сам великий Эль Му Аль Лим, главный араб над морями и океанами. Он тогда велел...

– Мне никто не может велеть! – взвизгнул Махмуд Белобородый.

– Он велел, – терпеливо повторил евнух и секретарь, – чтобы ты не пускал русских купцов в Индию и чтобы ты забрал у них товар – солнечный камень именем янтарь.

– Зови гонцов, – едва сдерживая в себе злость, проговорил Махмуд Белобородый. Он точно был уверен, что его секретарь работает на этих клятых арабов. И он, секретарь, не может любить и уважать своего султана, ибо султан для арабов – полукровка, туркоманская свинья!

Два гонца, воины из племени вазизов, тоже туркоманы, вошли в сад, держась каждый за угол грязного мешка. Они поклонились великому султану и опрокинули мешок. Из него выкатилась, вся обсыпанная мелкой солью голова Бео Гурга.

– Вот! – радостно сказали гонцы. – Велено доставить тебе от арабов, что перекрывают перевал Гиндукуш! – Это главный человек, кому арабы запретили открывать путь в Индию! Его голова очень дорого стоит, великий султан!

Султан Махмуд не стал смотреть на голову человека, которого уже нельзя ни о чём спросить. Он посмотрел сначала на белую розу, потом сорвал красную, уколовшись об её шипы. А уколовшись, заорал:

– К этой голове, собаки, должно быть приложено сто пудов солнечного камня! Вы его украли?.. Вы! Вы! Секретарь, секретарь!

* * *

Всего полдня пытали гонцов в Круглой башне на краю Истанбула. Великий султан понимал, что нельзя в покраже солнечного камня обвинить арабов, охраняющих перевалы, ведущие в города Индии. Значит, надо обвинить в этом своих воинов. Но, обвинив гонцов, великий султан не избавлялся от своего обещания положить через год мешки с солнечным камнем к ногам Эль Му Аль Лима! А ведь через месяц Глава всех морей и океанов бросит якоря своего чёрного мусаттаха в гавани Истанбула!

Выход был, и выход, как всегда, очень простой. Пытанных и ломаных гонцов сбросили с Круглой башни. Потом позвали евнуха – секретаря.

– Пусти по базару слух, что мне через месяц нужен солнечный камень, – султан Махмуд Белобородый говорил ласково и нежно целовал красную розу. – Сто пятьдесят пудов солнечного камня из моря Балтики. Я хочу обложить им свою спальню для четвёртой жены. И заплачу золотом.

* * *

Через месяц сто пятьдесят пудов солнечного камня были погружены на огромный чёрный корабль мусаттах, принадлежащий лично Эль Му Аль Лиму. Между мешками с янтарём сунули и мешок с просоленной головой Бео Гурга.

Солнечный камень с большой спешкой и с двойным пересчётом гешефта на станбульский базар привезли жиды. Пять человек. Они навсегда исчезли в кривых улицах Галаты[120]120
  Галата (тур. Galata) – исторический район на территории Истанбула. Основан генуэзскими колонистами как предместье Константинополя, позднее стал торговым центром города.


[Закрыть] ещё до того, как в порт Истанбула вошёл огромный чёрный мусаттах.

Зато новая, четвёртая, жена султана Махмуда Белобородого получила от самого главного арабского морехода невиданный подарок – огромную морскую раковину. Если приложить её к уху, то там сразу зашумит море!