Текст книги "Янтарная сакма"

Автор книги: Владимир Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Через восемь дней пути караван русских купцов подошёл к старому городу с названием Бургур. Толстые стены ещё хранили город, но ворот уже не имелось, как и прочих деревянных изделий в домах, вроде оконных рам, калиток и колодезных крышек.

Ханские нукеры проводили русский караван на единственную площадь города, знаками повелели снимать поклажу с верблюдов.

Бео Гург, отмахнувшись обрубком руки от назойливого ханского копейщика, поднялся на крышу трёхэтажного глинобитного пустого дома. Сверху хорошо было видно, как город Бургур перекрыл брод через реку Аксу, за которой начинался единственный верный путь к древнему городу Каши. А оттуда уже можно выйти прямо к реке Ганг, в Индию! Ловко сел хан Урген Тай: на доходную денежную дорогу!

Бео Гург спустился вниз, вышел из ворот к ханской ставке.

– Это не хан, – вякнул Проня. – Это камень с глазами.

Прав оказался Проня: уж больно морда у этого хана была тупая. Барана от коня он, наверное, отличить сможет. А вот теньгу от алтына – вряд ли.

Хан Урген Тай заговорил. Будто камни переворачивал во рту. Караван-баши стал тихо переводить русским купцам рваную речь:

– Спрашивает, зачем хорошего и крепкого воина замотали верёвками? Это он о сыне твоего врача. А твой врач, Бео Гург, стоит позади хана.

Охранная сотня между тем взрезала верёвки у сына врачевателя Болата Омара Улуя. Отец подошёл к сыну, бросившему свою семью, корчащемуся на земле, и плюнул ему в лицо.

Хан Урген Тай заорал злобно на Великого Врачевателя. У Караван-баши сел голос:

– Хан говорит, что воин, который жертвует ради хана своими родственниками, даже отцом и женой, угоден хану.

– Батюшки светы! – проговорил Проня. – Спаси и помилуй от такого хана!

Воины охранной сотни вытолкали старика-врачевателя из толпы и уронили на лежащего сына... Десять дней в верёвочных путах проехать – помереть можно! Ан нет – не помер тот сын, скотина. Ещё и нашёл в руках силу, чтобы взять протянутый ханом нож и вогнать тот нож своему отцу в горло!

– Не будет нам здесь добра, – прошептал Бусыга в напряжённый затылок Бео Гурга, – чует моё сердце.

– «Кто не плавал морем – тот брезговал горем»! – зло отозвался свирепой пословицей Бео Гург на испуганный шёпот Бусыги.

Воина, зарезавшего собственного отца, люди хана с уважением подняли и повели в сторону юрт, разбросанных средь лугов.

Старец, что сопровождал русских от озера Нор Зайсан, теперь пал на колени перед ханом-племянником и стал ему толковать, что за караван он привёл, да откуда.

– Рассказывает хану про наш янтарь, – перевёл Караван-баши. – Что-то несусветное врёт.

– Нам бы дня три здесь продержаться, – невпопад отозвался Бео Гург. – А лучше бы неделю.

Старец заорал в сторону русских:

– Главный купец! Иди сюда!

Бусыга в сопровождении толмача – Караван-баши – за пять шагов от хана тоже упал на колени, да так и пополз к сапогам повелителя этой части степи. За ним зло сопел на четвереньках Караван-баши. Но хан рявкнул всего два слова, прыгнул на коня и умчался. Вместо него распорядился Старец:

– Встанете караваном здесь! – он показал на городскую площадь, на крепко сложенный из каменных плит колодец. – Вода в нём есть. Выходить за стены города нельзя! Вас будут крепко охранять. Великий хан устал, ваше прибытие его сильно взволновало, но завтра он будет готов к справедливой торговле.

Бусыга закивал, вполне довольный таким поворотом события.

– А сегодня дадите хану на ужин вон ту жерёбую кобылку! – старец показал как раз на ту кобылицу, которую Бусыга считал самой способной на рождение махонькой лошадки, ради которой затевался этот жуткий поход в неведомые земли. – Наш великий хан любит нежное мясо ещё не рождённых кобылиц.

Бусыга загорелся сердцем, зло спросил Старца:

– А ежели там, в брюхе, будет не кобылка, а махонький кобылёнок?

– Тогда зарежете следующую лошадь. Их, носящих плод, у вас целых четыре! Какая-нибудь да носит в себе кобылку...

– Не буду резать! – Бусыга в отчаянии поднялся с колен.

– А и не надо. Вон, уже идут наши мастера! – показал старец. – Они быстро управятся. Хоть с лошадью, хоть с тобой, подлая скотина! Стой на коленях! – и резко толкнул Бусыгу в загривок.

* * *

В брюхе махом зарезанной нукерами русской кобылицы и впрямь оказалась кобылка. На глазах Бусыги она вывалилась из распоротого брюха матери, осмысленно глянула на мир огромными глазами и тут же потянулась искать материны соски. А мать её уже разделывали кривыми ножами на огромные куски. Кобылочка недоумённо зашаталась, поскользнулась на окровавленной траве и упала... Кривой на один глаз ханский воин, походя, взрезал ей глотку, ухватился за задние ножки, взвалил её себе на плечи и пошёл за ворота города.

– Так они прирежут и остальных! – громко зашептал Бео Гургу взбешённый Проня. – Ещё неделя-другая, и она бы народилась! А вдруг остальные понесли жеребчиков, а? Пропал наш поход в Индию!

– Иди, вон, топись, – посоветовал Проне Бео Гург. – Колодец рядом.

Бусыга и Караван-баши в злом разговоре не участвовали. Они нашли старые корзины и теми корзинами таскали песок, посыпая им кровавые следы лошадиной резни.

Проня выругался чёрными новгородскими словесами, вытянул из-за пояса топор и стал рубить на дрова куски изломанных телег. Развёл костёр, приладил казан, кожаным ведром натаскал в казан воды. Пшена ячменного остался один мешок. Проня выгреб из туеска последнюю ложку свиного смальца, заправил его в кипящую кашу. И как идти дальше, если они вырвутся из этой тюрьмы под чужим небом?

Мимо задумчивого Прони Бусыга вдруг проволок огромный мешок. Мешок хрипел и дёргался. Бусыга скрылся с ним в саманных развалинах города Бургур. Оттуда послышался человеческий вскрик, потом стихло.

Проня выгреб из-под казана головешки, оставил одни угасающие угли. Пусть каша потомится. К нему вышел из развалин Бео Гург.

– Иди... Там закопать надо. Бусыга не справится. Иди ты.

В развалинах большого дома лежал и корчился, воняя телом и всем тем, что воняет при разрезанном брюхе, ханский воин со знаком десятского. Бусыга стоял к нему спиной и быстро рыл яму по размерам тела. Караван-баши мрачно глянул Проне в глаза и помахал своим длинным ножом, от ножа несло горелой кровью. Пытал, видать, Караван-баши своим ножом несговорчивого десятского.

– Узнали от десятского, что здесь у хана всего две сотни воинов, – сказал Проне начальник каравана. – Да ещё двести ушли за пять дней пути к востоку грабить кочевников. И что здешние люди, мергены, сильно этого хана не любят. Не горюй, Проня, раз есть здесь люди, которые не любят хана, то мы с ними запросто стакнёмся...

* * *

Поздно вечером, когда верблюды улеглись, а кони всё ещё искали хоть клочок травы, у дальнего стенного пролома что-то ярко сверкнуло. Пропало, потом три раза опять свернуло. Проня быстрым ужом скользнул от костра в сторону караванных тюков, где уже давно изготовил пищали к неожиданной стрельбе. Там, откуда сверкнуло, прошелестел шёпот.

Караван-баши встал в рост, поманил Бео Гурга. Они прошли от костра в ту сторону.

Тот, кто прятался среди руин, в руке держал бронзовое зеркало. Человек, низенький, телом плотный, а лицом ровный, не скуластый и на монгола не похожий, тихо и без суеты начал разговор с Караван-баши. Потом повернул лицо к Бео Гурту и попрощался арабским древним языком:

– На всё воля Всевышнего Бога, – и так же тихо исчез в развалинах.

Караван-баши стал искать подходящие слова:

– Это местные жители. Раньше разводили сады и растили овощи. Потом пришли монголы. За монголами пришли китайцы. Этот хан, что сожрал нашу кобылочку – и не хан вовсе... по закону. Это китайский наёмник, монгол. Ему велено согнать с этих земель здешних жителей. – Караван-баши покашлял, как часто кашлял теперь. Зимний поход вынул у него из тела много силы. – Местных жителей зовут теперь мергенами – «охотниками»... Земли у них нет, домов нет. Живут они вон, в камышах. Всё имущество у них отобрали, вот и живут мергены охотой, прячутся ото всех. Меня признали по персидской шапке, помнят ещё древнюю религию...

Я пока пойду полежу возле огня, а ты позови наших. Мергены сообразили, что возле нас смерть закрутилась, приволокли травы нашим коням, да местного гороху. Коней, говорят, покормите, товары и верблюдов бросайте, а сами на конях бегите за реку Аксу. Там уйгурские земли, там, мол, вас защитят. У них тут главным молодой Кан Торкей. «Кан» – повелитель воды. Если что понадобится, он велел пустить в сторону камышей горящую стрелу...

Пока Проня с Бусыгой таскали тощие связки озёрной травы, вроде сена, да пока разваривали в казане полмешка красных горошин, Караван-баши прилёг на кошму. Он сильно сдал в последнее время. Дорога силы даёт, когда к дому идёшь. А когда от дома удаляешься, она силы забирает... И Книжнику что-то нездоровилось, мозжило в том месте, где некогда болталась рука.

– Бросить караван и убежать мы можем, – сказал Бео Гург. – Только куда мы убежим? И какой народ нас примет? На Русь таким беглецам дороги нет.

Караван-баши согласно кашлянул.

Небо над ними усеяли звёзды, каких на Руси не увидишь. Месяц стал сползать к западу, скоро утро. А поутру и хан этот, скотский, пожалует. С ним двести воинов. Но бежать нельзя!

– Китайцы теперь в какого Бога верят? – спросил Бео Гург, следя, как с неба сорвались три звезды и, будто с крутой горочки, скатились на землю.

– Не знаю... – Караван-баши снова утробно прокашлялся. – Последний раз я был здесь десять лет назад. Тогда они верили в Дракона. Мол, на золотом Драконе к ним спустился с неба первый Император именем...

– Хуан Ди, – подсказал Бео Гург.

– Да, вроде того... Хуан Ди. – Караван-баши опять прокашлялся. – Мы тогда ходили здесь под флагом Казанского ханства, но с товаром от ганзейских купцов. Правда, нас вели не этой дорогой, а другой, что идёт по ту сторону большой пустыни именем Гоби. Там хорошо шли – везде военная стража, не разбойная, через каждые сто вёрст – древние гиссарлыки. Таможни, значит. Шайтан знает, сколько им лет и чьего они народа. Но не китайского и не монгольского... Там, правда, рек нет, но много колодцев. Воды хватало...

– Продали ганзейский товар? – спросил Бео Гург.

– Продажи не получилось... Поменяли на блестящие чашки, такие лёгкие. На кувшинчики прозрачные. На Фар Фор... А больше всего товара выменяли на белый порошок. Сто двадцать ваших русских фунтов этого порошка взяли за ганзейские стальные ножи, топоры и пилы!

– На опий, дураки, поменяли, – оживился Бео Гург. – Значит, ганзейский караван назад в Европу не вернулся?

– Не вернулся, – подтвердил Караван-баши. – Как раз у озера Нор Зайсан на обратном пути нас встретили три сотни монгольских, или каких там, воинов. Здесь никто не работает, все воюют. Да, встретили нас злые воины и всех перебили.

Бео Гург не стал спрашивать, как удалось уйти от резни самому Караван-баши. Это иногда бывает стыдно и говорить.

– Я купцам говорил, что после сделки надо сразу скрыться в долине реки Кара Иртыш и там петлять. Ты, Бео Гург, видал, какие заросли в той долине? А река всегда выведет куда надо. Не послушались, не стали уходить с торной дороги! Один купец там, ну просто от дурного народу, от подлого, в меня плевать начал, своим Богом Яхвой обещал, что я оплаты не получу... Так я ночью срезал у его верблюда один тюк, кинул себе на лошадь и ушёл в долину Кара Иртыша... Дня через три я вернулся к озеру Нор Зайсан, убедился, что купцов всех вырезали. Ну, я плакать не стал, а в тюке у того, кто в меня плевал, нашёл женские украшения. Украл, видать: украшения в этих местах не продают и не меняют. Вот, одно я сохранил. Вожу с собой, как талисман. – Караван-баши пошарил у себя в потайном кармане, достал золотую безделушку на тонкой цепочке.

Работа была изумительной тонкости. Древняя, вавилонская ещё работа – это Бео Гург приметил сразу. За оба конца золотой цепочки прихвачен серебряный полумесяц. А тот полумесяц обвивает дракон, очень хитро сложенный из драгоценных камней, впаянных в золото. Вот он, Золотой Дракон, на котором в Китае приземлился первый император Хуан Ди!

Бео Гург увидел, что к костру идут Проня и Бусыга, быстро произнёс:

– Я пока подержу у себя эту безделицу, через пару дней отдам.

– Не надо отдавать. При случае это можно обменять на наши жизни, Золотой Волк... – Караван-баши прилёг, постанывая.

Проня подошёл, первым плюхнулся у костра, выругался и тут же объявил:

– А тверской купец Афанаська Никитин нас всех провёл! Или, когда мы его обихаживали, он уже без ума находился? А? Сообразил же – послать нас в Китай! Чтобы мы здесь головами свихнулись!

– А ты чего скажешь, Бусыга? – спросил Бео Гург.

Бусыга покидал в костёр веточки и щепочки, мутно глянул на небо, уже освещённое ещё невидимым солнцем, пробурчал:

– Если в Москву вернёмся, тогда скажу.

– Если, если...– пробурчал Проня. – Возвращаться придётся по этим же местам. Ох, и ласково же нас тогда здесь зарежут!

– По этим местам назад мы не пойдём, – отозвался Бео Гург. – Дураков среди нас мало, а дорог в этой стране – много. Сообразил, на что намекаю?

Проня закивал головой, но по роже было видать, что не сообразил.

Издалека, от юртового монгольского аула донеслись дикие крики. Проснувшиеся ханские нукеры неслись к стоянке русских купцов, визжа от радости. От какой такой радости?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Первым ворвался ханский сотник. Он кричал что-то непонятное, но одно слово – «хан» – вполне угадывалось.

– Бусыга, – позвал Бео Гург, – иди сюда. Караван-баши сильно устал, спит крепко. Скажи этому орале, чтобы послал к нам аксакал-толмачи. Аксакал-толмачи! Повтори!

Бусыга, злой от недосыпу и от невозможности вдарить кулаком по луноликой морде ханского сотника, крикнул тому три раза, что было велено. Сотник крутанулся на месте, наклонился, стеганул плёткой по угасающему костру и помчался к своим. Караван-баши открыл глаза и пробормотал:

– Костёр наш стеганул плёткой – это не к добру. А кричал он, что хану очень понравилась русская лошадь с кобылочкой в брюхе. Велит вечером зарезать вторую.

– Кого мы вечером станем резать, так это им, узкоглазым, пока знать не положено, – совсем спокойный от бешенства крови, Бео Гург широкой ладонью прикрыл глаза Караван-баши. – Спи, ты нам нужен совсем здоровым через три дня.

А тем временем в пролом ворот на тележке, запряжённой парой махоньких монгольских коней, уже въезжал Старец, давший команду ханским нукерам у озера Нор Зайсан прирезать китайского контайшу.

* * *

Старец подправил коней прямо к тлеющему костру, но из повозки не вылез. Врал оттуда, что под левой рукой хана Урген Тая две тысячи конников, да под правой – столько же, да ещё хан впереди себя держит главную Орду. За ханом Урген Таем стоят китайские войска, и числа им нет. Так что русским купцам надо хану подчиниться, весь товар отдать, а он уж сам, честно, купцам расчёт произведёт. Правда, китайцам воск не надобен. Камешки жёлтые, не золотые, тоже. Поэтому, если честно, то купцы ничего не получат от хана. Но если у них есть серебро, то пусть оставят себе по одной монете, а всё остальное отдадут хану и идут себе обратной дорогой...

Бео Гург ненькал в кулаке тот серебряный полумесяц, зажатый когтями Золотого Дракона, что взял у Караван-баши. И под наглые слова Старца про себя рассуждал: кинуться ли китайцы за ними в погоню через речную границу Аксу в государство Уй Гур или не кинутся? Времена нынче пошли совсем беззаконные: Империи нет, туда-сюда бегают с острыми железяками дикие люди, живут одним днём, за чужой счёт... Надо приманить сюда китайцев! У Бео Гурга будет что им показать.

Волк дослушал последние слова Старца, советника хана Урген Тая:

– ...А у озера Нор Зайсан наши люди укажут вам дорогу и продадут вам пять верблюдов. По серебряной монете за верблюда. И вы поедете домой с хорошими мыслями о нашем гостеприимстве.

Да. Хороший и точный намёк, чтобы сюда, на эти земли, никто больше не ездил.

Бео Гург вытянул из-под ноги крепко спящего Караван-баши малахай ханского десятника, погибшего вчера от пыток, кинул тот малахай прямо в повозку Старца:

– Ханский десятник вчера ночью к нам прокрался, хотел продать за горсть серебра вот это женское украшение... – Бео Гург медленно вытащил за цепочку серебряный полумесяц с Драконом. – Я грамотный, я знаю, что такие украшения можно найти только в могилах древних царей или цариц. Так?

– Ие-е-е-е... – от сильного испуга Старец затянул соглашательный тангутский звук. Значит, монголом он не был. И китайская кровь в нём не текла. Заступиться за него будет некому.

Бео Гург вдруг совершенно озлился и лицом и голосом:

– Ты шапку пограбежника забери да хану своему доложи, что мы прирезали вора. И руку за этой серьгой китайской царицы ты не тяни. Пусть сюда едут китайские судьи, тогда мы им и тело вашего вора отдадим, и ещё одну страшную вещь от ихнего Бога – Золотого Дракона. За неё китайцы станут месяц нас чествовать, а ваше сбродное войско вместе с ханом угробят. Быстро пошёл к своему хану!

Бусыга шлёпнул плёткой крайнего конька и повозка со Старцем понеслась из ворот города.

– Теперь чего? – спросил Бусыга у Бео Гурга. – Читать отходную?

– У Прони спроси, чего читать, – кивнул Бео Гург на Проню. – Он у нас в грамотеях ходит. С тех пор, как выпивать перестал.

Проня отмахнулся от шутки, тихо сказал:

– Ты, Книжник, велел мне иногда за камышами поглядывать?

– Ну?

– Там поднялась палка, на палке маленькая поперечина, вроде креста.

– Та-а-а-ак... Хватай свой лук, хватай паклю с жиром, найди укромное место и оттуда, в сторону того креста выпусти горящую стрелу. Быстро!

* * *

На заранее оговорённый сигнал в город проник через тайный лаз высокий, худощавый мерген с благородным лицом воина. Бео Гург сделал три шага навстречу молодому князю мерегенов:

– Спасибо, что пришёл по нашему зову, благородный Кан Торкей! Да пребудет у тебя сила в руках твоих до последнего натяга тетивы твоего лука, да будет твоя охотничья сума каждый день наполнена добычей!

– Мы скажем «спасибо» друг другу, Золотой Волк, на той стороне реки. Мы встретились с тобой, чтобы совместно перейти реку. Это – главное.

– Это – главное, – согласился Бео Гург. – Давай обсудим.

– Мы сначала то обсудим, что злых монголов хана Урген Тая злить не стоило. Они у тебя просили лошадь с нерождённым жеребёнком, так надо было ту лошадь им отдать. Нам нужно выиграть время до следующей ночи.

– Ту лошадь я дать хану Урген Таю не могу!

– Жаль. Но я понимаю, когда говорят «не могу». Я ранним утром послал гонца к китайцам. С известием, что ты нашёл у монголов Дракона на золотой цепи. Если они поторопятся, то будут здесь через день и через ночь. Но монголы за это время вырежут вас, заберут все ваши товары и сумеют доказать китайцам, что наказали вас кровью правильно.

– Если ты нам поможешь своими воинами, то мы с тобой вырежем этих монгол. И уйдём за реку в страну Уй Гур. И китайцы нас проводят с великой почестью!

Кан Торкей внимательно посмотрел в глаза Бео Гурга. То, что говорил ему этот огромный русский, с одной рукой, очень сильный и очень умный, не могло быть ложью. Русские купцы попали в крепкий капкан. Из такого капкана ложью не вырвешься. Только силой или только с помощью китайцев. Значит, этот русский хочет купить китайцев. У него есть чем их купить. Только вот китайцы – такой народ: они сначала заплатят, а потом плательщика зарежут. А его мерген китайцы тут же погонят на далёкие равнины реки Яну Цзы, на гиблые рисовые поля, погонят рабами...

– Мне будет достаточно, если ты, высокочтимый Кан Торкей, пошлёшь ко мне на помощь в эту крепость сто метких лучников с большим запасом стрел. Монголы не умеют брать крепости, и мы сможем её удержать до прихода китайцев.

Кан Торкей позволил себе снисходительно посмотреть в лицо русскому:

– Это была крепость, Золотой Волк. Сейчас это развалины. Монголы просто растопчут их копытами своих коней.

Бео Гург глянул на солнце. Оно приближалось к зениту. Монголы в полуденное пекло не станут гнать коней на приступ. Они расположились полукругом вокруг бывшего города Бургур. Монголы понимали: купцы никуда не полезут. Можно на солнце погреться и костры развести, погреть вчерашние остатки русской кобылицы да поесть.

Бео Гург спросил упрямого Кана мергенов:

– Есть ли у вас второй, незаметный путь через камыши в сторону реки Аксу? Такой путь, по которому твои люди отведут стариков, женщин и детей на уйгурскую сторону?

Кан Торкей пожал плечами. Но промолчал. Придётся парня обидеть:

– И ты с ними уйдёшь, благородный Кан мергенов. Каждая семья получит от меня... сколько стоит на уйгурской стороне земли дом с садом и огородом?

– Одну мину[109]109
  Персидская мина = 420 граммов.


[Закрыть] серебром, – поспешил ответить предводитель мергенов.

Вот как! Эти люди знают старый персидский счёт и вес? Не привыкли к обманчивым китайским мерам? Или не захотели? Но цену этот парень назвал правильную. На Руси дом с огородом стоит столько же, хотя сейчас не время считаться. Сейчас время – спасаться.

– Сколько твоих семей спасают свою жизнь в этих камышах? – опять спросил Бео Гург.

Кан Торкей ответил без раздумий:

– Двести и ещё шесть.

– Бусыга! – крикнул Бео Гург задремавшему на весеннем солнце купцу. – Неси сюда три мешка белого звона!

Пока Бусыга отвязывал от тюков мешки с серебром, Бео Гург добавил для полной уверенности повелителя метких охотников[110]110
  Мерген – меткий охотник (тюрк ).


[Закрыть]:

– А те воины, что будут с нами защищать крепость до подхода китайцев, получат ещё по полтиннику серебром. – Он вынул из кожаного мешка, споро развязанного Бусыгой, горсть тяжёлых, новочеканеных серебряных монет в половину рубля весом, – позвенел. – Ты должен идти со своими семьями. Если будешь воевать здесь и умрёшь, народ твой останется без отца. Я этого не хочу...

– И я не хочу, – твёрдо ответил Торкей Кан.

– Будешь на той стороне, предупреди вождя Уй Гур, что я к ним иду без злобы, а с радостью. И прошу у них помощи преодолеть путь в Индию...

– Уйгуры за это попросят у тебя серебро, – предупредил Бео Гурта предводитель мергенов.

– Там их страна, значит, будем поступать по ихнему закону. Спросят серебро – получат... А по нашим законам, – Бео Гург мигнул Бусыге, – главный предводитель народа за помощь в общем деле получает полный мешок серебра!

Бусыга подал третий кожаный кошель Торкей Кану. Тот мешок взял да не удержал. Тяжеловато и весьма убедительно весит русское серебро!

* * *

Полсотни бессемейных лучников, посланных Торкей Каном оборонять крепость, вдосталь поели конского мяса (зарубили для них самого старого коня), и теперь охотники осваивали, скрываясь в саманных камнях, углы прицела.

Десяток молодых мергенских парней вместе с Проней закатили в пролом бывших ворот длинные повозки, колёса повозок перепутали обрывками верёвок и кожаных поясов. Поверх телег накидали саманных кирпичей, их тоже перемотали верёвками. «Закрыли» ворота крепости.

Монголы не препятствовали укреплению старого городища. Они считали, что сидевшие в крепости огораживают сами себя. Куда им бежать с огромным караваном верблюдов, да ещё гружёных товаром? А собранных в одном месте, их легко выбить стрелами.

* * *

Солнце взошло, весёлое, радостное, совсем весеннее.

– Дым, дым! – проорал Проня, завидев условный сигнал, означавший что семьи мергенов благополучно перешли на уйгурскую сторону. Кан Торкей сдержал слово.

Монголы услышали крики, тоже увидели дым, а потому заорали и кучей понеслись к воротам старой крепости...

Проня подождал, пока десяток передних всадников окажется в тридцати шагах от ворот, и щёлкнул затравочным рычагом пищали. Фитиль чмокнулся о порох на затравочной полке, орудие дёрнулось и грохнуло так, будто старая крепость обвалилась. Проня немедленно передал опроставшуюся пищаль Бусыге на перезарядку, а сам уже выцепил взглядом кучку всадников возле шеста с болтающимся конским хвостом. Там находился сам хан.

Пищаль второй раз ахнула так, что чуть не выскочила из рук Прони. Шест возле хана упал, там дико заорали. Кони забесились, два монгола покатились кубарем с опрокинувшихся лошадёнок. Но хан, всадник в белом, грязном халате, завертелся на своём коне и отскакал подальше.

– Цел остался, собака! – заругался Проня, перенимая от Бусыги вновь перезаряженную пищаль.

Парень из мергенов медленно вёл луком за уцелевшим от свинца монгольским всадником в белом, скачущим в сторону от ворот. Тетива вжикнула – и всадник широко развёл руки, хлопнулся наземь.

– Ну, брат, – ударил мергена по плечу Проня. – Так мы с тобой всех завалим! А?

– Всех завалим! А! – подтвердил мерген.